Некий кюре, намяв пюре, сказал ради уязвления Бобрецову на католицкое рождество:
"А у нас Спаситель уже народился, а у вас нет".
"Ничего", - сказал Бобрецов, - "Зато у нас Страшный Суд тоже выйдет попозжее на две недельки".
Апофегма.
Если о Давиде-поэте, - который, когда не слагал псалмов, делался воинственен, подобно Вийону, который, не касаясь птичьего пера, делался вороват - писал Бог Дух, руками историографа, в книге царств, в книге Паралипоменон, то о Бобрецове косторезчике - писал Шергин1 , в черновых тетрадях, своеручно, приблизительно так:
некий преизрядный пуговицерез-гребнедел из бивня моржовой кости в злораскольном городе Архангельске на велицем Белом море с северными сияниями возымел страстное устремление дерзостно начать учительствовать, ради чего поклонился честной иконе славного архангельского распопа, что усек, по диавольскому наущению - в год казанского пленения Иваном Грозным, не чуждавшимся иноческого жития - древокольным топором жену. После ж, движимый раскаянием, возил ея посмертную персть беспраздно на - по Беломорью - рыбацком ялике, до конечного естественного истления в прах, прияв затем монашеские обеты.
И вот по молитве является ему лично распоп во сне и говорит: "Иди к Бобрецову". Бобрецов же жил на краю земли, имея за собой, окромя Ледовитого океана, лишь остров Грумланд. так что повествуемый мастер постеснялся к нему идти за дальностью, однако собрал, пренебрегши сонным видением, приархангельских косторезных старцев как бы на собор, повествуя им горячее желание учительствовать.
Однако рукодельный собор, не будучи горазд в мыслеизъяснении словесном, удалившись, по утру поднес воззвавшему к нему умельцу фигурку - костный образ самого далекого мастера Бобрецова - однако не единичную, а весомо рукополагающего гребнедела в бивнекостяные учителя: мол де, понимай, вот ежели Бобрецов скажет, что ты учитель...
"Бобрецов" же именной глагол происходит не от "Боба", плодоносной огородной травы, но от ветхого годами индоевропейского корня "бобр", понимаемого логофилами - любителями словес, как "лукавый"2 .
Бобрецов же, погружая в костяную глазницу работаемого на то время Петра Великого костяной глаз, вкладывая в костяное голенище костяную трубочку с подлинным латынском надписанием "Petro Primo Caterina Segunda" и табачком, сказал:
"Будешь в учении у меня год. Станешь мастер. Или будешь в учении у меня полный пятерик. Опять станешь мастер. Станется, пребудешь десятилетие. И не будет из тебя ни мастера, ни учителя. Потому как, может, у тебя таланта нет."
"Сделай", - усмехаясь, говорит - "завтрешнему утру пуговицу".
После чего повел из рукодельной в харчевницу.
На власах у Бобрецова валяный из козлового меха шлык. На столе чугунный казанок каши с укрухом хлеба. Не молясь, не крестясь, не снимая шапки в костяной пыли, садится Бобрецов за стол, потребляет более трети водочного штофа единоразово, сдабривая постным маслом утирает парящийся кашный взвар, приправляя грузным пашеничным ломтем, а ученику - как бы шиш.
Тот стоит, аки Иисус перед судищем Пилата; во неотверзенном смирении уст.
А Бобрецов доел, допил, домял, досдабривал, свернул пахучую папиросу, а после, подобрав оставшийся от единоличной трапезы оглодок, метнул его широко, как псу, ученику на пол.
Тот же, побуждаем духовно, опустившись на четыре конечности, съел его.
А утром - а Бобрецов, в тайном возвеселении, но будто вне соображения похмельном, а потому обеими боками - как Давид царь на масличной высоте винодавит гроздья - месит клопов на сколоченном из четырех досок лежбище - преподносит ему свежевырезанный в ночи пуговичный плод: на, в образе свернувшейся змеи, пуговичном ухе кувшинный лист с кувшинным распускающимся цветком и лягушка в форменном очертании, безотличном природному.
Тот же смотрит, однако, на ночное рукоделие, аки на во осуждение причастника.
"Прелестная", - снова усмехаясь, говорит - "вещь; праздноделия много, а смысла нет. Сделай", - говорит - "безыскусно, безфигурно, безузорно: как бы круглое свиное рыло, и с двумя дырками".
