Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность




ЕРШАЛАИМСКИЙ  ДНЕВНИК


Преамбула

Как и в прошлом дневнике, европейском, передо мной стоит непростая задача. Она даже еще сложнее. Где-где, а уж в Израиле кто только не побывал - кроме меня. Ничем и никого не удивишь. Дошло до того, что летают туда не то что без виз, но вовсе из местного аэропорта для внутреннего сообщения, Пулково-1. Я вижу в этом некоторую дерзость, потому что лайнер все равно - и очень долго - выруливает в международный Пулково-2. Непосещение этой страны вызывает в моем окружении недоумение. Зато - как и в Европе - свежий взгляд! Его не заменишь ничем. Все дело в отражениях: чем больше их наберется, тем богаче для мироздания.

Еще одно отличие: в документальной хронике "Карлики в Лилипутии" львиная доля моего интереса была адресована соседям по экскурсионному автобусу, которые того стоили. Германия, Голландия и Великобритания шли боком. Нынче, думаю, положение изменится. Описывать, скорее, возьмутся меня самого. Мне от этого, конечно, не холодно и даже не жарко, хотя я приготовился разоблачаться, насколько позволят местные приличия.

В общем, я надеюсь написать про обетованную землю нечто новое. В конце концов, меня туда тянет - значит, существуют причины. Я постараюсь не утомлять читателя историческими и политическими подробностями. Люди живут внутри них, но в то же время как будто и вне. Это я заранее приветствую, на этом и сосредоточусь.



Сандалии

Нет еще никакого Бен-Гуриона, я вообще нахожусь пока дома и пишу, что в голову придет. Сандалии пришаркали туда первыми.

Я немного прибарахлился - шорты всякие, бейсболка от любящей женщины, очки и прочая мелочь. Сандалии томились в коридоре и молча взирали на меня. Молча и с достоинством. Они заслужили. О них надо написать.

Я не помню, сколько им лет, но они повидали всякое. Они на редкость прочны, хотя давно лишились мало-мальски благопристойного вида. Они видели мир: попирали Берлин, Антверпен, Дельфт и Лондон. Они дошли до замка Карнарфон и поднялись на самый верх, давая фору ногам. Они добрались до Инвернесса и Роттердама. Они месили всякое говно на даче. Они обошли и объездили половину Украины, и я ни разу не слышал от них ни звука упрека. Они тонули на глубине и просыхали на газовой плите.

В прошлом году они угодили в Москву, и я познакомил с их биографией мою подругу того времени. "А сдохнут в Чертаново!" - удовлетворенно кивнула подруга, не жаловавшая сандалии - а заодно и носителя. Ей хотелось, чтобы я соответствовал неизвестно чему. Воспользуюсь созвучием - черта с два! В Чертаново жизнь не заканчивается даже у сандалий. Так что они продолжают служить мне верой и правдой. Облаченный во все новое, я их не брошу и поеду в них. Если уж они и скончаются, то пусть лучше там, где все и вся начиналось. Они заработали это право.

Теперь им выпало удовольствие погостить в семействе Миши Короля. Я знаю это семейство. Я провожал их за рубеж в 90-м, если не путаю, году. Стояла питерская зима. Все было чинно. На обратном пути я упал возле Черной речки, разбил себе нос, а мои спутники тоже попадали с хохотом, из солидарности - им показалось, что я пошутил.



Зачем

Все-таки очень трудно писать про Иерусалим. В дальнейшем я вам это еще не раз покажу. Перо изгрыз! Начало Плюс привычные неприятности, мешавшие этим заниматься, так что пришлось делать паузу.

Но зачем мне вдруг понадобилось в Иерусалим?

Что меня туда позвало? Гены?

Никого не будет волновать, что мне интересны три города Лондон (галочка стоит), Иерусалим (перо зависло) и Рим. На повестке дня Иерусалим - отвечай.

Раньше за такие этнические вопросы, будучи они заданы, били канделябрами по мордасам - так я упреждаю, потому что человек я, за редкими исключениями, мирный, кандебляров лишен, а вопросы если не прозвучат, то неизбежно засуетятся в немногодумных головах с узкой специализацией. Поэтому представим, что некий шулер в грязных манжетах мне их все-таки задал в приличном обществе.

Совокупного шулера я посылаю в преисподнюю, а рассудить насчет генов готов. Конечно, у меня была еврейская бабушка, а прадедушка ее, соответственно, служил раввином, о чем по простоте душевной и написал в анкете мой отец, когда поступал в мединститут в 1957 году. Его не поняли; как и что он переделал дедушку - не имею понятия. Бабушка отцовская, так что по иудейским меркам я никак не гожусь в иудеи. Ну, мерки мерками, а гены - генами. Не гожусь я в смысле ощущать Вечный Зов, а всякие отечественные репрессии я ощущать вполне подхожу, потому что бабушка, не справившись с миссией генетической, наградила меня внешностью, достаточной для мгновенного получения израильского гражданства.

