Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


Наши проекты

Мемориал-2000

   
П
О
И
С
К

Словесность


День. Душа. Диоксин

книга рассказов


Вместо предисловия
Игра на понижение дня
День, душа, диоксин
Предупреждая движение душ
Некое тщание горизонтальной цивилизации
Тело спящей богини
Чающие движения воды
Без названия
Старая добрая ненависть
Два письма
Птичка и монстр


Вместо предисловия

В последнее время, исчисляемое в несколько лет, я чувствую странное успокоение души, приписываемое мной влиянию диоксина. Мне кажется, что я решил задачу, мучавшую меня с рождения, когда я лежал за хлопчатобумажной занавеской детского сада на полочке для полугодовалых младенцев. Я припоминаю весенний день уфимского апреля, утренний чай, его явная горечь, как вопросы о происхождении, полный автобус, влекущийся по улице, уже забитой людьми с бидонами в непривычных очередях за водой. Оказалось, что тайное переполнило само себя , и стало явным. Питьевая вода из водопровода преобразилась и ее новый желто-бурый оттенок, который прежде казался приблудным, внезапно предстал в своих правах - он оказался фенолом. Фенол - иностранно-химическое слово, обозначающее, как все иностранное, нечто несуществующее или несущественное, оказался и вправду не тем, за кого себя выдавал.

Он был всего лишь спутником, слугой, который, неправильно поняв своего господина, вырывается вперед и тем портит все дело.

Выяснилось, что с начала шестидесятых годов химические заводы вокруг Уфы вырабатывали не столько нужные народному хозяйству препараты, сколько диоксин, необычайный яд, свойства которого непостижимы, как все, связанное с ним.

Мне вспоминается история, рассказанная мне поэтессой Л., о некоем уфимском инженере, который жил со своей одиннадцатилетней дочерью, пока не был разоблачен бдительным районным гинекологом. Инженер получил четыре года, дальнейшая его судьба неизвестна, а я -то думал, что великие дела в Уфе невозможны.

осень 1992 года

Оглавление


Игра на понижение дня

Стало холодно. Автобус завернул на Ибраево и остановился. Пассажиры полезли в него, совали мелочь шоферу, рассаживались. Пошла гористая местность, дикие камни смотрели на дорогу, почему- то не сваливаясь вниз.

Открылся поворот и мост над рекой, и памятник поэту Сергею Чекмареву. На перекате стояла телега, в ней лежал человек, свесив руку за борт. Это казалось инсценировкой гибели поэта, когда бы не тени на берегу. Зрителей при смерти не было.

Дорога шла ровно, слегка покачиваясь. Вообще чего-то неожиданного ждать не приходилось. Эти места за двадцать лет отсутствия не изменились. Память напрягает свои ходы, пытаясь по аналогии выстроить будущее, но его нет, она ошибается, это не Ибраево. Серегулово. Извилистые улицы, камни, дома, местные жители, скрывающиеся в домах, бледный свет рассеянного неба. Стадо коров, вступающее в село. Беззвучные собаки, проходящие сбоку. Голубые копья кукурузы в полях за селом. Горы, покрытые мхом и лишайником, слизистой оболочкой падает на них свет.

Лучше бы поехать к жене, в Салават. Но это не сразу. Вызволить ее труднее, чем жить. Поговорим с отцом, он знает. Его четыре жены проклинают его по всем концам этой земли. Он оставил их так внезапно, что они ничего не поняли и продолжают думать о нем.

Автобус причалил к афише клуба. Не здесь. Младенческая память такова, что реагирует не на детали. Путешествию еще не конец. Еще пару минут до подлинной остановки. Кажется, почта или магазинчик. Надо спросить по-русски, тогда они не почувствуют, что я свой, не станут тянуться к свежей крови, выспрашивать, к кому и зачем. Они не имеют на меня права, но если я не буду защищен, всякое может случиться.

Детали, детали. Вот эта улица, вот этот дом. Вот отец, он бежит с топором в руке, баньку строил, выбросил, обнимает. Что сказать ему? Что он не изменился? А это правда, он уже не меняется.

Здравствуй, сестра,. Как ты здесь? Да, конечно, разве можно противиться здесь?

Отец готовит ужин, дело к вечеру, но еще светло, можно сходить на Сурень, подняться на гору над селом.

Речка перегорожена, узкая струя течет из большого озерка, по краям лежат плоские камни, вода как лед, как темный свинец лилового цвета, какого и не бывает на свете.

Далеко курятся дымы, тонкие струи чертят вензеля, в погасающем небе ни огонька, ни вздоха. Скука.

Отец говорит. Свет лампы падает ему на лицо и видны глаза - живые. Живые. Он больше никуда отсюда не уедет. Он поможет мне. Мрачная тьма за окном давит стекла тяжелой водой, они выгибаются как иллюминатор. Там небо, тонкий луч света, единственная радость пробуждения.

Пора в Исянгулово. Отец заводит "запорожец", включает стеклоочистители. Сестренка, привет. Не скучай. Просто времени мало. Пора уезжать.

Дорога в гору. Все идет тяжело. Мимо скользят по натертым дорогам тени, как по малым орбитам электроны. Где-то погуще, где-то пожиже. Они есть.

Так превращается жизнь , когда она уходит. Это остается от тех, кто умер. Бесплотные тени в бесплотных местах. Все случилось как случилось, и они навеки рабы. За нами остается ад.

Остановка. Был дождь и дорогу размыло. Прошел поток, летели камни, щепки, водоворот, пена. Вода далеко внизу, еле слышны ее вздохи. Но они слышнее по дороге, а камни , вот они, камни, так и лежат и смотрят в небо в ожидании нового дождя.

Спасибо. Я ухожу. Отец едет прочь, назад. Я приеду к нему в следующем году с женой и дочкой. Мы будем жить как люди. Мы люди. Я человек. Я жив. Я здесь. Но здесь идет игра на понижение дня.