А сточить безузорное свиное рыло - пускай даже и от краесветного Бобрецова - а кровавая терновая обида всякому, пускай даже и лишенному таланта, мыслимому мастеру, соступившему в слезах от бобрецовского древоложа, как бы из Едема Адам, обняв кривой бивень волосатого слона в рукодельной, как блудница Христовы ноги.
А по воскресению Бобрецов, вышед на ледовитую окраину океана, как в вертоград, зрит ученика, катящего по песку будто бы древесный пласт узлистого ствола дуба, как свиной пятак, изборожденного землеройным промыслом.
Вся работа - будто из единого бивеня.
И в полную косую сажень.
Бобрецов говорит:
"Что ты! И слонов то таких нет. "
Ученик говорит:
"Нет".
"Вот это" - говорит Бобрецов - "есть уже осмысленная работа. Труд природного творца".
"Умел" - снова говорит - "быть учимым, можешь и учить".
"Принимаю" - говорит, падши ученику в ноги - "тебя в заединство фигуроучителей; по всей, окромя единственно человечьей, женской и мужской, какая есть, в земных недрах кости".
Такова - во Слове, во Духе и во всей Истине - Вивлия Бобрецова, заархангельского старопоклоняющегося во Христе костного умельца - творящего на земли, будто бы в Раю, как Господь творил, кормясь, фуганком и молотком, во граде Иерусалиме.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 А Шергин в родительном падеже, с сохранением ударения, рифмуется с Славой Божией.
2 Если ледовитый старец резал кость, то внук его словесно маракует, пускай и не в келлейном ските, однако под воскрилиями "скитских дедушек", как словесный агнец, питаемый медами старческих апофегм и виясь при них, как бы некая попутная тропная стезя.
Так, в бобрецовском букводелии чтим: "И пускай речем вдохновенно о дружестве Ахилла-героя и преславного Патрокла, путь всякого одинок: аки в домовину. аки в нужник".
А Патерик речет о некоем старце, коий, при великих постных подвигах, претерпевал немалый страх перед смертью, на что св. Антоний сказал ему: "Смерть, брат, похожа собой на нужник. Колико уж надо идти туда - надо идти".
Елена Мудрова (1967-2024). Люди остаются на местах[Было ли это – дерево ветка к ветке, / Утро, в саду звенящее – птица к птице? / Тело уставшее... Ставшее слишком редким / Желание хоть куда-нибудь...]Эмилия Песочина. Под сиреневым фонарём[Какая всё же ломкая штука наша жизнь! А мы всё равно живём и даже бываем счастливы... Может, ангелы-хранители отправляют на землю облака, и они превращаются...]Алексей Смирнов. Два рассказа.[Все еще серьезнее! Второго пришествия не хотите? А оно непременно произойдет! И тогда уже не я, не кто-нибудь, а известно, кто спросит вас – лично Господь...]Любовь Берёзкина. Командировка на Землю[Игорь Муханов - поэт, прозаик, собиратель волжского, бурятского и алтайского фольклора.]Александра Сандомирская. По осеннему легкому льду[Дует ветер, колеблется пламя свечи, / и дрожит, на пределе, света слабая нить. / Чуть еще – и порвется. Так много причин, / чтобы не говорить.]Людмила и Александр Белаш. Поговорим о ней.[Дрянь дело, настоящее cold case, – молвил сержант, поправив форменную шляпу. – Труп сбежал, хуже не выдумаешь. Смерть без покойника – как свадьба без...]Аркадий Паранский. Кубинский ром[...Когда городские дома закончились, мы переехали по навесному мосту сильно обмелевшую реку и выехали на трассу, ведущую к месту моего назначения – маленькому...]Никита Николаенко. Дорога вдоль поля[Сколько таких грунтовых дорог на Руси! Хоть вдоль поля, хоть поперек. Полно! Выбирай любую и шагай по ней в свое удовольствие...]Яков Каунатор. Сегодня вновь растрачено души... (Ольга Берггольц)[О жизни, времени и поэзии Ольги Берггольц.]Дмитрий Аникин. Иона[Не пойду я к людям, чего скажу им? / Тот же всё бред – жвачка греха и кары, / да не та эпоха, давно забыли, / кто тут Всевышний...]
