20.06.04 04:18:19 msk Масло воняет, потому что очень много тараканов. Это же очевидно.
20.06.04 03:52:37 msk Спам Спамович Ромеров
Дамский угодник АА проснулся в своей постели почему-то не тогда, когда всегда с ним бывало, а в пятом часу утра. Он проснулся, внимательно посмотрел в потолок и подумал: "Чего это я проснулся в такую рань?.." Ответа не было; накануне он пил умеренно, давешний день прошёл без особенных приключений, совесть была чиста. Тем не менее что-то подавало ему тревожный сигнал, как будто поджелудочная железа, и на душе было беспокойно, нехорошо, точно само собой совершилось нечто чрезвычайно важное, огромное, а он знать не знает, что именно совершилось, из каких видов и почему. Ещё такое бывает, когда человек внезапно почует в себе неявный смертельный недуг; когда старуха-мать-одиночка мается день-деньской и удивляется, к чему бы это, а у неё сына убили на чужбине; когда полковник томится в ожидании генеральского чина и ежечасно задаётся вопросом: а вдруг я уже не полковник, а генерал... Город ещё спал, уткнувшись в свои подушки, постанывая и сопя, за окном слышно мела метель, скоро на химическом комбинате завоет заводская сирена, взывая к работникам первой смены, жуткая, как окончательный трубный глас. Главное, что метель мела о том, что всегда наводит на человека смятение и тоску. В расчёте заглушить неприятную тревогу, а то и заснуть до шести тридцати утра АА включил настольную лампу, поднял с пола книгу "Фрегат "Паллада"" и раскрыл её наугад. Дочитал он только до фразы: "Без хлеба как-то странно было на желудке; сыт не сыт, а есть больше нельзя. После обеда одолевает не дремота, как обыкновенно, а только задумчивость..." - когда пришёл к заключению: нет, и не читается, и не спится, а вот разве что не ко времени прорезался аппетит. Он сел на постели, помедлил, сунул ноги в домашние тапочки, натянул вечные спортивные штаны и отправился в кухню что-нибудь закусить. Как только он включил свет, несметная орда тараканов бросилась врассыпную и навеяла вопрос о происхождении понятия "таракан". В наличии был бородинский хлеб, яйца, полпакета молока и миниатюрный кусок колбасы. АА налил в сковородку масла, поставил её на маленький огонь и направился в ванную, по пути размышляя о том, что в жизни одинокого мужчины, конечно, есть свои неудобства, но они ничего не значат по сравнению с правом есть когда заблагорассудится и вообще распоряжаться самим собой. Любопытно, что ни вопрос о происхождении понятия "таракан", ни рассуждения о преимуществах одиночества не могли заглушить того неясного, тяжёлого беспокойства, которое посетило его в ту самую минуту, когда он проснулся в пятом часу утра, внимательно посмотрел в потолок и подумал: "Чего это я проснулся в такую рань?.." Всё ему чудилось, будто бы случилось нечто такое, что нарушало нормальное течение жизни и грозило крушением всех начал. АА пустил воду, взял обмылок "Земляничной поляны" из мыльницы, мельком посмотрел в зеркало на своё отраженье... - и обомлел. Даже не обомлел: у него дыхание пресеклось, ноги обмякли, спина похолодела, под ложечкой образовалась щемящая пустота, и даже расхотелось, в разрез с обычным, покривляться перед зеркалом, строя самому себе гримасы, - и немудрено, потому что в зеркале отразился совсем не он, не АА, а какой-то незнакомый и, надо сказать, гаденький мужичок. На него смотрело совершенно чужое лицо, не имеющее ничего общего с родным обликом, исхудалое, злое и с шишечкой на носу неправильной формы, с большими ушами и вытянутой мочкой ниже уровня рта, выпяченным вперёд раздваивающимся подбородком и неодинаковыми в своей гадливости глазами. Разумеется, первым поползновением АА было обернуться и поглядеть, нет ли кого-нибудь за спиной, именно того, кто вместо него показывал в зеркале это мерзкое, мстящее даже ему самому лицо; он полуобернулся и глянул через плечо - за спиной не было никого, - а ведь так хотелось найти виноватого во всех своих невзгодах. АА подумал, что, может быть, он просто-напросто не проснулся, что происходящее с ним есть сон, но потом он припомнил несметную орду тараканов, которые бросились врассыпную от электричества, и понял, что это - явь. Он не знал, что и подумать. Чужое отражение в зеркале настолько его потрясло, что он в панике сел на край ванны, обхватил руками голову и причудливо замычал. Очевидно было одно: его постигло нечто такое, что ещё не случалось ни с одним из людей во всю историю человечества, и поэтому ужасу его не было степени и границ. Правда, сквозь ужас ему внятно припомнилась формула "человек, потерявший своё лицо", и что-то ещё, кажется, из Золя, но чтобы с вечера у человека была одна физиономия, а утром другая - этого точно не было никогда. А, может быть, она такой и была? - подумалось ему мельком. - Просто не видел таким себя, и всё? В конце концов он решил, что захворал какой-то редчайшей болезнью, от которой облик приобретает неузнаваемые черты. И ему несколько полегчало, поскольку необъяснимое куда страшнее объяснимого, хотя бы за ясной причинностью стояли болезнь и смерть. После ему открылась ещё одна сторона катастрофы: поскольку лицо, отразившееся в зеркале, могло принадлежать кому угодно - пожарному, разнорабочему, милиционеру, моряку, истопнику, но только не особе, отмеченной учёной степенью, не специалисту в области изъятия эпистолярных бюстгальтеров, - это обстоятельство показалось ему донельзя оскорбительным, и он опять причудливо замычал. Действительно, АА в своё время служил на одной очень секретной службе, но потом в нём невзначай проснулось литературное дарование, и он очертя голову бросил всё. И АА показывал всё, что смог написать везде, где смог показать - всё впустую, он был недооценен, вернее, недооценён. И с горя опустился до форумного общения, а после до простого дамского угодничества, и от прошлой жизни у него остались только любовь к секретной службе, страсть к чтению и цитированию, а также способность страдать (как и все урождённые идиоты) фрагментарностью мышления, не желая при этом оценивать проблему в целом, но "высвечивая" отдельные её части весьма и весьма истиноподобно. Из кухни потянуло тяжёлой, нестерпимой вонью, которую производит только горящее подсолнечное масло, и АА отчасти пришёл в себя. День, похоже, не задался с самого раннего утра. Ну, и что с того? - подумал он обречённо. - Очередная литературно-виртуальная мутация. Но почему же так нестерпимо воняет подсолнечное масло?..
