Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


Наши проекты

Мемориал-2000

   
П
О
И
С
К

Словесность


Опята
Книга вторая



Глава девятая
БИТВА  ЗА  УРОЖАЙ


28. Тайный старт


Зимний космодром, безлюдный и серый, отражал ледяную Вселенную. Холодный бетон, негодное, мутное зеркало, пропитался мертвящим светом всемогущих созвездий. На космодроме не было никого, кроме группы военных и милицейских чинов, к которым вскоре присоединился служебный автобус с космонавтами, закончившими ускоренную подготовку.

- Где же пресса? - разочарованно протянул Сатурн перед тем, как напялить тяжелый шлем. - Где телевидение?

С переднего сиденья обернулся Зазор:

- Вы полагаете, каждый полет освещается в прессе?

- А зачем вы послали с нами грибную запаску? - мрачно спросил Сартур, кивая на глупо улыбающегося афроамериканца. Тот поймал взгляд и, не понимая по-русски, принялся строить оживленные и приветливые гримасы.

- Откуда вы знаете? - в голосе Зазора сквозило раздражение.

- Видели в сортире, как он таблетки жрал и запивал водой из-под крана.

- Это сделано в интересах государственной безопасности, - напряженно сказал генерал. - Потенциальному, хотя и дружественному, противнику вовсе не обязательно знать о предстоящей колонизации космического пространства.

Сартур откровенно и горько расхохотался.

- Товарищ генерал, - обратился он укоризненно. - Опомнитесь! Вы собираетесь выращивать на международной станции табуны близнецов, морозить их, сажать их в капсулы и засорять ими космос. Как животворящими спорами. Неужели вы надеетесь сохранить свои планы в секрете? Приготовления настолько масштабны, что их не скрыть...

- Это не вашего ума дело, товарищ уполномоченный, - холодно сказал Зазор. - Капсулы-челноки спрятаны в грузовом контейнере. Все, что вам нужно - согнать их с орбиты, придав соответствующее ускорение. Давайте начистоту, товарищ Амбигуус - обойдемся без псевдонимов, они нам больше ни к чему. Вы меня в чем-то подозреваете? Все, что я делаю, делается на благо Отечества.

- Какое же благо будет Отечеству, если вы нас сошлете? Ведь это ссылка. Вы только и мечтаете избавиться от нас, как избавились от Кастрыча. Громоздким и нелепым способом.

- На благо Отечеству, - упрямо повторил Зазор. - Не вешайте на меня Кастрыча. Кастрыч уже на подходе к городу.

- Тем хуже для него, - парировал юный Сартур.

Сатурн подавал сыну отчаянные знаки, умоляя замолчать. Но того уже было не остановить.

- Ваши действия насквозь безумны, - Сартур Тригеминус вертел в руках шлем. - Вы не соответствуете занимаемой должности. Почему бы вам не прислушаться к голосу совести? Она, изуродованная, все-таки уцелела и время от времени вякает. Помните, как вы уступили ей и подали знак? Намекнули кое на что?

- О чем это вы? - Зазор покрылся пятнами.

- О зарубках, - не унимался Артур. - Их было три штуки.

- Я не понимаю, - ответил генерал дрогнувшим голосом. И напомнил: - Мы сейчас приедем, потрудитесь формулировать свои домыслы ясно и четко. Я повторяю вопрос: в чем вы меня подозреваете?

Артур, помявшись, набрал в грудь воздуха и решительно ответил:

- В убийстве полковника Мувина и капитана Парогонова. Зачем так сложно? Там палили со всех сторон. Шальная пуля решила бы все проблемы...

Зазор запрокинул голову. Салон автобуса наполнился фальшивым клекотом.

- Ваши фантазии, милый Артур, неуемны и не имеют границ. Кто из нас безумен? Побойтесь бога, я вам вместо отца.

- Вместо, сынок, вместо, - подхватил бледный Сатурн.

- В невесомости ваши мозги встанут на место, - пообещал Зазор. - Я больше не требую никаких объяснений. Лучше посмотрите в окошко - какая красота!

