Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность




Очень  короткие  рассказы

* Все люди - братья
* Независимо от пола
* Никто не виноват
* Zингер
* Васины добрые и иные дела



Все люди - братья

Больше всего на свете и в жизни любили Лера с Татой негра Хуанга и грибы собирать. Белые. Любили - и собирали.

Насчёт Хуанга им никто ничего не возражал, так как Хуанг был их личным внутренним делом, в смысле, личной жизнью, на которую каждый сознательный гражданин нашей родины имеет конституционное право. А насчёт грибов все им говорили, буквально в один голос: "Не собирайте, - говорили, - грибов, подохнете мучительной смертью в реанимации не приходя в сознание". А они, как дуры, собирали.

Им уже и по радио, и по телевизору талдычили, мол в грибах содержится много полезных питательных веществ, а также и ядов, смертельных для жизни. Потому что экологическая обстановка у нас создалась близкая к катастрофическим последствиям. А они радио не слушали, телевизор не смотрели. И наоборот. И ходили в лес по грибы. Всем смертям назло. И родственникам своим и друзьям - тоже назло. Они ещё всеми правдами и неправдами этими своими грибами накормить родственников, включая друзей, пытались и иногда норовили. Замаскировав грибы под жареную картошку с луком. Но родственники и друзья их кулинарное коварство распознавали безошибочно - по характерному запаху, недвусмысленному виду и по изменению в блюде цвета лакмусовой бумажки на синий.

В конце концов бдительные родственники надоели Тате и Лере - и бдительностью, и вообще. Поэтому они угостили гостеприимно грибами негра Хуанга - будущего молодого специалиста своей молодой страны. Который был их любовником по средам и пятницам и студентом их вуза под названием академия.

Да... Так он студентом и остался. И молодым остался. А молодым специалистом как на грех не стал. По не зависящим от него причинам. И его молодая страна его лишилась. Хотя очень на него рассчитывала.

И главное - Тата с Лерой те же самые грибы вместе с Хуангом наперегонки ели. И по сей день едят, заготовив их на зиму в банках и вязанках видимо-невидимо. И ничего с ними не происходит, кроме пользы и приятной сытости.

Только изредка, раз приблизительно в месяц, Тата задумывается и спрашивает у Леры:

- А с какой это стати, - спрашивает, - он побелел весь до мозга костей после наших белых грибов? Может, они ему были вредны или противопоказаны? Ввиду противоположного цвета кожи и расовой принадлежности.

А Лера Тате отвечает:

- Из-за свойств организма он побелел. А не из-за принадлежности и цвета.

- А нам что, - Тата говорит, - свойства его организма несвойственны?

- Выходит, что так, - говорит Лера.

Хотя в справедливости своих слов она сомневается. Поскольку все люди - родные братья. В том числе, наверно, и негры.




Независимо от пола

Жили-были на свете бабы. Некоторые их ещё женщинами называют ошибочно. А рядом с бабами, ну, в смысле, рядом с ошибочными этими женщинами, жили вразброс поэты, мужья и любовники. И ещё несколько нормальных мужчин жили с ними рядом. Но эти - на некотором расстоянии или, может быть, удалении. И до них было, конечно, рукой подать, но не дотянуться хоть разорвись. Нет, это, конечно, преувеличение и в высшей степени гипербола. Дотянуться было можно, но с трудом. А труда же у нас никто не любит - ни мужчины, ни женщины. Поэтому до них никто и не дотягивался, и они жили сами по себе, автономно. Как все нормальные люди живут, независимо от пола.

И бабам на свете жилось трудно и беспросветно. Из-за мужей, любовников и поэтов. Потому что куда ни плюнь - если попадёшь в мужчину - так он обязательно или муж твой, или любовник, или - прости Господи - поэт. Который тоже в мужья и в любовники проникнуть норовит. Сволочь. Одни страдания принося всем в радиусе километра три, а то и более. Плюс безденежье беспросветное и безнадежное, плюс алкоголизм хронический, плюс сопли и неврастения.

