Разговор о национализме тягостен, как экскурсия по Освенциму, болезнен, как лечение зуба без наркоза, и необходим, как дезинфекция общественных отхожих мест. Можно было бы еще назвать его (разговор) банальным - но ненависть, как и хлеб, имеет печальное свойство не приедаться. И коль скоро объявленный Фукуямой конец истории не состоялся и в нашей маленькой Европе хватает сил, жаждущих снять новый римейки старых черно-белых фильмов, имеет смысл поговорить о национализме - не столько как о политическом, сколько как о психолого-культурном феномене.
Прежде чем начинать разговор, следует четко определить его предмет. Не так редко вполне квалифицированными наблюдателями смешиваются понятия "национализм" и "патриотизм", что в глазах сторонников либерального лагеря кидает густую тень на последний, а в глазах менее толерантной публики реабилитирует первый. Между тем оба этих понятия отнюдь не являются сиамскими близнецами; они даже не дальние родственники.
Патриотизм начинается тогда, когда человек говорит "Я люблю свою родину". Национализм - когда он добавляет - "Потому что она лучше всех". Патриот говорит: "Я горжусь своим народом". Националист продолжает: "Мой народ выше всех прочих". Суть и следствие патриотизма - любовь. Национализм же, начиная вроде бы также с любви, неизбежно переходит к ненависти. Причины этого коренятся в болезненной природе самого националистического чувства.
Вся пафосная риторика, направленная на восхваление своей нации и утверждение ее первенства, все псевдо- и околонаучные теории, объясняющие и оправдывающие превосходство, отмечены, как каиновой печатью, глубоким комплексом неполноценности своих создателей. Только сильно не уверенный в себе человек испытывает необходимость в самоутверждении через внешние символы успеха (дорогую одежду, аксессуары, машину и т.д.) или посредством унижения окружающих. Эти азы психологии, справедливые относительно психики отдельного индивидуума, справедливы и по отношению к целым нациям. Связь между возникновением крайних националистических теорий и мнимым или подлинным национальным унижением давно отмечена исследователями (Италия, Германия после первой мировой войны). Но, возможно, самой большой трагедией для всех националистов является тайное сомнение в собственной правоте, смутное ощущение неубедительности собственных доводов. Тогда на смену логике (или тем, что теоретики национализма принимают за логику) и наукообразию приходит усиленно нагнетаемый фанатизм безоговорочной веры.
Не случайно иррациональное занимает столь большое место во всех националистических теориях. "Верую, ибо нелепо. Верую, ибо абсурдно. Верую, ибо хочу верить". Малейший сквозняк здравого смысла губителен для этих искусственно взращенных идеологических монстров, также как и для реальных одомашненных рептилий, точно так же как безоговорочная вера в национальную исключительность способна успешно функционировать лишь в духоте изоляционизма.
Панический страх не только перед заимствованием, влиянием, но и перед непредвзятым сравнением, как никакой другой симптом свидетельствует о болезненной раздвоенности сознания националиста, чье сознание и подсознание находятся в непрестанной борьбе. Если он так уверен в превосходстве своей культуры, в непревзойденном качестве ее продукции, в необычайных моральных качествах своих соотечественников, то почему он так страшится любого вторжения иностранной культурной продукции на свой внутренний рынок, почему он протестует против прибытия мигрантов? Ведь в истории человечества не было случая, чтобы низшая культура подчинила себе высшую. Точно так же отношения этнического меньшинства с большинством, превосходящим его степенью социальной организации и культурным развитием, всегда заканчивались полной или частичной если не ассимиляцией - то адаптацией этого меньшинства.
Едва ли не самыми яркими примерами тому служат история покорения Эллады Римом и рассеяние цыган. Ведь не стало следующим этапом после завоевания римскими легионами эллинистического мира вытеснение римской культурой культуры греческой. Все произошло прямо наоборот: это Рим заговорил по-гречески, начал переводить греческих классиков, начал подражать им. Точно так же рассеянные по Европе и Азии цыгане, будучи всюду меньшинством, не навязали хозяевам своих обычаев и нравов, а сами усвоили чужие языки и даже веру.
Впрочем, даже если признать пренебрежение националистов к мигрантам и их убежденность в отсталости последних не более чем проявлением комплекса неполноценности, то все равно опасение перед "наплывом" иноязычных, иначе верующих, с другим цветом кожи не имеет под собой никаких оснований. Даже если признать переселенцев из иных земель равными в культурном отношении хозяевам, угрозы культуре титульного этноса они не несут. Тем более они не могут "подавить ее" и "вытеснить". Двухтысячелетние скитания евреев по Европе более чем убедительно доказывают это: пока между ними и другими нациями стояли религиозные, социальные, политические барьеры, культурное взаимовлияние было ничтожным; когда же они пали, началась ассимиляция евреев, то есть переход их в немецкую, французскую и прочие культуры (а не наоборот!).