Отец и сын перевели взгляд: первый - с готовностью, второй - с неохотой. Зрелище, однако, заворожило их, а зарубежный партнер, номинально значившийся командиром экипажа, невольно завыл от восторга и потрясения. Ракета торчала гордым обелиском, готовая проститься со своими несовершенными создателями. Сопла терялись в клубящемся дыму. Величественная картина заставляла забыть о земных прегрешениях. Готические очертания корпуса, выражающие безудержный, познавательный порыв и реализацию древних, еще пещерных чаяний человечества, пробуждали в душе пронзительные и пронзающие чувства, заквашенные на фаллической символике проникновения в тайное и запретное.

Автобус уже начал тормозить, когда Зазор вдруг принялся оживленно размахивать руками и шевелить губами. Он упоенно о чем-то рассказывал. Сартур постучал себя по шлему, показывая, что не слышит. Он подумал, что генералу, должно быть, пришли на ум убедительные объяснения, и он в пылу озарения позабыл о вынужденной глухоте дотошного вопрошателя. Сартур было взялся за шлем, собираясь отвинтить, но Зазор остановил звездоплавателя дружеским знаком, выхватил блокнот и записал свои мысли. Широко улыбаясь, он протянул блокнот Сартуру, и тот стал читать, а Сатурн, не выдерживая, заглядывал ему через плечо.

"Я про вчерашний фильм, - писал Зазор. - Мне очень понравилось. Помните, как он его арканом - правда, здорово?"




29. Принесенные ветром


Вьюга, кружившая с ночи, приволокла демонов, которые сильно напугали жителей пригорода. Кривые улочки, и без того почти безлюдные, вымерли окончательно. Областной люд попрятался в норы, закупорился и, дыша на стекла, гадливо морщившиеся в ответ морозным узором, не без опаски наблюдали за неровным шествием дикой фигуры в папахе и бурке. При каждом шаге кряжистого чудовища с квадратным лицом и ввалившимися глазами раздавался звон, напоминавший колодезный: то гремела цепь, которую Кастрыч, имея в пути немало возможностей избавиться от нее, принципиально не снимал. Цепь свисала петлей, заканчиваясь тщедушным, громко сипящим и кашляющим существом, которое Кастрыч, подобно матери-героине, нес на руках как живое свидетельство басурманских зверств, взывающих к мести. Хотя возможно было, что он оставался верен себе, войдя во вкус великого отечественного воина-миротворца, который выносит из мирового пожара освобожденного Козлова.

Обутый в краденые валенки, один из которых был надкушен ради кандального кольца, Кастрыч угрожающе поскрипывал снегом, подставляя ветру бесстрастное, задубевшее лицо. Он оставлял такие глубокие следы, что сводил на нет старания вьюги припорошить и отлакировать действительность.

В зорких очах Кастрыча отражались мигающие огни еще далекой, но уже близкой городской окраины.

И вот он прошел, пересек селение от края до края; обитатели поселка, вздохнув с облегчением и, крестясь, вернулись было к прерванному чаепитию. Им не терпелось посудачить об увиденном и выстроить пещерные гипотезы. Рокот моторов, однако, побудил их броситься обратно, к окнам. Жуткая пара скрылась, теперь по главной улице, не зажигая фар, ползла вереница машин: два черных джипа впереди, три черных джипа позади, а в середине - закопченный экскурсионный автобус, повидавший достопримечательные виды и весь измочаленный после туристического разврата. Тонированные стекла джипов не позволяли видеть начинку. В кабине автобуса смутно маячил нездешний орлиный профиль. Из убогих и сирых домиков, мимо которых следовала колонна, доносились тупые деревянные удары: хозяева прятали в подпол детей, домашний скот и смехотворную утварь - хлопали крышки. Над улицей метался одинокий фонарь; плясали тени, плыли удушливые выхлопные газы.

Из джипа, шедшего за грузовиком, выпорхнул ядовитый окурок: Каллапс Гвоздоев прикончил девятый за ночь косяк. Свирепый ветер восторженно встретил искорку и задушил ее, хлебнув дурмана, после чего совершенно взбесился и страшно завыл в печных трубах. Теперь замолчали даже собаки.

Заслышав шум двигателей, деревенский Трёхин, изба которого стояла последней, торопливо чокнулся с грибными близнецами, выглотал мутную самогонку, набросил на плечи полушубок, выскочил за дверь и заступил колонне дорогу. Тонированное стекло поплыло вниз; волосатая лапа выставила стодолларовую трубочку. Трёхин послушно забрал ее, отдал воинское приветствие и вернулся в избу, где не замедлил сообщить в рацию, что террористическое движение беспрепятственно продолжается.

