Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность




О фильме Михаила Калатозова "Летят журавли"


Кортасар в своей "Игре в классики" замечает (тонко или не очень - решать каждому для себя), что опасно путать эмоцию с искусством. Написать сарказм черно-желто-фиолетовыми красками - это, знаете ли, легче легкого. Как и вызвать грусть, играя что-нибудь в миноре.

И так и хочется ухватиться за эту мысль, когда смотришь фильм классика советского кино Михаила Калатозова "Летят журавли". Точнее, пытаешься смотреть, потому что слезы, застилающие глаза где-то с середины фильма, делают его просмотр практически невозможным.

Наверное, количество слез, которые пролили зрители всех времен и народов над этим фильмом сравнимы с мощными струями поливальной машины, которая их обрушивает на героев в первых кадрах фильма. Фильм вызывает эмоции. Не меньшие, чем на заре кинематографа фильм "Политый поливальщик". Но все-таки "Летят журавли" причислен всеми киноведческими учебниками к классике, а "Политый поливальщик" всего лишь к ученическим фильмам на потребу специалистам.

На калатозовской мелодраме о девушке, которая не дождалась любимого с войны, по признанию, например, такого маститого режиссера как Сергей Соловьев, выросло все поколение нынешних 50-летних.

Впрочем, удивляет не то, что поколение выросло из пошленькой мелодрамы. В конце концов, оперы Верди гениальны, несмотря на свои подчас кошмарные либретто (вспомним хотя бы "Трубадур" или ту же "Даму с камелиями"). Калатозов был в гораздо более выгодном положении, чем Верди, но гениальный итальянец на то он и гениальный, что сумел выкрутиться. А вот Калатозов - нет.

Он добросовестно перенес на экран сценарий Виктора Розова, чьи пьесы, в принципе, не требуют постановки, так как их текст вполне может быть интерпретирован самим читателем (это не плохо, то же самое можно сказать, например, об Островском, хотя нельзя сказать о Чехове или Эсхиле).

Калатозов и не стал вносить свою трактовку, не предпринял ни малейшей попытки чуть-чуть усложнить, углубить черно-белые характеры. Положительный юноша Борис в исполнении положительного Алексея Баталова, который вообще ни до, ни после фильма никого "вредного" не играл. В "Летят журавли" сладость образа достигает почти такого же апогея, как потом в его звездной роли "простого слесаря" из картины "Москва слезам не верит". Считается, что в этом вся прелесть и творческая находка создателей фильма: герой есть воплощение всех добродетелей (и девушку нежно любит, и на стройке работает, когда мог бы в университетах обучаться, и на войну идет сам), а вместе с тем прост, как правда. Все делает без пафоса. Реально существовавшие Борисы 40-х, наверное, действительно все делали без пафоса. Но Борис Баталова- Калатозова так же неестественен, как естественны герои "Я шагаю по Москве" (тоже, между прочим, положительные).

Приторность засахаривает и другие образы. Скажем, девушка Бориса, Белка, в исполнении красавицы Татьяны Самойловой. Именно она, по идее, носительница основного конфликта фильма, причем конфликта новаторского - он перенесен в душевный мир героини. Она должна терзаться, что вынуждена (?) выйти замуж за ненавистного (!) ей сводного брата Бориса, который изнасиловал ее, когда она была без сознания.

Картины терзаний предстают перед нами во всей красе. Самойлова старательно бежит, то раздираемая угрызениями совести, то приступами радости, старается делать то скорбное, то счастливое лицо. Увы, оно остается абсолютно кукольно-каменным, и лишь время от времени его оживляют глицериновые слезы. Богатство оттенков психологических переживаний недоступно таланту актрисы. Он бы идеально подошел для японской драмы, где от актеров требуется как можно меньше мимики.

Особенно больно за несбывшееся совершенство фильма становится, когда сослуживец Белки рассказывает ей о смерти Бориса, Самойлова сжимает белье, которое она в этот момент стирала, и уходит в другую комнату. У нее это получается именно так: сжимает белье и уходит. Прямо как в "новом романе": никаких метафор, никакого психологизма! Сжимает белье и уходит! Представляете, как могла бы сыграть это Маргарита Терехова, Марина Неелова, Сандрин Боннер... Да сколько актрис!

Подбор актрисы не слишком удачен даже по внешним данным: Самойлова никак не выглядит 17-летней девочкой. Скорее Анной Карениной - взрослой женщиной в самом соку.

Больно становится и за разработку роли гада-насильника-пианиста, который обманом получает бронь и не идет в армию. Окруженный к тому же мерзкими "тыловыми крысами" (чего стоит эпизод, когда одна из нихтребует прокатить себя по городу на машине, пусть даже на скорой помощи - ничего не пожалеет!), он не позволяет испытывать к себе никакого сочувствия. А теперь представьте, какой это мог быть образ? Хотя бы с мотивами кортасаровского насильника из "Ленты Мебиуса", или утонченных Гумберта и Вальмона, или с очарованием Депардье в его "Вальсирующих"...А что мы узнали нового из того, что насильник - плохой человек, редиска? А, он пианист! Скажите, пожалуйста, и крестьянки любить умеют!

Нет, я не хочу быть заподозренной в предвзятости. Баталов и Самойлова очень достойно разыграли достойную Голливуда драму. Им вторили второстепенные персонажи (пожалуй, наиболее удачен образ сестры Бориса, поскольку в нем есть хоть небольшой элемент жизненного противоречия: хороший человек, но старая дева; солдатам помогает, но плохо обращается с бабушкой). Именно благодаря этим эпизодам, нормальному сценарию Розова, добротной режиссуре Калатозова получился фильм, вполне соответствующий категории "коммерческое кино для всех". Чья отличительная, по-моему, черта - трагическая музыка в трагические моменты и метафоры вроде изнасилования во время бомбежки под аккомпанемент бьющихся стекол.

Увы, в братской могиле усилий по созданию действительно авторского, талантливого, энергичного кино погибли старания оператора и художника по свету. Но я думаю, что именно эти старания и заслуживают присвоения фильму звания безусловного шедевра.

Другое дело, что оператор Сергей Урусевский метал бисер перед свиньями, погружая все эти вампуки в непривычные ракурсы и поэтичнейшие панорамы. Чего стоят ставшие хрестоматийными моменты, когда герой расстается с жизнью, и березы кружатся в его сознании, соединяясь с фатой его невесты; или эта ручная камера, вместе с Белкой рвущаяся сквозь толпу людей, а потом и колонну танков. Увы, эти находки, как и странное, сюрреалистичное освещение комнат (оно делает их еще больше похожими на случайные декорации, создает впечатление гротескности, театральности происходящего, особенно вкупе с прямолинейной игрой актеров, однако вряд ли режиссер это осознает) только раздражают, как глупая фраза, которую пытаются облечь в замысловатые слова.

Хочется плакать над фильмом, от фильма. От того, что игра в классики в очередной раз удалась.



P.S. Отдельное спасибо создателям фильма за то, что теперь не стыдно плакать над "Титаником" и "Рабыней Изаурой".




© Евгения Коваленко, 2000-2024.
© Сетевая Словесность, 2005-2024.


– О фильме Михаила Калатозова "Летят журавли" –






НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
Словесность