В моих висках клокочет соленая вода. Это кровь. Я слышу ее шум и говорю свои фразы, которые медленно застывают в холодном воздухе за моею спиной.

14.10.91

Оглавление


День, душа, диоксин

-Ну, что, мужики, - сказал Роберт Биглов, поставив чашку чая на стол и забыв о ней совершенно. - Вы же литераторы, вот и напишите рассказ, ну, скажем, такой - молодой парень лет двадцати, крутой такой башкир, в прикиде, все путем, идет на танцы. Ну там выпивка, бабу трахнул, подрался с чужой компанией, менты навалились, побежал. Прыгнул под мост, смотрит - пещера какая-то сыроватая, но ничего. Ну, пьяный же, полез, шел - шел, провалился в яму какую-то, что ли, забылся. Уснул. Вот чего-то ветерком подуло, припекать начало, блевать тянет. Ну, проснулся, смотрит - а перед ним мужик стоит

- на голове лисья шапка, кафтан на теле, то, се, в руках камча, за поясом сабля. Оказалось, попал в десятый век, а там жизнь удалая, степи, горы, на коня и вперед, за славой, за баранами - лошадьми. Битвы там постоянно, чуть ли не военным вождем стал. Ну, понравилось ему и говорит он- что это мы прозябаем, всех надо забрать сюда. Вылез назад из пещеры, а она закрылась. Нет ее больше. А запал-то остался. Вот он и начал дружину сколачивать, весело жить. Вот что надо написать.-

Роберт посмотрел на Хусаинова и Ахмадиева, студентов литературного института.

-Ну,- сказал Хусаинов. Ахмадиев промолчал.

***

В купе было тесновато, но поместились. Четвертый, мужчина средних лет, сразу ушел к друзьям в соседний вагон и пришел только ночевать. Остались Биглов и некая женщина с дочерью Леной. Дочка была шустрый подросток лет тринадцати, мать оказалась башкиркой из Ишимбайского района, живет в Долгопрудном под Москвой, муж - русский, инженер, зовут ее же Нафиса, по-русски - Фиса. И ей в Москве не нравилось.

-Ну, не люблю я Москву, - тетя Фиса женщина лет пятидесяти, строгая внешне и внутренне, до боли знакомый тип. - В ней люди живут как волки, родня ли, друг ли - не признают, только деньги подавай. У мужа друг был, все он с ним возился - Коля то, Коля се. Когда Коля в Африку уезжал на пять лет, квартиру его сдавал, каждую неделю ездил проверять. А сейчас заболел и хоть бы Коля этот приехал навестить. Ни разу!

Тетя Фиса с горечью посмотрела на Биглова. Биглов молчал.

-Не то у нас, в Башкирии. К кому ни приедешь, к кому ни зайдешь, всяк угостит, чаем напоит. Если не зайдешь в гости - обидятся. Родня. Все мы друг друга знаем. Двадцать лет живу в Долгопрудном, а не привыкло сердце, домой тянет. А может, слышали, в прошлом году в "Труде" писали про маньяков - таксистов. Они в аэропорту Уфы подбирали пассажиров, а потом убивали их. У нас Галиму-апай и дочь ее Мадину убили. Наши ездили опознавать. Они из Ташкента прилетели, обе видные, в шубах, с кольцами, ждать до утра не хотели. Два месяца возле лесополосы пролежали. Наткнулся на них какой-то охотник. Галиму-апай еще можно было узнать, а вот Мадину сильно волки погрызли. Многих они там поубивали, в общем.

Биглов молчал. В животе урчало, а ресторан был закрыт. Поезд медленно передвигался в мрачном пространстве ночи, болтаясь, как колчан стрел за спиной всадника.

***

Мать сидела в потемках на кухне, сложив большие опавшие руки на коленях и все бормотала свою обвинительную речь. Она сморгнула , когда зажегся свет и посмотрела на Биглова. "Приехал, - равнодушно сказала она. - Приехал." Пластинка соскользнула на миг, и Роберт спросил: "Ну, как?" "Как-как, - заводясь, ответила мать. -Ты такой же, как твой отец. Второй Биглов." Что-то щелкнуло в воздухе, полоска обоев плавно соскользнула на пол, уже заваленный подобными кусками, мать вздрогнула и забормотала.

-Я, Биглова Рашида Исхаковна, обвиняю моего мужа ,Биглова Ахмета Багаутдиновича, 1940 года рождения, нигде не работающего, в том, что он с 1990 года сожительствует с нашей дочерью Светланой ,1980 года рождения, сам пьет и ее заставляет пить воду, зараженную диоксином. Прошу наказать его по всей строгости советского закона, в чем и подписываюсь гражданка Биглова Рашида.

Ложка в руках Биглова стала гнуться. Он вздрогнул и положил ее на стол. Отец не любил этих обвинений и сейчас из угловой комнаты шел мощный импульс умиротворения. Мать вздрогнула и затихла. Уснула.

Биглов допил чай, макая в него сухари.

***

Роберт откинул одеяло. Получасовой сон прервался. Стена комнаты вибрировала. В это время отце обращался к душам древних башкир. Его речь заползала в самое нутро , как день проникает во все углы хотя бы и отраженным светом.

- Души древних башкир, поселившиеся в нас, - говорил отец. - Возлюбите же покой и сознание его. Ваши враги мертвы и только святость помогла им умереть. Обратитесь же к святости, зовите огненный костер поездов Улу-Теляка, зовите диоксин, пейте его, избывайте злобу и ненависть, зовите Бога и Он придет, и вы придете к нему.

Речь оборвалась, и стал слышен шелест листвы на Коммунистической и жалобный вой одинокой машины, для которой закрыты все пути в рай.

***

Под утро отец купал Светку.

Она уже не могла ходить и только слабо двигала пальчиками худеньких рук. Биглов видел в слабом тумане ванной ее бледное личико с закрытыми глазами и слышал шепот из-за спины отца, закрывавшего то и дело щель в двери.