- Руки развязаны, - просиял Зазор, когда ему доложили. - Остался последний.

...Джип остановился. Прежде чем продолжить беспрепятственное движение, он выпустил молодцеватого джигита. Восточный гость затрусил к избе, хлопая себя по плечам. Через минуту он вернулся, одной рукой удерживая за волосы три удивленные головы, уже сочившиеся поганочным соком. Другой рукой засовывал в нагрудный карман злополучную трубочку.

- Брось собакам, - распорядился полевой командир.

Изголодавшиеся цепные псы завиляли хвостами, моментально соглашаясь с милостью победителей и признавая их истинными хозяевами не в пример прежним. "Если хозяин с тобой!" - заливались псы на свой неразборчивый лад. Всеядные, они обрадовались головам, предчувствуя мозговые кости, и околели синхронно, под собственный упоенный хруст, убитые растительным ядом.

...Через два часа, портя эфир смертоносными эманациями, колонна пересекла городскую черту, лишь однажды остановившись для ликвидации заблудившегося трамвая со спящими пассажирами.

Вступая в город, Каллапс Гвоздоев ощутил в отношении своих рук - вернее, лап - примерно то же, что испытал генерал Зазор. Ему показалось, будто они развязаны и не понесут заслуженного наказания, потому что рукой ему было уже подать до траурной финишной ленточки.

То, что ему удалось без помех проделать столь длинный и рискованный марш, полевой командир ставил в заслугу себе одному, наливаясь региональной гордостью местного значения. Он гордился своей изворотливостью в общении с продажными Трёхиными, которых либо подкупал, либо обезглавливал, либо и то, и другое с минимальным временным интервалом. Несколько раз он пытался выйти на связь с Ганорратовым, но слышал только умело смонтированный и записанный на автоответчик генеральский мат. Мысленно присовокупив генерала к числу будущих жертв, Каллапс оставил свои попытки, унизительные для гордого горца.

- А ля гер ком а ля гер, - обратился он к одуревшему от анаши личному составу.

Услышав эти слова, боевики принялись победно палить в воздух, галдеть и повторять на все лады: аллигатор, так аллигатор. Упоминание хищника, склонного к неразборчивому пожиранию всего живого, казалось им абсолютно уместным.

Тем временем Кастрыч, опережая отряд на полкилометра, пугал редких сумчатых женщин. Он бодро продвигался к музею-квартире. Билланжи, искалеченный тяготами плена, давно регрессировал ко младенчеству. Он вдруг забился, заплакал на руках у Кастрыча, стал искать грудь, и Кастрыч дал ему.

Потом немного развлек, обращаясь к нему попеременно в искательном, подчинительном, нарекательном, изрыгательном и плевательном падежах.

Никто не встретил Кастрыча, никто не сказал ему, как жить и быть дальше.

"Руки развязаны", - бормотал Кастрыч, премного довольный вольницей.

Он живо воображал себе прокрустово оборудование, брошенное в старой квартире. Конечно, он сначала завернет к себе и, дотерпев принародное мученичество до конца, сбросит цепи, а больше терять ему нечего, кроме мужского достоинства и славы, приобретенной в лесополосе и обгонявшей его.

Об этих качествах тревожиться не стоило.

Кастрыч не без жалости подумал о колыбели грибных полчищ, не помнящих родства. Одновременно он с удовольствием прислушивался к машинному урчанию преследователей, назначенных в удобрение. Не находя в себе сил удержать восторг, распиравший легкие, Кастрыч выдернул мохнатый сосок из блаженного рта Билланжи и проревел тому в поникшее ухо невнятный боевой клич. Билланжи встрепенулся и заморгал, с трудом и мучением припоминая нечто воинственное, родовое, новозеландское.

- Успокойся... - Кастрыч запнулся, подыскивая подходящее обращение. - Бэби, - нашелся он. - Нам предстоит битва за урожай.

Он остановился передохнуть и, пока стоял, пожирал глазами указатель: "Колбасно-авиатракторный завод имени Микояна".

- У нас еще будут дети, - обнадеживающе прошептал он Билланжи на ухо. - Мико-Ян и Мико-Яна, мальчик и девочка.

- Мико... Мико... - бредил Билланжи. - Японцы...

