ГУНЕК
Толик Сычев проснулся от холодной испарины. Сердце колотилось о ребра. Каждый удар отдавался уколами тысячи раскаленных игл в виски. Дышал Толик часто и глубоко, словно пробежал положенный по уставу кросс, да еще и уложился в норматив. И это в его-то сорок два?
Стараясь успокоить дыхание, он глубоко вздохнул и потер ладонью грудь. Ладонь стало липкой от пота. Толик выгнулся и просунул правую руку под спину. Майку можно было выжимать. Сычев нерешительно замер, размышляя, что делать дальше? Встать или попытаться заснуть снова.
Левое плечо нестерпимым огнем стала жечь вывалившаяся из байковой "ночнушки" Ленкина огромная грудь. Когда-то самая большая гордость Толика перед другими мужиками. А теперь разве что согреваться удобно зимними ночами, когда на улице намерзнешься. Хочешь, голову кутай в них, хочешь, свою грудь прикрывай. На все они согласны и в любой место сгодятся. Ленка умиротворенно посапывала, не догадываясь о переживаниях и размышлениях Толика. Контуры ее огромного тела в темноте больше походили на огромный черный валун. Видал толик такие валуны по телевизору. И казалось ему, что такими валунами весь берег морской утыкан. Море он любил, даром, что видел его только по телевизору. Ленку тоже, в основном за то, что она всегда была рядом. Теплый и большой валун. Почти как на море, только этот валун его, Толика, а не общественный.
- Вот так загнешься во сне, и никто тебе не поможет, - осуждающим взглядом окинув бесформенную гору Ленкиного тела, покоящегося под толстым ватным одеялом, подумал Толик и, осторожно спустив ноги с кровати, встал.
Будить жену не хотелось. Ненужные расспросы, бесполезные хлопоты, а потом выяснится, что он сам во всем виноват и не дает ей выспаться. А ведь ей завтра на работу. Как будто она одна работает. Пошарив сперва левой, а потом правой ногой возле кровати и нащупав оставленные с вечера стоптанные брезентовые тапочки, Толик ткнул в них ноги и, стараясь негромко шаркать, тяжело переваливаясь, отправился в кухню.
Пять небольших шагов по диагонали в спальне, три шага прямо, один влево. В коридоре темно хоть глаз коли, да только Толик весь путь наизусть помнит. В любом состоянии его преодолеет и ни за что не зацепится. Конечно, если Ленка стул на пути не оставит, с ней это случается. А дальше протянуть руку на уровне пояса и нащупать выключатель. Включить свет в прихожей, а там уже и кухня почти освещена, и выключатель видно. Да и все, что нужно, отыскать без света в кухне можно. Но Толик не жлоб какой, в потемках шариться.
Свет в прихожей зажегся, ослепив со сна. Толик прищурился и по привычке взглянул на себя в огромное, в полный его рост зеркало, приделанное на двери шкафа.
Синие сатиновые трусы легко переливались от любого движения. Нос ли Толик почесал или переступил с ноги на ногу. Слабые волны пробегали поэтому темно-синему кусочку Толикого ночного наряда. Грязно-зеленого цвета застиранная растянутая майка висела жалким развивающимся парусом на худых плечах Толика. Сутулое худое тело, бледная до отвращения кожа, не знавшая загара уже лет двадцать, сплошь покрытая огромными "веснушками" - отличительная черта всего семейства Сычевых. Большая, пожалуй, даже очень большая голова - до знакомства с Ленкой самая первая гордость Толика. Русые, наполовину уже седые коротко стриженные тонкие сальные волосы. В общем, не голова, а задрипаный еж, у которого иголки уже от старости половина растеряны, а половина поломались. Ничего нового. Как говорится, вид сверху. Ну то есть вид утренний. Побриться, умыться, причесаться, одеться и еще можно использовать.
Толик зажег свет в крохотной кухне и взглядом зашарил по столу и полкам.
- Ну конечно, - разочарованно констатировал он через минуту, - разве кто-нибудь думает в этом доме о другом человеке? Нет чтобы кружку воды оставить на столе на ночь. Вдруг пить захочет кто-нибудь? Нет же, все перемыть, все убрать, а то придет домовой и посуду перебьет.
