ФАТУМ, ЗАЛЁГШИЙ НА ДНО
К юбилею Юрия Кублановского вышла книга избранных стихотворений "Долгая переправа". В неё вошли тексты, написанные в XXI веке. В преддверии восьмого десятка лет поэт пытается разобраться с собственным местом в литературе (шире - в культуре, ещё шире - в жизни страны), а также предугадать, предвидеть, предощутить будущее России.
Лирика и дидактика
В принципе, всё, что можно было бы сказать о нём, проговорил Иосиф Бродский в предисловии к "Избранному" 1 образца 1981 года: "Заслуга Кублановского прежде всего в его замечательной способности совмещения лирики и дидактики, в знаке равенства, постоянно проставляемом его строчками между двумя этими началами". Следует проиллюстрировать высказывание Бродского каким-нибудь текстом той поры. Возьмём пару строф из стихотворения "Россия, ты моя!" (1978):
Россия, ты моя!
и ветер, в октябре сжигающий листы...
В завшивленный барак, в распутную Европу
мы унесём мечту о том, какая ты.
Чужим не понята. Оболгана своими
Как солнце плавкое в закатном смуглом дыме
Идеал Кублановского - дореволюционная Россия. В интервью, данном Татьяне Медведевой 2 , он рассказывает о бабушке, которая много говорила о прежней жизни: "... мне не пришлось ломать голову над тем, какою была [страна]. Я знал - прекрасной и самобытной. Сам быт: всегда горящая лампада в углу, кузнецовские чашки с потертым благородным узором, подшивки "Нивы" и "Родины", - всё отпечаталось в сердце".
При этом Кублановский - человек иной эпохи, советской, со всем её самиздатом, нонконформизмом и "кухонными" выступлениями. Закалённый СМОГ`ом, экскурсоводством на Соловках, эмиграцией и, наконец, Россией 1990-х годов (жизнь в которой он называет не иначе как "великой криминальной революцией"), поэт встречает новый век - скептически и с подозрением если не на новую гражданскую войну, то на разграбление, по своим масштабам не знающее равных во всей отечественной истории:
Мотыльки, летевшие на свечу,
обожглись, запутались, напоролись.
Вот и нам сегодня не по плечу
рядовой вопросец "за что боролись?".
Я и сам когда-то бежал - на круг
возвратясь, едва занялась полоска.
Но нашел Россию в руках хапуг
и не просыхавшего отморозка.
("Болшево", 2003)
Поэзия дополняется критикой 3 , где ставятся схожие вопросы: "В столь судьбоносные времена неизбежно вглядываться в грядущее не просто из любопытства, но с горячей надеждой: есть ли там просвет, облегчение, возможность на воскресение родины?"
Поэтика экуменизма
Каким же образом реализуются попытки провидения?
Кублановский поздно крестился. Его духовным отцом был Александр Мень, известный своими экуменистическими идеями, которые, надо полагать, воспринял и по-своему переосмыслил поэт.
Центральное место в его творчестве занимает гражданская лирика. Самоощущение и самоопределение - это только один вектор поисков, второй - встраивание себя в общую парадигму. Для поэта это принципиально важно.
Если сегодня литературоведы говорят о нескольких культурных пространствах прошлого века - советское подцензурное, неподцензурное и культура русского зарубежья - то Кублановский, прошедший через все три, пытается найти нечто, что могло бы быть присуще каждому из них, и по-имперски выстраивает общее пространство. Он пробует так выстроить оптику, чтобы разглядеть на развалинах СССР былое величие. И в этой работе гений поэта кидает его от проклятий, насылаемых на коммунистов, и поиска русского национального самосознания до почти юродивых кунштюков, которыми оплакивается империя. В ней все - свои: и красные, и белые, и чёрные, и зелёные, и все-все-все.
В интервью он признавался: "Со временем я начинаю понимать русскую революцию в её неисчерпаемой многогранности. Когда-то считал, что это однозначно страшная катастрофа, устроенная какими-то пришельцами вроде латышских стрелков, китайцев, инородцев... Теперь думаю, что всё-таки произошла в значительной степени национальная революция. Утопия, на которую польстились многие, даже такие гении, как Платонов, Петров-Водкин, Пастернак. И красноармейцы тоже оказались пушечным мясом истории. Белое движение мне намного ближе, но становится жалко и красноармейца - не только царя, Врангеля и тех героев Белой армии, что на кораблях покидали Крым после поражения в Гражданской войне".