- Грибы, - сказал Кастрыч ласково. - Хотя ты прав. Конечно, японцы. Они выращивают удивительный гриб, микадо; под его восходящее стрекотанье так сладко спится.

- Япония, - мечтательно простонал Билланжи, впадая в блаженное забытье и видя перед собой родные тихоокеанские регионы. Микадо приходился ему региональной тихоокеанской ценностью.

Кастрыч продолжил путь; он шевелил губами, рассматривая так и сяк Миклухо-Маклая, Микки Мауса, Микки Спиллейна и Микаэла Таривердиева.

"Мика... ел... таривердии... Это таривердии", - любовно и возбужденно забормотал Кастрыч, наглаживая припрятанные носы, губы, уши и прочие независимые органы, трепетавшие от близости неизбежного.

"Нарекаю вас", - приговаривал Кастрыч, засовывая палец в какие-то губы, готовые раболепным причмокиванием смягчить свою участь.

Когда в его деятельном сознании образовался "Микола", у Кастрыча даже перехватило дыхание. Миколай Первый, Миколай Второй, Миколай Чудотворец, Миколай Алексеевич Некрасов. От величия картины он застонал, уже не имея сил на Микколу Паганини - сочетание, имевшее в себе квинтэссенцию интимных смыслов.




30. Обратный отсчет


- Мы его потеряли! - воскликнул черный, как гуталин, Гасан, сидевший за рулем головного джипа.

- Включи фары, - каркнул невозмутимый Абдурахман, растекшийся рядом и попивавший из бутылочки клубничный йогурт.

Нервничая, Гасан повиновался. Пурга присмирела, но снег повалил так густо, что фары, выхватив дурную белесую мошкару, оказались бесполезными.

- Шайтан, шурави, - пробормотал водитель и переключил скорость.

Батоно Насос, удобно устроившийся в компании еще трех головорезов, с младенческим любопытством смотрел в окно, сквозь которое внешний мир представал мрачным, готовым к смерти. Проживший всю жизнь в горах и впервые с них спустившийся, он жадно впитывал беззащитную цивилизацию равнин. Фары на миг осветили вывеску: "Услуги бетононасоса", и Батоно, донельзя озадаченный, зацокал языком, рассматривая принципиальную возможность частной практики. Перед его разреженным высокогорным сознанием открылись соблазнительные горизонты.

- Не вижу, - в отчаянии сказал Гасан.

Зазор, наблюдавший за пятой колонной в центре управления террористическими актами, по свету фар догадался о трудностях, с которыми столкнулись разбойники.

- Кто дал команду выключить уличное освещение? - загремел он на всю пультовую.

Вкатился бледный порученец.

- Соображения экономии, - залепетал он, потрясая рулоном с планом единой энергосистемы.

- На людях экономите? - просвистел Зазор. - Пусть враги, пусть животные, но все-таки - люди! Тычутся, как ослепшие кутята!

В пылу ярости Зазор запутался в лексических тонкостях и сообщил слепоте кутят оттенок агрессивного действия, направленного на кутят извне.

- Немедленно дайте свет!

Порученец выронил рулон, чмокнул каблуками и побежал с испуганным криком. Двумя секундами позже зажглись фонари, и Гасан с удовольствием различил вдали пригнувшуюся, вороватую фигуру Кастрыча, как раз собиравшуюся свернуть за угол расплывчатого дома. Гасан выключил фары, и джип рванулся вперед.

Зазор пританцовывал, медленно поджимая то правую, то левую ногу и вызывая недоумение в окружающих. Танец, однако, был полон смысла: на самом деле Зазор поджимал не сами ноги, а пальцы, ведя обратный отсчет. Ему не хватало рук. Тугие милицейские ботинки стесняли движения и болезненно поскрипывали. Зазор не знал, сколько придется считать, и на всякий случай начал с тысячи.

...Каллапс Гвоздоев, ощутив по ускорению близость финала, взял рацию и приказал автобусу покинуть строй и ехать особняком; там же, где все остановятся, не тормозить, а зарулить в какую-нибудь уголовную подворотню и ждать дальнейших команд.

Зазор расслабился.

- Видите, как опасно экономить на человеках, - обратился он к товарищам-офицерам, которые почтительно обступили руководящее кресло-вертушку. - Не найдя живца, они вполне могли бы захватить какое-нибудь невинное учреждение... театр, военкомат, вытрезвитель, подземный переход. И полилась бы невинная кровь, которая им по седьмое колено.