20.06.04 03:15:29 msk А странные, бывает, происходят вещи...
20.06.04 02:27:09 msk romero
- Чтобы было, как я люблю, - я тебе говорю, - надо ещё пройти декабрю, а после январю. Я люблю, чтобы был закат цвета ранней хурмы, и снег оскольчат и ноздреват - то есть распад зимы: время, когда её псы смирны, волки почти кротки, и растлевающий дух весны душит её полки. Где былая их правота, грозная белизна? Марширующая пята растаптывала, грузна, золотую гниль октября и чёрную - ноября, недвусмысленно говоря, что всё уже не игра. Даже мнилось, что поделом белая ярость зим: глотки, может быть, подерём, но сердцем не возразим. Ну и где триумфальный треск, льдистый хрустальный лоск? Солнце над ним водружает крест, плавит его, как воск. Зло, пытавшее на излом, само себя перезлив, побеждается только злом, пытающим на разрыв, и уходящая правота вытеснится иной - одну провожает дрожь живота, другую чую спиной. Я начал помнить себя как раз в паузе меж времён - время от нас отводило глаз, и этим я был пленён. Я люблю этот дряхлый смех, мокрого блеска резь. Умирающим не до тех, кто остаётся здесь. Время, шедшее на убой, вязкое, как цемент, было занято лишь собой, и я улучил момент. Жизнь, которую я застал, была кругом неправа - то ли улыбка, то ли оскал полуживого льва. Эти старческие черты, ручьистую болтовню, это отсутствие правоты я ни с чем не сравню.. Я наглотался отравы той из мутного хрусталя, я отравлен неправотой позднего февраля. Но до этого - целый век темноты, мерзлоты. Если б мне любить этот снег, как его любишь ты - ты, ценящая стиль макабр, вскормленная зимой, возвращающаяся в декабрь, словно к себе домой, девочка со звездой во лбу, узница правоты! Даже странно, как я люблю всё, что не любишь ты. Но покуда твой звёздный час у меня на часах, выколачивает матрас метелица в небесах, и в четыре утра светло, и вовсе светло к пяти, и много, много ещё чего должно произойти.
20.06.04 02:22:38 msk Спам Спамович Ромеров
Французы и арабы это, конечно, хорошо. Но, кажется, одни русские живут по-писаному, то есть они не признают Горациеву "золотую середину" и любят крайности, как никто. Наши уж если пьют, то до положения риз, если воюют, то до последнего человека, если любят, то до самозабвения, если проигрываются, то в прах. Та же мода у нас наблюдается и по общественной линии: то мы существуем на положении белых рабов, и главное органично существуем, то нам подавай царство Божие на земле. Любопытно, что и человеческие характеры в России бывают полярно противоположными и часто являют крайности почти литературного естества (Ктати, Игорь Юрьевич, - это Вам о задетой Вами же теме "невозможности присутствия"). У нас коли человек мерзавец, то уж он всем мерзавцам мерзавец, фантастическая нелюдь, какую не встретишь в чужих краях (жаль, что не все и всегда осознают это сразу же, а только по прошествии, - проницательности, что ли, не хватает? или "по сеньке и шапка"? Кстати, вспомнил Гордона: - Купил Пелевина, такое гавно! - Так и не покупал бы!!!). Но уж если он хороший человек, то, по европейским меркам, почти святой. Коли он вор, то мать родную обчистит при отягчающих обстоятельствах, а если интеллигент, то ему не ровня наследный принц. Почему именно мы такие - это затруднительно объяснить. Но вот что предельно ясно: эффективной экономики с таковской нацией не наладить и настоящего порядка не навести. Впрочем, может быть, это и не нужно, поскольку у всякой нации своё узкое назначение и цель соборного бытия. Усреднённый человек Запада, не плохой и не хороший, но законопослушный и деловой, обеспечивает социально-экономический прогресс вплоть до культурного тупика. Русские же, видимо, призваны сохранять генофонд человека сложного, сотканного из противоречий, и это даже нам не миссия такая, а благодать. Ибо ещё из Гегеля нам известно, что единство и борьба противоположностей есть источник всякого бытия. Издавна бытует у нас предрассудок, будто бы русский народ заслуживает лучшей участи, нежели та, которая ему выпала случайно ли, в силу исторического детерминизма или по произволу верховных сил. Так вот это не так. Мы, сдаётся мне, вполне заслужили свою судьбу, судя по тому, что представляет собой русак как личность и гражданин. А представляет он собой существо всемогущее (в том смысле, что он может копать, а может и не копать) и без меры богатое качественно (в том смысле, что в нём уживаются и радетель, и хищник, и страстотерпец, и прокурор). Но это не то, что один наш соотечественник главным образом страстотерпец, а другой по преимуществу прокурор, - это означает, что русачок в понедельник нарезает болты до седьмого пота, в среду пьяненький, в пятницу плачет над "Историей дипломатии", в субботу смертным боем воспитывает жену. Отчасти такая разносторонность льстит национальному самосознанию, однако вот что нужно принять в расчёт: чем богаче характер, тем больше в нём черт, взаимно отрицающих одна другую, и тем меньше он приспособлен к деятельности вовне. То есть коэффициент полезного действия у человека с таким характером приближается к математическому нулю. От него как раз бесполезного действия и приходится-то ожидать... Спрашивается: зачем наш народ в 1917 году устроил триумфальное шествие Советской власти, вернее, диктатуре большевиков? Да низачем, наверное, то есть затем, что он чувствителен, завистлив, легко возбудим, мечтателен, озлоблен, не признаёт частной собственности, что излюбленный его национальный герой – речной пират Стенька Разин и что в 988 году крестили его силком. Именно низачем, ибо результат этого дела уж больно бессмысленный: от чего ушли, к тому и пришли – к эксплуатации труда капиталом, царству бюрократии и ненормальному рублю. Или почему у нас бесперечь самолёты падают? В частности, потому, что мы способны плакать над "Историей дипломатии", и это ещё не самая чудесная из наших народных черт. Та из них, например, чудесней, что при всех своих нетях русский человек способен сочинять пословицы, которые представляются куда более литературными, чем роман. У прочих народов мира тоже встречаются перлы. Например, англичане говорят: "Праздный мозг – мастерская дьявола", однако наша пословица – это само литературное вещество. Но тогда какие же мы в действительности сами – вот вопрос! – если, фигурально говоря, сани у нас никудышные, а вместе с тем в области этической формулы мы способны творить полные чудеса?.. Кто же мы сами-то???
