Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность




МУЗЫКА  ВНУТРИ


Ивану Смирнову


Юный Ансельм шел по главной улице городка, обуреваемый мучительной икотой. Он поминутно спотыкался и подпрыгивал на месте от резких спазмов. При этом лимонно-желтая лакированная гитара, которую он крепко держал подмышкою, каждый раз отзывалась на его телодвижения нестройным аккордом.

- Ну это уже, право, просто смешно. - возмутился вслух Ансельм и тут же еще раз громогласно икнул. Подмышкой снова звякнул инструмент. - Вот и мой первый этюд. Играю, не прикасаясь к струнам, а вместо метронома - пустой желудок...

Подлая икота не дала ему закончить этот прочувствованный монолог. Откуда-то из самой глубины пищевода дернуло с такой силою, словно чья-то рука ущипнула его за кишку. В середине груди все встало поперек. Ансельм, не в силах вздохнуть, согнулся пополам. Эти маленькие внутренние взрывы вконец его измучили. Он отстранил от себя гитару и свободною рукой крепко ударил сам себя под дых. Из горла вылетело что-то вроде "Хуэээиииааа!...". Юноша зажмурился от боли, которая держала его за грудки, как соперник в драке. Но постепенно хватка ее слабела. Наконец, боль ушла, оставив лишь легкий звон в ушах.

Ансельм открыл глаза и огляделся. Самый конец рабочего дня, а на остановке пустынно, ни души. И слава богу: по крайней мере, никто не видел, как он тут подпрыгивал, звенел и занимался самоистязанием. Он отдышался и стал спокойно дожидаться автобуса, по привычке негромко разговаривая с самим собою.

- Вот я и начал играть. Еще и рукой гитары не коснулся, а сразу все шесть струн зазвучали... Ми-си-соль-ре-ля-ми... Без икоты так не сыграть - пальцев не хватит. Их же всего пять.

Ансельм погладил деку инструмента, прикоснулся пальцем к третьей струне, но дергать не стал. Гитара блестела лаком, храня солидное молчание. Он провел мизинцем по орнаменту вокруг розетки и убрал руку. Ему хотелось опробовать инструмент не здесь, не на заплеванной остановке, а в комнате, с учителем: спокойно и без суеты. Сегодня у них первый урок. Но что же автобус так долго идет?

Юноша поежился худыми плечами - на улице заметно посвежело. Он был одет по-парадному, сильнее подчеркнуть новизну могли разве что магазинные бирки. Но в комплекте "белый верх, черный низ" брюки явно были сшиты основательнее. Шелковая белая сорочка льнула к ребрам, как прохладная змея, причем казалось, что она сознательно жмется холодом к самым нежным местам: в подмышки, к внутренней стороне рук и нижней части спины. Прошло около сорока минут.

- Да где же автобус? - Ансельм начинал нервничать. Он взглянул на расписание, но вместо него над остановкой висела только ржавая рамка с ошметками фанеры. - Вот негодяи... Руки у них чешутся...

Ансельм отогнул шелковую манжету и взглянул на часы. Они встали.

- Да что за черт?...

Мало того, что он опаздывал на свой первый урок. Он теперь еще и не знал, на сколько опаздывал. Побродив туда-сюда по остановке еще минут пять, он присел на скамейку. Рядом, на асфальте, он заметил листок бумаги. Ансельм поднял его и увидел, что это стихи, но на каком-то иностранном языке.

- Der Pessimistische Alter... - прочел он заглавие. - Странные слова. Кажется, немецкие... Что-то про пессимизм... Надо будет показать одноклассникам из немецкой группы. Может, скажут, что это такое...

Произнеся слово "такое", Ансельм почувствовал, что что-то здесь не так. От холода ли или от чего-то другого, но по спине у него вдруг побежали мурашки.

- Почему так тихо? - спросил Ансельм сам себя шепотом. И правда, все это время, пока он маршировал по остановке со своей лимонно-желтой драгоценностью, вокруг стояла гробовая тишина. Город молчал. Не ехал его автобус, по тротуарам не шли люди, не было на дороге вообще ни одной машины. Куда же все подевались?

Ансельм отогнул манжету, но вспомнил, что часы не ходят. Небо пасмурно - не разобрать, который час. Может быть, он что-то перепутал, и сейчас раннее утро, а не вечер? Он начал восстанавливать в памяти все события этого дня. Нет, все сходится: вот он завтракает, затем ходит по магазинам, покупает себе гитару и вот сейчас...

- Сейчас вечер, молодой человек...

- Что? - выведенный из задумчивости, Ансельм обернулся и увидел, что рядом на скамейке сидит престранного вида тип. Лет шестидесяти на вид, сухопарый. Одет почти как забулдыга: какой-то непонятного цвета линялый пиджак, такие же брюки на заскорузлых подтяжках, нечистый воротничок, поперек которого криво висит бардовая бабочка в белый горошек. Первое, что бросалось в глаза в его внешности - удивительно кустистые брови. Они вились и переплетались над немигающими глазами бродяги, а на самых кончиках топорщились кверху. Кто он такой? Как он сумел подойти к Ансельму незаметно?