-Папочка, они сказали мне, что нас заберут на небо. Они прилетят за нами. Мы будем лежать в своих комнатах, а они заберут наши души на небо. И еще они показали мне рай. Там так хорошо, там такой ясный свет как днем.

Биглов ушел на кухню, взял воды из бачка, стал умываться. За окном начинало светать и было невозможно предугадать, что получится из этого серого света с мутной зеленой прослойкой деревьев, которые пока не умеют ходить.

10.07.92

Оглавление


Предупреждая движение душ

Обстоятельства моей жизни не позволяют мне сколько-нибудь подробно остановиться на творчестве безусловно выдающегося поэта нашего времени Василия Суртанова. Его имя прочно вошло в обиход читающей публики, но, как добросовестному автору предисловия, мне необходимо сказать о жизненном пути поэта.

Родом из глухого мордовского села Балты где-то совсем рядом с лагерями политических узников страны Советов, очертаний которой не отыскать уже и на самых древних картах, он рано начал писать стихи. Его мать, Антонина Петровна, беженка из голодного Санкт-Петербурга, чудом уцелевшая в Казанской резне 1996 года, бережно сохранила каракули двухлетнего сына, которого она родила во время пешего переход в редкой чаще зимнего леса в 1998 году.

Грозное время новой эпохи предполагало жить не сообразуясь ни с чем. Сегодняшним читателям ,возможно, покажется странным, что поэта не волновали ни мать, с которой его разлучили в шесть лет, чтобы поместить в интернат российской молодежи, ни друзья, появившиеся там, ни семья, ни государственная служба по всей России от Тихого до Атлантического океанов. Не поняв этого обстоятельства, невозможно по достоинству оценить творчество поэта, удостоенного в 2043 году Нобелевской премии по литературе. Дело в том, что нравственные усилия эпохи позволили огромному народу российскому переломить ход истории и стать тем, чем он должен был стать, о чем думали величайшие мыслители наши. И этот духовный подвиг позволил каждому россиянину направить все свои силы к тому, чья сила непреложна и великолепна.

Смерть поэта в 2059 году только углубила понимание того, сколь много можно добиться на славном пути, избранном российским народом. Сопровождаемая чудесами и знамениями, она стала венцом сей жизни, так ярко представленной в его стихах. И, предупреждая движение душ, можно заверить читателя в повторимости этого пути.

26.01.2091

Оглавление


Некое тщание горизонтальной цивилизации

Основная трудность понимания того, как жили люди в предыдущую эпоху, состоит в огромных переменах, которые произошли так быстро, что ум человека скорее признает, что они, эти изменения, были всегда, чем усомнится в их незыблемости и вечности. Семья, приезжавшая в разоренный город, обустраивалась в какой-либо квартире, делала ремонт, закупала мебель и года через два-три уезжала, а потрясенные хозяева с опаской входили в дом, придерживая карманы, полные хрустящих зеленых бумаг, потом привыкали, начинали ездить туда, куда они и помыслить не могли поехать, вот как на Альфу Центавра, или благословенную звезду Сириус. Все внезапно переменилось, и можно было передвигаться долгие тысячи километров, не встречая ничего, что царапало глаз или резало ухо. Но уже не было и повода передвигаться. Чудеса современного познания приблизили то, что всегда находилось снаружи и истребили внутренний мир, истребив внешний. Геометрические корпуса и разводы графики, сотрясавшие душу человека, постепенно сменились ненавязчивой текстурой, как если вы смотрите на экран и ничего не замечаете, но скосите глаза и вы увидите - он дергается. Теллурические силы земли, с непонятной точностью вовлеченные в практический оборот человеческого существования, создали новую, потрясающую воображение структуру жизни. Создалась горизонтальная цивилизация. Человечество сжалось и предстало перед лицом высших сил как видимый мозг планеты и в его тонких структурах воссияла мысль о новом пути к непознаваемым глубинам вселенной.

27.10.92

Оглавление


Тело спящей богини

1

Когда проснешься ранним утром от тишины, которая была во сне, посмотришь на тусклый свет ранней зимы, на мелких животных, копошащихся возле постели и норовящих лизнуть руку, повернешься набок, пригреешься и опять потянет в сон, который обрывки воспоминаний или причудливая смесь их. Животные повизгивают, телефон позвякивает на ухабах, в ванной пошла долгожданная горячая вода, а сон, окутавший тело, наводит бледную тень на окружающее, бормочет как-то вяло, с каким-то подтекстом, разгадать который есть ли смысл - не знаю.

2

В 1982 году я окончил школу и приехал в Уфу. На семейном совете, который состоял из меня и моей мамы, мы решили, что стоит поступить в сельскохозяйственный институт - хорошая специальность, в армию не берут, а что нет склонности - так умный человек везде пригодится. Я вошел в это здание внутренне дрожа и не избавился от этой дрожи, пока не покинул его навсегда. Но перед этим прошло пять лет.

3

Человек, который понимает себя, слишком одинок, чтобы быть другом кому угодно. Ему открылась пустынная гладь собственной души и он смотрит, как в ее глубине рождаются чудные образы, превосходящие по силе то, что его окружает. Он не помнит, он не от мира сего, но это не лучший способ жить, когда есть некто, призывающий к подлинной жизни, которую нельзя победить.

4

Дело было в ноябре, прямо как сейчас, только в Уфе. Я спустился на вахту общежития по Айской,92 к ящику для писем и вытащил письмецо. Странное, не из тех, что я изредка получал. Из редакции газеты "Ленинец".

Писала мне Гузель Агишева, зав. отделом пропаганды, просила зайти. Я зашел. Выяснилась простая вещь- я послал стихи, в которых упоминался "бог". Надо было выяснить , кто я - верующий или просто так. Кажется, еще не умер Брежнев. Мы поговорили. Выяснилось, что в церковь я не хожу, Библию не держал в руках, в "бога" так уж сильно не верю. Было скучно. "Ну, заходите, - сказала Гузель. - Вот у нас есть литобъединение, бывает оно по средам. Паспорт с собою возьмите, - сухо добавила она, и мы расстались. Не навсегда.