Он открыл дверь одного из висящих на стене шкафчиков, того, в который Ленка обычно ставит чистые кружки. Кружки действительно нашлись там, где им и положено было быть. Но располагались они в этом шкафу такой ненадежной горкой и столько их было до безобразности много, что казалось, тронь одну, сейчас же все они загрохочут, поскачут вниз и окажутся на полу. То есть черепки окажутся на полу, а кружек уже не будет.
Толик с ненавистью взглянул на пирамиду из кружек и зло захлопнул дверцу шкафа. Подошел к водопроводному крану и, открыв воду, губами прильнул к нему. Пил долго, жадно глотая. Напившись, вытер ладонью губы и, закрыв кран, сел на табуретку, положив руки на стол. После воды стало полегче. Испарина прошла, сердце перестало проситься на волю, постукивало себе незаметно, ни капли не напоминая о себе. Нещадно захотелось курить. Вытащил сигарету из пачки, лежавшей на столе, и с неудовольствием подумал о жене, мол, сигареты-то вон не забыла на стол выложить, потому как сама курит. Как же, проснется ночью, захочет покурить, и искать ничего не надо, все на столе лежит. А воды, поди ж ты, кружку пожалела. Чистота и порядок превыше всего. Аж противно.
Впрочем, осуждал он жену недолго и не со зла, и скорее по привычке и по причине плохого настроения. Затянулся пару раз кисловатым дымом, настроение потеплело. Мысли уже не кружились в голове бурными грязевыми потоками, как в половодье ручьи, а текли спокойно и уверенно, словно широкая речка, знающая свою силу и мощь. Никуда не спешащая, ни о чем не волнующаяся. Ночная тишина, дым сигареты, лезущий в глаза, приятная прохлада по спине от пота. Может быть, это и есть все, что нужно человеку для счастья в жизни? Проснуться посреди ночи, зайти в знакомую до каждой царапинки на столе кухню, сесть на скрипящий стул и почувствовать себя счастливым. По-настоящему счастливым!
Толик родился и жил по сей день в небольшом поселке, когда-то объявленным 101 километром. Во времена его детства было принято все делить, объявлять зонами да особыми зонами. Будучи пацаном, он не задумывался над тем, где живет его семья и как она живет. Да и родители его тоже не сильно напрягали мозги по отношению к своему географическому положению. И уж тем паче социальному. Вокруг, куда ни кинь взгляд, такие же семьи, с такими же детьми, как Толик. Отцы, естественно, у кого они были, в разрезе камень-известняк добывали. Матери в меру своих слабых сил кто чем мог помогали отцам. Поселок, каких тысячи и тысячи по всей стране. Где не камень, там бетон месили, где не бетон, доски стругали. Да мало ли полезных занятий на свете.
И вот в один из дней распрекрасной Толиковой жизни, года три ему была, как родители потом рассказывали, прибыла на их 101 километр военная комиссия. Походила толпа мужиков в форме по поселку, помахали руками дядьки, поспорили о чем-то горячо да и к вечеру уехали. А через пару недель подкатили тяжелые зеленые машины, а в них солдатики на скамеечках деревянных сидят. Тех, кто жил в домах шахтерских, выселили в бараки да во времянки, построенные солдатиками за пару недель. "Здесь будет город-сад!"- видимо, решили дядьки, приезжавшие раньше солдат. "Ну, не город-сад, а воинская часть точно будет", -догадались без подсказки местные жители. Родители потом ни один раз рассказывали, как их выселяли из добротных поселковских домов с водой, газом и центральным отоплением да во временные бараки переводили. Вода в колонке, дрова в лесу, а удобства на улице. Как пытались они всем поселком что-то кому-то доказать. Ездили во всякие райсобесы, облсобесы и еще в какие-то "бесы", но все было зря. Раз нужна стране воинская часть, значит, будет воинская часть! Вот и все! И кучка "гражданских" не указ отцам-генералам. Обороноспособность страны превыше всего! А с особо настырными можно ведь и по-другому поговорить! Вряд ли кому-то на 101 километре стоит объяснять как.
