Он всегда считал, что знает язык ничего, все-таки и в школе изучал, и в институте, да еще в специальной группе, которую вела очаровашка Н., слегка потрепанная, но в этом был даже свой особый шик многоопытности. Все балдели от ее грудей, преступно изнемогающих в неволе платьев, форма которых совсем не определяла содержания, скорее наоборот... а целомудренная ложбинка, как назло, обрывалась в самом интересном месте... и тогда Н. вроде бы случайно - не случайно касалась его плеча, чтобы дать почувствовать, какие они податливые и мягкие в случае чего... в тонком свитерке на исходе осени, небрежно наброшенном на истомленное голое тело свободы, которое все еще способно кружить головы и притягивать, как магнит... И этот едва уловимый запах духов "Лулу"... Особенно, когда нетерпеливо подсаживалась рядом и заставляла повторять какую-нибудь чушь: "Не titled her iace with a hand under her chin and sought her mouth. Her lips went soft. She ran the moist tip of her tongue around the rim of his mouth. A flame leaped up in his stomach. He clung to her as he held the kiss. His neck was at a painful angle. His riglit hand rested on her shoulder, poised just above her shapely bosom. Shyly he slid his hand down, felt the other curve of her breast..." - а он чувствовал ее упругую коленку и, вместо того, чтобы... наполняясь постыдным трепетом, старательно повторял... боясь шевельнуться и скосить взгляд, чтоб, не дай Бог, не выдать себя, такого бездарного и пустого. А Колька Пенис в итоге не выдержал, сорвался... сомнамбулически полез под юбку, а там словно его уже ждали... то ли это были такие колготки, то ли специальные трусики с разрезом для вот такого пикантного случая. Ходили слухи, что она какое-то время работала в Швейцарии, а, может, не в Швейцарии, а в самом Лондоне, где подобного добра навалом, и в свободное от работы время бегала (как, надо полагать, и другие наши соотечественницы) на халтуру в Сохо, где надо показывать товар лицом, в смысле меланхолическим разрезом, как у китайских детей, для простоты жизни, только у китайчат разрез сзади, а у нее спереди, и этим все сказано.
Но это так, предположения, и насчет Сохо, и вообще, но что трахалась она в своей Швейцарии-Лондоне до потери пульса (иначе на кой черт ее там и держать с такими дойками?) - это и коню ясно. И пока Колька П. у ней под юбкой с беззаботностью гусарил, успела и зачет у него принять и поработать над новой темой. Обладание у нее, надо признать, даже какое-то подозрительное. Может она и в самом деле разведчицей была и сейчас на покое... заслуженный ветеран органов, которые бдительно несут службу всегда и везде... не исключено, что холодная война уже давно переросла в половую (которой все и кончится полюбовно), и стратегический вопрос: кто кого? - остается в силе... и не просто остается, а преследует до изнеможения...
И только на последнем абзаце новой темы по ней словно пробежал озноб, на секунду замерла, точно к чему-то прислушиваясь, до боли сжав Колькину руку разгоряченными бедрами. Потом хладнокровно достала из кармашка платок и дала Кольке вытереть влагу... "Her mouth opened wider.