20.06.04 01:39:36 msk romero
Толчок в спину под грохочущий экспресс ("...пусть толкнут неосторожно под грохочущий экспресс, я успею, смерть ничтожна, я люблю тебя, я - весь...") не несёт в себе решение всех проблем ни в России, ни в Дании. Ну почти всех, поскольку Карл Маркс предрекал, что и в идеальном обществе останется трагедия приписываемой мне в этой Гостевой неразделённой любви (да не бывает любви неразделённой - иначе это и не любовь вовсе), и ещё существует смерть. Собственно, дело в том, что за малым исключением все наши несчастья имеют вещественное происхождение и редко когда связаны с деятельностью души. То у вас кошелёк вытащат в трамвае, то обманом лишат недвижимости, то побьют мимоходом, то долг не отдадут, то возведут пасквиль на вашу мать. Однако человека высшей организации обидеть невозможно, и на пасквилянта он смотрит, как на птичку, которая наделала на пальто (И.К., это Вас касается - что с того, что здесь снова Анатолий? Мудаки (простите за лексику) всегда возвращаются, на то они и мудаки, - но стоит ли уделять внимание столь бездарному и безродному пасквилянту, даже если он Вас безмерно обидел. Разве это так больно? Посмотрите на это с другой стороны - сколько вокруг калек разных, как их пожалеть хочеться - что и делают некоторые сердобольные до моральной уродливости жалостники - так пожалейте же его и не жалейте же себя. Вы как никто должны знать, что любая подлость и гадость бесследно не проходит, а воздаётся, ибо ...). Но, - продолжу... Когда бьют, это, конечно, очень неприятно, но ведь и змеи нападают на человека, и бактерии, и слепни. Правда, ещё могут нечто приписать и посадить ни за понюх табаку, что случается сплошь и рядом, однако надо принять в расчёт: бывают такие государства и времена, когда нормальное положение нормального человека – изгой, и место ему в тюрьме. Следовательно, для того чтобы избежать несчастий вещественного происхождения, нужно избавиться от самих вещей (вот вам и выход из тупика). Но даже эта операция не предусматривает нарочитого аскетизма, а просто-напросто достаточно воспитать в себе имущественный иммунитет: есть у тебя вилла на Ривьере, нет ли – это, в сущности, всё равно. Таким путём и в святые попадают, когда человек приходит к тому конечному заключению, что счастливая судьба – аномалия, что жизнь есть череда несчастий, испытаний, несправедливостей и невзгод. Оттого и святой равнодушен к бедам, и обездоленный спокоен, ибо если и сгорит вилла на Ривьере, то, во всяком случае, не его. Но в том-то и беда, что этот рецепт не может быть востребован современным человеком, для которого частное благосостояние – это всё. С его точки зрения цель достигнута, развитие человеческой цивилизации пришло к логическому концу, "история прекратила течение своё", когда человечество приобщилось к последней и высшей истине: частное благосостояние – это всё. Ему и невдомёк, что может быть ещё такое огромное горе: когда ты вдруг в паническом ужасе осознаёшь, что на свете живут миллионы прекрасных людей, с которыми ты не знаком и не познакомишься никогда. Есть же у меня опасение, что тут-то и пойдут настоящие несчастья самого что ни на есть вещественного порядка, поскольку Христос ещё когда предупреждал: "Не собирайте себе сокровищ на земле, где ржа истребляет, а воры подкарауливают и крадут". Конкретной кары за это собирательство Господь не назначил, но по всему видно, что так просто оно человечеству не пройдёт. В России, во всяком случае, собирателей уже регламентированно отстреливают среди бела дня, и предпринимательство у нас – такая же опасная профессия, как военный и космонавт (из этого, в частности, следует, что наше отечество более, чем прочие, развивается по Христу). У других народов, кстати, тоже есть кое-какие мысли на этот счёт. Арабы говорят: "Аллах избавил голого от необходимости стирать бельё". Французы говорят: "Единственное настоящее несчастье – собственная смерть" (любимая поговорка французов). А ведь именно так оно и есть.