- Приятный вечер, неправда ли? - сказал диковинный сосед и улыбнулся. И было в этой улыбке что-то такое детское и доверчивое, что юноша сразу успокоился и решил, что это никакой не бродяга, а просто бедный старик, доживающий свой век на грошовое пособие.

- Вы не подскажете, который сейчас час? - спросил Ансельм очень учтивым тоном.

- Приятный вечер... - вздохнул старик, словно не расслышав вопроса. - Давно я хотел посидеть вот так, в тишине. Как будто в деревне. А вы, молодой человек, значит, играете на гитаре?

- Да... То есть нет. Я только учусь.

- То есть вы хотите стать музыкантом? - спросил сосед, пристально глядя Ансельму в глаза.

- Хочу. - ответил юноша и невольно отвел взгляд.

- Что я вам могу сказать? Это очень похвальное решение. Многие хотят играть музыку, но немногие ее слышат. - старик сделал многозначительную паузу. - А вы, молодой человек, вы ее слышите?

- О чем это вы? - Ансельм поежился и еще раз оглянулся на дорогу. Автобуса все не было.

- Автобус сегодня не придет, поверьте мне. - сказал старик, мягко понизив голос. - А слышать музыку и просто играть ее - это совсем разные вещи... Музыка живет не здесь. - сосед постучал пальцем по гитаре. - А вот здесь. - Он дотронулся до своего лба и замолк, глядя на Ансельма и, видимо, ожидая, какой эффект произведут на него эти слова. Юноша заинтересовался:

- В душе?

- Да, в душе, друг мой. Странные позывы, гулкие ритмы, которые ни о чем не говорят, но рассказать могут все. Надо только уметь их выразить, а для этого научиться играть на инструменте. Просто играть. Но надо и слышать. Если ничего, ни звука не слышишь в своей душе - это все равно что реветь, подобно ослу. Звук есть, а музыки нет. Вы вот, давно занимаетесь?

- У меня сегодня должен быть первый урок.

- Прекрасно. Вы в самом начале. Но, насколько я вижу, вы, хоть и достаточно молоды, но все же... Чтобы преуспеть в игре, музыкой начинают заниматься с детства, а вы уже не дитя.

- Да, вы правы. На самом деле, у меня были все шансы начать занятия с самого детства. Мои родители в молодости занимались музыкой. Познакомились в оркестре. Но мама...

- Что? - сосед заинтересованно вскинул свои диковинные брови.

- ...мама не хотела. Она сказала, что все музыканты в конце концов становятся пьяницами. И, пожалуй, она знала, о чем говорит: половина их оркестра спилась. Она нарочно не стала учить меня музыке...

- ...и даже спешно продала домашнее пианино, едва вы стали проявлять к нему интерес. - договорил за юношу старик.

- Да. А откуда вы знаете? - Ансельм почувствовал, как рубашка еще холоднее прижалась к телу.

- И у меня было то же самое. - ответил старик все с тою же детской улыбкой.

- Правда?

- Да, правда. Моя мама тоже так говорила. И она была права, когда оберегала меня. Ведь каждый пить вино, превращаясь постепенно в свинью - разве можно представить себе что-нибудь подлее и гаже?..

- И что же потом? Вы все-таки выучились играть?

- Что было потом?.. - старик задумался. Его брови сдвинулись вниз, почти скрыв за собою полуприкрытые глаза. Некоторое время он молчал, а затем произнес:

- Пожалуй, это проще показать, чем рассказать...

Ансельм был озадачен таким ответом и стал внимательно следить, что же сейчас будет делать этот странный человек. Тот встал со скамейки, немного помялся и, наконец, протянул Ансельму свою левую руку. Вся кисть ее, покрытая безобразными узловатыми шрамами, была странным образом скрючена и расплющена, так что не было на ней ни одного ровного пальца. Это было скорее щупальце, нежели человеческая рука. Юноша невольно отпрянул.

- Ничего-ничего. - спокойно заметил старик и спрятал руку обратно в карман. - Все так сначала реагируют. Я уже привык.

- Что... Что случилось? - спросил Ансельм, не сводя глаз с собеседника. Но тот, казалось, забыл о его присутствии. Он, сощурившись, смотрел на дорогу и в то же время как будто не на нее, а куда-то дальше. Его губы слегка шевелились, но слов было не разобрать. Ансельм почувствовал себя неловко. Он снял с руки часы, покрутил механизм, но они не заводились. Он повернулся к старику и сказал:

- Вы мне в прошлый раз не ответили. Может быть вы все-таки знаете, который час?

