Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность




        

"ЗАБЫТЬ  ФУКО"  Ж. БОДРИЙЯРА  (1977):
СПОР  О  ВЛАСТИ  В  ПОСТМОДЕНИЗМЕ


Я заметил, что на просторах сети не встречается ни одного адекватного изложения данного произведения. Например, если довериться Энциклопедии постмодернизма, аннотации и предисловию, то можно подумать, что эта книга - отклик на "Надзирать и наказывать" Фуко, причем работа посвящена теме сексуальности. На самом же деле это отклик на "Волю к истине" Фуко, и посвящена книга феномену власти.

Эти постмодернисты

Идет битва не только между постмодерном и классикой, но и внутри самого постмодернизма, как бы ни старался Бодрийяр (1929-2007) назвать Фуко (1926-1984) "последним динозавром отходящей в прошлое классической эры". Все мы знаем, что концепция Фуко довольно нетипична. Например, Гоббс, Локк, Маркс и прочие классики остались бы в недоумении после прочтения Фуко. Конечно, многие из них бросили бы читать Фуко после первых строк "Надзирать и наказывать", где описывается жестокая казнь, а оставшиеся бы сошли с дистанции во время разбора "сексуального дискурса" викторианского режима. Но даже если бы они стерпели все это, они не приняли бы того положения, что власть - не есть инстанция.

Для них ясно одно - власть есть государство, армия, полиция. Все они охраняют порядок и, ограничивая и принуждая в чем-то общество, направляют его (или, по крайней мере, его часть) к благу.

Фуко же несет (они бы так подумали) какую-то чушь про то, что власть не сосредоточена в определенных органах, а рассеяна по всему обществу, пронизывает его насквозь, да и, к тому же, не подавляющая, а конструирующая. Гоббс, Локк, Макиавелли падают в обморок сразу. Маркс еще держится, но Фуко добивает его мыслью, то власть ни хрена не уходит корнями в производство. Все как раз наоборот. Ну, и на всякий случай, говорит то же самое про субстанцию желания, чтобы фрейдо-марксисты не появились даже близко.

Казалось бы, Фуко бунтарь из бунтарей. Напакостничал и в теории (власть везде, истины нет), так и в жизни (разгульный садо-мазо-гомосексуализм, наркота, заражение СПИДом маленьких деток после выяснения диагноза). А тут вдруг появляется какой-то тихоня-теоретик Бодрийяр, который вдруг обнажает свой не лезущий ни в какие ворота методологический аппарат и начинает шинковать как Маркса с Фрейдом, так и Фуко, причем на одной и той же доске: "классики они и есть классики, что их делить" - думал, наверное, он.

В интересующем нас тексте Мишель Фуко - лишь игровое поле для Жана Бодрийяра, где он раскладывает свои карты, а Мишель (тем более Маркс и остальные) лежит с кляпом во рту и терпит все, что с ним делают. "Ты много сделал для разоблачения наивных классиков, Мишель, ma belle, но сам еще тот классик, - говорит Бодрийяр. - Твой метод генеалогии однобок, да и вообще, ты не знаешь моей теории симулякров, о чем с тобой вообще можно говорить?!"

Напомним, что Фуко говорит о "генеративной спирали власти", т.е., говоря по простому, история идет по спирали, где на первом витке находится власть деспотическая, та самая односторонняя, второй виток - это власть дисциплинарная, та самая, охватывающая все общество, ставящая каждого человека на свое место, приписывая ему ранг, и тем самым следя за дисциплиной. Школа, завод, казармы - это непрерывное тестирование и контроль. На новом витке происходит еще одна реформа - власть становится микроклеточной, уже окончательно субстанциональной для общества. Это в исторической динамике. В общественной статике же Фуко говорит о "текучести власти, пропитывающую пористую ткань социального, ментального и телесного".