А вот как это звучит в поэтической форме:
С тех пор, как где-то в груди возник
огонёк служения вместо чуши,
стал я верный медиум-проводник,
щелкопёр по жизни, потом старик,
окормитель тех, кто имеет уши.
Передатчик смысла... Видать, дурной -
на его волнах всё ленивей ловят.
Или день сырой?
Или в масть со мной
лишь кленовый меркнущий могендовид?
("Времена года", 2005)
Если раньше "русская нота" звучала как нонконформистская (особенно на фоне антисемитских романов типа "Тли" Ивана Шевцова), то уже в наше время она выглядит вполне органично. И даже могендовид 4 , неожиданно появляющийся во "Временах года", не столько несёт в себе еврейские оттенки, сколько предстаёт изящной метонимией.
Дистихи
И вновь необходимо вспомнить яркий пассаж Бродского: он писал, что "судьба не без умысла поместила [Кублановского] между Клюевым и Кюхельбекером". Почему такой странный ряд имён? Дело же не только в алфавитном порядке.
Кублановский умудряется сочетать дидактику XIX века и модерновый инструментарий начала XX века. Он не раз признавался, что начинал как авангардист и зачитывался Маяковским и Вознесенским. Но жизнь внесла свои коррективы, познакомив с Соловками, эмиграцией и диссидентским движением, которые создали поэту традиционалистский крен.
На уровне строфики всё это прослеживается особенно. Уходя от "кирпичиков", Кублановский расшатывает устойчивую конструкцию, то добавляя пятую строчку, то выстраивая "лесенку", то приближая текст к верлибру. Но самое интересное - выведение дистиха в отдельную строфу.
Возьмём в качестве примера несколько строф из стихотворения "Что узнала душа зэка" (2012):
Живём в сомнении, в расслабухе
одно дело - праведные байки
про "жизнь после смерти"
заокеанских баптистов,
побывавших в коме
на проглаженных простынях,
другое - смерть Мандельштама,
несметных узников лагерей.
Своими сомнениями
совестно мне делиться,
выставляя на всеобщее обозрение
йоту веры своей,
но во мне они, что кислоты,
разъедающие остаток дней.
Подобные дистихи могут создавать резкий контраст с предыдущей строфой или даже строфами, могут звучать рифмованным эхом, а могут приближаться своей внутренней энергией к афоризму или лозунгу.
Вновь обратимся к интервью с Татьяной Медведевой: "Нередко перечитываю знаменитое стихотворение Евгения Баратынского "Последний поэт" из позднего сборника "Сумерки", над которым, кстати, развязно иронизировал Белинский. И сам порой себя чувствую таким последним поэтом. Я всегда стремился, с одной стороны, оберегать традицию, с другой - ни в коем случае не быть эклектичным. А в итоге оказался "двух станов не боец, а только гость случайный". Я и не с авангардистами, и не с эклектиками-традиционалистами. Иду третьим путём".
А в следующем стихотворении - легко можно угадать в диковинных образах, влияние Клюева, о котором писал Бродский (и, добавим мы, Сергея Есенина и близких ему новокрестьянских поэтов, не брезгующих учиться у футуристов и имажинистов):
На холмах с нездешним светом
колосится воздух-рожь.
Обжигающий при этом
ветер соткан из рогож.
Самолётик малокровный,
уподобясь миражу,
оставляет в ярко-тёмной
тверди рыхлую межу.
Так лети, лети, служивый,
санным следом сумрак рань,
в жадных поисках наживы
всё пространство прикармань:
драгоценную пушнину
зимних гаснущих небес,
ночи звёздчатую льдину,
вставшую наперерез...
Гражданская лирика
За прошедшие сорок лет Кублановский почти не изменился. Поэтика - та же, главная тематика текстов - та же, яростный настрой и праведный гнев - на месте. Поэтому, наверное, многие критики вынуждены идти проторенным путём или же отталкиваться от прежних аксиом и пытаться придумать что-то диковинное.