2
She pushed the curved point of her tongue through his lips, touched the roof of his mouth. It was an open invitaton. He closed his eyes and moved his palm until it covered a breast. He felt the hard stitches of her bra and Hie soft, pliant flesh beneath. He fondled, probed. She uttered a sigh and she pressed against him. Her fingers brushed lightly across his neck, then dug into his flesh. Her nails were sharp..." Никто, конечно, ни о чем подобном и понятия не имел, если не считать Леночку Г., которая хоть и уловила какие-то флюиды, но воображения все-таки не хватило. А Колька в тот вечер от потрясения напился. Он стонал и выл, размазывал по лицу сопли, но смог выговорить только одно слово: "Сука!.. Сс-су-ка!.. Какая же она су-ка!" И лишь много лет спустя признался, что она была у него первой. Потом у него было много женщин, они липли к нему, как мухи на сперму, но так ни на одной и не остановил свой выбор. В самый ответственный момент всегда непрощенно являлась Н. и нежно трогала рукой его фалл, словно прикасалась к какой-то ей одной известной кнопке... И это было прекрасно, как фонтан слез. Как исполнение томительной мечты. Возможно, по Швейцарии, где он никогда не был, да и вряд ли побывает уже... или по ностальгическому Лондону, где каждая Наталья Николаевна имеет право носить подобные трусы с романтическим разрезом, отороченным черными крылышками кружев, как крылья бабочки-царевны "Махаон", которую в детстве каждый старался поймать и принести в жертву своей мечте, и вот сейчас эта мечта исполнилась, но странное дело - он не рад, даже какая-то тоска по привычному ожиданию праздника и пустота после, когда уже нечего желать. Унылое понимание структуры жизни, которая называется судьбой и соткана из бесчисленных неслучайных, конечно, случайностей. И то, что, например, пресловутые трусы с разрезом в данный исторический момент оказались именно на Наталье Николаевне (а не на какой-нибудь факающейся девице из ущелья Сохо), и что шел урок английского, на котором Наталье попался текст:
"Не felt the round globe of a breast touch his arm lightly. He felt the soft pressure of her curves as she forced him back on the bed. Her flesh was heavy on. his body. Her warm lips smeared his mouth. Her solid thighs twisted against his leg. His arms coiled around her. He clung to her desperately. Her hands were caressing his back, his hips. He began to come alive. Her face was above him as she kissed and nibbled. Her teeth bit into his lips playfully...", и что Колька Пенис имел смелость запустить к ней руку, а он сдрейфил, и это круто изменило их жизни. Он даже мечтал разыскать Н. и упросить ее позаниматься с ним английским, а потом узнал, что эта идея уже посетила Кольку раньше, но дверь открыл какой-то усато-бородатый дядь и, выдохнув застарелым перегаром, круто послал его подальше. И только спустя с десяток лестничных ступенек что-то заставило Кольку оглянуться, какая-то неосознанная деталь - ему грешным делом померещилось, что этот неопознанный мужик его несравненная Наталья Николаевна и есть, только как бы в другом измерении, в которое он, Колька, пока не попал, но уже недолго осталось ждать, в конечном счете время работает на него и надо спешить напиться, чтобы восстановить всемирный статус-кво, который даже с потерей такого неудачника-жильца, как он, Колька, может нарушиться необратимо. Ибо все связано со всем, и если сам господь Бог сподобил его фамилией Пенис (генеалогию которой он, Колька, к слову сказать, сумел дотянуть до одного из самых сокровенных богов Пена, почитаемых еще в древнем Риме, хотя если быть совсем точным, по латыни Пенис означает просто фалл... в смысле которого он, Колька, сам того не подозревая, и осуществил жизнь) - значит это кому-то нужно, но он так и не успел понять: кому?.. На какой-то миг он задумался и рассмеялся, нехорошо так рассмеялся, по-мефистофельски курчавя бороду, словно только сейчас по-настоящему постиг, что с нами ему уже не жить, и от неслыханной свободы разума (возможно, впервые) можно говорить все, что думаешь, и не только говорить... но сцен прощания он не любил с детства и уже уходил, как всегда, решительно и бесповоротно.
...Он конечно, сразу узнал знаменитый Биг Бен, над которым встревоженно клубились птицы и который по мере приближения мистически ускользал в ночь, словно опрокидывался куда-то за дома, в Зазеркалье Льюиса Кэролла, а здесь темноту прилипчиво отгоняли огни. Они вспыхивали то там, то сям, радужно скользя по глянцу машин и витрин, просительно заглядывали в пустые глаза остолбеневших манекенов и куда-то спешащих прохожих... Красный, желтый, голубой, зеленый... Каждый охотник желает знать, где сидят фазаны... А фазаны в это время уже давно и прочно сидели в своих гнездах-пабах ("Пора по пабам", - как говаривал
3
