Перекованный голос пробовал соловей,
на тропе иногда попадались встречные.
Даже здесь, в окруженье зелёных лесных ветвей,
нам мерещились звёзды пятиконечные.
Даже здесь овраг живого укрыл и спас,
а ручей печально обмыл лежачего.
День Победы опять выходил из нас,
как сказуемое выходит из подлежащего.
Он пронизывал нас, как штык, и была горька
эта рана. Но, плача от умиления,
говорила мама, что там, на конце штыка,
хватит места ещё для целого поколения...
Так зябли руки, что пришла зима...
Ртуть, затаясь у среднего деленья,
следит, как из холодного зерна
растут большие белые деревья.
Луну и солнце в небе погасив,
циклоны, словно сборище лосих,
спешат к жилью и смотрят исподлобья
на их скупые, слабые подобья.
И, досчитав до тысячи подряд,
когда остынет утренняя спальня,
вдруг замечаешь: вон они стоят,
копытами слегка переступая...
Все люди смертны. Так иль сяк, но всех когда-нибудь не станет.
Уйдёт из жизни верный враг, товарищ преданный обманет.
Но если кто-то дорогой предаст внезапно и невольно,
всё тело выгнется дугой и будет больно, очень больно.
Ругаться, плакать, воевать, к обидам привыкать и к шорам -
пора сердца тренировать таким житейским тренажёром.
Давай условимся на треть зарплаты (или как придётся):
кому приспичит умереть, пускай разок ещё вернётся.
В потёках летнего дождя, собрав табачный дым по лифтам,
пускай расскажет, снизойдя к другого пламенным молитвам:
"Иду за тридевять морей, за триста тридевять народов.
А ну-ка кофе мне налей, нарежь побольше бутербродов.
В один карман закинь пятак, в другой насыпь немного соли..."
Тут о своей сердечной боли второй подумает: пустяк.
Да, жизнь не сахар и не шёлк; грязна и склонна к просторечью.
Но если ты пришла/пришёл, то вот гарантия на встречу.
А гость, освоившись, как вор, крадущий мысли (но неловкий),
подскажет: "Это разговор о временной командировке.
Найди-ка парный мне носок, и свитер упакуй, и шорты".
Ты чмокнешь глупого в висок и скажешь ласково: "Пошёл ты!"
Ночью зашаришь по ставням захлопнутым,
в панике стиснешь реле:
это железные яблоки с грохотом
катятся по земле.
Капли дождя - лилипутские сабельки -
колют и мучают сад.
Вот и грохочут железные яблоки,
бравый воздушный десант.
В них растворённые пули да лезвия
сами, бывает, грызём.
Так и земля - вполовину железная,
твёрдый, скупой глинозём.
Эти тревоги - лишь малая толика
тех, что ждут впереди.
Не суетись.
Укрепит антоновка
стержень в твоей груди.
Она говорит: "Никогда тебя не прощу,
хоть тысячу поклонов мне положи!"
Господь отвечает: "В сердце твоём прочту".
Читает и уличает её во лжи.
Она говорит: "Нашёлся мне грамотей!
Кому расскажу я правду о детских травмах?"
А Бог ей: "Промеж родителей и детей
нет правых и виноватых. Они на равных".
Тогда она говорит: "Порицай меня,
но я сохраню суровую эту мину.
Моё непрощенье - это моя броня.
Неужто Ты пустишь голой меня по миру?"
Господь улыбается. Рот Его на замке.
Она продолжает сбивчивый монолог,
а Он уже держит сердце её в руке
и в чистую строчку вписывает урок.
Она живёт в сытое время.
У девушек крепкие икры,
гладкие ноги; они веселятся с теми,
кто им по нраву; выходят в самую темень,
ничего не боятся, играют в разные игры,
парней отбивают, друг дружке не потакая.
Ей ли не знать - она и сама такая.
Она, конечно, слыхала о страшных войнах,
читала книжки, видела киноленты.
И дед воевал, да рано ушел, покойник.
Но знание отрезает её, как войлок,
от этих событий, они для неё - легенды.
И только, бывает, ночью она проснётся
с бьющимся сердцем, вскинется: фу-ты, ну-ты,
вроде бы сон, а вот же, порой взгрустнётся,
всплакнёт. Сидит и следит, как бегут минуты.
А утром, если и вспомнит, то только мельком:
зайдёт в магазин - приценится к карамелькам,
на всякий пожарный купит каких-то круп...
Мы можем это назвать, например, римейком
памяти, выходящей на новый круг.
Елена Мудрова (1967-2024). Люди остаются на местах[Было ли это – дерево ветка к ветке, / Утро, в саду звенящее – птица к птице? / Тело уставшее... Ставшее слишком редким / Желание хоть куда-нибудь...]Эмилия Песочина. Под сиреневым фонарём[Какая всё же ломкая штука наша жизнь! А мы всё равно живём и даже бываем счастливы... Может, ангелы-хранители отправляют на землю облака, и они превращаются...]Алексей Смирнов. Два рассказа.[Все еще серьезнее! Второго пришествия не хотите? А оно непременно произойдет! И тогда уже не я, не кто-нибудь, а известно, кто спросит вас – лично Господь...]Любовь Берёзкина. Командировка на Землю[Игорь Муханов - поэт, прозаик, собиратель волжского, бурятского и алтайского фольклора.]Александра Сандомирская. По осеннему легкому льду[Дует ветер, колеблется пламя свечи, / и дрожит, на пределе, света слабая нить. / Чуть еще – и порвется. Так много причин, / чтобы не говорить.]Людмила и Александр Белаш. Поговорим о ней.[Дрянь дело, настоящее cold case, – молвил сержант, поправив форменную шляпу. – Труп сбежал, хуже не выдумаешь. Смерть без покойника – как свадьба без...]Аркадий Паранский. Кубинский ром[...Когда городские дома закончились, мы переехали по навесному мосту сильно обмелевшую реку и выехали на трассу, ведущую к месту моего назначения – маленькому...]Никита Николаенко. Дорога вдоль поля[Сколько таких грунтовых дорог на Руси! Хоть вдоль поля, хоть поперек. Полно! Выбирай любую и шагай по ней в свое удовольствие...]Яков Каунатор. Сегодня вновь растрачено души... (Ольга Берггольц)[О жизни, времени и поэзии Ольги Берггольц.]Дмитрий Аникин. Иона[Не пойду я к людям, чего скажу им? / Тот же всё бред – жвачка греха и кары, / да не та эпоха, давно забыли, / кто тут Всевышний...]