Жизнь в бараке Толик не запомнил, потому как примерно через год выстроили для всех временно обездоленных, бывших оступившихся сограждан вполне современный дом. В котором вскорости все и разместились. Засим напряжение в поселке было снято, а инцидент исчерпан.
Да! Лучшие детские воспоминания Толика неразрывно связаны с этой воинской частью, так скоро и неожиданно появившейся под боком у поселка. По совершенно невообразимой иронии жизни большеголовый и нескладный мальчик Толик Сычев был принят семьею очаровательной белокурой, кудрявой девочки Лены почти как родственник. Стал, можно сказать, членом этой интеллигентной во всех отношениях семьи. Запросто появлялся в гости, когда хотел. И это несмотря на то, что отец Леночки носил подполковничьи погоны. А мать, страшно даже представить каких достигла высот по сравнению с другими матерями из поселка, была настоящим учителем французского языка. И по сей день Толик, особенно когда подвыпьет хорошенько, вспоминает то время с удовольствием и даже какой-то нежностью в голове и в мыслях. И все пытается вычленить, разгадать - по каким таким исключительным свойствам своего характера пришелся он "ко двору" семье подполковника. Поселковские пацаны, жутко завидуя Толику, дразнили его и Леночку "женихом и невестой", да только ему начхать было на пацанов. Тех, которые были послабее, Толик отлавливая по одному и наказывал. Ну а на тех, кто оказывался сильнее, на тех он внимания не обращал. По крайней мере старательно делал вид, что их дразнилки его не трогают. Трогали, ох, как трогали. Да будь Толикова воля, он бы еще денег давал пацанам, чтобы только когда он с Леночкой гулял, те бы продолжали дразниться. А он бы их учил на глазах своей девочки. Разве может быть что-то прекраснее, чем показать силу перед девочкой, которая тебе не безразлична?
Но вот именно в то самое время, когда они прогуливались с Ленкой, кто-то и крикнул (из "мелочи", которой он расквасил нос в первый раз): "Спасайся, кто может! "Гунек" идет!". Слова как слова, кличка как кличка! Но зазвучало что-то до слез обидное в этой кличке. Ведь могли же, могли же как-то обозвать его по-другому? Башка у Толика большая да крепкая. Гордился он этой башкой. Сколько раз врезался ею в заборы да в деревья. Не один шрам украшал его лоб. И принимались дразнить его, бывало, и "Головастиком", и "Черепом", да даже просто "Башкой". Ну чем тебе не клички? Нормальные пацанские "погоняла", которыми не стыдно самому себя обозвать. "Толик - Череп"! Звучит? Еще как звучит, даже чуть страшно становится. Но нет, не прилипли эти кличка к нему. А вот Гунек - как только явилась на свет, тут же и подхватили ее всякая мелочь пузатая да шушера.
И ведь что обидно? Кличка-то была его дядьки, который "отбарабанил" на "зоне" чистых пять лет. И обзывали его с пренебрежительностью в голосе все те, кто также побывал на зоне. Сколько ни пытался Толик расспрашивать дядьку, что же означает это "погоняло", тот либо отмалчивался, скрипел зубами да глазами зло зыркал. Либо давал простой совет:
- Зачем тебе, салажонок? Услышишь, кто обзовет, бей в "пятак". Самый верный способ!
Сам дядька предпочитал в "пятак" обидчиков не бить, а только пришибленно смотрел в землю, не смея поднять взгляд, да прытко бежал, посланный "братанами", в магазин за водкой.
Не Толика это была кличка, не Толика. Было в ней что-то очень обидное. Чувствовалась что-то и от вони, и от гундосости, и брезгливостью немереной несло в интонациях тех, кто произносил это слово.