Поэтому собрались бабы-женщины на женсовет и постановили мужей и любовников коренным образом извести путём отлучения от супружеских и им подобных обязанностей. Начав, само собой разумеется, с поэтов, а любовниками - кончив. А нормальных - тех нескольких - покуда постановили поберечь, оставив их для развода и последующего продолжения рода человеческого.

Ну, и к чему это привело? А к тому, к чему и должно было привести и не привести просто-напросто никак не могло. Мужья и любовники - бывшие женские - сами размножаться стали пробовать, своими силами и средствами, и долг свой супружеский исполнять стали без баб-с.

Правда, пока у них не всё получается. Имеется в виду не процесс - с процессом как-то, применив смекалку, совладали, - а результат. И дети, чтоб им было пусто, не рождаются у мужей и любовников даже в законном браке с соблюдением обряда венчания. Наверно, у них в организме что-то не так, у мужей и любовников. Может, дефект какой от природы заложен - ну, там, недостаёт чего-либо в организме, а может, всего достаёт, но не работает оно функционально, атрофировалось за ненадобностью, пока заодно с женщинами мужья и любовники мирно сосуществовали.

Нормальных же мужчин, тех, нескольких, на всех баб ну никак не хватает, и за ними в очередь стоят годами по предварительной записи, и достояться не все успевают. Абсолютное большинство не успевает, если честно. Потому что смерть их раньше приходит, чем эта очередь беспрецедентная.

А учёные бьются-бьются - понять не могут, почему население падает и уменьшается, демографически стремясь к нулю.

Потому и уменьшается.




Никто не виноват

Мы живём в подвале пятиэтажного дома на улице Софьи Ковалевской. Не потому, что нам больше негде жить, а потому, что в подвале нам хорошо: уютно, темно и сыро. Хотя жить нам, и вправду, негде. Если по-настоящему к этому вопросу подходить и отвечать на него по-настоящему. Но одно другому не мешает и не помогает. В подвале, среди труб, кабелей и других коммуникаций, мы очень хорошо себя чувствуем. Свободно и на своём месте под солнцем. В подвале у нас есть печка электрическая самодельная. И мы на ней варим еду, питьё и всевозможные наркотические смеси высокой степени очистки. Там же, в подвале, мы всё это и употребляем в пищу. И от этого нам хорошо. А разговоры, что мы можем дом нашей печкой после нашего употребления сжечь дотла, так это неправильные и несправедливые разговоры. Вон, в предыдущем доме на улице Обоянской мы тоже жили в подвале, и там у нас тоже была электрическая печка страшной силы, ну, то есть мощности. И пожар произошёл у нас - что да, то да, факт есть факт и опровержения тут излишни и вредны. Но факт пожара совсем и абсолютно не означает, что дом сгорел до этого самого тла. Первый этаж да, выгорел весь. То есть не весь, а в трёх подъездах из пяти. А все другие этажи огонь практически не затронул и не повредил. На всех других этажах серьёзных жертв и разрушений нет и не было. Так что ничего особо страшного не произошло, можно сказать. Трём пожарным машинам там вообще делать было нечего. Одна бы вполне могла с поставленной задачей справиться, с честью и с успехом. И справилась бы. Если бы три машины не приехали. Сразу. Со всех концов города. Видно, жильцы поочерёдно их вызывали, и они все приехали. Приехали, пожар потушили быстро и высокопрофессионально. Говорят:

- А кто платить за услуги будет? За воду, израсходованную в количестве двух с половиной автобочек, и горюче-смазочные материалы - расход по прайс-листу за девятнадцать тонно-километров, включая НДС.

А платить некому. Потому что никто не виноват в том, что печка у нас в подвале перевернулась. Ногой её один наш гость зацепил, она и перевернулась. Но он же - гость. Мы и не заметили его досадной оплошности. Как культурные и воспитанные в детстве люди - по всем законам гостеприимства.

А пожарные уехали не солоно, как говорится, хлебавши. Без денег, без воды и практически без бензина, который постоянно растёт в цене, в смысле, становится всё дороже. И за это их по головке не погладят. И медали "За отвагу на пожаре" не дадут. Жалко пожарных. Не виноваты они в том, что они пожарные. А что делать? А делать - нечего.