Правда, во всех националистических теориях угроза со стороны "чужих" интерпретируется не столько как культурная, сколько как политическая экспансия. Распространенная мифология широко эксплуатирует образ кучки "иноплеменных паразитов", пьющих соки из покорной, беззащитной Германии (Италии, Франции, Испании, Хорватии, Сербии, Украины, России и т.д.). Мифологема эта содержит в себе тот же коренной логический изъян, что и теоретическое обоснование культурного изоляционизма: если эти "паразиты" столь ничтожны и неполноценны по сравнению с богоподобным "истинным арийцем", то как же они могут его угнетать? Попытка объяснить это угнетение численным превосходством неубедительна, ибо "паразиты" всюду составляют меньшинство, иногда и вовсе незначительное. Приписывание же "паразитам" неких специфических (почти сверхъестественных) свойств, объясняющих их "победы", демонизируя предмет ненависти, в то же время возвеличивает его.
В основе всех националистических (и тоталитарных) теорий лежит мифологическая картина мира. В их рамках свой этнос отождествляется с героем культурных, героических и эсхатологических мифов, а "чужие" - с хтоническими демонами, с их оборотничеством, враждебностью и сверхъестественными способностями. Хтонические демоны могут оборачиваться самой ничтожной тварью - мышью, пауком, не теряя своего пугающего могущества. Только так можно устранить логическое противоречие между "неполноценностью" "неарийца" и его способностью доить этого самого арийца, как корову. Но, переходя от архетипов коллективного бессознательного к комплексам и отклонениям психики индивидуальной, позволительно спросить: не потому ли создатели и адепты националистических мифологий столь навязчиво пытались (и пытаются) отождествить себя с неким сверхчеловеком, что чувствуют: просто на человека они никак не потянут?
Психологически это вполне объяснимо: люди, болезненно неуверенные в себе и окружающем мире, склонны ставить именно огромные, подчас нереальные планы, чтобы или "превзойти всех и всем доказать" в случае их реализации, или, что куда более вероятно, столкнувшись с очередным поражением, еще более укрепить свой комплекс неполноценности. В последнем случае, правда, они находят некий психологический выигрыш, остро осознавая свой дар предвидения ("я так и знал, что ничего не выйдет!"). Впрочем, поражение в этой призрачной системе координат обладает самоценностью: любая мифологическая система имеет и свою эсхатологию. Культовой музыкой гитлеровской Германии были не только бодрые и "зовущие к победе" марши, но и вагнеровские "Нибелунги", посвященные гибели богов.
Культ смерти является неотъемлемой составляющей "этики националиста"1. Но предположение, что скрытой движущей силой любого национализма является все то же, описанное еще Фрейдом стремление к Танатосу, вытекает не только отсюда. Все действия националистов, имеющие целью утверждение превосходства своей нации и ее благополучия, неизбежно ведут к прямо противоположным результатам - ослаблению, упадку и гибели. Культурный изоляционизм ведет к ослаблению национальной культуры; захватническая политика - к финальному поражению и утрате независимости. Это неизбежно приводит к мысли, что таковыми и были подлинные (подсознательные) цели националистов.
Любой национализм - сколь насущными потребностями не вызвано было бы его появление на свет и сколь высокими материями он бы не прикрывался - в конечном счете направлен против самой нации. Это наркотик. Опьянение им сильно, порождаемые грезы - исключительны по своей красоте, но пробуждение - ужасно. Пробуждение от опьянения национализмом или является национальной катастрофой, или сродни ей. XX век дал достаточно тому примеров.
И не случайно все обещания националистических лидеров подобны дьявольскому золоту европейских сказок: едва проходит ночь, оно обращается в черепки, за которые доверчивый дурак и продал свою душу.
К слову: говоря о душе, можно вспомнить тысячелетнюю мудрость: желающий спасти душу ее потеряет. Национальную идентичность невозможно сохранить, отгородившись от мира, без таких серьезных культурных, социальных и прочих потерь, что сама изоляция предстанет большим злом, чем "смешение", "заимствование", "утрата национальных особенностей" и т.д. Сверхчеловек - существо лабораторное, выведенное искусственно, и, как всякая искусственно выведенная порода (наподобие лысых котов), не сможет выжить в реальном мире. Страх перед другим - зеркальное отражение страха перед собой, ибо другой предстает как материализовавшееся воплощение собственных фобий и табуированных желаний2. И, возможно, лучшей прививкой от вируса чумы (не по Пастеру, а по Камю) является прямое следование заповеди - "возлюби ближнего, как самого себя".
Человек, полюбивший сам себя, избавляется не только от комплексов и неврозов; он приобретает способность к счастливой и гармоничной жизни. Он способен действительно многого добиться, потому что ему больше никому ничего не нужно доказывать; ему не нужно вставать на ходули самомнения, чтобы стать выше. Он не боится взглянуть на себя в чистое зеркало: как всякий человек, живущий в гармонии с собой, он не преувеличивает своих недостатков ("какой у меня большой нос!") и не культивирует своих достоинств ("какие у меня голубые глаза!"). Он способен - неслыханное дело для закомплексованного неврастеника - относиться к самому себе с юмором. Ему приятны другие люди - со всеми их особенностями и чудачествами. И потому в конечном счете его жизнь удается.
Остается лишь пожелать этого всем нациям Земли.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Неплохое эстетическое обоснование данного постулата (на примере такой частной разновидности национализма, как фашизм) содержится в книге Э. Лимонова "Анатомия героя" (Смоленск, "Русич", с. 205-206).
2 Продуктивной в данном контексте представляется интерпретация негативного стереотипа России в рамках темы "Россия как коллективное подсознательное Запада".
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