Слишком красиво

Без способности находить броские аналогии не было бы никакого Бодрийяра. А тут-то и ходить никуда не надо. Язык Фуко похож, говорит Бодрийяр, на те стратегии власти, которые он описывает. Дискурс Фуко, как и власть, которую он описывает, текуч, всепроникающ, он "заполняет, обволакивает, насыщает открываемое им пространство, мельчайшие определения проникают в мельчайшие зазоры смысла, предложения и главы закручиваются в спираль". Такой аналогии Бодрийяра стоило бы похлопать, а потом всерьез заметить ему, что язык его самого очень похож на симулякр 1  (тот же гротеск и художественность, и поп-арт) - главного героя его философии. На самом деле, я думаю, что Бодрийяр это понимал и к этому стремился: "Это подтверждает: сегодня время симулякров, и вы в них верите", - но он не решался это сказать. По крайней мере ему очень надо было чтобы его язык соответствовал предмету его философствования.

Восхваление языка Фуко продолжается: "Какая красивая теория и красивый язык! - замечает Бодрийяр про своего интеллектуального противника, - письмо Фуко совершенно". Но что скрывается за этим восхищением? "Письмо Фуко слишком красиво чтобы быть истинным". А мы помним, что симулякр всегда более красив, чем реальная вещь. А еще, что он всегда гротескный. И тут все совпадает: у Фуко власть везде, она контролирует все, любое наше действие! Фуко проводит тщательный и подробный анализ, он перечитал все книги о тюрьмах и клиниках, которые были во французских библиотеках: его теоретическая оптика очень сильна, поэтому у обыкновенного читателя не остается сомнений в существовании дисциплинарной власти. Но Бодрийяр не из их числа. Он говорит, что Фуко своими трудами гипостазирует власть. Мы так поглощены красотой теории, что верим тому, что все это существует в реальности. К тому же, Фуко удалось сделать такой тонкий и микроскопичный анализ власти только потому, что он сам относится к этой старине и испытывает ностальгию по когда-то существовавшей власти. Потому что в реальности ее уже нет.

"Когда я говорю о времени, его уже нет", - Аполлинер.

"Когда столько говорят о власти, это значит, что ее больше нигде нет", - Бодрийяр.

Власть сегодня обаятельна как обаятелен предмет ностальгии, как безусловно обаятелен симулякр. "Это универсальное обаяние власти... столь интенсивно, потому что это очарование власти мертвой, характеризуемой эффектом воскрешения всех уже виденных форм власти непристойным и пародийным образом. Фашизм, например, являлся первой непристойной и порнографической формой отчаянного "возрождения" политической власти". Бодрийяр разрешает головоломку политических философов о том, почему народ не сопротивлялся пришествию фашистской власти. Потому что фашизм бросил ему вызов, который спровоцировал страстное желание ответить на него, согласие на ответную игру. Ностальгия и обаяние порождают желание играть в симуляцию. "Ту же ностальгию и ту же симуляцию в духе ретро мы обнаруживаем, когда сегодня речь заходит о видах "микро"-фашизма и "микро"-власти", о которых говорил Фуко.



Конец власти

"А что, если все красноречие Фуко в отношении власти, возможно лишь потому, что власть мертва; дело не просто в рассеивании власти, а в том, что она полностью, пока еще непонятным для нас образом, растворилась, обратившись в свою противоположность, самоустранилась или обрела гиперреальность в симуляции"

Нет, на самом деле, то, что она растворилась, это не так важно. Важно обратить внимание на фразу "а что если". Это отличительная черта популистско-постмодернистской методологии, которую можно свести к простой формуле "n + 1". В данном примере "n" - это подразумеваемый глубокий и прекрасный анализ Фуко, "+" - это "а что если", и "1" - это некое добавление, развитие, доведение до абсурда или даже игра на противоходе, как это делает здесь Бодрийяр говоря о том, что власть мертва (а не вездесуща). Сегодня нам доступен живой классик подобной "игры в бисер" - С. Жижек. Представьте, самые знаменитые интеллектуалы пользуются такой штукой!