- Беспрецедентное зверство, - с почтительным гневом вставил коротенький подполковник, тоже метивший в генералы. - Ведь ясно написано: телефон, телеграф, почту.

- Или, на худой конец, больницу, - кивнул Зазор. - Опыт подсказывает, что это тоже эффективно. Увеличьте изображение.

На экране четвертого телевизора слева вырос Кастрыч, нырявший в подъезд. Через минуту здание было окружено джипами; звероподобные тени в камуфляже, с чулками на головах, потянулись следом. Одним из последних, властно попирая снежок армейскими ботинками, вышел сам полевой командир - без маски, так как не видел смысла таиться ни перед Аллахом, ни, тем паче, перед людьми. Он грациозно подал руку Мулло-Насрулло и, любовно приобняв, повел его к дому; Очкой-Мартын выполз последним. Зазор хорошо различал его обиженное лицо.

- Все, - выдохнул Зазор. - Раздать оружие.

Он лично проследил за выполнением приказа. Гремели двери, грохотали сапоги.

- Вот так, падлы, - обрадовался Зазор.




31. Разрыв промежности как осложнение туберкулеза


Не выпуская Билланжи; хрипя, ругаясь, кашляя - простудился в пути, Кастрыч отвел ногу и с силой впечатал ее в родную дверь. Та была мало что опечатана, но в придачу - массивная, из цельнометаллических листов с бетонной прослойкой; Кастрыч сам ее придумал и поставил, когда грибоварение окрепло и завертелось; для пущей надежности он даже замуровал в бетон останки некоторых неугодных людей, которых не отважился пустить на удобрения, боясь покалечить грибной генотип. Он ударил, зная, что это ни к чему не приведет - не та была вещь, чтобы сдаться после первого, ознакомительного нажима, но дверь медленно отворилась: его кто-то ждал - либо друзья, предугадавшие возвращение на кровь и блевотину, либо враги, намеревавшиеся выколотить из него и то, и другое. Кастрыч свалил Билланжи себе под ноги, помассировал истерзанный сосок и крадучись, перешагнув через тело, вошел в прихожую. Проклятая цепь громыхнула. Кастрыч заторопился к шкафчику со средневековым слесарно-пыточным инвентарем.

В квартире царил полумрак, приправленный загустевшим, затхлым запахом, где смешались тлен, прах, кровь, грибная сукровица и предсмертные экскременты, молекулярно модулированные давно оборвавшимся многоголосым воем и визгом о пощаде.

Орудуя клещами и зубилом, роняя пенистую слюну, Кастрыч разомкнул стальное кольцо и блаженно пошевелил кривыми когтями.

- Не ждал? - спросил голос, исполненный презрения.

Каллапс Гвоздоев стоял на пороге, привалившись к косяку и поигрывая кинжалом. За его спиной прятались и хихикали Мулло-Насрулло и Очкой-Мартын; последний при этом не забывал разминаться, будучи верным последователем Кунфуция.

Кастрыч огляделся.

- Здесь на меня спускается вдохновение, - повинился он застенчиво. - Благословенные места! Здесь я слагаю стихи.

Не давая воинам Аллаха опомниться, он взгромоздился на табурет и прочел:

- Натуры девственной кристалл, алкая дерзких истязаний, себя раскованно ласкал, терпя неслыханных страданий.

- Что это? - взвизгнул китаец, воспитанный на лирике, полной поднебесного смысла. Стихи Кастрыча резанули его изнеженный слух, и он в ярости затопотал тонкими ножками. - Что это за гнусность? Что за кристалл, как он мог?

- Это метафорическая аллегория, - снисходительно пояснил Кастрыч и спрыгнул на пол.

Кастрыч ухватил цепь за свободный конец и проворно набросил на шею полевого командира. Тот, недоумевая, вскинул кинжал, но Кастрыч был расторопнее. Захлестнув петлю, он дернул, и Билланжи в один рывок подтянулся к Гвоздоеву, оказавшись с ним лицом к лицу. На миг очнувшись, Билланжи зашелся в кашле и выплюнул в командирскую бороду свежий туберкулезный сгусток. Тот схватился за горло, пораженный острым удушьем.