Каленым железом пытался Толик отбить дурную привычку поселковских пацанов обзывать его. Да где там. Улица живет по своим правилам. Мелюзга отбежит метров за сто и давай вопить на весь поселок "Гунек, Гунек, Гунек...". Ну, поймаешь одного, нос ему расквасишь. Отпустишь, а он еще злее дразниться начнет, да и дружки его помогают, мстят за товарища битого. А те, кто постарше, вроде как и ничего, когда с ними на равных общаешься. А потом вдруг ни с того ни с сего выдадут "Иди говно клюй, Гуня, чего ты с нами тут околачиваешься?" И ведь свой, свой пацан в доску был Толян! И курить, как все, пристрастился в тринадцать. А до тринадцати таскал по первому требованию батины сигареты для старших. Да и водку хлебать тоже в пятнадцать за милую душу начал. А чтобы авторитетнее быть да не на халяву хлебать, по-тихому заглядывал в кошелек к материн. Но не принимали его как своего поселковские пацаны. Сигареты брали с удовольствием, водку пили с радостью. А когда все было выпито - иди говно клюй. Тяжелая была юность у Толика. Только и воспоминаний светлых - о белокурой девочке, а так каждое ковыряние в памяти - будто ногой в свежую коровью лепешку на лугу угодил. Сколько ни оттирайся - все равно запах останется.
Сразу после окончания школы подался Толик с бывшим одноклассником в училище, получать рабочую специальность. Самую что ни на есть народную, денежную и престижную. Замаячила на горизонте у Толика карьера сварщика. Девочка Лена, к сожалению, тоже стала взрослеть. Раздаваться вширь, подниматься ввысь, приобретать положенные женщине очертания. Сзади стало выпукло, а спереди еще выпуклей. И родители девочки уже не так радовались Толиковым визитам. Оно, конечно, для всех, в том числе и для самого Толика, понятно, что он ей не пара, но все были молодыми, все были глупыми, у всех кровь играла. Тем более пора повзрослевшей дочери об университетах думать, а не о мальчиках. Не блистал Толик красотой неотразимой, и вроде волноваться не было причин. Да кто ж знает? В жизни и не такое случается. Так что лучше перестраховаться - с глаз долой... ну и из других мест тоже.
Раз зашел Толик за Леночкой, а ему из-за двери, не снимая цепочки - типа уроки делает, зайди попозже. Второй раз пришел - музыкой занимается, мешать не стоит. И все с непременной улыбкой на лице, с извиняющейся. Как же? Интеллигенты! Но Толик ведь не дурак, сразу понял, что-то мутят родители. Решил не ходить больше, но прояснить отношения с Леночкой все же нужно было. Сердцу-то не прикажешь. Оно, конечно, шансов никаких. А вдруг...?
- Лен, я тебя люблю - не стал ходить вокруг да около Толик, когда они остались с ней вдвоем летним днем на берегу пруда.
- Ой, правда? - сделала вид, что чрезвычайна рада и удивлена девушка.
- А ты меня любишь? - не разделяя радости, продолжал рубить с плеча Толик.
- Ну, я не знаю, - засмущалась она, - как-то все так неожиданно. Я никогда не думала про это. Ты всегда, Толик, для меня был как брат. Мы же с тобой всегда друг друга понимали. А сейчас ты про любовь. Нам же с тобой учиться надо? Вот выучимся, а потом в любви будем разбираться. Ты только не обижайся?
- Да я не обижаюсь, - отвернулся Толик в сторону, чтобы не видно было наворачивающихся на глаза слез, и, неожиданно сорвавшись, убежал от девушки и бросился в воду. Главное, чтобы никто ничего не заметил. Вода и вода!
Она охладила, остудила, вернула с небес на землю.
- Чего, Гунек? Обломала тебя твоя кучерявая по полной? - подплывая к Толику, мерзко щерясь и показывая гниющие зубы, поинтересовался местный авторитет Пашка Бубен.
- И ничего не обломала, - огрызнулся Толик, - решили пока отложить на время отношения. И ей, и мне учиться надо. А потом поженимся.
- Ага, конечно, отложить! Эх-х-х, видишь, как ни гоношился, а получаешься ты все равно - Гунек! Потому как и на кличку отзываешься. Да и телка тебя бортонула. Гы-ы-ы. А то все "зовите меня Толян да Толян". Не, какой ты Толян? Гунек ты. На роду тебе написано им быть.
