Поставь себя на место. Перед фактом.
Перед тобой твой сумрачный Рогожин.
Шагни по луже, хлюпнувшей инфарктом,
Расхаживай, стань мнением расхожим.
Трюизмом, заползающим под кожу,
Банальностью, застрявшей между зубом
И пустотой, когда-то бывшей тоже
Одним из них. Не чем-нибудь сугубым,
Напротив - малозначимым, но, боже,
С какою грудью. И какие губы! М-
Осты, водой подмытые на царство,
Частенько над стремниной запорожат,
Когда княжны - запить водой лекарство -
Броском под них хоть что-нибудь итожат.
Мосты своей бухгалтерской чертою
Для этого идут нельзя как краше.
Всегда соизмеряйте с высотою
Пролёта глубину своей пропажи.
Останок, упиваясь правотою,
Плывёт себе, распугивая баржи.
(Иной подонок не всплывает вовсе.
Так лучше, хоть и менее наглядно.)
Плывёшь в ногах построек местных Росси,
Напоминая масляные пятна.
Но продолжай о главном, сделай милость!
Другому б стал - себе же не перечу.
Итак, поскольку ты не утопилась,
Пока, во всяком случае, навстречу
Греби ему, которому явилась
В скитаниях, в уборной, в букваре... Чу!
А ну как этот? Ничего, что в шляпе,
Которая подчёркивает то, что
Скрывает, то есть лысину. Пошля пе-
Респросим у тебя, а чья ты дочь-то?..
Такого же - носящего усы на
Одной из двух прикрытых створок шарма,
Которому Господь, суливший сына,
Послал всего лишь дочь. Гори пижама!
И он исчез дочитывать Расина
В коротком переводе Мандельштама.
Виллон бы охнул! Выплесни-ка заросль
Каштановых волос под "нате, режьте"
Из-под дурной косынки. Оказалось,
Что ты другая, сравнивая с "прежде".
Жизнь на задворках вымерших котелен
Имеет свой об химии и прочем
Особый взгляд. Остался не застелен
И вовсе ни к чему не приурочен
Тот угол, где дичок, горчинка, зелень
Легла на френч, обняв руками ночь. ЭН
Слыл городом не схожим со столицей
(Поскольку он столицею и не был),
В которой можно шелестнуть страницей,
Сменив причёску или сдвинув мебель.
А здесь тебя ославят много прежде,
Чем ты накопишь денег на плацкарту.
Потом - мопед. Прогрессия в одежде.
И мост над Стиксом, склонный к Деко Арту.
А хорошо лежать в одной надежде
На лучшее, пустив шипеть петарду
Под холмик сердца. Милая сестрица,
Введи любовь в привычку, ну так что же? -
Глядишь - от поцелуев заискрится,
Покрытая их толстым слоем кожа.
Когда любви так много, что излишек -
Так в этом лучший способ оправдаться
На высшем из судов; и нет мыслишек,
Ползущих по ночам из-под матраца.
Как сказано в финале многих книжек -
Борясь со злом, не бойтесь злу отдаться.
Пока ты на мосту и неизвестна,
Облачена в цвета конца фланели,
Едва ли ты найдёшь такое место,
Настолько убежавшее панели,
Чтоб там тебя не ждали - в царстве беси,
На сходнях недоспавшего причала,
В гробнице Опрометчивого, здесь и
Тем более не здесь, и даже мало
Того, в местах, о коих из-за взвеси,
Мутящей душу, думать не пристало.
* * *
В монастыре, охваченном забором,
По кельям-барельефам наизнанку,
Его недальнозорким коридорам,
Его хоралам жаждут маркитантку,
Торгующую углубленьем, карстом,
Готовым скрыть внутри себя пороки,
Пусть хоть на время примиряя с Царством
Небесным части тела: руки, ноги
И прочее, конец земным мытарствам
Не отменив, а только сдвинув сроки.
Во тьме свечи, под спудом одеяла,
На узкой, недогадливой кровати
Им снится: ты любовью наделяла
Младого брата. Сон об этом брате
Наутро рдеет, тянет покоситься
На губы, изогнувшиеся в терци
Писания, на каменные лица
(Сообщники пылающего сердца)...
Кто смел её желать и ей молиться,
Как той, закрывшей очи Страстотерпца,
Когда он умер: слабыми руками
Докончившей несбыточное дело,
Пришедшей ночью, отвалившей Камень,
Унесшей окровавленное Тело,
Едва там не застигнутой, однако
Стоявшей молча, удивлённо даже:
"Куда он делся, нет ли в этом знака?"
"О, воры! Ни садовника, ни стражи!"
