Сидеть на диване вдвоем было хорошо. Диван длинный, двухметровый, и нетвердый. Скрипит, конечно, на мельчайшие движения тел отзываясь, поскольку старый, так и они, мягко говоря, немолодые. У него волосы желтого уже цвета - седина такая, глубоко старческая, а у нее вообще не поймешь - то ли пробор на голове, то ли лысина. И подсохли они оба совсем по-стариковски, со всех сторон в объеме сильно уменьшившись. Она иногда в зеркало на себя при свете посмотрит, в то зеркало, что к стене прислоненное стоит, и говорит:
- Что-то мы из года в год худеем. Несмотря на питание.
А он ей отвечает:
- Мы не худеем, мы к мумиям самопроизвольно стремимся и приближаемся. Заживо, то есть вовремя.
Но сейчас им обоим хорошо. На диване. Потому что болезни не дают о себе знать, и давление находится в пределах установленной участковым врачом нормы. Видимо, в атмосфере все спокойно, и никаких столкновений воздушных масс над городом не происходит.
И они сидят на диване. Старик - ближе к окну, а старуха наоборот - ближе к двери. Дел у них никаких нет. Свобода. Тишина и уют. Горячего поели, тарелки вымыли и все. Можно заслуженно отдыхать. И они, естественно, отдыхают. На диване.
- Эту вазу мы из Крыма привезли, - сказала старуха, - в шестьдесят четвертом.
- Какую? - сказал старик, хотя ваз у них в доме не много, а одна.
- Какую! - сказала старуха. - Вон ту, хрустальную.
Старик посмотрел на сервант. Туда, где последние тридцать пять лет эта ваза стоит. Нашел ее глазами. Из-под вазы вышитым цветочком вниз свисала салфетка.
- А салфетку кто вышивал? - спросил старик. - Баба Даша?
Старуха тут же обиделась и сказала:
- Какая баба Даша? Я вышивала. Ты что не помнишь? Гладью.
- Не помню.
На этом разговор остановился и угас. И теперь они не только сидели на диване, а сидели и одновременно молчали. И старик вспоминал, что диван этот ему вне общей очереди продали в мебельном магазине "Новоселец". Поскольку он имел удостоверение участника войны. Воевал он в войну, нынешний старик. В артиллерии на конной тяге. А диванов при социализме на всех, ясное дело, не хватало, поэтому заслуженным людям их продавали в отдельной очереди льготно. И старик записался в эту очередь, и ему вскорости прислали на дом открытку - мол, придите и получите немедленно, а не то ваше право на диван будет ликвидировано. Это в году восемьдесят шестом было. Или в восемьдесят пятом.
"Теперь я на этом диване, видно, и помру, - подумал старик и провел рукой по обивке. - Потому что не на чем мне больше помереть. Не на кресле же кровати". И еще подумал, что про вазу она помнит и вспоминает, а про диван почему-то нет. Хотя диван гораздо более важная в жизни вещь, чем ваза. Даже хрустальная.
- Точно такую вазу по телевизору показывали, - снова заговорила старуха. - Вместе с Брежневым в Кремле. Она рядом с ним на столе всегда стояла.
- С Брежневым пепельницу показывали, а не вазу, - сказал старик, возражая. - В Георгиевском зале.
Старуха возражения старика обдумала. Параллельно вспоминая одну запомнившуюся ей программу "Время". А вспомнив, сказала:
- Пепельницу - само собой показывали. Пепельницу мы в Антраците купили, Ворошиловоградской области. В универмаге на втором этаже. Сто восемьдесят рублей она стоила в тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году.
- Да, - сказал старик. - Тяжелая пепельница, массивная. Еле я ее довез.
У соседей сверху, топоча по полу, пробежала кошка. Из одного конца квартиры в другой. Потом пробежала в обратном направлении, но тоже из конца в конец.
Старики подняли глаза и посмотрели в потолок. Кошка у соседей была молодая и резвилась так помногу раз на дню.
- Ишь, - сказал старик, - играет животная. Вся люстра дрожит и шевелится.
У стариков кошки не было. Потому что старуха страдала аллергией на шерсть домашних животных. Так ей в поликлинике определили. Это когда она еще работала, перед выходом на пенсию по старости лет. Если б не аллергия, у них, конечно, была бы кошка. А так не было.
- Люстру бы надо протереть, - сказала старуха. - Или помыть. Лучше - помыть.
Про люстру и про то, что ее надо помыть, старуха думает давно. Но как до нее добраться, она не знает. И старик не знает. Сил до нее добираться у обоих у них нет. Раньше она могла на табуретку влезть. А теперь не может. И старик не может. И люстра лет пять уже как не мыта. И не будет мыта теперь никогда. А вообще, она красивая была, эта люстра. И светила хорошо, ярко. На всю комнату светила и дальше. И с улицы их квартира всегда видна была. Благодаря освещению. В вечерние, понятно, часы.