Готов был он броситься на Бубена и утопить его. Все в Толике тогда затрепетало, глаза заблестели, руки зачесались. Порвал бы, как есть порвал бы, окажись в тот момент на месте Бубена кто другой. Но рядом с Толиком плыл Бубен. А Бубен - это авторитет! На него хвост не поднять, потому что Бубен может все. А что означает это "все", даже подумать страшно. У него две "ходки" в "малолетке", того гляди третий раз отправится уже во взрослую. И дружков среди "блатных" почитай весь поселковский отстой. Да и что дружки? Бубен сам за себя постоять может. Финкой по ребрам или еще хуже, из "поджегного" уделает. Видел Толик раз, как Бубен собаку из самострела завалил. Точно меж глаз. Пару минут только и помучилась.
Так что поскрипел бессильно Толик зубами да поплыл к берегу. Леночка ушла, обидевшись, и никто его больше не ждал и не интересовал.
А там учеба началась интересная. Все новое, каждый день из поселка да в город. С одногруппниками познакомился, и вроде все наладилось, позабылось, пока месяца через два кто-то не крикнул на уроке физкультуры, когда в футбол играли группа на группу.
- Гунек, у тебя что? Ноги вообще вместе не становятся? Ты чего все время мяч в "очко" пропускаешь?
Толик с видом побитой собаки отыскал взглядом одноклассника. Кроме него знать про кличку никто не мог. Но одноклассник отрицательно замотал головой, мол, не я, да еще для верности большим пальцем по зубу щелкнул и по шее провел. Ну какая теперь разница была, кто и что сделал? Слово кинуто, его теперь назад не вернешь. Это Толик знал уже наверняка.
Снова остался он один на один с липкой кличкой. В группе вроде бы и со всеми был, а вроде как и обособленно получался. Если что кому помочь, то улыбались да Толиком называли. Но если что-то вдруг не так, или на пьянках общегрупповых, то обязательно найдется кто-нибудь да обзовет. Махнул Толик рукой и стал на погоняло откликаться. Хотя и не всегда. В конце концов три года учебы закончились. Диплом выдали да в армию отправили.
"Королевские войска"- это вам не на плацу ноги драть да с автоматом наперевес бегать! Толик после училища-то заматерел, в плечах раздался, силу в руках почувствовал. За полгода до сержанта дослужился. Уважением пользовался и у "стариков", и у "молодых". Наконец-то по-настоящему почувствовал, каково это жить без клички, не быть пришибленной собакой. Но опять ненадолго. В соседнюю часть попал его бывший по училищу одногруппник. А то, что знают двое - знают все!
Как? Каким образом кличка начинает менять жизнь человека? С таким трудом достигнутое вдруг рушится в один миг. И вот уже Толик не уважаемый сержант, а сержант по кличке "Гунек". И вроде молодые держат дистанцию и уважают, да стоит прислушаться к ним, как только и доносится "Гунек, как последний "голубой", ушился. Ножки тоненькие, куда ему ушиваться? Одно слово - Гунек". Сколько рож поразбивал Толик, сколько носов посворотил. Перед самым "дембелем" едва в "дисбат" не загремел, еле замяли офицеры. Не хотели статистику в части портить. А толку никакого.
Вернулся домой - крутой пацан. Вдоль погона лычка шириной в два пальца. Кто в авторитетах ходил на поселке раньше, половина померли, а остатки снова на зоны подались. Прогибаться ни под кого не надо. Ох, и жизнь началась!
Толик, докурив сигарету, прислушался к доносившемуся из спальни Ленкиному сапу. Стараясь не шуметь, встал с табуретки и осторожно подошел к двери. Приоткрыл ее и заглянул. Ленка все той же бесформенной кучей лежала на кровати, повернувшись лицом к стене.
Толик прикрыл поплотнее дверь и вернулся на кухню. Пару минут посидел, поразглядывал трещинки на столе, потом махнул рукой и, встав, зашарил по висящим на стене шкафчикам. Отыскал ополовиненную бутылку самогонки, заткнутую скрученной газетой. Вытащил пробку. Понюхал через горлышко. Сморщился. Налил пол чайной чашки и выпил. В холодильник лезть за закуской было лень. Опять вздохнул, закурил и снова погрузился в воспоминания.
