Июнь. Такие длинные дни, что каждый час забываешь:
Начался завтрашний, иль продолжается день вчерашний.
Не потому, что голоден, скорее ради забавы ешь
С ветки на даче черешню. Во время грозы страшно
За деревья - вдруг их кости сломает ветер,
И ничем уже не поможешь ни ты, ни хирург знакомый.
Небо в трещинах - молнии, хочется верить,
Что мама была права - не стоит бояться грома;
Да и ты незаметен для Зевса, грехи твои - мелки,
Интересуют его едва ли, а может, е-три ли,
Е-четыре, в конце концов. Жить лучше всего в Америке,
Но не в этой, а в той, которую ещё не открыли:
Ацтеки ценили поэтов. Потом появился Колумб,
Поэты с тех пор живут в резервациях.
Гроза на даче прошла. Сосед поправляет клумбы.
Солнце смотрит в упор. Хочет взорваться.
Я вырасту и из этой рубахи, когда научусь не сутулиться,
Держать голову прямо, не отводить взгляда от солнца.
Пройду, не боясь драчунов по самой опасной улице,
Где проживаешь ты, смогу до кнопки звонка дотронуться
Не задрожавшими на этот раз пальцами. Ты выйдешь,
В платье от Славы, скажешь губами июньскими, сочными
"Ты вырос из старой рубахи, стал на голову выше...
Читала твои стихи... " Потом мы уедем в Сочи.
Я буду любить тебя в море, на пляже, и в горных реках,
Ещё в электричке на Гагры, затем в этих Гаграх,
В горах, естественно, - так, как любили греки
Гречанок своих, до и после паденья Икара.
Я залюблю тебя до смерти, до появления
В движеньях твоих отрешённости от притяжения
Земного. Не сможешь читать ни Камю, ни Пелевина,
Только меня, по существу - своё отражение
Но в мире макулатуры, не опасаясь в него засмотреться
До состоянья нирваны, отсутствия опыта, боли,
Вредных привычек, желаний... В общем, до смерти
Как до одной из немногих возможности встречи с собою.
Начнёшь писать на листе, поразишься, насколько он тесен,
Сводит объем всех слов к элементарной плоскости.
Начнёшь писать на листе, подумаешь: "и не надейся
Уместить то, что видишь, в строчек полоски".
Был бы художник - нарисовал бы краскою приглушённой,
Приглушённые таблетками психотропными эмоции...
Так, ничего особенного, триптих "будни умалишённого", -
Врачи, санитары, сиделка; сосед по палате смеётся
Над ними. Макароны на ужин, в меню стояло "спагетти".
А сосед ленится пройти десять метров, ночью ссыт в кружку.
Врач не верит, что я здоров. На прогулке жмут кеды.
Облака пролетают над серым гнездом кукушки.
Люди на вокзалах нервничают, ожидая поезда,
Словно им есть куда-то ещё торопиться...
Часы на руках сверяют с вокзальными, им боязно
Туда, где никто не ждёт, опоздать. Они не похожи на птиц.
Я прихожу сюда с блокнотом, рисую их спины,
От напряжения потные лица, загорелые руки.
Всем наплевать на меня. Мне на всех. В воздухе пыльно.
Голос за кадром: "На пятый пришёл Самара - Калуга".
Девушка в платье зелёном встречает солдата,
Он очень голоден, кажется - здесь и случится,
То, что должно быть при встрече... Красная дата...
Запомнит надолго защитник отчизны.
Мальчики бритые ищут лохов на перроне,
Пугают словами, делая ударенья
На паузах... бесстрашнее, чем аль Капоне,
И много злее. Лохи отдают им деньги.
Бабульки торгуют хлебом, девочки - телом.
Менты собирают дань, с грешниц - натурой
Берут иногда; насытив своё хотело,
Подозревают, что в чём-то их крупно надули...
"Лучше бы взял деньгами" - бормочет сержантик. -
Прав, ведь какой - никакой, но стабильный источник дохода.
Солнце в зените - ему самому, наверное, жарко.
Вздохнув тяжело напоследок, поезд уходит.
Ночью темно, не видно предметов в квартире...
Тучи под утро опять исключали возможность рассвета.
Я притворялся спящим, женщина уходила
Туда, где мы больше не встретимся.
День или два она будет страдать так по русски...
Читать Пастернака, комкать платочек свой влажный...
После решит, что в кровати со мной слишком тесно и узко...
Помнить то будет... день или два... но это не важно.
Совсем обмелели реки, выпив, вброд перейдёшь любую.
В городе тоже тесно - только расправишь локти - уже сажают в тюрьму.
