Это когда в теплую безоблачную ночь маленькие
человечки карабкаются, проминая собой жесткие скалы,
вверх, когда несут туда на своих спинах воду и еще что-то. Да, именно тогда все и начинается.
Они срываются со скал один за другим, ломая ногти и
впиваясь губами в шершавые макушки камней. Лунный свет
подхватывает их и на тонких серебряных паутинках, тихо
покачивая, относит вниз. Там и засыпают они, маленькие
герои, незаметные среди травы. Вот.
А в моем доме появился маленький желтый шарик.
Маленький и дырявый. Мне всегда его очень хотелось, а
теперь, когда он наконец появился, я не знаю, что бы с
ним такого вытворить. Это, как хотеть ламинированную
женщину... В общем сижу сейчас и катаю своего желтого
ламинированного друга по полу. Не знаю даже, как это все
назвать...
Дырки да и только.
Мы сидели на серых изгибах гномьих колпаков и
обсуждали топологию лунной поверхности. Я никогда не
замечал улыбающейся морды на этом восковом блюдце.
- ты бываешь так хороша, когда бежишь, стягивая
трусики на ходу, в соленые объятья морских глаз.
- вон там - глаза, здесь - усы, здесь - рот...
- да, здесь язык, вот он на твоих глазах, вот на
шее...
- разве это похоже на Каина и Авеля? Это просто
веселая сырная мордочка. А по лунной дорожке можно уплыть
навсегда, в смерть.
Я провожу языком по ее ногам. Долго, медленно - от
щиколоток к коленям, от коленей по бедрам выше. И тишина
наступает вокруг. Все эти скрипучие ночные насекомые
замолкают, замолкают, чтобы я мог слышать. И я слышу
скользкое трепыхание языка на ламинированной поверхности.
Но это еще не конец, хотя уже поздно.
Фарш делают из мяса. Густо изрубленные мышцы
раскладывают здесь и там. В самых неподходящих местах.
Тарелки, кастрюли, холодильники... Стоит кого-нибудь
изрубить помельче - он сразу съедобен и может валяться
всюду где ему вздумается. Нет, не то чтобы я завидовал,
но как-то бывает не по себе. Особенно, когда открываешь
платяной, по всем признакам, шкаф и находишь там эту
гадость... весна... среди ртутной чистоты зеркал.