Всплыли, казалось, давно растерянные медицинские познания. "Аллергическая реакция немедленного типа. Анафилактический шок", - такой диагноз, на удивление верный, поставил себе Гвоздоев прежде, чем умереть.

Очкой-Мартын, вскричав, завис в воздухе, готовый к удару, и Кастрыч разорвал его надвое, схватив за ноги, разметавшиеся в шпагате.

Мулло-Насрулло, отступая, затравленно лопотал бессвязные молитвы.

- Не любишь свинину? Жри!

Оседлав его привычным, давно отработанным в лесополосе скоком, Кастрыч набивал ему рот последними, в страхе подергивающимися ушами и губами. Видя, что этого недостаточно, он выхватил из-за пояса изнемогающего противника пыльный молитвенный коврик, скатал в трубу и одним ударом заколотил в глотку. Когда Мулло-Насрулло умер, Кастрыч вступил с ним в первобытнообщинные, они же возвратно-поступательные, отношения.

Потом радостно закричал от победы, выбежал из квартиры и побежал к достопримечательному жилищу Амбигуусов.




32. Нету Угостиньо


Пока шла расправа над главарями, террористы рангом пониже и подурнее, не подозревавшие об уготованной им участи, хозяйничали в оранжерее. Они как раз выворачивали ломом толчок, рассчитывая проникнуть в тайник с грибами счастья и долголетия. Батоно Насос вбежал к ним с перекошенным лицом:

- Запирайтесь, минируйте помещение! Скорее, пока не ворвался бешеный!

Те, кинувшись в прихожую, едва успели захлопнуть дверь перед рассвирепевшим волкодавом; Кастрыч, налетев на препятствие, стал ломиться и царапать деревянную обшивку.

Гасан семенил по комнатам и разматывал шнур, остальные затягивали взрывоопасные пояса. Откуда-то появилась неистовая молодая женщина в черном; она была перевязана этими поясами, как пулеметными лентами, поверх платья. Лицо оставалось прикрытым, и только сверкали яростные комсомольские глаза.

Следом появилась и вторая женщина.

Эту, поминая восточного черта, приволок за волосы Абдурахман.

- Вылизавета! Вылизавета!

Дверца старинного шкафа вывалилась, увлекая за собой Козлова и Угостиньо Нету. Путаясь в постельном белье, Козлов призывал свою капризную супругу, готовый простить ей отвращение к его неудачному имени.

Гасан бросил шнур и заступил им дорогу. Он обшарил обоих, нашел документы, просветлел лицом:

- Наконец-то! Вяжите Амбигусов, братья!

Минутой позже Батоно Насос ворвался в кухню, распахнул окно, на миг опешил от мороза, вцепившегося в лицо, а потом заорал:

- Дом заминирован! Немедленно уберите своих шакалов! Иначе, во имя Аллаха, я взорву ваш нечестивый музей!

Держа Козлова и Нету за тощие шеи, не забывая одновременно насиловать Вылизавету, он выставил плененных мужчин в оконный проем, как балаганных кукол, и пронзительно крикнул:

- Теперь у нас есть мозги!

- Нет! - возразил ему громкоговоритель не без толики сострадания.

Зазор, слушавший обращение к народу из безопасного центра, взял микрофон:

- Пошел автобус, - велел он, лучась торжеством.

Автобус, ведомый законспирированным, еще в незапамятные времена внедренным дублером, взревел и осторожно выкатил из подворотни.

Один из адъютантов Зазора, обмирая от собственной смелости, пискнул:

- Там же Кастрыч, господин генерал... Виноват - там же Кадастрыч... И наши ребята уже внутри.

Лицо Зазора прыгало, таяло, изменялось и вновь становилось прежним, приходя в согласие с паспортными данными. Адъютант прикрылся рукой, защищаясь от наваждения и не желая видеть эту физиономическую рябь.

- Взорвутся два дома! - растолковывал Зазор. - А иначе взорвались бы три!..

Он махнул рукой и сказал:

- Поехали!

Рябина, давно полыхавшая гроздьями, добралась-таки до зеленки, которую опалила, лизнув огнем.

...Город качнулся от грохота и пламени, взорвались четыре дома.



Окончание второй книги: ЭПИЛОГ: Превыше Всего

Оглавление




© Алексей Смирнов, 2005-2024.
© Сетевая Словесность, 2005-2024.





Словесность