20.06.04 01:12:15 msk Спам Спамович Ромеров
Не знаю, как на кого, а на меня чтение (пусть даже и сетевого трёпа) действует расслабляюще, нездорово. Стоит мне накануне углубиться в какую-нибудь злостно-художественную вещь, особенно если она относится к сокровищнице девятнадцатого столетия, как ближе к ночи я начинаю бредить. Коли это будут, предположительно, "Севастопольские рассказы", то я словно наяву наблюдаю атаку сардинцев на четвёртый бастион, причём собственноручно бью по макаронникам из трофейного штуцера и до того натурально ощущаю кисло-прелый запах пороха, как будто палят у меня в сенцах. Коли это будет, предположительно, "Преступление и наказание", то меня обуревает такое чувство, точно вовсе не Раскольников, а я сам ненароком зарубил топором двух женщин, причём я доподлинно осязаю правой ладонью шершавое топорище и с часу на час ожидаю появления следователя Порфирия Петровича, который грозно и одновременно вкрадчиво постучит во входную дверь. Коли это будет, предположительно, Салтыков-Щедрин, то я себя явственно вижу "мальчиком без штанов". Таким образом, бред мой (если только это взаправду бред, а не выход в какое-то иное бытийное измерение) в высшей степени увлекателен, во всяком случае, он куда заманчивее действительности, при том что наша отечественная действительность — весьма заманчивая действительность, а кроме того, с удивительным постоянством дарит меня вроде бы посторонними мыслями насчёт вящего обустройства российской жизни. Например, в результате знакомства с "Историей Рима" Моммзена в позапрошлый четверг мне пришло на ум, что хорошо было бы у нас отгородить тротуары колючей проволокой и таким образом скостить количество дорожно-транспортных происшествий. А то я в шестнадцатый раз перечёл "Гамлета, принца датского" и внезапно сообразил, что в тот момент, когда электричка подходит к платформе станции, стоять надо лицом к толпе, а вовсе не к электричке, что позволяет избежать опасности (или ожидания опасности, что, по сути дела, одно и то же, поскольку нервный русский человек не так боится опасности, сколько опасности опасности) ...избежать опасности сгинуть ни за понюх табаку от руки завистника, наёмного убийцы, тайного недоброжелателя, агента секретной службы или обманутого супруга. В свою очередь, Рабле навёл меня на ту мысль, что в качестве борьбы с промискуитетом мужчины должны носить газовые юбки, а женщины — кожаные штаны. Вот так и живу, читая, и читая, живу...
20.06.04 01:09:20 msk И.К.
Очень сомневаюсь, что кто-нибудь, кроме ника "Анатолий", мог вспомнить и снова здесь запостить его давнюю сентенцию из архива. Между тем он сам сделал невозможным свое присутствие в данной гостевой. Считаю необходимым напомнить ему об этом. Любители архивов при желании найдут там и причину и следствие такого решения. Также прощу гостей без нужды не прибегать к обсценной лексике.
19.06.04 22:46:31 msk Каким судом судите, таким и будете судимы
19.06.04 22:42:59 msk Ромеро всё поет, а пуля та летит
19.06.04 22:40:58 msk Причем, некоторые - до сих пор
19.06.04 22:39:17 msk А они, что? сильно тормозят?
19.06.04 22:37:58 msk Особенно, - если всегда любил сильно пьющих женщин
19.06.04 22:36:22 msk Далеко не улетит
19.06.04 22:33:17 msk А мы всё приходим невесть откуда и всё уходим невесть куда
Что происходит? Свобода, равенство, но не братство.. В общем, и свобода есть зло, вытекающее из неспособности человечества к настоящей самоорганизации, - постольку зло, поскольку свобода представляет собой инструмент, присвоенный слабыми и неправедными особями, которые могут им оперировать только во имя зла. А сильный и праведный всегда свободен, хоть при Сасанидах, хоть при наследниках Ильича. Ему нет дела до цензуры, потому что самый хитроумный цензор не способен постичь гигантской асоциальной силы "Братьев Карамазовых"; ему нет дела до "железного занавеса", потому что, если уж очень приспичит, он построит вертолёт из бензопилы "Дружба" и улетит.
19.06.04 22:19:39 msk И.К.
Кто-то здесь укорил меня за девичник ( не моя вина – я-то болел). Кто–то процитировал мой старый пост про женскую силу и слабость без ссылки на автора, ник «Врачиха» повторила текст, автор которого, я это прекрасно помню, - ФЕМ. Что происходит? – почему взялись за архивы? Неужто нет новых тем и голосов? Один romero поет в одиночестве.
А латыши не проиграли. Прекрасная, почти русская, команда. В Латвии прошли мои детство и начало юности. Три первых моих любови были латышки. Я мог им сказать: эс тэви милю, что значит.”я тебя люблю”. Последний раз после долгого перерыва я был в Латвии в 1994 году. Она стала совсем другой. И больше я не осмелился бы поволочиться за латышкой. Русская речь звучала как оскорбление тамошних национальных чувств. Легче было – по-английски. В моей любимой Юрмале (Дзинтари Майори, Дубулты) было малолюдно и как-то совсем непразднично, если сравнивать с тем, что помню я. И все-таки сегодня русские приехавшие болеть за своих, но просравшихся, болели за Латвию. “Латвия! Латвия!” скандировали они щедрым хором в унисон с той трибуной, где отдельно сидели латыши. Камеры показали несколько юных латышек. Я убедился, что они так же прекрасны, как и тогда…
19.06.04 21:37:45 msk Суженого конём не объедешь
Сколько этой пословице лет, столько русский человек понимает: ежели что кому суждено, то уж Провидение не обманешь и судьбу вокруг пальца не обведёшь. Это не фатализм, а скорее напротив – стихийный материализм. Русак как в воду глядит: коли ты уголовник по химии своей крови, то утонуть тебе не дано. Но не одни мы такие умные; наверное, только у готтентотов нет пословицы про то, что человек предполагает, а Бог располагает и вершит свою волю в математической зависимости следствия от причин. Вот только нигде, кроме как в России, причины не бывают такими затейливыми, а следствие до того не отвечает ожиданиям, что кажется решительно не зависящим от причин. Почему, спрашивается, у нас красавиц такая пропасть? Потому что должно же быть хоть что-нибудь прекрасное в стране, где хлеб не родит, женщинам рожать запрещают, автомобили не заводятся, центральное действующее лицо – вор. Или почему у нас первая литература в мире? А тоже, можно сказать, с горя, потому что русскому писателю триста лет не давали "оспаривать налоги", "мешать царям друг с другом воевать" и он вынужденно пристрастился к операциям на душе. Есть, впрочем, и вопросы, не подразумевающие ответа, например: почему дурнушки всегда удачно выходят замуж, а с красавицами долго, как правило, не живут?.. То-то русский человек мудро смиряется перед лицом Провидения, ибо он твёрдо знает: чему бывать, того не миновать, тем более что у нас трудно предвидеть даже самый очевидный, казалось бы, результат. Причины-то ведь затейливые, и следствие представляется решительно не зависящим от причин. Мудрено ли было предугадать, что в результате демократических преобразований, мы, бывшие кухонные мыслители, окажемся в тридевятой, чужой стране. Всё-то тут не по-нашему, всё не так, начиная от вокабуляра и кончая сливками нации, которые теперь представляют не учёный, поэт и живописец, а пройдоха, певичка и теннисист. О чём это я? Ну да, - суженого конём не объедешь. Как Провидение выведет, так тому и бывать. Однако Ивана Грозного мы пережили, и крепостное право пережили, и большевиков; может быть, и всю остальную сволочь переживём?..