Но мы говорим о внутренних побуждениях. Так вот: ничего такого от бабушки. Нулевой сионизм. Тем более, что на одну бабушку нашлась вторая, да три еще подгребли прабабушки даже с немкой, плюс потомственные российские деды, благодаря чему еврейская бабушка во мне сильно угасла внутренне, зато разгорелся принципиальный космополитизм.

Мало ли, что прадедушка раввин! Другой прадедушка водил царский поезд.

И все-таки - что?

То, вероятно, что нечто там началось. Все указывает. Достопримечательности меня мало интересуют, меня привлекает ландшафт. Хочу посмотреть на людей. Еще раз увидеть, как можно и нужно в сопоставлении с тем, как нельзя и совершенно недопустимо. К тому же я никогда не видел моря. Вы не поверите, но это так. Я имею в виду южные моря, меня не было даже на Черном. Ирландское, Баренцево и Северное - небольшое утешение, и даже перелет над Атлантикой не спас положения. Может быть, мне повезет, и я доберусь.

Но главное - там что-то началось. Что-то было. И мне любопытно.

Об этом, естественно, можно спорить. На месте несостоявшейся башни Газпрома на питерской Охте нашли Ниеншанц, но еще глубже расцарапали какой-то неолит. Так что вполне может быть, что все началось совсем даже в Питере, который неандертальцы предпочитали именовать Ленинградом. И в Питере отродясь не было Иисуса Христа, а в Иерусалиме он был.

Питерский Иисус если и был в Питере, сбежал от блоковских революционных матросов, которых не проймешь ни хлебами, ни рыбами. Оживление мертвых и вовсе не интересовало - скорее, наоборот. Не исключено, что он уплыл на Философском Пароходе по личной милости Ленина.

А над белыми розами из венчика поглумились поэт Маяковский и Юра Шатунов - или Разин, не вижу разницы.



Текила и Чемоданы

Не подумайте лишнего, но я все еще в Пулково, потому что ночь. И Текила.

Знаете, я не только никогда не видел Стены Плача, но и не пробовал текилы. Это пробел. Она с лимоном. А мне нельзя. Ее нельзя, не лимон. Но вся коварная беда была в том, что лететь предстояло сравнительно далеко. То есть опасно. Ну все же ведь помнят украинскую ракету, всякие там Ираны и Сирии, Черное Море.

Короче говоря, я слегка устрашился. А для храбрости текила - самое то, потому что пьют ее - в моем представлении - мачо среди древовидных кактусов.

Итак, я наебенился этим делом и плохо запомнил посадку. В самолет. В Бен-Гурион - тоже.

Там меня ждал Друг Миша, и мы начали путешествовать.

Кстати, самолет садится не в Тель-Авиве, а в местечке Лод, где, по словам Миши, достоверно похоронен Георгий Победоносец.

Первый день запомнился так себе. В общем, это короткая глава - как здесь, так и в биографии, но это недопустимо, поэтому я расскажу еще про чемодан.

У нас довольно общего с Дмитрием Ивановичем Менделеевым. Он, как известно, любил конструировать чемоданы. Он любил конструировать и еще кое-что, так что я на его фоне выгляжу полным паразитом и жадным пользователем. Таблицу Менделеева он увидел во сне - и кто проверит? Ну так и я увидел во сне столько, что записал целый цикл рассказов. А то, что они никому не нужны, потому что бомбу из них не сделаешь, так это же хорошо.

В общем, я любитель маленьких чемоданов на колесиках.

Но они мне попадаются все сплошь дрянные. Вечно от них что-то отваливается в нашей реальности. От того красавца, что я приобрел в Голландии за 20 евро, ныне осталась только ручка - то есть донести еще что-то получится, но вот докатить - уже увольте, все поотсохло в местном говне. Я купил новый, тоже иностранный, очень милый.

И эта сволочь вернулась из Ершалаима тоже с дефектами.

Не знаю прямо, в чем тут дело.

Это не сандалии, нет. Им сносу не будет.



Перчатки, Цилиндр плюс Нативное

Припоминаю карикатуру из старого "Крокодила": холуй распахивает двери американской военщине, а сверху начертано "Отель-Авив". Военщина, понятно, прет не глядя, отягощенная чемоданами с тяжелой артиллерией. Холую не светит даже на чай.

Зато у Миши отменный дом в пригороде Иерусалима: жена Оксана, дети, собаки, кошки, цветы, всеобразное хозяйство. Много муравьев. Рядом с Раммалой, отгороженной колючкой. Все очень хорошие. Наспех познакомившись со всеми, я начал приканчивать хозяйский бальзам. Увидев на следующий день, что хватит мне пить, потому что ночью я зачем-то, приняв за бальзам виноградный сок, спустился к хозяйке в чем мать родила меня, меня же повели по разным трезвым экскурсиям.