Zингер

Пришла к нам, значит, соседка Зина. Но это не имеет значения - то, что Зина она. Зина - это имя чисто в данном случае случайное и произвольное, и практически нарицательное. Пришла и говорит:

- Нет, ну вы мне скажите, фамилия Зингер по немецким законам на какую букву начинается? На "s" или на "z"?

- А что такое? - мы говорим.

А Зина говорит:

- У вас обязан быть словарь. Как минимум, русско-немецкий. Вы же, - говорит, - бля, интеллигенты.

- Словаря у нас нет, - мы Зине отвечаем. - Зачем нам словарь, да ещё русско-немецкий? В условиях независимой от обеих этих лингвоимперий Украины. Но у нас есть другой словарь. Энциклопедический, что ещё лучше.

Зина, конечно, стала нам объяснять, что "Зингер" - это машинка швейная старинная и ничего общего у неё ни с чем-либо-это-значит-педическим нет. А мы ей, в свою очередь, объяснили, что речь не просто о педическом, а об энцикло-педическом словаре. И это совсем не одно и то же самое в принципе.

И посмотрели, на какую букву, значит, этот "Зингер", и выяснили, что на "s". А совсем не на "z". Там, в этом энциклопедическом словаре - несмотря на то что он малый и советский - возле фамилии, по-русски написанной, в скобочках та же самая фамилия давалась на языке оригинала, то бишь первоисточника.

И вот тогда Зина сказала, причитая и вскрикивая:

- А-а, - сказала она. - Вот, значит, какой мой родной внук аферист и гад ползучий. Единственную свою оставшуюся бабушку обуть хотел и обобрать до последней нитки. Последнего Зингера отнять, последней, значит, ценности в доме лишить навеки.

Мы, конечно, ничего-стоим-понять-не-можем. А что оказалось? Оказалось - внук сказал, что купит у Зины её машинку "Зингер" 1899 года выпуска на металлолом за двести американских долларов - если, конечно, она по-настоящему фирменная, а не польско-подольская подделка. И узнать это, сказал, можно простым проверенным способом: на машинке, которая настоящая, слово "Зингер" пишется с буквы "Z", а на той, которая польско-подольская - с буквы "S".

Ну, надо же, какие внуки пошли нехорошие у старшего поколения пенсионеров и ветеранов комтруда. И кто их таких воспитал? Какая семья и школа?

Да, если так дальше пойдёт - то плохи наши дела. И даже не плохи, а херовы. С исторической, конечно, точки зрения и в историческом же контексте. А так, дела у нас ничего, жить можно.




Васины добрые и иные дела

Надоело как-то Васе делать гадости, и он, как обычно, начал делать добрые дела. Прямо сразу. Без какого-либо плавного переходного периода. Вчера, значит, пакостил направо и налево, вдоль и поперёк напропалую, а сегодня всем норовит сделать что-нибудь. В смысле, хорошее, доброе и запоминающееся на всю жизнь до гроба. И вот он делает, делает - а у него ничего путного не выходит и не предвидится. То есть никто не хочет и не жаждет от него добрые его дела принимать как должное с распростёртыми объятиями и слезами счастья на глазах. Все почему-то гадостей каких-нибудь ждут искренне. И от этого ведут себя с настороженным восторгом и предвзятостью.

Конечно, Вася на людей обижался. Мол, что за ерунда в решете и что за недоверие неоправданное? И где презумпция того, что человек звучит гордо и рождён для добра, любви и всех благ?

И так обижался Вася на людей, обижался, совал им свои добрые дела в нос, совал, потом разочаровался в добре и его целебных свойствах и снова начал гадости делать самозабвенно.

И все воспринимают это как должное, ходят с Васей в кафе и в гости и вообще - подобру-поздорову приятельствуют. А он от деланья гадостей удовольствие получает. Вполне заслуженное и непреходящее. То есть бесконечное. И всем от этого хорошо, прекрасно, великолепно и, уж во всяком случае, неплохо и лучше чем было. Это - как минимум и даже как пить дать.



© Александр Хургин, 2001-2024.
© Сетевая Словесность, 2001-2024.





Словесность