Так, например, Данила Давыдов пишет, что "...ожидаемая в книге имперски ориентированная гражданская лирика занимает довольно скромное место..." 5 , а важен "прямой поэтический диалог с ушедшими друзьями по независимой культуре" - всё это выглядит, мягко говоря, странно и спорно. "Долгая переправа" более чем наполовину наполнена "имперскими" стихами. От них никуда не уйти, без них будет непонятна концепция нового "избранного". А диалог происходит не только с представителями "независимой культуры", но и с классиками XIX века (Пушкин, Баратынский, Фет и др.).
Владимир Козлов сделал интервью с Кублановским для журнала "Prosodia" 6 . Вольно или невольно разговор сворачивает на колею гражданской позиции. Для поэта-нонконформиста - это принципиальный момент: "Мировоззрение необходимо поэту, как канифоль смычку виртуоза. Так повелось, по крайней мере, с Державина. Не думаю, что поэт - это, как многие полагают, просто птичка, которая села на ветку и щебечет, не мараясь мыслями о бренном. Для меня мировоззрение всегда было важной составляющей настоящей поэзии. Ничего не могу с собой поделать: если я не уважаю поэта за его нонконформистскую позицию, мне его неинтересно читать".
Собственно, само название книги - "Долгая переправа" - предполагает как минимум два варианта интерпретации. Первый - затянувшееся плавание на лодке Харона, переход из реального мира в ирреальный, старость с её предчувствием инобытия. Второй - неторопливый и вдумчивый переход от нонконформизма к государственническим позициям 7 . А в некоторых стихотворениях - так и вовсе слышится внечеловеческая нота:
Кто я? Не знаю. Возможно,
фатум, залёгший на дно.
То-то на сердце тревожно.
Но несомненно одно:
некогда был я моложе,
в горле строку полоща,
с ни на кого не похожей
спал,
капало на пол с плаща.
("Фатум", 2010)
Акушерские щипцы образца 2014-го года
Необходимо отметить, что все эти трансформации происходят с поэтом строго до 2014 года. К знаковым историческим переменам Кублановский подходит готовым государственником.
В интервью Татьяне Медведевой он говорил: "В 1974-м я выступил с вышеупомянутым письмом в защиту высланного Солженицына. Начался период самиздата и деклассированности. Потом было восемь лет чужбины. Я занимался журналистикой в Париже и Мюнхене. Третий этап - 90-е годы, когда вернулся на Родину и 10 лет вообще не выезжал на Запад. Так что пережил и криминальную революцию, и власть олигархии в полной мере. И вот новый век: Россия сбивчиво пробует искать себя на традиционных путях. Много вокруг провалов, беды, но есть и большие, очень большие свершения. Например, возвращение в русское лоно Крыма и Севастополя. Мы не сдали там своих соплеменников, как делали сплошь и рядом в 90-е, и это очень в общественном плане меня взбодрило".
Однако это не спасает его от погрешностей и то и дело срывающегося голоса:
Всё теперь в Литве по-иному:
тут натренировывают сознанье
и подкорку простодушных аборигенов
на одно:
враг номер один - Россия,
хищник, клацает челюстями,
зарясь на литовское горло.
А спасенье - в юбках брюссельских геев,
Записавших русских людей в злодеев.
("Новый Вильнюс", 2014)
Сам поэт о срывающемся голосе писал так 8 : "Стихотворения могут создаваться, так сказать, на разных энергийных уровнях, при разном накале воображения, но имеющий ухо и поэтический опыт всегда отличит, которое из них появилось на свет "непроизвольно", то есть вдохновенно, а какое - вытянуто из небытия акушерскими щипцами настойчивого волевого усилия. Причем на поверхностный взгляд второе может быть вовсе не хуже первого (и даже лучше в смысле мастеровитости), но если за первым - годами, а то и веками - сохраняется породившее его лирическое волнение, мощный звуковой фон, эфир, "хаос", сфокусированный в текст только отчасти и текстом не исчерпанный, то "необязательное" исчерпывается мастерством, и "родительская" энергия дорасходована тут полностью. В его движении скорее улавливается скрежет маховика, раскручиваемого сознанием, с тем чтобы лишний раз пережить радость сочинительства и "отчитаться" перед гипотетическим читателем новым созданием, без чего совестливый поэт чувствует себя дармоедом".