5

Небольшой прямоугольный зал, на стене - образцы продукции издательства Башкирского обкома партии, кожаные кресла - скромное богатство приближенных. В зале сидят люди. Длинный стол параллельно рядам. За ним двое - мужчина с крупным лицом, в очках, волосы гладко зачесаны, сивые. Это руководитель литобъединения Рамиль Гарафович Хакимов, поэт и публицист. Рядом с ним сидит мужчина помоложе, лет тридцати пяти/ как я это знаю сейчас/.Кудрявый, с проседью. Усы черные, ухоженные. Зовут Гальперин Иосиф Давидович. Странное имя на мой вкус. Как потом выяснилось, еврей. Первый живой еврей в моей жизни.

Рамиль Гарафович Хакимов здоровается со всеми и буднично говорит:" Вот к нам пришли новички, давайте попросим их выступить." Новичков было три или четыре человека.

6

В Зианчуринском районе , откуда я ,собственно, родом, есть единственная равнинная река Ик. Только в ней перекаты сменяются глубоким руслом с омутами, камышами, водорослями на дне. Присмотревшись, можно увидеть/ с высокого берега/ как ходят в глубине темные продолговатые рыбы и как блестит их чешуя при смене курса. А если быть терпеливым, то в глухом месте у самой поверхности можно увидеть, как плавают рыбки, не боясь браконьеров, нефтяников и председателей навоза. Беззаботное действо рыб, общество лучших из лучших, тех, кто ценит солнечный свет и прохладу воды.

7

В темной воде Уфы есть немало омутов, куда погружаются оскорбленные души живых. Там они сбиваются в стайки по три-четыре человека и тоскуют вместе, пока за ними не придет та, что избавляет от мучений. И единственным светлым пятном для них остается место, где они вроде бы были счастливы.

8

В Уфе нет общества. В Уфе некуда пойти, чтобы встретить умных, порядочных людей, пусть и незнакомых друг с другом. Литобъединение было слабым его заменителем - не омут, но и не близко к поверхности. Каждую среду с перерывом на лето мы собирались и обсуждали стихи и прозу, время, в котором мы жили, и пространство, в котором томились. Но без политики, без чистки не обходится нигде, кроме как в обществе. Вот и здесь - если лито, то в нем оставались только преданные литературе и более-менее профессионально пишущие. Только они поддерживались и направлялись. А что было делать тем, кто просто приходил пообщаться? Этим людям давали понять, что они не нужны, пока они этого не понимали сами.

9

Рамиль Гарафович Хакимов, в отличие от профессиональных литераторов от гб, поддерживал сильных, талантливых и молодых писателей и поэтов. Он их собрал и сплотил, он прошел сквозь ряды членов союза писателей Башкирской АССР и выпустил шесть книг своих подопечных. Но отношения " учитель - ученик" для воспитанных в духе избранности не имеют первостепенного значения, а общий интерес к литературе, общие кумиры, стиль письма - слишком слабое основание для дружбы на всю жизнь. Николай Грахов и Станислав Шалухин, Сергей Воробьев и Айрат Еникеев , Светлана Хвостенко и Иосиф Гальперин разошлись друг с другом и с человеком, который их поддержал. Они решили жить одни там, где в одиночку не выживает никто. Их держали вместе слишком слабые силы.

10

Человек оставляет свои следы в бумагах государственных учреждений, в газетах и книгах. В первых - не задумываясь, в третьих - не в силах что-либо изменить, и только в газетах он волен. Мы смотрим на руины и думаем, как люди здесь жили? Почитайте газеты и вы узнаете, как. Оставить в них свой след- это значит участвовать сегодня. А участвовать сегодня было трудно. Поэтому новое поколение литобъединенцев выбрало улицу Ленина - там можно было разложить листочки со стихами и болтать с прохожими, повергая их жизнь в изумление. Полтинник - гигантская цена в то время за лист бумаги, и многие ее получили и многие только тогда почувствовали, что значат стихи в этой жизни, попавшей в сети глубокого сна.

11

Жизнь человека движется толчками. Ты просыпаешься утром, а все изменилось - изменился ты сам. Ты можешь жить далеко, но праздники вы должны встречать вместе. Именно в праздники происходит чудесное слияние всех сторон жизни - вот вы пришли, вот расселись так, как велит ваш опыт, и место в обществе, и оставили это как есть, и обратили свои взоры друг на друга и подняли бокалы, в которых водка или пиво, а не коньяк или благородное вино, но так только кажется

- вода жизни там, где хочет.

12

Мы распечатали газеты, мы открыли узкогорлый сосуд и, хотя нас мало, мы есть. Я пишу эти гордые слова в одиночестве ноября, в окне которого тусклый свет ранней зимы. Сегодня богиня спит, но она просыпалась и проснется снова, и если я не называю имен, то это потому, что этого не требуется, достаточно жить, потому что нет другой страны, где мы призваны жить.

28.11.92

Оглавление


Чающие движения воды

1

Если понимать жизнь как некую пустыню, то в ней не обойтись без провожатого, того, кто дает силы и показывает дорогу. Долгая жизнь Азата Мортазина, еще не дошедшая до логического предела, яркое тому подтверждение.

2

Родившийся в декабре 1938 года в глухой деревеньке близ Зилаира - странного села в южной части Башкирии, Азат Мортазин с детства постиг всю горечь унижения, выпадающего на долю ребенка, который растет без отца. До сих пор неизвестно, кто его отец, сам Азат в доверительных беседах, ставших известными автору, глухо намекал на некоего добра-молодца, партийного инструктора, приехавшего в их колхоз выкорчевывать троцкистов-бухаринцев.