19.06.04 21:14:16 msk Старый стишок по случаю
Никто, наверно, даже не узнает, Какая там разыгрывалась драма. Он изнывал, ночами вслух читая - Она была надменна и упряма. Но в тот же миг у них сменились роли. Она бежала, каблуки ломая, А он виднелся, равнодушный к боли, В окошке уходящего трамвая. Все это было... где? В одном лишь взгляде. И это будет до скончанья дней Кипеть внутри меня. И Бога ради, Уйди и не мешай любви моей.
19.06.04 21:05:53 msk Болельщик
По-моему у Вас, И.К., тут какой-то девишник. Мужики-то футбол смотрят (я сам в перерыв заглянул), а тут - мудаки, минеты, врачихи, Уайльды и прочие извращения. Действительно, - разве это не ужасно?
19.06.04 21:02:33 msk Врачиха (не доктор)
А я думаю, что здесь все решает физиологическая совместимость. Если люди совместимы, это сразу заметно. И тут политика ничего не решает. Разумеется, в том случае, если интересует именно и только секс, простите. Но странно, что оказывается, секс-то мужчин интересует в этом деле меньше всего. Как в том древнем анекдоте про интеллигента, которого два алкаша раскрутили на выпивку. Он купил им бутылку, хочет уйти. Они: "Нет, приятель, выпей с нами". Он выпил, хочет уходить. Они: "Ты куда? Нехорошо". Он им: "Да чего ж еще вам от меня?". Они: "А по...деть?!". Сама ситуация - мужчина легко и играючи соблазняет женщину. Потом происходит самое забавное - женщина обламывается и выкидывает его из головы. А через какое-то время она даже и не вспоминает об этом. А мужчина помнит, ходит по гостевым и рассказывает. Хотя эти побасенки мне нравятся, они очень поучительны, но еще один симптом мудака - это стремление поведать миру о своих сексуальных подвигах. Умных (сообразительных) женщин это отвращает. Причем, по мужчине сразу видно, будет он потом п...еть или нет. Истинный бабник - мастер своего дела, помалкивает о подробностях. Он понимает, что блюсти конфиденциальность - в его интересах. Скажем, какая-нибудь сельская девочка сделала другу минет. Он пошел всем растрепал. Девочку стали нехорошо обзывать. Девочка обиделась, сама минеты делать перестала, дочке запретила, подруг отговорила - все село сидит без минета. Все из-за одного придурка. Спрашивают, почему бабы такие стервы? Отвечаю - потому что их достала мужская манера трепаться о том, о чем не следует. Разве это не ужасно?
19.06.04 20:42:40 msk Ещё вспомнилось - про то, как "немудаки" спят только с теми, кого любят
Изрядно покопавшись в памяти, вынужден сознаться, что мне ни одна женщина так и не отказала. Хотя, было время, что денег не было совсем. Дело, видимо, в том, что домогаться нужно тех, кто заранее обречён на согласие. Это так явно при первом же знакомстве... Об отдельной категории женщин, чокнутых на "силе слова" я уже как-то писал. А если бы все "немудаки" спали только с теми, кого они действительно любят, "тогда и мир бы перестал существовать..." Соблазнить как-раз таки труднее, когда действительно "питаешь серьёзные чувства". В этом случае ждать приходится очень долго - иногда годами... (Анатолий)
19.06.04 20:26:31 msk А когда борется, то всегда проигрывает...
19.06.04 20:19:50 msk Оскар Уайльд
Женщина побеждает, неожиданно сдаваясь.
19.06.04 20:15:00 msk Вспомнилось - про слабость и силу
Женщина – существо вертлявое, беспокойное, чувственное и крайне любопытное. Сначала она ищет принца, потом, найдя ему замену, ищет интереса в жизни, потом, родив детей, пускается в бег за уходящей молодостью, на всех этапах испытывая дефицит любви – ей постоянно ее не хватает, как новых туфель, юбок, колготок, платьев, кофточек, поездок на курорт, выходов в свет. Женщина всегда готова к любви – и мужчина, готовый дать таковую хотя бы однажды, имеет почти 100%-ный шанс на успех. Когда женщина заявляет, что она никому не дает, это верный признак того, что она даст. Только не надо просить — она слишком горда, чтобы сделать шаг навстречу. Надо ее обмануть, проявив якобы силу. И она с удовольствием обманется, проявив якобы слабость.
19.06.04 12:00:55 msk Однако, - не заснули ли? ( Ромеров)
Теперь -да... Хррррр
19.06.04 03:29:09 msk Осень: тени и смерть
Это была девочка, - ей не было ещё и года, и она казалась лёгкой, как насекомое, как сказочный эльф, и держать её на руках, мнилось, невыносимо страшно. Невероятно, что из такого крошечного существа со временем получится ещё один человек, большой, прямоходящий, жаждущий испытывать чувства, ищущий чего-то, никогда ему не принадлежавшее. Иногда её выводили во двор погулять, и тут же появлялся я. Ты укачива её и отходила, а я, представляя, что держусь за ручку коляски, наблюдал за ней от беседки. По двору проходили люди, собаки даже подбегали понюхать меня несуществующего. И я парил над коляской, полный гордости. Как новобранец на очень важном посту. Как в первый и единственный раз.