его попутчик Костя, он же молодой и печально талантливый ученый, которого Родина-мать заслала в эту ебучую страну в качестве троянского коня, чтобы своим докладом, во-первых, поставить их на место, во-вторых, раз и навсегда лишить надежды... не только в смысле летающих тарелок, но и вообще... и он, пьяно гримасничая, зажимал себе пальцем рот, а потом, махнув рукой, начинал настраивать лысину на лирический лад и обещал сводить в один паб, где можно трахнуться совершенно забесплатно н даже получить премиальные за особый кайф. Там только одно условие - полнейшая конфиденциальность - знать не знаешь кто перед тобой. Действие происходит в кромешной темноте, точь-в-точь как в нашей науке, которая слишком долго подавляла в нем инстинкт, и теперь этот инстинкт оказался на воле и ведет себя, как зверь. Ему даже хозяин паба предлагал заключить контракт, потому что миссисы шалеют и хотят еще, они требуют своего болда * , они готовы платить любые бабки, но он, Костя, только сейчас понял себе цену и, как истинный патриот, должен сохранить потенциал для своей многострадальной Родины. Жаль, конечно, что ты не лысый, а то в качестве, так сказать, дублера... а главное, совершенно забесплатно... Хотя, если по большому счету, в темноте не каждый сможет... по крайней мере надо воображение иметь. Ему даже в последний раз показалось, что под ним не баба, а мужик, но все равно заставил себя кончить... Из принципа. Что-то вроде легендарного ответа Керзону, которого и в глаза не видел, несмотря на то, что он тоже сэр... До чего все-таки эти англичанки холодные, пока раскочегаришь...), которые ненавязчиво заманивали внутрь: "Адам и Ева", "Воронье гнездо", "Роза и корона", "Голова черной лошади" - они были как опознавательные знаки, по которым выбирал путь. Впрочем, он уже давно шел наугад, словно зачарованный мельканием огней и теней, которые словно накручивались на него, как спираль, как одна сумасшедшая гирлянда ночи. По краю сознания еще скользнула мысль, что город нарочно так устроен, чтобы всякий, куда бы ни шел, рано или поздно оказался здесь, в его нетерпеливо подрагивающем сердце, которое особенно стучит ночью, когда из него вырывается стон-не стон, крик-не крик на пределе истомного изнеможения: со-хо... Со... хо... Мерцающий алтарь Сохо... к которому не зарастет народная тропа.
В какой-то момент огней стало меньше, а может и не меньше, но все они стали как бы другие, словно спектр цвета от желтого сместился к красному. "Каждый охотник желает знать, где сидят фазаны". Странная улица застывших теней. Как в Зимнем саду ночью. Они стояли у стен, у тесно припаркованных машин, в темных проемах домов, которые казались декорациями для брошенных статистов. И эта афишная тумба, и все эти холодные машины, да н сама улица - всего лишь декорация какого-то несуществующего фильма, в который он попал случайно и привел в действие усталый механизм. Возможно, они приняли его за главного героя и начинали подыгрывать по инерции. Но боже! - до чего все одинаково! Высокие сапоги, слегка распахнутый плащ (ровно настолько, чтобы успеть увидеть), под которым, как правило, ничего не было. Или почти ничего. Черные чулки, контрастные просветы тела, щемящий разворот паха, в траурной рамке подтяжек и кружев (Костя объяснил, что черное белье действует на мужиков, как красная тряпка на быков. Это и психологи доказали и он, Костя, знает по себе), словно пристегнутая, на каких-то помочах грудь, которая вздымалась и торчала из последних сил, наверное, чтобы производить впечатление и которую почему-то выдавали за главное. Некоторые даже совали ему потрогать, подрагивая холодноватыми дулами сосков навстречу пальцам. Но все это было не то, не то... Ни прекраснозадые негритянки с дразнящим мускусным запахом лета, ни похожие на мальчиков плоскогрудые японки, ни шоколадные латиноамериканки, с каждой из которых он в любое другое время с упоением изучал бы экзотическую географию возвышенностей и тропинок, с восторгом застывая у обрывов (наверное, сам сэр Дарвин на исходе мыслей заплывал в Сохо похрустеть костями. Возможно, именно здесь его и осенила теория происхождения видов) рек. Сколько бы ни теребили его унылый фалл, как какая-то восхищенная женщина востока, на вид лет тринадцати, совсем еще девочка, но безошибочно распознавшая его потенциал. И только в самом конце улицы, в сумерках нечаянного переулка, в который он свернул, сам не зная зачем... Не хотел возвращаться мимо всех этих рук и губ, напрасно растревоженных ночью. Снова будут трогать его фалл, с причмокиванием распахивать навстречу тело, нашептывая на разных языках один смысл: Сохо! Даже пожалел, что он не какой-нибудь мультимиллионер Поль Гетти или на худой конец Онассис,
4
а то скупил бы их всех разом, поселил на острове грез, где стал бы для них единственным мужчиной-богом. Но в этом-то и парадокс, что, как правило, те, кто имеют деньги, не имеют воображения на что их потратить. Тоже своего рода единство и борьба противоположностей...