Вполне возможно, что Азат только фантазировал, как он делал это и позднее. В любом случае надо отметить, что Азат Мортазин чувствовал себя чужим в родной деревне, а его мать вскоре после его рождения перебралась на жительство в районный центр Зилаир.

Зилаир - село старообрядческое , населяют его угрюмые, неприветливые люди. Знакомый этнограф сообщал автору, как местная жительница разбила кружку, из которой дала напиться респонденту, а сам пишущий эти строки вспоминает мрачную гостиницу, в которой не водились даже тараканы, а по ночам одолевали мрачные сны. Казалось, ни одна капля положительной энергии не вырывается здесь наружу, и немудрено, что Азат Мортазин знавшими его в детстве характеризуется только отрицательно. Никогда не выезжавший на природу?/ не к кому/, замкнутый стенами села, где улицы не имеют наименований, а считаются на нью-йоркский манер - первая, вторая и так до седьмой, помещенный в пространство, где когда-то был убит поэт Шайхзада Бабич, похожий на девушку поэт революции, Азат Мортазин гонял кошек, бил собак, собирал голубиные яйца, и все это в гордом одиночестве человека, отвергнутого обществом. Русские староверы и их дети, разумеется, подозрительно относились к " инородцу", хотя по-русски Азат говорил превосходно. Кстати сказать, записанный как башкир, всю жизнь Азат Мортазин страдал от упреков, что в действительности он татарин. Но мы несколько отвлеклись от нашей темы, от темы проводника, скажем так. В сильном поле отрицательной энергии для Азата нашлась малая отдушина - его мать. Комсомолка, активистка, не вспоминая здесь третьего эпитета, скажем, что работала она простым бухгалтером, была скромна, приветлива, а все свои силы посвящала воспитанию сына. Она рано выучила его читать, водила в кино на все сеансы, и маленький Азат чувствовал, как предполагает автор, некое превосходство над теми, кто не был приобщен. Вот так он и жил до семнадцати лет, ведомый своею матерью по странной дороге обособления и мечты.

3

Азат Мортазин не служил в Советской Армии. Это одна из его личных тайн, проникать в которые не самое увлекательное дело. 1956 год и ХХ съезд Азат встретил в Уфе студентом БГУ. Он поступил на историческое отделение и, по свидетельству сокурсников, ничем особенным не выделялся. Он был хрупким впечатлительным юношей, еще совсем мальчиком - так говорит о нем человек, имени которого мы поклялись не разглашать. Тем более странной оказалась перемена, произошедшая с ним впоследствии. Мы уже говорили о том, как Азат владел русским языком. Скажем теперь и о других языках. Башкирский - замечательно, немецкий - превосходно, английский - на четыре, учитывая, что только сатана владеет им на твердую пятерку. Азата Мортазина стали замечать на инфаке - давно у них ,если не сказать никогда, не было такого одаренного студента. К этому же времени относится знакомство Азата Габдрахмановича с неким К., полковником госбезопасности Башкирского управления МГБ. Вполне возможно, что он не был полковником, не был гебешиником, но известно, что это был сильный человек, взявший Мортазина под свое покровительство.

В этом очерке, я бы даже сказал, физиологическом очерке, мне не хотелось бы называть имен хотя бы потому, что все живы, кроме мертвых, однако и относительно последних у меня есть сильные и обоснованные подозрения.

Итак, жизнь нашего героя влилась в новое русло - он жил в центре Уфы, на улице Ленина в одном доме с некими деятелями литературы, искусства и гб. Этот зеленый дом рядом с библиотекой имени Крупской, ныне чудесным образом изменившей фамилию на Валиди, весь облепленный мемориальными досками, в то время являл центр действия тонких психических сил, возможных в то время и в том месте.

Вот так и шли годы студенческие Азата Габдрахмановича - он стал своим среди писателей, балерин и не будем повторять кого, да и сам стал пописывать достаточно слабые, на наш взгляд, стихи на башкирском, что очень важно, языке.

Духовная жизнь тех лет не выливалась на страницы газет и журналов, она протекала скрытно, как какой-нибудь ручеек, текущий в карстовых пещерах к тайному озеру Шульган-таш. На поверхности были ордена и премии, рецензии какие-нибудь и сами новые книги, провалявшиеся лет семь в недрах Башкнигоиздата, была грызня за места, за гонорары, за публикации, а внутри текла странная, но все-таки жизнь. Еще не пришло время сказать обо всем, но кое-что, конечно же, сказать можно. Еще ждут своего исследователя тайные процессы 37 года над старыми писателями, которые можно смело назвать отцеубийством, повальное пьянство и разврат семидесятых годов и только периода шестидесятых не будем касаться, слишком мрачные это тайны, слишком много сильных людей в них задействовано, слишком многое еще не отболело в сердцах у людей. Вот так.

3

Подчиняясь законам жанра, хотелось бы простыми словами описать поездку нашего героя в компании коллег-писателей в славный город нефтяников и юных бандитов Салават. Года были семидесятые, рассказчик - один из компании, а чтобы не выделять никого, мы расскажем так, как нам запомнилось и почудилось.

Ранним утром у двери Союза Писателей Башкирии встретились двое -некто В. и Азат Мортазин. К этому времени наш герой уже был членом этой славной вышеупомянутой организации, выпустил книгу стихов и шесть книг публицистики, в основном о деятельности энкеведистов во время войны. Была там, к примеру, такая история о том, как молодой человек вернулся с фронта покалеченным в родную деревню Сарыкамыш Иглинского района и стал рассказывать, что немцы-то бьют только жидов и комиссаров, каковых в Башкирии было, возможно, не так много. Бдительные чекисты взяло малого и заставили признаться, что он завербован. О том, что с ним было потом, был ли он завербован на самом деле, история умалчивает, но я надеюсь, что вам не слишком скучно читать обо всем этом, но детали кое-какие вещь вообще говоря необходимая, если не сказать основная.