Ну, это штука относительно новая. Аристотель о такой не знал. В его времена, и последующие две тысячи лет, люди считали, что власть вечна, стабильна, неизменна во времени, ведь найден идеальный принцип организации, из-за разумности которого люди никогда от него не откажутся. Наступает XX век, и Фуко говорит о генеалогии власти, о ее эволюции от примитивной юридической до сверхсовременной микро-власти. XX век не проходит, но тут же появляется другая точка зрения, бодрийяровская: с властью происходят метаморфозы до тех пор, пока она не исчезает на новом витке спирали, о котором не подозревал Фуко.

Со времен Платона власть понималась не бессмысленной, имеющей целью благо и прогресс, устремленность, в общем. Бодрийяр характеризует движение власти в данном понимании как "линейное и конечное". Что меняется с приходом дискурса Фуко? Движение власти у Фуко "излучающееся и спиралевидное". Здесь уже у власти нет никакой цели, но от этого сама власть становится целью. Но Бодрийяр со своей дистанции не видит особой разницы между этими двумя пониманиями. Во всех этих пониманиях власть линейна и необратима. Даже у Фуко власть действует по принципу производства реального, приращения и расширения, экспансии. В понимании же Бодрийяра власть обратима. Если бы власть, как и производство, были бы необратимы, "если бы власть и производство действовали по модели непрерывного накопления, мы были бы уже погребены под ними. Что-то сопротивляется бесконечности власти, его одностороннему осуществлению". На самом деле запасы (власти, производства, бессознательного) поглощают сами себя. "Не видно разницы между теми, кто властвует, и теми, кто подчиняется, это различие больше не имеет смысла, не потому что роли эти взаимозаменяемы, но потому что власть обратима по своей сути". "Все стремится обмениваться, обращаться, уничтожаться в цикле (вот почему в действительности нет вытеснения и нет бессознательного, поскольку обратимость всегда уже тут как тут)".



Конец сексуального

"А что, если все красноречие, с которым Фуко говорил нам о сексуальности, объясняется лишь тем, что сама сексуальность, как и власть, близится к исчезновению?" Ну, здесь уже отработанная схема. Красноречив не только Фуко. В истории были еще несколько важных для Бодрийяра "ораторов", в первую очередь Маркс и Фрейд. Первый красиво рассказал о классах, второй - о бессознательном, ну а Фуко, мы знаем, о власти и сексуальности.

Так вот, ко всем трем применимы следующие цитаты:

1) "Когда Иисус восстал из мертвых, он стал зомби", - Graffiti-Watts, Los Angeles

2) "Мессия придет только тогда, когда больше не будет нужен. Он придет только на следующий день после пришествия. Он не придет в день Страшного Суда, он придет на следующий день", - Кафка.

Появление учений о классах, бессознательном, власти и сексуальности - это словно появление мессии, который пришел только на следующий день. Власть (дискурс о власти), которая приходит с Фуко - ненастоящая. По сути, написанная. И точно - симулякр. Как зомби по отношению к живому человеку. Бодрийяр замечает в связи с этим: "Возможно, что порнография и существует только для того, чтобы воскресить это утраченное референциальное, чтобы - от противного - доказать своим гротескным гиперреализмом, что где-то все-таки существует подлинный секс". Маркс, Фрейд и Фуко опоздали со своими открытиями, никакой классовой борьбы, бессознательного, сексуальности и власти больше нет. Они своим подробным анализом создают иллюзию, что все это еще есть. А на самом деле то, что мы можем об этом всем говорить, красиво говорить, значит, что все это уже отошло в прошлое.

Отошли в прошлое и идеи исследования Фуко "Воля к истине", хотя многие мысли оттуда заслужили внимания Бодрийяра. Здесь Фуко задается вопросом: существовало ли подавление секса в истории?

Традиционно считалось, что секс всячески притеснялся буржуазным государством ради стремления и производительному труду: нечего растрачивать время в удовольствиях, надо производить товары для своего капиталиста! Для Фуко это слишком простое объяснение, да и, к тому же, неработающее. Ведь подавление испытывали не пролетарии, а, в первую очередь, привилегированный класс. Поэтому главная мысль Фуко вот в чем: "Подавления секса никогда не существовало, а напротив, существовало предписание о нем говорить, высказываться, существовало принуждение к признанию, к выражению, к производству секса. Подавление - это только западня, только алиби, которое скрывает то, что всей культуре предписан сексуальный императив". Подавление, в своем крайнем понимании, это никогда не подавление секса во имя чего бы то ни было, но подавление посредством секса.