Сижу вот десятый день за кражу цветов для тебя... любуюсь
Твоей фотографией. С утра помогает. К вечеру муторно.
В камере тесно, блатные забрали весь воздух.
Опера на допросах звереют, - пытают, казнят.
Нащупал под нарами плохо прилаженный гвоздик,
Каким можно вскрыть вену, если иначе нельзя.
Здесь, как и там, играют на всё и без правил.
Начальник тюрьмы, говорят, по призванью садист.
Эта малява до тебя не дойдёт, сам не отправлю...
Только в случае... ну, этот гвоздик... ты поняла... Не сердись
С твоим присутствием, или отсутствием
В этом мире ничегошеньки не изменится...
Я буду лакать всё так же спиртное из устья, -
Молочных рек нет... а с похмелья сражаться с мельницей,
В битве с которой пал Дон Кихот Ламанческий...
Может в этом и есть смысл жизни -
Вообразить себя форвардом в финальном кубковом матче. -
В простонародье диагноз "шизик"...
Да мне по нему, кто что скажет...
Я привык, и надеюсь, что дальше сумею
(Не корысти же ради) участвовать в краже
Своих картин из музеев.
Проку, конечно, с этого мало, но не посадят - и то спасибо
Родине...
(Вышло то как-то сипло).......................................................
Купите абстракцию... Продано.
Отбрасывая в стороны (цвет выпал, он не важен) прядь,
Как танцевала ты под прошлогодние хиты...
Я потерялся... где музыка, где ты, не разобрать...
С ума сойти... но было бы с чего сходить...
А нам то что? Оно достанет и поверишь
Во всё буквально, и в бессмертие, и в бога...
Но пить не бросишь, боюсь наоборот, что больше, но пореже
Чем прежде, да и то неплохо... Скажи, с какого бока
Мне отсекать у мрамора куски, чтоб воссоздать тебя... я обречён тобой
На этот глюк... не больно, но срывается резьба
С болтов державших крепко... и пережив запой
Надеюсь пережить теперь себя.
Ничего не случится ни завтра, ни послезавтра, -
Незнакомка стыдливо запрячет взгляд, перейдёт на другой тротуар...
Ты утешишься пивом, перечитаешь Сартра...
А на море, забыв про панаму получишь удар,
Разумеется солнечный, и, конечно, по Бунину...
Предупреждали тебя - не ходи никогда на нудистский
Со своей чувствительностью... один плюс - она украшает будни...
С каждым прожитым годом их больше, всё сильнее хрипит на диске
Про баньку по белому мальчик хороший Вова, -
Он устал так серьёзно, и любимая где-то в Париже...
Меняет его на Монмарт, такого живого...
Улыбается всяким ублюдкам. Не звонит пятый день. И не пишет.
Из окошка усталого поезда (всё здесь устало,
Но живёт, как ни странно, хотя уж давно не при деле).
Вижу то, что от бывших щедрот и осталось,
А точнее - равнины, уходящие за беспредельность.
Деревеньки покинуты людом, разрушены церкви,
Люд ушёл в города, забухал, превращается в быдло...
Он не понял, что с этой земли много проще до верха...
А ведь было когда-то оно... наверное, было.
А быть может и нет. - Всё придумал какой-то историк,
Получил чин профессора, умер довольный и сытый,
Пусть лежит на ваганьковском, мне же теперь и не стоит
Говорить про него. И вообще... мне не стоит... забыто.
Хочу написать тебя в рембрантовском стиле,
А лучше, в стиле да Винчи, идущей по небу...
С одной только целью - чтоб отпустило...
И вовсе забылось... как-будто и не было.
Приходи, когда дежурный врач спит с медсестрою,
Я открою окно, сквозь него проберёшься
В мою палату, а может в историю...
Я здесь в будущем... а всё настоящее - в прошлом.
Не пугайся соседа справа, он только косит
Под придурка, отмазывается от армии, но переигрывает...
Его выпустят скоро, - останусь один, наверное, к осени...
Где больница? До конечной пятнадцатым... Пригород.
Четырнадцать метров в секунду ветер,
Было бы море здесь рядом, его бы теперь штормило.
Карябают окна квартирки - пять сотен за месяц - под Вагнера ветви,
Ты пишешь е-майл, я не сплю, дописала; поскриптум: мой милый.
Всего-то делов, - удержаться на стуле, когда порыв ветра
Снесёт эту крышу... а, чёрт с ней, пускай уж летит... без неё как-то проще...
И маленький мальчик в дешёвых штанах из вельвета,
В блокнотик рисует стишки, с трудом разбирая свой почерк.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