Так что встретились два человека у двери в союз писателей и стали курить и обмениваться новостями. Новостей особых не было, поэтому было скучновато. Потом пришел Ахтям-бабай, он же вахтер, открыл дверь и все вошли в присутственное место. И в присутственном месте разговор продолжался, вращаясь вокруг несущественных деталей, пересказывать кои было бы излишне в любом случае.

Коснулись писатели , впрочем, одного нашумевшего в ту пору дела: две девушки- двадцати и двадцати двух лет- убили свою мать, Министра чего-то там. Министр была знойная женщина, мужиков любила до безумия, меняла их как перчатки, но никого не забывала, а нечто записывала в свой дневник, как оказалось.

Вахтер Ахтям-бабай потом доложил по начальству, что оба писателя скорбели, но умеренно, как полагается при кончине Министра, а не пылкой возлюбленной.

Оглавление


Без названия

В пустыне, которую представляла собой глухая деревня, в которой я жил, я заметил странное свечение предметов, некоторых людей и некоторых мест. Тогда я начал вести дневник, куда тщательно записывал все случаи, и все предметы, и всех людей, которые имели это свечение. Мне было от силы двенадцать лет, и я бродил везде, пользуясь правом юного, никому не могущего причинить зло существа. Но это не всегда помогало.

Люди, в тайны которых я неожиданно для них проникал ,оборачивались ко мне темной своей стороной, и обиды, причиненные мне, были так велики, что мне пришлось излить их на бумагу. По странности, это был мой дневник, который пух на глазах и требовал все новых и новых страниц. Все годы, проведенные в школе, я посвятил этим странным людям, предметам и местам, их свечению. Каждый мой вопрос учителям был связан с этим. Я пытался применить любое знание к этому свечению, чтобы понять, откуда оно происходит. Все было безуспешным, из-за моего любопытства и одержимости некой идеей мои отношения с окружающими меня людьми испортились окончательно, так что мне пришлось учиться в институте заочно, работая в неком складе сторожем. Я обратился к истории. Я прочел горы книг, пытаясь понять, что за странное свечение в пустыне, что оно значит. Мне казалось, что это важно не только для меня, но люди просто не хотят взглянуть в лицо истине. Разгадка пришла неожиданно. В некой книге я прочел о существовавшем некогда пути, по которому тысячелетия проходили караваны, ведомые людьми в странных одеяниях. На Запад оно везли материю, которая уничтожала кровососущих паразитов человека, а на Юг рабов. Каждый человек в странном одеянии имел с собой книгу, куда записывал все, что с ним происходило. Наложив этот путь на карту современного мира, я увидел, что он проходил через местность, где находится деревня, в которой я родился. Я оглядываю темную полость склада, вижу матово поблескивающую броню и понимаю, что я понял, Когда вы заводите дневник, вы открываете счет своих дней, как бы рукотворную карму. Откройте любую страницу - ее боль свежа и готова к мести, как будто ее нанесли только сейчас. Этот долг висит уже тысячу лет и готов обрушиться, как снег на голову, только откройте страницу.

Скажите мне - вы простили первую обиду? Скажите мне - вы простили разрушение храма? Я смотрю в эти черные буквы и боюсь, что нет.

13.2.93

Оглавление


Старая добрая ненависть

Четыре или пять месяцев прошлого года я прожил в доме у человека, имени которого мне не хочется называть. Вовсе не потому, что случилось нечто ужасное или наоборот, ничего не произошло. В жизни действует иной, отличный от гамбургского, счет и каждый, кто лезет в разъятое чрево машины, может изменить деталь и все пойдет по другому, можно и самому стать деталью. Да всякое может случиться, пока вы спите с открытыми глазами / и ртом / и нервно дышите в лицо очередного наваждения.

В этот дом приходили люди, усаживались поудобнее, и видите как мне трудно говорить- во сне всегда все нечетко, нельзя понять, что, где и как - принимались выбалтывать самые свои сокровенные желания, действия, ну, я не знаю, движения. Когда одна из гостий лежала в туалете со спущенными трусами, прижимаясь голым бедром к стене, выложенной кафелем, и , бесстыдно выставив задницу , спала, то она считала, что может себе это позволить, может, и никто ей слова не скажет, собачнице нашей милой, жокеечке в черных шнурованных ботинках опасного вида и веса.

И некий кондитер, друг всех литераторов, любящих округлые мужские чресла, тоже чувствует себя как дома и представляясь как греческий князь Папхадзе, не смущается явной своей игрой, как и прочие, имя им легион. Вчера я видел знаменательный сон - мне снились евреи, они стояли длинной очередью, голова которой упиралась в некие замкнутые ворота, а хвост - если только это хвост - пропадал на какой-то вершине. Они стояли молча, сосредоточенно, и только некие рьяные старухи кричали, требуя, чтобы их впустили. Вот вам метафора, а если она не совсем ясна, то в соннике от 1893 года сказано, что увидеть во сне еврея для христианина значит обман.

Есть единственный смысл говорить прямо, но прямоговорение связано с величайшей для литератора опасностью - его поймут. Когда вы лежите в темноте на текинских коврах и гладите тяжелую, не первой молодости попку хозяйки, то все однозначно, чтобы вы не говорили и о чем бы не думали.

Давайте вернемся назад, давайте вспомним, как все начиналось, как собирались эти люди по признаку общего возбуждения, " Боже ж мой! - говорил про себя кто-нибудь, или все, - Как велика Россия! Как много в ней талантов! И как проклята ее власть, бессознательно или сознательно умертвляющая своих собственных детей." Не власти, конечно, а России.