Есть в "Долгой переправе" ряд стихотворений, "вытянутых из небытия акушерскими щипцами настойчивого волевого усилия". Когда Кублановский уходит практически в публицистику, стихотворение теряет в весе. Исчезает та самая внечеловеческая нота. На наше счастье, это - редкость. Погрешность на духовном пути.
Но кто сказал, что такой путь должен быть лёгким?
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Кублановский Ю.М. Избранное. / Составление и предисловие - И.А. Бродский. - Энн-Арбор: Ардис, 1981.
2 Здесь и далее (за исключением оговоренных моментов) реплики поэта приводятся по следующей публикации - Долгая переправа Юрия Кублановского [Интервью с Татьяной Медведевой] / Культура. - 2017. - 27 апреля.
3 Кублановский Ю.М. [Рецензия на книгу "Россия перед Вторым Пришествием. Материалы к очерку русской эсхатологии"] // Новый мир. -1994. - N5.
4 Могендовид - "Щит Давида", шестиконечная звезда, древнееврейский символ.
5 Данила Давыдов. [Рецензия]. // Воздух. - 2018. - N36.
6 Владимир Козлов. Разговор с поэтом Юрием Кублановским. // Prosōdia. - 2018. - N8.
7 Есть и более простое объяснение - см. интервью поэта с Татьяной Медведевой: "Переправа для меня накрепко связана с детством, с Рыбинском. Я же с Волги. Когда еще не было там моста, дорога шла зимой по льду между вешек, воткнутых темных веток - чтобы не сбиться со снежно-льдистого пути. Летом на моторках, а то и просто на веслах мы добирались до другого берега. Ходил паром. Паромная переправа! Какая поэзия!"
8 Кублановский Ю.М. О возможностях творчества // Новый мир. -1995. - N4.
© Олег Демидов, 2018-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2018-2024.
Орфография и пунктуация авторские.
– Юрий Кублановский –
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Елена Мудрова (1967-2024). Люди остаются на местах [Было ли это – дерево ветка к ветке, / Утро, в саду звенящее – птица к птице? / Тело уставшее... Ставшее слишком редким / Желание хоть куда-нибудь...] Эмилия Песочина. Под сиреневым фонарём [Какая всё же ломкая штука наша жизнь! А мы всё равно живём и даже бываем счастливы... Может, ангелы-хранители отправляют на землю облака, и они превращаются...] Алексей Смирнов. Два рассказа. [Все еще серьезнее! Второго пришествия не хотите? А оно непременно произойдет! И тогда уже не я, не кто-нибудь, а известно, кто спросит вас – лично Господь...] Любовь Берёзкина. Командировка на Землю [Игорь Муханов - поэт, прозаик, собиратель волжского, бурятского и алтайского фольклора.] Александра Сандомирская. По осеннему легкому льду [Дует ветер, колеблется пламя свечи, / и дрожит, на пределе, света слабая нить. / Чуть еще – и порвется. Так много причин, / чтобы не говорить.] Людмила и Александр Белаш. Поговорим о ней. [Дрянь дело, настоящее cold case, – молвил сержант, поправив форменную шляпу. – Труп сбежал, хуже не выдумаешь. Смерть без покойника – как свадьба без...] Аркадий Паранский. Кубинский ром [...Когда городские дома закончились, мы переехали по навесному мосту сильно обмелевшую реку и выехали на трассу, ведущую к месту моего назначения – маленькому...] Никита Николаенко. Дорога вдоль поля [Сколько таких грунтовых дорог на Руси! Хоть вдоль поля, хоть поперек. Полно! Выбирай любую и шагай по ней в свое удовольствие...] Яков Каунатор. Сегодня вновь растрачено души... (Ольга Берггольц) [О жизни, времени и поэзии Ольги Берггольц.] Дмитрий Аникин. Иона [Не пойду я к людям, чего скажу им? / Тот же всё бред – жвачка греха и кары, / да не та эпоха, давно забыли, / кто тут Всевышний...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