19.06.04 03:17:19 msk romero
Вот видишь, солнце моё, всё-таки я написал тебе письмо. Много-много лет я собирался это сделать. С тех самых пор, как мы с тобой расстались, и навсегда. Чтоб никогда больше не увидеться. Меня нет больше на свете, милая. То, что ещё осталось - совсем не тот я, которого ты любила и помнишь. Только вместилище - память и чувство. Прошло много лет, и я понял это. И ты тоже поняла, правда только потому что тебя, той, что была, тоже нет больше. Мы стали другими, по отдельности друг от друга, без смирения и сроднения с переменами любимого, на разных дорогах, в разных жизнях. Время обточило нас на разных станках, и даже наши миры стали разными. Если даже предположить сумасшедшее, невозможное, что мы встретимся - это не будет иметь никакого значения. Мы будем искать и желать друг в друге то прежнее, что знали и чувствовали когда-то. Стараться увидеть и обрести то родное, чем мы были друг для друга. Это странное ощущение. Как будто не было всех этих огромных прошедших лет, прожитых вдали и по-разному, как будто годы и годы прошли в некоем параллельном, другом, нереальном измерении, не имеющем отношения к тому, что жило внутри нас и между нами, и вот сейчас мы встретились - и продолжаем жить вместе с того самого момента, когда расстались. Словно расстались совсем недавно, вчера, неделю назад. И когда мы расстанемся вновь, то в памяти друг друга снова будем теми, что когда-то, молодыми, здоровыми, красивыми и весёлыми, в полёте и силе жизни, даже когда она боль, потому что ещё огромность впереди, - а "та" встреча, она останется так, сбоку, маленьким боковым ответвлением, ничего не меняющим. У меня было когда-то так много слов для тебя, так много, что я не мог остановиться, говоря их. Это не от болтливости, и не от того, что мне было легко и неважно, бездумно, говорить их - а от того, что мы были вместе так мало, так мало, считаные дни, милая, а я думал о тебе так много, всю жизнь, и разговаривал с тобой - без тебя - всю жизнь, и при встречах мне не хватало времени сказать тебе всё, что так хотелось, так надо было. Не было дня, когда я не разговаривал бы с тобой. Вся моя жизнь состоит из двух половин: первую я тебя ждал, вторую я тебя помнил. Я писал это письмо много лет, очень много. Ночами, глядя в темноту, и в поездах, глядя в ночь, и в толчее улиц, и просто в свободную минуту. Так странно: и пел гондольер в Венеции, и играл скрипач в Иерусалиме, и светилась Эйфелева башня, и в бессонницу в тундре под храп якутов доносил разбитый транзистор: "Лишь о том, что всё пройдет, вспоминать не надо". Тогда ещё я умел плакать. Ты плачешь по мне, милая? Ты меня помнишь? Всю жизнь я пытался понять тебя, и понять себя, и, в тысячный раз вспоминая давние события, находил в них новые детали, открывал новые мотивы и тайные причины. Я очень любил тебя, милая. Я и теперь люблю тебя. Но теперь это уже точно не имеет никакого значения. Вот уж теперь-то точно поздно. Когда-то, в той жизни, ты сказала - лето, и Ленинград, и тополиный пух: "А тебе надо, чтоб я тебя любила?" Я не нашёл ответа, было слишком много верных и все про одно, они промелькнули мгновенно, каждый главный и единственный, не выбрать, так больно, и печально, и быстро колотилось сердце, и я сумел только на выдохе: "Господи, дай мне любви этой девочки, и больше мне от жизни ничего не надо". С тех пор я всю жизнь отвечал на этот вопрос. Из всех в мире вариантов "да" я искал только один, - чтоб ты поняла, как мне это было надо, я сказал тебе: "Ты любишь меня. Когда ты сходишь по мне с ума, и прибегаешь, бросив всё, и обнимаешь, прижимаясь в отчаянье, и глаза твои сияют, и ты моя, и ты стонешь со мной, и ты делаешь каждым касанием навстречу то же, что делаю я, и чувствуешь то же, что чувствую я, - ты любишь меня, и знаешь это, всем естеством, и я это знаю и чувствую всем собой, потому что нет этого иначе". Ты боялась попасть в плен. Ты боялась поверить до конца, до последнего дюйма. Ты не могла жить в мире ни с кем, потому что никогда не жила в мире с собой. Жизнь кипела, искрилась, брызгала в тебе, и всего хотелось, и всего было мало. Ты была такая светлая и радостная. С тобой было светло. Никого в жизни я не понимал так, как тебя; не чувствовал так, как тебя; не читал, как открытую - для меня одного! - как тебя. - Какие у тебя сияющие глазищи!.. - Это только для тебя... В унисон, в фазу, в масть. Я оборачивался и открывал рот, и ты говорила: "Ага, какая весна, да?" Ты жутко боялась остаться одна, состариться без мужа, без семьи, и поэтому внутри готовилась противиться скуке и однообразию семейной жизни в защиту свободы и приключений. Ты предчувствовала своё будущее и боялась признать поражение хоть в чём-то. И так ясно слышались в твоём голосе слабость и желание, чтоб тебя опровергли, уверили, успокоили, что ты будешь надёжно и спокойно любима всю жизнь, и при этом будет всё, что только можно придумать прекрасного, интересного, необычайного, и ни при каких условиях ты не будешь брошена - даже если сама из самолюбия, противоречия, злости сделаешь всё, чтоб - наперекор себе же - остаться одной: не останешься, тебя всегда сумеют понять, принять, примирить, сделать так хорошо и оставить с собой, как в глубине души ты сама больше всего хочешь. Я научился понимать, правда? А это единственное, что у меня