Так вот все они идут через дом, попивая чаек, болтая с хозяйкой, читая стихи, пробалтывая прозу - все идут и не видно конца этим пидорам, этим поэтам, этим мазилкам, этим актрисам, этим художникам, этим уродам, этим буддистам, анашистам, козлам вонючим. Что остается от них? - стопочки желтеющей бумаги, конверты, вернее, открытки. Звонят иногда - из Лос-Анджелеса, из Парижа. По радио "Свобода" приветы предают. Из Чебоксар присылают малолеток с жесткой хваткой профессионалов по обустройству в жизни. Из Одессы криком кричат. Из Таджикистана сваливаются на голову с руками по локоть в крови - неясно чьей. Из Туркмении присылают большой рахат - лукум. Да мало ли.

Вот они все, вот они где, вот чем они занимаются, Господи прости. Но что их тянуло сюда, чего они, как ошалелые, бежали сюда, чего они хотели и что получили? С хозяйкой-то все ясно - она стоит и смотрит, глубоки ее очи, все выпьет этот взгляд, ничего не упустит - ни деталички, ни морщинки, ни плавного вздутия вен. Я страна, я своих провожаю питомцев. Что за страна и куда провожаешь , мамаша?

Москва стоит за окном, как бездарный сон. Держит в руках шпагу и шар и смотрит на них, как медиум - защищая себя и провидя будущее. Она стоит во широком поле и воет свою бесконечную мантру, гудит и гудит, гудит и гудит. И ее сыновья отзываются дрожью в сердце и ступором в спинном мозге. Голова гудит, как дырявое ведро, и ни мысли, ни думы, а только сияние, только сияние, только сияние, расходящееся во все стороны от страшного места на страшной земле.

19.4.93

Оглавление


Два письма

1. Тяжелая ненависть к мужчине

Милый друг, здравствуй. Скажи мне два слова. Только не думай, что я не поверю тебе. Охотно поверю. Возьму с собой. Ты же знаешь, что я живу здесь, где так хорошо и уютно, где дают по утрам ветчину, нарезая паровозными колесами. Масло кубиками грамм под шестьдесят. Я такая плохая, а мне еще ветчину дают, думаю я иногда.

Люстры здесь, милый, такие необычные - если смотреть в потолок. Дверь ежедневно гладкая, можно подумать, она никогда не треснет, не облупится краска, жизнь не кончится, этот кошмар.

Единственное, что плохо - это мужчины. Помнишь, мы стояли на лестнице пятиэтажного дома, где я жила у бабки какой-то, и ты говорил, что я тебе нравлюсь, что ты долго искал меня. Какое-то все это странное было дело, мне было приятно , было легко и что-то теплое шло по ногам, а ты скривился весь, что-то пробормотал и убежал так быстро, что я ничего не успела понять. Глупый мне достался ухажер, подумала я. Глупость, она ведь не порок, а только свойство. Вот приучила бы я тебя делать все как надо, и все у нас было бы хорошо. Только я не успевала взять тебя в руки, ты ускользал, как рыба. Зачем ты такой, глупый?

Если дернуть за веревку справа - зажжется свет. Верхний. Свет у стенки горит всегда - мужчины это любят. Это кошмар какой-то. Это полное отсутствие методичности. Разве можно налететь, а потом лежать сорок минут, уставясь в одну точку? Просто кошмар.

Время, как давно это было. Я начала забывать слова. Вчера долго думала, что значит "шайзе". Это что-то из прошлого, но что?

Ты знаешь, теперь у меня никогда не закрывается дверь. Постоянно кто-то приходит. Иногда я разговариваю с ними. Только слова у них какие-то тяжелые, ползучие, как червяки. Доползают до тебя, потрогают, только потом их понимаешь.

А с тобой мы говорили часами, ты-то помнишь? А вот о чем - я даже не знаю. Странно все это.

Встретила вчера Лорку Блютнер. Сказала, что едет, что, может, увидит. Вот с чего я и пишу, с ней хочу передать. Хотя зачем? Ты же не сделал ничего из того, что обещал. Не умирать же с голоду, милый. Вот так.

А вообще говоря, все мужчины-паразиты. Ты заметил, как они размножаются?..

3.12.92

2. Нежная, нежная дружба солдата

Дорогая, я хочу сказать тебе о своем беспокойстве. Представь себе, что ты видишь во сне себя и ты исчезаешь так медленно, что кажется, что все можно задержать. Я не знаю, знакома ли тебе мысль, которая говорит, что все разрушается, а дойдя до крайней степени разрушения, чудесным образом преображается в нечто угодное Богу?

Но я не об этом. Ты помнишь, как я уезжал на долгий срок, на месяц, со мною были мои друзья и те, кого я считал друзьями. Мы ехали в степь, где из нас хотели сделать солдат. Я надел на себя униформу цвета земли, когда она покрыта травой, она казалась мне воплощением порядка, размеренности, гармонии. А все мои друзья, мы все пели песни, тяжело топоча по щебенке степной дороги и глядя на закатное небо. И тогда я понял, как чужды мы друг другу, что стоит убрать эту песню, и эту форму, и этот закат, и лагерь невдалеке, где остались наши друзья, с которыми пили и ели, с которыми жили душа в душу, но которые обернулись звериным лицом солдат. Я солдат - говорил себе любой и делал, что велено. И вот стоило убрать все это и оставались голые души, чужие друг другу, незнакомые. Бог мой! Я знаю, что ты солдат и не требую от тебя любви.

Дорогая моя, я прошу у тебя любви, потому что любовь отворяет мне сердце. Потому что любовь оставляет меня в живых. Потому что я одинок, как трава пред лицом огня. И потому, что я боюсь потерять тебя - ты видишь меня, пока я медленно таю - я, существо, полное любви к тебе.

На свете есть нечто, превышающее душу человека. Помни об этом и смотри на меня, пока бессмысленная толпа предается нежной дружбе солдата.

4.10.93

Оглавление


Птичка и монстр

Когда перед вами человек, не всегда понятно, кто он - птичка или монстр. Не всегда удается дождаться, пока он умрет, чтобы выяснить это.

Вот несколько замечаний, помогающих тем ,кто не очень хорошо разбирается в людях. Кстати , это первый признак птички.

