ÇA VA*
Маленькое полуподвальное кафе с вишневым навесом - для обогрева от зимних ветров и солидности ради, не иначе, - назвали уютным крылатым именем "Сова".
"Угу", - отмечали потом проходившие мимо.
Сначала кафе вообще никак не называли. Его сконструировали из нерентабельной общественной уборной; всех билетеров приходилось гнать за лихоимство. И кафе отдали в частные, отчасти загребущие, руки для перестройки.
После ремонта оно несколько изменилось.
Кафе было выдержано во французских традициях - так, как понимали эти традиции отечественные владельцы. Оно таращилось на прохожих снизу вверх и больше смахивало на германский погребок, где чудеса, где Фауст бродит, где ведьма на метле сидит.
Надо же было случиться такому, что первым посетителем этого кафе, которое на следующий день, возгордившись, сменило статус вывески на "Семейный ресторан" и обрело название, оказался француз необычного вида: в берете, дореволюционном (1793 года) парике, при шпаге, плаще и в белых перчатках: странного вида тип, приезжий, отбившийся от экскурсии..
Он испросил отужинать, ему подали нечто со вкусовым намеком на Париж и Марсель, поскольку в меню он ничего не сумел разобрать. Заморский гость замысловато поклонился, так что хозяин, вышедший полюбопытствовать, отскочил из-за высунувшейся вдруг шпаги в ножнах. Посетитель листал меню стоя и чуть нагнулся, не видя хозяина. А нечто ему подал метрдотель, когда тот соблаговолил подсесть к столику.
Через тридцать секунд клиент поднял седалище, благодарно поклонился и, указывая на яства, к которым не притронулся, с отменной вежливостью произнес:
- Ca va.
Его не поняли, однако, едва он вылетел дуэльной пулей вон с гримасой отвращения на лице - решили, что иностранец сказал "Сова", и сочли это добрым знаком. Так и нарекли свое кафе, считая сбежавшего крестным отцом.
Небеса разверзлись, отпертые удаче, и сабантуи не поспевали за юбилеями. От клиентуры не стало отбоя; "Сову" каждый вечер кто-то арендовал всю целиком, со всеми ее прежними фановыми помещениями, и появились новые фаны, но уже в человечьем обличье. Гремел шансон; на столах всегда оставалась недоеденная пища - дело обычное, кто-то пожадничал и не вместил. Кто-то, кто не читал священных слов: "Могущий да вместит". В общем, заказал себе и всем лишнее. Правда, такого никогда не случалось с бутылками, штофами и пивными бочонками под номерами 5 и 7. Их просто били и деформировали.
Но однажды явилась компания скромная - может быть, ликующие педагоги или медики. И тоже сгоряча, да по два раза, заказали горячее, ибо среди них, под влиянием обстановки, тоже раздались законные, обоснованные капризы человека, угодившего-таки в ресторан: дескать, рыбу я еще ем, а мясо - не ем!
Поэтому и повторяли, меняя шило на мыло под общим соусом и гарниром в шубе.
Столы заставили снедью, и съесть ее всю не сумел никто. Многое осталось нетронутым.
И вот после этих клиентов наступил день - третий, что ли, девятый, но уж никак не сороковой - когда метрдотель явственно ощутил гнилостный аромат неизвестной локализации. С ним согласился бармен, отличавшийся вострым нюхом.
День ото дня отвратительная вонь усиливалась и срывала банкеты. Она мешала встречаться и общаться побратимам и браткам. Поползли зловещие слухи: "не будем перетирать в этой "Сове", у них покойники под половицами разлагаются". И вообще - быстро припомнили прежний промысел семейного ресторана. А стаж там набегал колоссальный.
Директору угрожали убийством, от чего в шевелюре у директора обозначилась седина.
- Найти и обезвредить! - приказал он.
Искали уже по-настоящему, защищенные шахтерскими касками с фонарями. Торкали всюду носами, ножами и швабрами, и вот что нашли. Нашли портфель.
Какой-то юрист-гинеколог из бедных с того самого, не особенно шикарного торжества, решил поступить сообразно статусу безденежной вечеринки.
Он набил той невостребованной снедью себе полный портфель. Пищевое задание на дом. И забыл. Вернее, выпивши, потерял. А потом наплевал на потерю и отправился провожать милых дам до парадного; портфель же неумолимо гнил со всем своим содержимым.
Расстегнули: там были бумаги, конечно, но не только они. В портфеле не было снеди, в портфеле лежала мертвая Сова-Неясыть с выпученными глазами. На них неизвестной рукой было положено по пять франков. Дьявольская Сова беззвучно лопнула и разделилась на перья и маленьких могильных червей. Оставалось подмести и убрать, ибо хоронить было нечего, кроме подпорченного тлением клюва.
А вскорости из-за перепланировки благополучно рухнуло и само здание. Снесли там, в процессе облагораживания уборной, какие-то несущие и опорные конструкции.
октябрь 2004
© Алексей Смирнов, 2004-2024.
© Сетевая Словесность, 2004-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