осталось, главное моё занятие, это вся моя жизнь: помнить, знать и понимать тебя. И это - огромная, огромная, неохватная жизнь! Уверяю тебя... В полях под снегом и дождём, мой милый друг, мой верный друг, тебя укрыл бы я плащом от зимних вьюг, от зимних вьюг, и если б дали мне в удел весь шар земной, весь шар земной, с каким бы счастьем я владел тобой одной, тобой одной... Открытая тетрадь, чай и несчастье внутри меня... Письма пишут разные, слёзные, болезные, иногда прекрасные, чаще бесполезные, в письмах всё не скажется, и не всё услышится, в письмах всё нам кажется, что не так напишется. Мы были очень похожи. Мы были молоды, красивы, самолюбивы, любимы многими, жадны до жизни и друг друга, мы мечтали, куда-то собирались... "Между нами всегда оставался ну самый последний миллиметр?" - сказала ты. Через много лет после твоей решительности я понял и могу ответить: "Он оставался внутри тебя". Его ты так никогда в жизни и не преодолела, не бросилась в омут, очертя голову, не отдала себя всю безоглядно и без остатка, и поэтому не обрела взамен и одновременно всё, совсем всё, что тебе так надо было, без чего ты так никогда и не стала (да без этого и не станешь) счастлива. Теперь этот миллиметр растянулся в неведомые тысячи километров, в совсем другое измерение. И твой голос, низкий, нежный, грудной: "Здравствуй, заяц. Ну, как ты живёшь?" Живу... Эти твои попытки... Но я так любил, так трясся, так видел в тебе только всё самое лучшее, что подыгрывал тебе, подлаживался - и удивительно, в этом было больше правды, и мы оба, как всегда, точно чувствовали меру правды и фальши в моих словах, и в твоих тоже. Ах, как просто: тебя устраивает то, что произошло в твоей жизни. Ты сказала честно. Так хотела: и приключения, и надёжный базовый аэродром, и свобода маневра, и романтическая любовь с разлукой... О чёрт, но ведь главное, на что я купился, главное, что было мне дороже всего в тебе - потрясающая чуткость, отзывчивость, чистота тона: на каждое моё движение, каждое слово, каждый жест - ты поступала именно так, как было истинно, как я хотел больше всего, мечтал. До тебя - я полагал, что чувство никогда не может быть полностью взаимно. И вдруг оказалось - может... В резонанс, в такт, в один стук сердца. Всё в тебе - ерунда по сравнению с главным, потрясающим, данным от Бога: ты женщина, каких почти не бывает. Ты рядом - уже свет праздника, радости, любви, счастья. Взглядом, улыбкой, жестом, интонацией, беглым поступком - ты дарила мне полное ощущение того, что я - желанен, значителен, интересен, достоен, что я - тебе и всем! - единственный такой, мужественный, сильный, красивый, замечательный. Это не было сознательным воздействием - это шло от твоей сущности, от жадного и радостного приятия жизни, веры в неё, и эту радость и веру ты естествено разделяла и с самой жизнью и с теми, кого встречала или должна была встретить. Но я - не первый встречный! Верно, солнце? Ты меня помнишь? Тоска тебя грызёт ли? И я раскрылся весь - в изумлении приходящего счастья, которое возможно лишь единожды. А ты испугалась - порабощения собственным чувством. "Я непозволяла себе чувствовать даже тысячную часть того, что чувствовала на самом деле, чего хотела..." И стала всаживать в меня крючья. Ты очень боялась раскрыться полностью - чтоб не смогли сделать тебе больно. А я был счастлив немыслимому для меня порабощению своим чувством. Вот где произошла нескладушка. И боялся, не мог, не хотел делать больно; мне необходимо было - оберегать тебя, а не бороться с тем, что уже было внутри меня. Это я говорил тебе, а всего всё равно не скажешь, и все слова столько раз употреблялись в жизни, и что тут скажешь нового, и какой в этом смысл, нет в этом смысла, кроме одного, кроме одного: я говорю - и я с тобой, милая моя, родная, любимая, единственная моя, свет мой, и я вижу тебя, слышу тебя, чувствую тебя, счастлив с тобой, как никогда и ни с кем в жизни. Небыло у меня никого ближе тебя. Тебе было хорошо со мной? Я тебе нравился? Я тебя устраивал? Чуть-чуть ты смалодушничала, чуть-чуть, и это тот последний дюйм, который решает всё. Я никогда не отделаюсь от истины, что именно мы были созданы друг для друга. Ты не была самой красивой, или самой умной, или самой преданной - я видел тебя глазами ясно, я не идеализировал: ты была именно по мне, и каждый взгляд, вздох, движение твои - были навстречу, как в зеркале. Я видел тебя - и прочие переставали существовать, отделялись стеклянной стеной: чужие, отдельные, другие. Я видел тебя - и был лучше, чем без тебя: был храбрее, сильнее, умнее... нет, это чушь: добрее, тоньше, благороднее... да и это не главное: я был значительнее, крупнее, чем без тебя. Из беззащитности и ранимости ты спохватилась казаться стервой - и вдруг поступила согласно этой претензии, а под блеском глаз дрожала робость, потому что суть была доброй и хорошей, и ты боялась быть такой, чтоб не проиграть в жизни, чтоб не выглядеть слабой - даже передо мной. А я настолько знал эту свою силу рядом с тобой, что не боялся поступать как слабый, и в результате ты поступала как сильная, а я как слабый, хотя на деле было наоборот, и на деле-то и получилось наоборот... Господи, милая, как я помню всё... И всё кончается, и жизнь, и финиш отмерен. Не было у меня дня без тебя. Не было и не будет. Твой - Я.