Да, Ленка! Снова Ленка? Вот будто нарочно его преследует всю жизнь это женское имя. Надо ж было и жену найти с именем, как у первой любви. Ленка-то и молодой была крупной да дородной, а сейчас что-то совсем ее разнесло. Будто на дрожжах. Нет, Толику нравятся пышнотелые бабы, но с Ленкой сейчас перебор. Перебор перебором, а поделать-то уже ничего и нельзя. Поздно уже что-либо делать. Кому он сейчас нужен, случись что, кроме Ленки. Так что терпи, казак.
Как раз первый год после армии. Ох, и красив тогда Толик был. Светлые волосы на голове ежиком, рожа отъеденная. Мышцы на руках подкачаны. Сейчас, когда смотришь на свои старые фото, сам себе завидуешь. Вот такой молодец, да при военной форме отправился в пионерский лагерь, что в паре километрах от поселка был. Ну, само собой, пионерками уже не по возрасту было интересоваться. Все больше вожатые да поварихи. Там и познакомился с Ленкой. Девка была - оторва. В первую же ночь они напились самогонки и переспали. Даже и не думал Толик, что все так получится да все так завертится. Лето как один день промелькнуло. Разъехались вожатые да поварихи вместе с пионерами. И Ленка уехала. Думал Толик, все, прощай любовь. Да и была ли она у них? Повеселились, полюбились, да и хватит. У каждого своя жизнь. Только заскучал Толик осенью со страшной силой. Хорошо хоть адрес догадался выпросить. Снова встретился с Ленкой, еще полгода пожил один, помотался туда-сюда да и сделал ей предложение.
- Ты знаешь, особенно-то на меня не рассчитывай, - прежде чем согласиться, ответила она.
- Да я и не рассчитываю, - не понимая о чем речь, но на всякий случай хохотнул Толик.
- Я к тому, что жить будем, а вот детей у нас не будет, - хмыкнула Ленка и, внимательно посмотрев на Толяна, добавила, - да и не люблю я детей.
- А нафиг они вообще нужны? - согласился он, обнимая будущую жену. - Мы молодые, нам самим пожить надо вволю.
На том и порешили. Да оно ведь и правда, когда тебе чуть за двадцать, а рядом женщина, которой ты сделал предложение и которая согласилась на него, какие могут быть дети? Проблем с детьми не обобраться. Без детей куда лучше. И секс полноценный, и погружение-растворение друг в друге. Ничто не отвлекает.
Женой Ленка оказалась верной. Пили, гуляли вместе. В каких только передрягах не оказывались. Ни разу даже намека на ревность не позволила себе она. Да и сама повода не давала. Скучно с ней не было. Всегда с Толиком рядом. На рыбалке ли он, мотоцикл ли ремонтирует. Одно слово - жена. Надежа и опора, да крепкий тыл.
Ни единого разу не упрекнул Толик Ленку. И вообще, смысл сказанного ее тогда дошел до него только лет через пять. Да и то, когда мать стала заикаться о внуках. Мол, пора уже, хочу понянчить. Задумался тогда Толик, и вправду, что это они живут так долго, а детей и нет и нет? Да припомнил разговор предсвадебный. Спрашивать как-то не очень снова хотелось. Впрочем, как и детей, тридцатник для мужика не возраст. Гуляй да гуляй! Какие дети?
А теперь вот голова почти вся седая - сороковник разменял. У одноклассников пацаны да девки бегают, у кого в школу, у кого в сад. А Толик все без детей и без детей. Свербит под сердцем, особенно когда выпьешь. Почему так случилось? Ведь и у них могли бы с Ленкой дети быть? Чем они хуже других? За что им такое испытание? Не выдержал как-то по пьяни, предложил.
- Может, из детдома возьмем? А то уныло в доме?
- Так тебе что? Со мной уныло? Зачем нам чужой ребенок? За ним же ухаживать надо. Вдруг ни ты, ни я его любить не будем?
- Ну, мы выберем, чтобы и тебе, и мне понравился.
- Не. За ним ухаживать надо. Если действительно скучно, давай кота заведем или собаку.
Ну что ему оставалось делать? Согласился. Не заводить же ребенка самому, раз Ленке он не нужен? Купили кота, как она предложила. С обвислыми ушами. Толику он не нравился. Наглый был, по столам лазил, по ведрам помойным. А учить не моги его. Лишний раз пинок под хвост не отвесишь - жалко, деньги плачены. Правда, недолго пожил кот. Сдох от какой-то кошачьей лихорадки. Говорили, прививки надо было делать. Так что ж, кота из-за этих прививок в город возить? Вот еще! Сдох и сдох! Туда и дорога!