- А где ты люстру эту покупала? - спросил старик.
Старуха опустила глаза, посмотрела на старика. Опять подняла их - к люстре. И долго на нее смотрела.
- В "Светлячке"? - спросила она то ли у себя, то ли у старика.
Старик задумался тяжело и длинно.
- Да нет, - сказал он. - В "Светлячке" мы торшер покупали с баром. И тройник с удлинителем. А чтоб люстру - я такого на своей памяти не помню.
- Ты много чего не помнишь, - сказала старуха.
- А ты мало? - сказал старик.
Старуха решила пока промолчать, думая, что не в люстре счастье. А промолчав, она сказала:
- Так где ж я ее покупала? Или ее покупала не я?
"Где-где", - подумал старик про себя, а вслух сказал:
- Не я! А кто, я? Да я ее не то что не покупал, я ее... Я ее даже не привешивал. К потолку.
После этих слов старик подумал тщательнее, чем думал обычно, и спросил:
- А кто привешивал? Если не я?
Старуха опять посмотрела на люстру. И опять сверху пробежала кошка. Но, видно, в стороне. Потому что люстра не шевельнулась.
- Может, Коля, когда приезжал?
Старики стали считать в уме и прикидывать. И выходило, что нет, не Коля. Коля, он приезжал, внука показать. Афанасия. Ему тогда три года исполнилось. Тут, кстати, и исполнилось. И день рождения тут справляли. А люстры тогда еще в доме не было. Абажур был. Послевоенный розовый. Красивый абажур, с бахромой. Поэтому они его и не хотели менять до последнего. И он свисал на витых шнурах после отъезда Коли с Афанасием еще долго. Пока не прогорел изнутри насквозь. Не надо было в него стосвечовую лампу вставлять, он бы и сейчас висел себе. Старик говорил, что не надо, предупреждал. Но что теперь об этом вспоминать? Какая польза?
- Наташа! - заорала под домом Ирка с пятого этажа, и на пятом этаже открылось окно.
- Что?
- Ты зачем окно открываешь? В форточку выглянуть не можешь? - Ирка проорала, чтоб дочь спустилась и взяла у нее сумку с овощами. А сама, наверно, села на скамейку у подъезда. С кем-нибудь поговорить о ценах.
- Да, - сказал старик. - Нехорошо у нас как-то с люстрой получается. - Он качнулся вперед и поднял себя с дивана. - Нехорошо.
Старуха тоже хотела встать с дивана, но потом передумала и, наоборот, на него легла, вытянувшись во весь рост.
- Что нехорошо? - сказала она лежа. - Что?
А старик посмотрел на нее лежачую сверху и сказал:
Елена Мудрова (1967-2024). Люди остаются на местах[Было ли это – дерево ветка к ветке, / Утро, в саду звенящее – птица к птице? / Тело уставшее... Ставшее слишком редким / Желание хоть куда-нибудь...]Эмилия Песочина. Под сиреневым фонарём[Какая всё же ломкая штука наша жизнь! А мы всё равно живём и даже бываем счастливы... Может, ангелы-хранители отправляют на землю облака, и они превращаются...]Алексей Смирнов. Два рассказа.[Все еще серьезнее! Второго пришествия не хотите? А оно непременно произойдет! И тогда уже не я, не кто-нибудь, а известно, кто спросит вас – лично Господь...]Любовь Берёзкина. Командировка на Землю[Игорь Муханов - поэт, прозаик, собиратель волжского, бурятского и алтайского фольклора.]Александра Сандомирская. По осеннему легкому льду[Дует ветер, колеблется пламя свечи, / и дрожит, на пределе, света слабая нить. / Чуть еще – и порвется. Так много причин, / чтобы не говорить.]Людмила и Александр Белаш. Поговорим о ней.[Дрянь дело, настоящее cold case, – молвил сержант, поправив форменную шляпу. – Труп сбежал, хуже не выдумаешь. Смерть без покойника – как свадьба без...]Аркадий Паранский. Кубинский ром[...Когда городские дома закончились, мы переехали по навесному мосту сильно обмелевшую реку и выехали на трассу, ведущую к месту моего назначения – маленькому...]Никита Николаенко. Дорога вдоль поля[Сколько таких грунтовых дорог на Руси! Хоть вдоль поля, хоть поперек. Полно! Выбирай любую и шагай по ней в свое удовольствие...]Яков Каунатор. Сегодня вновь растрачено души... (Ольга Берггольц)[О жизни, времени и поэзии Ольги Берггольц.]Дмитрий Аникин. Иона[Не пойду я к людям, чего скажу им? / Тот же всё бред – жвачка греха и кары, / да не та эпоха, давно забыли, / кто тут Всевышний...]
