Тапки были отнюдь не домашние. Спортивные такие тапки были. Даже может кожаные, просто синие совсем.
Тапки хотели в солярий. Кто им рассказал про солярий, когда все это началось - никакому шнурку неведомо. В солярии светло, ярко, думали тапки, и пахнет там свежо и душисто, а не так... - и они брезгливо переглядывались.
Но мечта мечтой, а грустно и скучно коротали они свой недолгий век: когда никогда удастся побегать, порезвиться, а в основном стояли они в углу, наблюдая за хозяином.
Так вот и сейчас - стоят тапки в углу и смотрят на меня молча, как не живые. А вечер уже вокруг, лампа желтым старокнижным светом горит на столе. Откидываюсь я в кресле и жду. Жду ее, которая прилетит, как всегда по вечерам, в мое зашторенное окно.
Тапки переглянулись, правый злорадно заулыбался. "А телефон-то опять поет" - хихикая, сказал левый и прыснул от смеха. Я снял трубку и еще не успел поднести ее к уху, а уже услышал: действительно поет. Грустную свою песенку тянет для одного себя и одному себе понятную. Стыдно мне стало, будто подслушал, украл, а тут еще противный умненький голосок приговаривает: "все равно уже все услышал, что нужно, и запомнил хорошо - можно вешать".
- Это совесть - полыхнула лампа - делай как велит!
Я повесил трубку.
Снова жду. Жду, когда слышно станет шелест вишневых веток за окном, и тонкий женский голосок запоет тихую песенку без слов.
Но слышен только звук песчаной бури с подоконника. "У-у-уу" - говорит она, потом замолкает ненадолго и снова начинает подвывать.
- Хватит выть, ненастоящая ты - сказал левый тапок. Правый при этом снова ехидно оскалился.
- У-УУ-У...
- Хозяин, скажи ты ей!
Я оторвал взгляд от бульдожьей морды, которая то и дело выглядывала из-за полоски обоев на стене, и посмотрел на малюсенький вазончик с живым пустынным камнем.
- Прости... - сказал я камню.
Он был сморщенный и слегка дохлый. Недавно он потерял свою последнюю радость: настоящий пустынный песок из вазончика. Тогда окно открылось от ветра, вазончик упал, песок высыпался на ковер. Собрать удалось только половину, остальное я досыпал обычной землей, черной такой и вязкой землей... С тех пор маленький живой камень загрустил и стал петь песни песчаных бурь по вечерам, вот точно как сейчас поет.
Маленькая птица затрепыхалась в моей груди.
- Нет - сказала, подмигивая, лампа - это паучок птицеед. Он ждет.
- Нет - сказал вылезший из рукава большой умный таракан - это я, большой умный таракан сделал первую и последнюю в своей жизни глупость.
Я неловко улыбнулся: он будто намекал на мою кровожадность... или нет?.. А таракан тем временем низко и артистично кланялся во все стороны, демонстрируя несвойственную умным тараканам гибкость.
Глаза мои опять подернулись матовой пленкой.
- Ну вот, началось - сказал левый тапок - хозяин, не надо, отведи нас лучше в солярий.
- Спокойно - прожелтела лампа - главное быть осторожными: не говорите лишнего, да лучше совсем молчите, не-то он опять рассыплется на десять тысяч хрустальных висюлек для старых люстр. Или скажите ему что-нибудь житейское такое, про людей. Но очень осторожно... А, правый, расскажи-ка парочку своих пошлых историй, будет в тему!
- Хочу в солярий - ныл левый тапок - хозяин, не рассыпайся снова на десять тысяч хрустальных висюлек для старых люстр. От тебя и так не дождешься... а теперь... если... - и он совсем разрыдался.
- Правый, не стесняйся, рассказывай - просила лампа - ты же видишь, что происходит, спасай!
Правый задумчиво заулыбался и спросил:
- А может нету вообще никакого солярия?
- Да ты что? Что же нам тоже ждать ветерков с крыши в окно? И так жизнь моя бестолковая... А если и нету, зачем орать, зачем погаными своими стельками мечту-то мою пачкать, она у меня любой другой не гаже!
- У-у-ууу - оживился камень на подоконнике - УУУ-У-УУ!
- Ой - шепнула, притушивая свет, настольная лампа.
И застучали по подоконнику, столу, ручкам кресла и полу тысяча за тысячей хрустальные висюльки для старых люстр.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