Толик вздохнул и, чуть посомневавшись, снова налил себе. Опять понюхал. С отвращение замотал головой, а затем, собравшись с духом, набрал воздуху полную грудь и одним глотком выпил.
- Хороша, - тихо произнес он, поставив чашку на стол, - куда там ихним вискам до нашей самогонки.
Пробовал, пробовал он виски ихние импортные. Лейтенанты сопливые из отпусков привозили да угощали. Типа, смотри я какой крутой, виски пью, когда в отпуск за границу летаю. Приобщайся, Толик, к нормальной жизни и нормальной выпивке! Да сдалась Толику эта заграница. Не был он никогда там, да и не тянет. А виски ихние - дерьмо. Воняют не хуже самогонки, которую у бабок покупаешь. Свою-то Толик всегда очищает. И таблетками угольными, и лавровым листочком настаивает. Слеза, а не самогонка. И голова по утряне не болит. Потому что своя. Что ж он свою самогонку хаять станет перед другими?
Ох, да! Что-то завспоминалось сегодня. Вон и, как чуть было экскаваторщиком не стал, вспомнилось. Карьер-то рядом всегда был. Работать только на нем или в часть служить. Да после срочной кому охота снова в казарму? Вот и пошел на карьер. Молодой да перспективный. Начальник уважительно ему так, когда на работу брал, говорит - будешь экскаваторщиком. Экскаватор новый, "нулевый" из Болгарии пригнали, а работать некому. На тебя надежда. На молодежь у нас всегда надежда. Согласился Толик. Все честь по чести. Курсы полугодовые. С отличием закончил. И все, вот она, мечта желтая, стоит в солнечных лучах переливается, краской поблескивает. В кабине запах, почти кожей от кресла мягкого. Только раз в эту кабину и залез Толик. Даже вентилятор включил - обдувает, собака. А потом, через день, пришло решение - карьер закрыть, народ может идти куда хочет. А экскаватор переправить на другой карьер. Чуть не плакал Толик, когда помогал грузить это желтое новое чудо на тягач. Мечта так и осталась мечтой. Махнула крылышком да и улетела.
Эх-ма! Повернись судьба тогда, и неизвестно кем бы сейчас был Толик. А так, как в рекламе получилось. "При всем богатстве выбора..." В общем, в воинскую часть, да со своими широкими лычками. Полгода только и прослужил. Часть-то, она ведь рядом с поселком. Начал служить честь по чести, на хорошем счету у командира был. Да сделали Толика командиром взвода. А там одни сынки, что с них возьмешь? Молодые да раннеборзые. Вот в наряды и стал борзых гонять. Одного так поставил, только отвернулся, чтобы уйти, а он ему в спину:
- Гунек, он и есть Гунек, что с него взять? Гунек, считай что чмо!
Не сдержался Толик, развернулся да сразу в глаз говорливому солдатику. Что тут началось?! Командиры за головы. Да как такое вообще возможно, солдата да бить? А если он жалобу в прокуратуру? А если он в комитет солдатских матерей? А если он в газету? Да это ж позор на всю страну!
В общем, как говорится, рассчитали Толика подчистую за пару дней. Типа, не наш человек это был. Затесался в наши дружные товарищеские ряды случайно, потому мы от него и избавились.
Сколько помотался по общагам-то городским он? Да лет пять, наверное. Ленка здесь пристроилась, на теплом месте. Курсы закончила, в столовой солдатской кухарила. А он по неделям в городе. То на стройке каменщиком, то сварщиком, то вообще кем возьмут.
Вот только когда командир части сменился, тогда-то и пришел Толик снова да попросился в дружный военный коллектив его принять. Про тот случай-то уже никто и не помнил. Да и не осталось почти никого из той гвардии, все дальше пошагали. Кто в Москву, кто в Академию, а кто на пенсии.