Она вышла из розоватых сумерек, как из пены рожденная Афродита, словно каким-то образом материализовалась сама мысль. Сперва искушение, а потом награда... Он даже знал, что будет в следующий момент: "Не found her lips in the dark, covered them with his, speared his tongue into her mouth. He moved her, rolled over. It was his weight, now had the upper hand. Her body writhed under his. He drove at her with a fury. She melted beneath him. She made him a man again..."
На ней был все тот же знакомый свитерок и слегка расстегнутая, на молнии кожаная юбка. Он хотел расстегнуть ее больше, но решил не спешить... только провел пальцем по символической застежке вверх... где она, перехватив руку, запустила ее под свитер... Потом они куда-то шли... пошатываясь и спотыкаясь в звенящей темноте... на цыпочках поднимались по дикой лестнице, которая скрипела и расшатывалась, словно хотела их сбросить, но они не обращали внимания... все-таки добрались до ее комнаты и, теряя на ходу одежду, провалились во что-то мягкое, где им было хорошо... А потом вспыхнул свет - слепящий размет молний, в котором уже не было ни прошлого, ни настоящего, ни шелковистого тела Натальи Николаевны, ни его теперешней жены Светки, которой Н.Н. из своего прошлого все-таки умудрилась прислать свои кружевные трусики "Махаон" с разрезом, который Светка посчитала фабричным браком и застрочила раз и навсегда, чтобы потом надевать на прием к гинекологу, где все равно приходилось показывать разрез... потому что гинекологом был сам Колька Пенис, с его олимпийской родословной, а мертвый язык латынь скоро забудут, чтобы никто никогда не узнал его тайны. И это будет скучно как фамилия Иванов, Петров, Сидоров, как очередь без надежды и конца.
...А они все летели и летели, словно в последний раз делали прощальный облет планеты. Время от времени Наталья Николаевна нажимала на нем ей одной известную кнопку и судорога блаженства ускоряла их полет. В какой-то миг он все-таки зарулил к Светке (в конце концов жена, хотелось попрощаться), которая даже во сне не нашла для него времени. Только пробормотала раздраженное: "Ни днем ни ночью покоя от него нет! Ладно, давай быстренько..." и грузно повернулась... к нему задом. На секунду ему даже показалось, что это не Светка, а прокуренный мужик, в которого незаметно успела превратиться Светка, пока он затравленно скрывался в Сохо. Пришлось представить, что он в пабе "Воронье гнездо" (куда все-таки успел сводить его попутчик Костя), где так же в темноте, а главное, забесплатно, но тоже надо воображение иметь, а оно у него включается только у Натальи Николаевны, с которой они и вытворяют до изнеможения. Всем этим штучкам Н.Н. обучилась еще в Сохо или в КГБ, где ее в что называется буквальном и переносном смысле натаскивал один отставной Джеймс Бонд. У него уже не стоял и приходилось пользоваться пристегнутым аппаратом знаменитой фирмы "Крафт", который даже еще лучше - нажал кнопку и салют, по всем городам-героям от Москвы до самых до окраин, где скоро появится продукция фирмы "Крафт", особенно для передовиков производства и домохозяек. А перед этим ей кололи до сих пор засекреченный гормон П, для адекватного обострения остроты ощущений, но дело в том, что этот гормон оказался не совсем доработанным и превратил ее потом в мужика... А его Светку превратила в мужика сама жизнь. Скоро все женщины в его стране станут мужиками и не смогут больше рожать, и наступит всеобщий п... Что-то вроде библейского исхода в никуда, куда своевременно и сбежал Колька П... Теперь на очереди он, порядковый номер 0..., не считая каких-то букв, которые никогда и не имели никакого значения.
...Наверное, он в последний момент как-то дико закричал, потому что пeрeполошeнно вскочила и примчалась Светка. В глухом остолбенении стояла и смотрела на беспомощно разбросанные по тесной кухне ноги, на нелепо повисшую на дверной ручке голову, которая прямо на глазах становилась чужой... и скорбной. Как на незабываемых фресках мастера Антония Пизанелло.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