И горько, впрочем, искренне заплака-
В, зовёт Петра в синоптики пропажи.
"Смотрите, он исчез, его забрали,
Допустим, есть душа, но где же тело?"
Примчался Пётр, Иоанн в запале
Отчаянья: пещерка опустела,
Одно тряпьё. Такая и награда,
Когда рыбак шатается без смысла.
Они бредут, уходят прочь из сада
В галдящий город. Тишина зависла.
Молчит олив косая колоннада.
Она одна. Вселенной правят числа.
Так в темноте теряется хоть что-то.
А ты себя не чувствуешь Люмьером.
Так повисаешь на доске почёта
И сам себе становишься примером.
Распалось то, что было им, идущим
Нелепою походкой, в драной тоге,
По горным сланцам, по ничейным кущам,
Под яростный салютик недотроги.
Он умер. Всё потеряно. Всё гуще
Боярышник. Затем просвет дороги.
Тогда она вздохнула: нет, не плакать!
Глаза должны разбрызгивать победу.
Она бежит, превозмогая слякоть.
Наперекор себе, ночному следу,
Центурии. Чтоб после, умирая
От возбужденья, сквозь всеобщий зуммер
Да прокричать от края и до края
Израиля: "Не плачьте, Он не умер!
Могла пройти бы мимо, не узнай я
Вдруг голоса его: - Мирьям!.."
Костру мер...
Мерцавшему, готовому погаснуть,
Подбросили терновника сухого.
Фома пропал в реке, тогда причастность
К истории не дела - дудки - слова
Их прихватила. Иногда опознан
(Приняв черты противника по нардам),
Он плыл в санях, в жару туберкулёзном,
В боях за Город, верный Канонадам,
И вместе с тем - он с ней. В ущерб берёзам.
Среди кустов: Бездомный, взятый на дом.
Волхвы проходят мимо да не видят
Её с раскисшей и потёкшей краской.
Тщета стучаться: если кто и выйдет -
Промокший день - монах, покрытый ряской.
И вдруг клиент! Он кажется предметом
Несбыточным (несбыт метафизичен,
Поелику теперь по всем приметам,
Как лампочка в торшер, в квартиру ввинчен
И озаряет котофея светом,
Ан нет, идёт, присыпан антивичем.
Приапчик.) "Граждани-ин, прошу прощенья,
Но мне сомненье вкралось чуть не в душу,
Что вы как будто ищете сношенья,
А я, представьте, чисто из-под душа.
К тому же, хоть и страстно извиняюсь,
Но для меня сказать вам - дело чести,
Настолько равнобедренно склоняюсь,
Что падежи взмывают все как есть, и,
Приняв к расчёту то, что у меня есть,
Вам будет рай в любом доступном месте.
Но будем кратки (как сказал однажды
Папаша, уходя, подлец, из дома).
Два чувства гложат нас: любви и жажды.
Всё остальное - лёгкая истома
В сравненьи с ними. Феба, продавщица,
Мне говорила: "Вот, к примеру, платье,
Как вдуматься - так лишняя вещица..."
Вас затруднило? Я клоню к оплате.
О, Вы щедры, Вам это возместится
В рублях небес. В его лазурном злате."
* * *
Ну да, с небес (в настолько с синью белом,
Что простыни на нём теряют грани)
Всё видно так насквозь, что между Телом
И Словом исчезают складки ткани
И Тело обнажается. Какая-
Нибудь царевна свалок, Мессалина
Мостов им открывается икая
От выпитого всуе инсулина
На сахаре. Под ней течёт река. Я
Шепчу ей: - Обернись!
Края муслина
Едва трепещут. Небеса безбрежны.
Она им улыбается. Она им
Подмигивает озорно и нежно
(Работая по найму, веришь в наим).
И небо приближается, сереет,
Смущается, ложится ей на плечи,
Бормочет что-то косвенное, мреет,
Приходит в состояние предтечи,
И вдруг кружит, срывается над нею
Под дар грозы, избитый даром речи.
* * *
Стихает. Эта ночь не будет долгой.
Круги не будет долгими, и шорох
Не будет долгим. Загорится долькой
Лимонною луна в недолгих шторах.
Закрой глаза, распутная Мария.
Пускай тебе приснится бездорожье;
Арбы скрипят, коней влекут за выи,
Круп на удары отвечает дрожью.
Пилат, его верблюды, вестовые
Хотят пройти в ушко дороги... Что ж я,
Мне много дела. Пусть их, с их арбою.
Останься. Будь под изгородью сада.
Скажи, что так придумано рябою
Оградой. Что позор - твоя ограда.