- Хорошие люди нам нужны, - посмотрев трудовую книжку Толика, согласился командир и тут же добавил, - но нужны нормальные, подготовленные. Потому собирайся, поедешь повышать уровень. Чего тебе старшиной кантоваться? Ни должности нормальной, ни зарплаты. А так вернешься через полгода прапорщиком. У нас пол-армии прапорщики. И ты будешь не хуже. Собирайся.
Военный - человек подневольный. Приказано - собрался. С Ленкой последнюю ночь полюбились до утра, да и поехал. Три недели из отпущенных полгода не доучился Толик в школе прапорщиков.
Когда услышал, стоя в карауле, как два солдата обсуждают его:
- Да Гунек - мужик никакой. Так себе, ни рыба ни мясо. Не люблю я таких. Штаны даже нормальные достать не может. Ходит, будто какашки наложил. Отвисают сзади.
- Это точно. Гунек, он такой! Офицерам зады лижет, а солдат за людей не считает.
История повторилась. Прокуратура! Комитет солдатских матерей! Газета! Телевидение! Прибавилась тюрьма. Толик стоял перед начальником училища и, слушая громогласные проклятия, думал о своей несчастной судьбе. Почему ему так не везет? И показалось ему вдруг, что не было этих шести месяцев и пяти лет. И что стоит он снова в той части и слушает ругательства того самого командира. Из училища отчислили в 24 часа.
Когда он вернулся в часть, командир не стал с ним разговаривать, а только передал через зама, чтобы Толик написал рапорт.
Вот и все! Вот и вся Толикова жизнь. Взлет-падение! Все как у людей. И еще пять лет прошло. И опять он перед командиром, теперь уже другим, но все той же части. И командир уже моложе Толика.
- За что из училища отчислили? - просматривая личное дело, поинтересовался полковник.
- Молодой был, нахрапистый, - ушел от ответа Толик.
- А теперь, значит, старый? - улыбнулся, посмотрев на Толика, полковник.
- Никак нет, товарищ полковник, - бойко ответил он, - не старый. Поумневший.
- То есть больше таких фокусов не ждать от тебя?
- Да вы что? Я ж столько поколесил в жизни. Я теперь кожей осознал, что армия - это то, что мне предначертано было. Тем более живу здесь рядом. Жена у вас в столовой работает. Куда я без армии?
- Это да! - согласился полковник. - Без армии никуда. Ну хорошо! Оформляйся!
И вот пошел уже третий год, как служит Толик в армии. Начальник какого-то склада. А какого и сам толком не знает. На проверках сидит в давно не выезжающем из бокса зеленом проржавевшем ЗИЛе и слушает, как солдаты-срочники, несмотря на строгий с его стороны приказ, курят за машиной и переговариваются меж собой:
- Гунек - так себе мужик! Ни рыба ни мясо! Он только перед офицерьем пальцы гнет да в глаза им заглядывает. А так его посылать можно. Вон осенью уволился Серый из Москвы, так тот ему напрямую сказал, типа, Гунек, иди говно клюй, а не приказы мне отдавай.
Толик вылил из бутылки остатки самогона в чашку и выпил. Воспоминания о Сером из Москвы пришлись некстати. Но только на несколько секунд. Он поставил чашку в раковину и, махнув рукой, нетвердой походкой зашаркал в спальню, по пути выключая свет и бормоча себе под нос.
- Да пошли они все. Я, если надо, любому нос сворочу за "Гунька". Пусть только еще раз обзовут. Не таким рога обламывал.
Он грузно прилег подле жены и положил руку на ее безразмерную грудь. Закрыл глаза и стал засыпать, как вдруг Ленка во сне отчетливо проговорила:
- Гунек-то мой где? Да скоро с наряда притрется! Ты не спеши, еще успеем!
Толик приподнял голову с подушки и удивленно посмотрел на жену. Ленка продолжала спать. Видимо, ей снился сон, и она с кем-то разговаривала в этом сне.
Самогонка ударила в голову. Он еще некоторое время с удивлением смотрел на мирно сопящую жену, пытаясь понять смысл услышанного. Потом он отвернулся от нее. И еще добрых полчаса можно было слышать, как Толик тихо плачет в подушку. И понять, чьи это были слезы - пьяного или раздавленного человека - было невозможно.
© Евгений Гордеев, 2013-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2013-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