Во-вторых , у птички всегда светлая голова и грязные ноги. Это оттого, что летает она, где хорошо , а вот ходит где попало.

Если человек не изменился с момента последней встречи , то это птичка. Хотя это может быть и монстр , проходящий стадию птички. У птички очень мало сил. У монстра их много. Поэтому птичка щебечет и смеется, а монстр занят своими делами. Кстати это первый признак монстра. Если птичка пытается притвориться монстром, то это монстр. У птички обычно две головы и один хвост. У монстра - головы нет вообще, а вот спинных мозгов два. Птичку любят женщины, если они сами птички. Монстра женщины любят через раз по выбору. Монстры размножаются делением. Птички вылупляются из монстров. Когда монстры начинают думать, то становятся птичками. Иногда монстры по полчаса в день бывают монстрами. Иногда нет. Птички издалека очень красивы.

Монстры вблизи просто отвратительны. Птички терпимо относятся к монстрам. Монстры и не подозревают, что такое возможно. Наконец никто не может сказать, о себе кто он такой, если он уже определил, что он птичка. Или монстр.

24.02.94г.

Фарит

Фарит - это птичка. Он меня всегда поправляет и говорит: " Я не птичка, я монстр". Недавно мы с ним разговаривали об экономике, и он сказал: "Если бы ты взял деньги за постой с моего друга Альберта, я бы дал тебе в морду".

Фарит большой

Это другой Фарит. Он тихий скромный монстр. У него мания величия. Он думает, что он татарин.

Ира Федорец

Ира всегда эмоционально занята. Без нее все ходили бы морально опущенными. Ира - настоящий монстр.

Лариса

Лариса - птичка. Она так прыгает, прыгает, а потом - раз - и напьется. Тогда она монстр.

Махмуд

Его знают все Лужники. И, не дай Бог, узнает весь мир. Он служит в войсках стратегического назначения. Но пока его знают все Лужники, миру нечего бояться.

Айрат

Мой брат Айрат - монстр. Настоящий, без подмесу. Вот только полетать любит.

Юнусов

Юнусов - вечный монстр. Полетает, полетает, и снова монстр. Вот недавно опять полетал. Теперь монстр.

Рома Шарипов

Рома Шарипов - птичка. Очень глазастая, надо сказать. Все видит. Ни о чем не говорит. Настоящий монстр.

Себастьян и Юля

Себастьян - копия птичка. Его жена Юля - копия монстр. До сих пор не могу понять, правда ли это.

Ира

Моя жена Ира - монстр, но думает, что она птичка. А монстр, думает она, это я. А я, само собой, и не думаю.

Соловьев

Вообще-то Соловьевых два - с одним я играл в шахматы в Речкуново, а другому дал ваучеры по просьбе его. У первого я выигрывал, а второй мне ваучеры так и не отдал. Скорее всего, он птичка. А первый, наверное, монстр.

Троицкий

Слава Троицкий - птичка всем на удивление. Даже зовут его Троцким. Сейчас он усиленно питается гербалайфом. Посмотрим, что из этого выйдет.

Трошин

Трошин - суровый парень. Птичка, скорее всего.

Инга

Инга всегда весела и приветлива. Но она такой монстр, что не совсем ясно - кто же она такая.

Гальперин

Гальперин - монстр. Одна фамилия чего стоит - Гальперин.

Толик

Когда он приезжает - я зову его по свойски - Анатолий Владимирович. А как уедет - с огромным уважением - Толик.

Фаик

Фаик знает три языка. Но этого мало, чтобы быть монстром.

Зухра

Зухра - маленькая птичка. Мне кажется, она будет большой птицей, сестренка, все-таки.

Оглавление




© Айдар Хусаинов, 1998-2024.
© Сетевая Словесность, 1998-2024.





НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Андрей Бычков. Я же здесь [Все это было как-то неправильно и ужасно. И так никогда не было раньше. А теперь было. Как вдруг проступает утро и с этим ничего нельзя поделать. Потому...] Ольга Суханова. Софьина башня [Софьина башня мелькнула и тут же скрылась из вида, и она подумала, что народная примета работает: башня исполнила её желание, загаданное искренне, и не...] Изяслав Винтерман. Стихи из книги "Счастливый конец реки" [Сутки через трое коротких суток / переходим в пар и почти не помним: / сколько чувств, невысказанных по сути, – / сколько слов – от светлых до самых...] Надежда Жандр. Театр бессонниц [На том стоим, тем дышим, тем играем, / что в просторечье музыкой зовётся, / чьи струны – седина, смычок пугливый / лобзает душу, но ломает пальцы...] Никита Пирогов. Песни солнца [Расти, расти, любовь / Расти, расти, мир / Расти, расти, вырастай большой / Пусть уходит боль твоя, мать-земля...] Ольга Андреева. Свято место [Господи, благослови нас здесь благочестиво трудиться, чтобы между нами была любовь, вера, терпение, сострадание друг к другу, единодушие и единомыслие...] Игорь Муханов. Тениада [Существует лирическая философия, отличная от обычной философии тем, что песней, а не предупреждающим выстрелом из ружья заставляет замолчать всё отжившее...] Елена Севрюгина. Когда приходит речь [Поэзия Алексея Прохорова видится мне как процесс развивающийся, становящийся, ещё не до конца сформированный в плане формы и стиля. И едва ли это можно...] Елена Генерозова. Литургия в стихах - от игрушечного к метафизике [Авторский вечер филолога, академического преподавателя и поэта Елены Ванеян в рамках арт-проекта "Бегемот Внутри" 18 января 2024 года в московской библиотеке...] Наталия Кравченко. Жизни простая пьеса... [У жизни новая глава. / Простим погрешности. / Ко мне слетаются слова / на крошки нежности...] Лана Юрина. С изнанки сна [Подхватит ветер на излёте дня, / готовый унести в чужие страны. / Но если ты поможешь, я останусь – / держи меня...]
Словесность