Бодрийяр развивает эту мысль со своей позиции: перед системой аффекта, так же, как и перед трудовой моделью, встает один и тот же ультиматум производства. Секс, как и товар, в современном обществе начинает производиться. А производить - значит насильственно материализовать, делать очевидным и недвусмысленным то, что относится к другому порядку, к порядку тайны и соблазна 2 .

Нынешний императив производства уничтожает всякий соблазн: "все должно производиться, прочитываться, становиться реальным, видимым, отмечаться знаком эффективности производства, все должно быть передано в отношениях сил в системах понятий или количествах энергии, все должно быть сказано, аккумулировано, все подлежит описи и учету".

Сексуальность как таковая была изобретена совсем не давно. Она сама по себе есть насильственная материализация чувственности. Западная культура все хочет превратить в инстанции и инструменты, в то время как в других культурах сексуальность - это длительная процедура дара и ответного дара. Чувственность существует в сфере соблазна, а не производства.

Для Фуко производство - это стратегия власти. Поэтому "ничто не действует по принципу репрессии, все действует по принципу производства - ничто не действует по модели подавления, все действует по модели освобождения". И власть, и сексуальность подавляют "позитивно". Власть вместо того чтобы подавлять секс, овладевает дискурсами о нем, и таким образом находит новую более эффективную стратегию управления, основанную не на запрете, а на совете и научной рекомендации. А это основа современной позитивной репрессивности науки о сексе.

Вообще, в понимании Бодрийяра сексуальность не могла быть не подавленной. Ведь чтобы что-то освободить, надо чтобы это что-то изначально было подавлено. К тому же власть от чего-то отталкивается, она что-то исключает, разделяет, отрицает, чтобы у нее появилась возможность приступить к "производству реального".

Таким образом, три наших понимания выражают принципиально разные проблемы. Сторонники гипотезы подавления (идеологи сексуальной революции), считая это подавление реальностью, видели выход в освобождении человеческого либидо. Фуко, являясь клиницистом цивилизации, выписывает лекарство: современной науке о сексе, выгодной властям, необходимо противопоставить древнее "искусство эротики", направленной на наслаждении. Бодрийяр не использовал термины медицины, он мыслил в терминах теории катастроф, а поэтому не видел выхода из ползущего апокалипсиса. Он более современный автор в том отношении, что обращается к механизму глобализации, который в современности начал работать вразнос, и сексуальная революция этому во многом поспособствовала. Отказ от ограничений и запретов привел к тому, что все стало сексуальным, и от этого секс как бы растворился и исчез. Исчезло либидо, теперь оно не питает культуру. Сексуальность попала в миксер к политике, экономике, эстетике. Так смешалось все со всем, и образовались трансполитика, трансэкономика, трансэстетика, транссексуальность. Если кибернетическая революция поставила вопрос "человек я или клон", то после сексуальной революции люди стали определяться: мужчина я или женщина? Теперь не пол определяет тебя, а ты определяешь пол. Это уже не сексуальность, это что-то другое. Современный человек теперь предпочитает размножаться клонированием. Поэтому современный человек - это мутант, человек-протез. Как Майкл Джексон: ни белый, ни черный, ни мужчина, ни женщина.



Итоги

Бодрийяр в течение всего текста ходит вокруг трех пониманий власти:

1) Классическое понимание. В соответствии с ним власть есть нечто одностороннее, центральное, притесняющее. Власть можно иметь или не иметь, брать ее или терять, воплощать или оспаривать. Но, замечает Бодрийяр, если бы власть строилась на одностороннем подчинении, то давно уже была бы повсеместно низвергнута. Она рухнула бы под давлением антагонистических сил.