19.06.04 03:00:30 msk Осень
Если ты человек-чаша, жди того, кто тебя наполнит. Чем угодно, ядом или молоком, но кто-то должен тебя наполнить - иначе зачем ты вообще нужен? Стоишь, пылишься. И когда в тебя, наконец, вольётся тот другой, его вкус станет для тебя вкусом жизни. Не худший способ отведать жизни. Одна беда: всё, что налито, рано или поздно должно быть выпито. Чтобы не прокиснуть. А когда оно будет выпито, ты снова сделаешься пуст. Как любая чаша. Это нужно всего лишь понимать. Если ты человек-чаша, не будь чайником. Прими свою природу.
19.06.04 02:21:14 msk Спам Спамович Ромеров
Однако, - не заснули ли? Я, родные мои, последнее время, не перечитывая пейджер, много думал об идущей к концу жизни и этом странном её завершении, но мысли сбивались и, как всегда бессонной ночью, в голове теснилась всякая как бы глубоко философская ерунда, перемежающаяся отчаянными претензиями к судьбе. Почему я не нашел её раньше, думал я горестно и тут же представлял себе, как лицо моё искажается клоунской трагической гримасой, брови поднимаются домиком, морщины лезут на лоб, рот болезненно полуоскаливается, почему я прожил и доживаю жизнь не в этой, исходящей из каждой клеточки её существа любви, а в безобразии, безумии и, по сути, в бесчувствии? Но тут же вспоминал, каким был в молодости, когда допустим, мог встретить её, - по одной улице ходили, и в том же кафе-мороженом, в котором она с одноклассницами ела из алюминиевых кривоногих вазочек разноцветный пломбир под шоколадной стружкой, я выпивал иногда рюмку коньяку, - вспоминал свою тогдашнюю неустроенность, неприметность и ненужность в гигантском городе, вздорность характера и просто неумность, и понимал, что ничего и не могло быть, и надо благодарить Бога за то, что хотя бы теперь свёл, дал мне убедиться, что выдуманное, замысленное едва ли не в детстве счастье - бывает. Когда-то, вспоминал я, в дурацких, смешных, юношески откровенных разговорах я описывал другим женщинам - доставались всегда другие - свой идеал: машинистка; фигура складненькая, но не манекенщица, упаси Бог; лицо хорошенькое, но не Софи Лорен, не надо; элегантная, но чтобы на улице не оборачивались; более интеллигентная, чем можно ожидать по её положению, а не наоборот, что бывает, увы, чаще; хозяйка, но не помешанная на домашнем консервировании и чистоте; всегда готовая к постели и абсолютно свободная в ней, тогда можно простить даже мелкий грешок - оборотную сторону темперамента... Женщины обижались: машинистки среди них отсутствовали; они были крупны, выносливы, сами добывали свой хлеб, старались не зависеть и независели от мужчин; некоторые были красивы, другие нет; одевались, как правило, плохо, без вкуса и понимания; многие - хотя бы и режиссерши, или редакторши, или коллеги - были простоваты, несмотря на всё прочитанное; у одних дома была грязь и несъедобный завтрак, другие домывали пол до стерильности и готовили профессионально, но раздражало и то, и другое; в любви одни были матерински скушны, другие холодно распущены, но все хотели одного - вечной власти надо мною, любования собственным единоличным обладанием моей души и редко бывали ласковы... Но вот теперь глупый тот идеал нашёлся, вот он спит на веранде, живой, едва слышно посапывающий во сне идеал, что же ты сетуешь, старый дурень, - что слишком поздно? Поздно будет после смерти. А кем же ты себя представляешь в мечтах, спрашивала очередная большая крашеная блондинка, снисходительная после второго часа моих честных и, вроде бы, увенчавшихся успехом трудов на сбившейся простыне. Я ложился на спину, закидывал руки за голову, прикрывшись до пояса, - всегда стеснялся младенческого вида израсходованности, - начинал бредить с открытыми в потолок глазами. Уверенный, сильный в профессии, удачливый в делах, никаких там богемных штучек, разве что лёгкий артистический налёт, может, небольшой, но достаточно независимый начальник, вот я выхожу из машины, в хорошем, лучше двубортном, знаешь, в мелкую полоску, костюме, подаю ей... да нет, конечно же, тебе, ну, не дуйся, не обижайся, это просто фигура речи... подаю ей руку, она в лёгком и тонком платье, я люблю такие тёмно-синие платья в мелкий белый горошек, мы идём куда-нибудь обедать... Всё-таки, у тебя удивительно пошлые для интеллигентного человека представления о жизни, говорила образованная подруга. Что делать, пожимал я плечами, я человек простой и всего-то навсего родился в родовом замке под Барселоной, почти деревенщина... После отдыха мы иногда возвращались к прерванному беседой занятию, но уже можно было понять (если задуматься), что рано или поздно станем чужими. Вот, пожалуйста, - всё и сбылось, и даже с избытком - успех и приключения - будет подан к загородному дому лимузин, таинственные и преданные друзья будут рядом, драй камераден, милая женщина, умная и покорная, добрая и страстная, придуманная мною не то сорок, не то тридцать лет назад, выйдет, нарядная и оживлённая, мы рванём по шоссе под свинг из автомобильного приёмника, под Эллингтона или Бэйси, жаль, что вас не будет с нами, мы всё одолеем, а если будут потери, то пусть судьба укажет на самого лучшего, а мы отомстим, и потом - прощай, оружие, домой и всё ещё может быть, потому что пока мы живы и уже встретились... Да, я был нерешителен, корил я себя, но и сам, как выяснялось впоследствии, нередко бывал предан и оскорбительно обманут, я бывал, наверно, бессовестным и, мучаясь стыдом, продолжал бесстыдствовать, подчинялся мелочности и кажущейся правильности, и с наслаждением позволял себе быть правильным, но теперь всё будет по-другому, и не потому, что я стал другим, а просто она совсем другая. Такая, как должна была быть с самого начала, - первая и последняя.
19.06.04 01:47:41 msk О-д-н-а-к-о....
НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