В Израиле рано ложатся и рано встают.

Ландшафт мне не глянулся.

Это жаркая пустыня - горы, чуть умаленные до возвышенностей.

И сам город не показался родным. Он белеет, разбросанный там и тут, невысокий.

Ничто не дрогнуло во мне. Мимо Храма Гроба Господня мы прошли быстрым шагом, а Стену Плача я видел издалека и не пошел. Сказать мне было нечего. Я все уже давно сказал. Ни мускул не дернулся во мне при виде Гефсиманского сада.

Полагаю, небеса замкнулись предо мной. Мне не стоило лететь. Я не пропитался стариной. Вверх таких не берут, и тут о таких не поют.

А потом Оксана устроила мне экскурсию в Музей Холокоста. Это впечатляет. По ее словам Жириновский, когда туда прибыл, вроде бы даже расплакался и выложил всю свою родословную. А Путин крестился и причитал: "Не дай Бог, Не дай Бог". Ну, тут нужен видеодокумент, который я позже сконструирую - снимал украдкой даже там, где нельзя. Сотрудник музея Арон Шнеер подарил мне две книги: "Плен" и "Перчатки без пальцев и драный цилиндр" ("Из рассказов штурмбаннфюрера"). Я ему очень благодарен, он много чего показал.

А Миша Король - свою книгу стихов "Иерусалимская азбука" в картинках митька Флоренский. Ищите и обрящете. Вообще, Миша много учил меня языку ивриту.

Вот и проснулось во мне нативное. Ибо:

"Пизга" - возвышенность.

"Чек да хуй" - отсроченный чек

"Механат ебуни" - это что-то про машину.

"Схуёт" - права, привилегии; это реклама в магазине.

"Тамхуй" - благотворительная столовая для бедных.

Вот оно!... В начале было Слово. И я утешился, ибо кроткие наследуют землю.



Трамвай

Все работали, и меня предоставили самому себе.

Это опасно.

Не помню, как я очутился возле ворот Яффо. Я иногда бедовый и шебутной. А народ повсюду очень приветливый и учтивый, если обычный, а если торговый - то в сто раз пуще.

Взять меня со всеми потрохами было проще простого. Торговца аж затрясло при виде моей наличности. Мне не жаль ерунды, которую я купил раз в десять или двести дороже. Он был так потрясен, что даже подарил мне фалафель, и я механически ее съел.

Мне хотелось на море, а море было только в Тель-Авиве, куда я и поехал.

Напоминаю, что ни на одном южном море я не был. Ну и на что оно мне?

Трамвай в Иерусалиме один, года с 14-го, и с ним какая-то вечная жопа. С пивом туда нельзя, пришлось допить. Покупка билета - чистая сибирь. Но пассажиры куда симпатичнее отечественных. Они очень любезны, простили мне мой английский - наши скрипачи и стоматологи куда-то вдруг скопом исчезли - и даже пропустили свой трамвай, помогая мне получше купить билет. Я потерял кепку, но мне ее нашли. Трамвай набился битком, в нем сидело много пикейных жилетов, и они все знали про Сирию и Путина.

Мы бодро покатили не то к вокзалу, не то к автобусной центральной станции. Мимо неслись сплошь белые дома из известняка, никакой эклектики. Alien, I’m a little alien. А! Central Bus Station!

Кривая проституции, как безжалостно заверил меня Миша, в Иерусалиме резко выпрямилась. И только в столице еще остались какие-то одинокие очаги, но встречаются даже "бугры и вздутия".

На автобусном вокзале я заблудился окончательно и принял удачное, как я решил, решение, поехать к морю в Тель-Авив на такси - я же допил пиво перед трамваем.



Средиземное море

Глаза у таксиста, когда до него дошло, что мне надобно из Иерусалима в Тель-Авив, сделались еще больше, чем у араба, снабдившего меня сувенирами. Бывшей жене, кстати сказать, последние очень понравились. Хотя они, собственно, для дочки.

Козлевич завел мотор в секунду. Он был готов домчать меня в Черноморск.

Ехали с ветерком. Таксист при виде моих денег согласился отвезти меня на край света. Все и отнял. Впрочем, 50 шекелей из щедрости вернул, видя мое ошеломление.

Этого хватило на пиво.

И я в Тель-Авиве.

Средиземное море мне не понравилось - горячее, соленое, платные лежаки, свои какие-то терки и тетки. В гробу я видал моря вообще. Больше не поеду - даром что формальный моряк.

Но свинья грязи найдет! Я выискал московских урок, которые на отшибе кололи себе винт. Я все скурил и стрельнул сигарету; они мне дали и запретили приближаться впредь.