2) "Функциональное" понимание Фуко. Власть есть нечто распределяющее, векторное; она действует через реле и трансмиссии. Она никогда не притесняет, она строит и производит. Она не над социальным организмом, а внутри него. Она - его кости. "Власть повсюду, не потому, что она все охватывает, но потому, что она отовсюду исходит". Однако Бодрийяр видит в подходе Фуко многое от классики. Например, она у Фуко все еще "экспансия, чистое намагничивание", она все еще необратима и политична. Бодрийяр считает, что если бы власть пронизывала все социальное поле, она давно бы уже не встречала никакого сопротивления.

3) Неполитическое понимание Бодрийяра. Власть - это нечто, подлежащее обмену. Власть - это цикл совращения. Она обратима, поэтому не подразумевает антагонистических позиций (угнетатель/угнетаемый, эксплуататор/эксплуатируемый), которые все еще сохраняются у Фуко.

Власть должна обмениваться согласно циклу совращения. В противном случае она исчезает. Все то, что линейно (например, история) имеет конец, только у вызова нет конца, поскольку он бесконечно обратим. Только великие политики знали, что власти не существует, что она - пустота, она обратима в смерть. Те же, кто "стремится найти истину, субстанцию, репрезентацию (в воле народа и т.д.)" немедленно теряют свое могущество.



* * *

На подобную жесткую критику Фуко в свое время откликнулся следующим образом. Когда его спросили, читал ли он "Забыть Фуко" Бодрийяра, он ответил, что читал, но забыл, кто такой Бодрийяр.



    ПРИМЕЧАНИЯ

     1  Симулякр - "копия", не имеющая оригинала в реальности. Образ деятеля шоу-бизнеса или политического деятеля; недобросовестное отображение СМИ какого-нибудь события (например, войны) - это все симулякры.

     2  Помним, что производство и соблазн у Бодрийяра противопоставлены друг другу.




© Дэн Гросс, 2011-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2011-2024.

– Жан Бодрийяр –






НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Андрей Бычков. Я же здесь [Все это было как-то неправильно и ужасно. И так никогда не было раньше. А теперь было. Как вдруг проступает утро и с этим ничего нельзя поделать. Потому...] Ольга Суханова. Софьина башня [Софьина башня мелькнула и тут же скрылась из вида, и она подумала, что народная примета работает: башня исполнила её желание, загаданное искренне, и не...] Изяслав Винтерман. Стихи из книги "Счастливый конец реки" [Сутки через трое коротких суток / переходим в пар и почти не помним: / сколько чувств, невысказанных по сути, – / сколько слов – от светлых до самых...] Надежда Жандр. Театр бессонниц [На том стоим, тем дышим, тем играем, / что в просторечье музыкой зовётся, / чьи струны – седина, смычок пугливый / лобзает душу, но ломает пальцы...] Никита Пирогов. Песни солнца [Расти, расти, любовь / Расти, расти, мир / Расти, расти, вырастай большой / Пусть уходит боль твоя, мать-земля...] Ольга Андреева. Свято место [Господи, благослови нас здесь благочестиво трудиться, чтобы между нами была любовь, вера, терпение, сострадание друг к другу, единодушие и единомыслие...] Игорь Муханов. Тениада [Существует лирическая философия, отличная от обычной философии тем, что песней, а не предупреждающим выстрелом из ружья заставляет замолчать всё отжившее...] Елена Севрюгина. Когда приходит речь [Поэзия Алексея Прохорова видится мне как процесс развивающийся, становящийся, ещё не до конца сформированный в плане формы и стиля. И едва ли это можно...] Елена Генерозова. Литургия в стихах - от игрушечного к метафизике [Авторский вечер филолога, академического преподавателя и поэта Елены Ванеян в рамках арт-проекта "Бегемот Внутри" 18 января 2024 года в московской библиотеке...] Наталия Кравченко. Жизни простая пьеса... [У жизни новая глава. / Простим погрешности. / Ко мне слетаются слова / на крошки нежности...] Лана Юрина. С изнанки сна [Подхватит ветер на излёте дня, / готовый унести в чужие страны. / Но если ты поможешь, я останусь – / держи меня...]
Словесность