О, улыбнись, я жду твоей улыбки,
Как вздоха, как усмешки, будь беспечна,
Прошу тебя, иначе этот липкий...
Мне навсегда...
Что угодно на свете тронь
И оно тебя опалит:
Хоть перо, хоть пустой перрон,
Хоть опаловый лазурит.
Не ищи его, не лови
Этот странный оскал вещей.
Откажись от своей любви,
Откажись от любви вообще!
Он сказал: "У любви нет касс,
Наш билет для отвода глаз."
Чем изменишь масштаб утрат -
Только тем, что приблизишь их.
Станешь падать - впадай в Евфрат:
Крик неполон пока не стих.
Так, с безумных армянских скал
На халдейскую тишь, в арык
Бьёт сорвавшаяся тоска:
Стих неполон - пока не крик!
Он сказал: "О-ё-ёй, дружок,
Как бы ты нам тут всё не сжёг."
Ничего, ты шепчи в дыму,
И в ответ тогда тишина
Будет значить, что одному
Лишь тебе отозвались. На.
Ничего это всё, что есть.
И богемский хрусталик сух.
В пустоте, где гнедая взвесь,
Где звезда - подходящий сук.
Мошки. Мутный блеск серебра,
Да луна на цепи, как бра.
Застегни себе воротник.
Передвинь на носу очки,
Если есть. И к тебе приник
Душный вечер. Конец. Сверчки.
Думай, думай, что это - ложь,
Или правда на пядь, на треть,
Это так же как: "Ты умрёшь",
Это так же как страх смотреть.
Натыкаться на всё зрачком
Будто падать на всё ничком.
Шмяк - распластывать на сетча-
Тке и снова сливать в трёхмер-
Ность, и звать в темноте врача,
Но является брат Люмьер.
Покорись ему, покорись,
Оператор - да, но не плут.
Падай в чёрную эту высь.
Он шептал: "Пусть они припрут.
Ты прости их, прости ты их!
И меня. И забудь про стих."
2.
Тридцать шекелей - весь барыш
От продажи нестройных слов,
Облаков, одиноких крыш,
Красных консулов - весь улов,
Унесённый с трудом в горсти,
Заработанный в полчаса -
Тридцать шекелей помести
В тот же банк, где лежит роса
На счету у ресниц.
3.
Вьюрок.
4.
Я исполнил твою печаль,
Я был стелька твоих сапог,
Я был тень твоего плеча.
Клал ладони к твоим глазам,
Прел под большей из каждых ношь,
И однажды ты мне сказал:
"Ты предашь меня и убьёшь.
Самый трепетный мой побег,
Самый ломкий, хрустальный взор,
И тебя проклянут навек,
И не смоется твой позор.
Те одиннадцать - мямля, мня,
Но слова ужо разнесут.
Ты же избран предать меня,
Самый верный из них, Иуд..."
И осёкся. Твои глаза
Превратились в две полосы.
И сказал: "Не смотри, нельзя,
Потому что я божий сын."
Ты кивни ему. Валуны
Обогни. Пропади в песок.
Как песчинки, решат они,
Что тебя отрясают с ок.
И среди запылённых ваз,
Их всегда напряжённых скул,
"Есть один, - скажет он, - меж вас,
Он предаст меня." Пьяный гул.
"Уж не мы ли тебя - бабах?.."
"Только лучший." И молча: - Дуй!
Толкотня. На пустых губах
В шёпот вдавленный поцелуй.
5.
Раз уж некуда - не спеши.
Желтый камень. Латинский ямб.
Горло, то что в горлЕ першит.
Многостопность дорог, всё ям.
6.
Те одиннадцать разбрелись...
Знаешь, в будущем - стратостат -
Это взять да сорваться ввысь.
И лететь, исчезать, не стать.
Перерождаясь в Генерала,
Жизнь принимаю за число,
Которое как из пенала
Мне школьным ветром занесло
В распоряженье. "Браво, браво",
Течёт на мельницу вода,
Что эта бритая орава
Не выговаривает "да",
Тем паче "нет", а только "есть" и...
И что? Запамятовал! И...
Ах, да, и ничего! По чести
Сказать, я - пуп. Чего? - Земли.
Откуда знаю? Да оттуда
И знаю, что весьма похож!
На мне всё сходится. Посуда
Звенит (что означает дрожь),
Лишь шаг нелёгкий мой заслышит.
И так же (полагаю) враг.
В моём присутствии всё дышит
Трусцою яростных атак.
2.
Но в остальном я человечен.
Бывает, карту отстраня,
Сажусь к окну. И если вечер,
То звёзды смотрят на меня.