И начал ждать Мишу Короля из Иерусалима, чтобы тот забрал меня домой. Вообще, я обошелся с этим семейством весьма свински, ибо бензин там жутко дорог.



Иорданская долина

Мы мчались через пустыню.

- Вон, слева Иерихон, - сказал Миша.

Я не успел ничего заметить.

...До Иордании мы добрались как-то неприятно быстро, и Миша первым делом указал мне на далекий луковичный купол: церковь Путина, которому король Абдалла II нарочно подарил землю.

Все оказалось рядом, совсем близко. И по другую сторону Иордана, мерещилось, воцарился иной ландшафт. Более, что ли, лесистый. Старая филологическая листовка для агитации врага: у нас леса лесястые, а болота топистые, бабы сисястые да жопястые, а мужики ёбистые. Чтобы Иордания, стало быть, тянулась к нам - ну так она и тянется. Оттуда я приволок сувенир: мягкую разлапистую шишку.

Река Иордан мне не понравилась эстетически. Она мутная, зеленая, но это - как успокоил Миша - от соседства с Мертвым морем. Никакой кишечной инфекции. И ведь не обманул, я до сих пор здоров.

Мною владела навязчивая идея окунуться в эти воды. Ведь здесь же, здесь!

Я поскользнулся на первой же скользкой намоленной ступеньке и наебнулся, но обряд завершил. При этом я думал о минах, заявленных за колючей проволокой.

Но какие же гады водятся там, на глубине - об этом я старался не думать. Это особая жизнь, по-своему потрясенная моим явлением. Она тупая и просто не успеет сориентироваться.



Лев

Близ Иордании находится храм, которой, хвала Господу, не жаловал никакому Путину никакой Абдалла. Это храм естественного стечения волшебных обстоятельств: монастырь святого Герасима.

В пятом веке Герасим не топил никакое муму, а вылечил лапу льву и приручил его. Льва, между прочим, звали Иорданом. Вот это, я понимаю, государственная политика! А то можно отстреливать полусонных тигриц, целоваться с лосями и рыбами, седлать и двигать коней - и никакой пользы.

А в монастыре развилась неслыханная польза.

Противуположный путинский купол светит ему с нескрываемой завистью лимона.

В храме активно торгуют предметами, изготовленными под такую старину, что я не стал и прицениваться. Всюду там жизнь и даже как будто райские птицы, хотя я узнал одну лишь ворону.

Вот в этом храме мне очень понравилось. У Гроба Господня я так и не побывал, скромнее надо быть. У Гроба, рассказывают, существует жесткий отбор: специальные люди могут и не пустить по одним лишь им понятным признакам и вовсе выдернуть из очереди, как выдергивали из водочной у нас, но могут и наоборот: выдернуть из очереди совсем иначе и позволить пролезть каким-то ходом за прилавком, где сразу все осознаешь, понимаешь и дальше живешь праведно. Я не мог на это рассчитывать.

Лев - наше все.

И там я впервые увидел, как растут финики. Я их не перевариваю, но созерцать и вкушать - действия различные, так что я возрадовался тем паче и даже возликовал.

Я ощущал себя в Африке Чуковского. Ничего зазорного. Нормальная мечта советского ребенка.



Брат

Говорят, что в аэропорту Бен-Гурион шутить нельзя. Один сознался, что у него в жопе граната - так что ему было! Такой досмотр, что не хочу рассказывать.

Стало быть, пришла мне пора вернуться на родину.

Мне не понравился Израиль.

Там жарко. Там реки работают по расписанию. Я не рассказывал об источнике Эйн-Фара? Не только расскажу, но и покажу видео. Среди высот там существуют реки с порогами и водопадами, холодные и пресные. Там живут рыбы по имени "сирийский кусач", едят печенье, но я не был тронут ими по причине моей крупности, а их мелкости. Вот где мне было хорошо. Я просто млел в этом водоеме. Так вот эта речка "работает до пяти часов".

Но.

Но.

Я понимаю, что за эту землю можно убить.

Знаете, чем я занимался перед отъездом? Я нашел у Королей две кассеты с фильмом "Брат". И смотрел их.

В чем правда, брат?

Еще там сиеста. Я не знаю, чем заниматься в это время. Все мертво. Жарко.

Но это безумное место.

Миша Король рассказал, что нет-нет, да кто-то среди паломников и просветлится. Один из сорока обычно. Облачается в простыню и начинает проповедовать, а то и пророчествовать. Ну, как быть? Галоперидол? Ну, нет - помягче. Приедут, уколют - и все проходит.

Миша и Оксана! Спасибо вам. Вы все сделали правильно.

Пока, Иерусалим. Ты всегда оставался для меня Ерушалаимом.



июль-август 2012




© Алексей Смирнов, 2012-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2012-2024.

– Путешествие по Израилю –






НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
Словесность