Сосед обернулся и посмотрел на Ансельма очень странно: так, будто видит его впервые. В мутных стариковских зрачках блуждала какая-то мысль. Он глухо произнес:

- Pessimistische Alter в переводе означает "пессимистический возраст". Это стихотворение на немецком языке. Оно рассказывает о бедном отлученном от власти патриции времен имперского Рима. Он стар и немощен. Он живет в своих мечтах и грезах, наблюдая как медленно превращается в жалкую развалину его некогда прекрасное молодое тело. Все, что он делал в жизни, стало ничем. Он видит, как дети на колеснице переезжают его тень, и понимает, что все кончено...

Ансельм слушал старика, не веря своим ушам. Когда тот закончил, юноша медленно достал из кармана брюк сложенный вчетверо листок, найденный на остановке, и протянул его соседу. Тот развернул его, бросил один взгляд и, улыбаясь, покачал головой.

- Ты все еще хочешь узнать, что случилось с моей рукой? - спросил старик. - Хорошо, я тебе расскажу. Мама не хотела, чтобы я был музыкантом, но она ничего не могла поделать с моей природой. Я слышал в голове музыку. Быть может, самую прекрасную на земле. Представляешь, иногда целыми концертами, все партии одновременно. Но больше всего я хотел играть на гитаре. Это было модно. Все старшие ребята тогда играли. Я каждый день засыпал, представляя себе одно и то же. Как я скоплю денег, найду по объявлению преподавателя, одену чистую рубашку и брюки и поеду на урок. Правда, интересная история?...

- Продолжайте, пожалуйста... - сказал Ансельм шепотом.

- И, ты знаешь, все так и вышло. Я устроился на лето разнорабочим в речной порт, заработал денег, нашел по объявлению учителя. Он просил совсем недорого. И вот однажды я проснулся, позавтракал, отпарил брюки, начистил ботинки и пошел выбирать себе гитару. Мне очень понравилась одна - лимонно-желтого цвета, и я ее купил...

Старик снова замолчал. Ансельм умоляюще посмотрел на него.

- Ну, хорошо, хорошо... Я прошу прощения, но, ты сам понимаешь, что конец моей истории не очень веселый. Потом я пришел на остановку. Был конец рабочего дня. Жуткая давка. Меня кто-то толкнул и я оступился. Рука попала прямо под колесо автобуса... Вот такие дела.

- А... потом?

- Потом?... - старик приобнял Ансельма за плечо и усмехнулся. - Потом, дорогой Ансельм, были пятьдесят лет - жутких, мучительных лет. Музыка будила меня по ночам, не давала спать, есть, жить. Чтобы хоть как-то утешиться, каждый вечер перед сном я мечтал, как ты, то есть я... все-таки прихожу на этот первый урок. И на второй, и на третий. И каждый вечер в своей мечте я достигал величайших высот в искусстве игры. Представляешь, Ансельм, люди плакали, слушая меня?..

Ансельм повернулся к старику и увидел, что тот сам уже почти плачет. Губы у него по-детски скривились, а брови просто ходили ходуном. Юноша и сам уже чувствовал, как тошная волна поступает к горлу. Запинаясь на каждом слове, он вымолвил:

- То есть... я... то есть... меня...

- Да, Ансельм. Да, мальчик мой... Ты - мечта. Ты самый лучший, самый дорогой мне человек. Ты самый искусный музыкант из всех, что мне доводилось встречать. Ты слышишь музыку внутри. И каждый вечер я проводил тебя по одному и тому же пути: от первого нашего урока, через долгие труды - к славе и мастерству.

- Но почему? Почему же мы никуда не едем? Где, черт возьми, автобус? Где все люди? - вскочил Ансельм, выходя из себя.

- Автобус не придет, друг мой. - сказал старик, понемногу успокаиваясь. - Сядь, посиди. Отдышись. Я ничего не могу с этим поделать. И ты не можешь.

- Но почему?

- Прости меня, Ансельм... Час назад я умер.

Юноша сел обратно на скамейку. Он схватил гитару и стал всматриваться в ее лакированный корпус, как будто на нем был написан какой-то ответ. Они молчали несколько минут. Потом старик покопался за пазухой и достал небольшой бумажный пакет.

- Ансельм, дружище... Эй, ну ладно тебе, хватит убиваться. Все-таки я умер, а не ты. Хотя в какой-то мере это и тебя касается. Давай-ка придумаем, как бы нам с тобой скоротать предстоящую вечность... Здесь подходящая тишина - можно слушать внутреннюю музыку, ни на что не отвлекаясь. Можем даже составить дуэт... Да не плачь ты... Посмотри лучше, что у меня есть. Я тут кое-что собрал в дорогу. Вот, например, яблоко. Хочешь яблоко?



2-4 февраля 2009 г.




© Антон Чёрный, 2009-2024.
© Сетевая Словесность, 2011-2024.




ОБЪЯВЛЕНИЯ
Словесность