Но стратегические планы
Уже настолько чертит ум,
Что скачут звёзды как уланы
На шмурт, на как его, на штрум.
И я меж ними на Чухонце,
Моём возлюбленном коне,
Скачу к укрытию. В оконце
Мне видно всё - и всё в огне!
Достав секретныя депеши
Из-под поручика, лежа-
Щего отдельно, я, опешив
С Чухонца, кашляя (он - ржа),
Определяю этим малым
Чтоб каждый пятый был заклат.
Кровь заливает небо алым,
Рассвет находит на закат,
Как бык на тёлку. Всюду страсти,
Дым, храп... Потребую пенсне
К венку из лавра... Мама!... Здрасьте...
(Явь достигается во сне.)
3.
А помню, было мне виденье,
Что я скончался, что усоп,
Погиб в бесчисленном сраженье
И с почестью положен в гроб.
Недоусмотрен, недогляжен,
Преступно где-нибудь забыт,
Меж взрывов и обширных скважин -
Сих следствий взрывов - и убит!
Майоры надо мной кричали,
Пол неба изборождено
Салютами. Тогда в печали
Я не судил, что суждено.
И вот безудержная слава
Взнесла меня на пьедестал,
И я чуть слева, весь из сплава
Поверх Чухонца восседал!
4.
Едва доверишься сортиру,
А уж на службу и - радеть.
Вечор, опробуя мортиру,
Попал в поручика. Ах ведь
И натирает мне, однако,
Один из, ногу, сапогов,
Возможно, левый, верно знак, а
Чего?! Зови, Кузьмич, волхвов!
Пошёл, эйн, цвей. Зело прохладно,
Когда б не новый шаровар,
Подбитый котиком. Наглядно,
Смешав живых дыханий пар,
Войска натянуты струною.
Они готовы на убой.
И я меж них, подобный Ною
(А выше только Тот - Рябой),
Взойдя на как бы борт фрегаты
И взыв по паре пушкарей,
Стрельцов, метателей гранаты -
На размноженье - я скорей
Не стих, но басню, даже притчу,
Плод - каб не лысина - седин,
На ужас всем, с кем я граничу,
Несу войскам. Итак, один...
5.
Так! С большим рокотом: Один
Баран отправился обедать.
А в сей же час простолюдин,
Решив баранины отведать,
Бредёт навстречу между тем,
И шарит взор его равнину
(Я сам баранины не ем,
Предпочитая ей конину),
Как хвать барана за рога
(Скотина, я б его повесил)
(Я разумею мужика),
И тащится, резов да весел.
Баран взови к нему: - Постой!
Уж как обедать шли мы оба,
Айда дружить промеж собой,
До осени, а то - до гроба.
Всё буду у тебя в долгу...
Хитрец смеётся, безучастен:
- До осени, брат, не могу,
До гроба же, изволь, согластен.
6.
(Последнее для рифмы). Так
Я провожаю батальоны,
Чтобы в пылу моих атак
Они теряли миллионы
Своих тиманных единиц,
Своих коли... своих количеств,
Чтоб им идти и падать ниц,
Не глядя знаков их отличеств,
Сперва, бывает, что в пути,
Затем, естественно, от пули,
Сначала тем, кто впереди,
За ними прочим, в карауле,
В осаде, между двух огней,
Что наиболее некстати,
Поскольку удивляет (Гней
Помпей вам подтвердит), в осаде...
Уж было? -В поле, налегке,
Под грузом веры, плащ-палатки,
Иллюзий, снов, в грузовике,
В объятьях женщины, солдатки,
Поручика, среди траншей
(Сих мудрости земной извилин),
Упав в котёл солдатских щей
(Над ним был сук, и сук подпилен!),
Под танком, спящими, от ран,
В огне, на льду, под ним, без пищи,
Уйдя в разведку, на таран,
В расход, отбросив голенища,
И выше, руки до манжет,
Петлиц, гортань на гимнастёрке -
Вот орден!.. Что-то стало жечь
В паху - Кузьмич, волхвов, касторки!
-Чего?! Поручик, Вы - балбес!
На кой Вам пенис две морали?
У вас и без того протез.
Держите бороду в забрале.
7.
Замёрз... Спасает только мех.
Фельдксёндз, прочтите им молитву,
Что Тот, Который выше всех,
Благословляет, мол, на битву.
Машу рукою, чтобы шли,
Но тралю оком часового,
Пока не скроется в пыли
Последний.
Не, не этот, во! Во! -
Похожий харей на Рябого,
Плывущий чуть поверх земли
В кровавом венчике из тли.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
