Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность




МЫС ТРАХТАНКУТ


Конечно, мыс назывался не Трах…танкут, как он прочитал, когда записывался на экскурсию. Правильно мыс назывался: Тарханкут. Еще раз: Тар-хан-кут - самая западная точка полуострова Крым. Там должны были быть гроты, скалы и, вообще, очень красиво. Туда они сейчас и направлялись, человек пятнадцать в маленьком автобусе черноморского турбюро.

В автобусе было жарко. Он достал бутылку из-под "фанты", наполненную кипяченой водой и сделал глоток. Легче не стало. Экскурсовод рассказывала о нераскопанных скифских курганах, которых в этих местах более четырехсот. Он начал оглядываться, пытаясь разглядеть хотя бы один из этих курганов, но экскурсовод его успокоила - под "этими местами" она понимала весь Крым. Здесь же курганов нет вообще, как и лесов, которые съели козы, завезенные древними греками. Когда в Древней Греции стала падать производительность труда, грекам пришлось искать новые места обитания. В пятом веке до нашей эры они основали поселение Калос-Лимен на берегу Черноморской бухты, той самой бухты, на берегу которой расположен их город Черноморск, и, если пройти в конец городского пляжа, там можно увидеть раскопки Калос-Лимена.

Он уже ходил в тот конец пляжа, и в тот конец, и в другой, но ничего интересного, кроме этих раскопок не нашел. Черт его занес в этот Черноморск - маленький курортный городок с двумя километрами песчаных пляжей, на которых ни сантиметра не было отведено для нормального нудистского загорания без мокрых плавок! Сплошные плавки, купальники, мамы с детьми, бабушки с детьми, мамы с бабушками и детьми и так далее. Это вообще был какой-то женско-семейный заповедник, почти без пап, бой-френдов и одиноких женских парочек-единичек, ищущих новых знакомств.

Одна его знакомая говорила: "Мамы на отдыхе - легкая добыча!", но подобная легкость его не привлекала. Сам он был в разводе и чужих жен не любил. Стремился ли он к безраздельной страсти, которую сторонницы открытых браков объясняют ограниченностью и эгоистичностью? Конечно, стремился! Но дело было не в стремлении к безраздельности. Он всегда чувствовал холодок, пробегающий в женщине, которая мысленно возвращается к своему мужу, не любил этот холодок и старался его избегать. К тому же, у него не было опыта соблазнения верных жен, и рассуждал он почти так же, как и они: "Вот, если кто расстарается, тогда может и да!"

Конечно, среди мам были и одинокие мамы, но кто ж их различит? Все они одинокие, когда надо! Искать было лень, и через пару дней пляжных наблюдений и унылых вечерних прогулок с бутылкой пива он махнул на все рукой и решил: раз уж черт, имя которому было безденежье, и занес его в этот целомудренный рай, то пусть он в кои-то веки отдохнет вообще от всего, в том числе и от секса. Пусть будет море, песок, солнце, фрукты и молчание, в котором слышишь и себя, и других - всех тех, кого ты оставил дома. Не слова слышишь, но истинные чувства.

В таком расслабленно-созерцательном настроении он и ехал на мыс Трах… нет, Тар-хан-кут! В автобусе ему досталось место на первом сиденье слева, перед плексигласовой перегородкой, отделяющей водителя от салона. За спиной у него сидела круглолицая тетя с полными белыми плечами, не такая уж и старая и вполне симпатичная. Он долго разглядывал ее отражение в плексигласовой перегородке, а заодно и отражение загорелой девушки в темных очках, сидевшей рядом. Сначала он думал, что они подруги, но потом девушка назвала тетю "мамусиком", а та ее "дочей", и все расползлось по привычным и унылым местам. К тому же, он оглянулся и понял, что слишком уж полнотела эта мама: и подбородок у нее двойной, и кожа на лице неровная из-за неправильного обмена веществ. Правда, выглядела она действительно молодо - не старше тридцати - тридцати двух. Хм, если Мамусику тридцать два, значит, загорелой дочке не больше четырнадцати. Девочка еще, но держится, как взрослая дама.

Своими долгими разглядываниями, он сумел привлечь внимание Мамусика, и теперь не он, а она разглядывала его. Она даже сместилась влево, прижавшись к дочке, и ему уже не нужно было отклоняться в сторону, чтобы увидеть ее курносый нос, круглые щеки и довольную улыбку. В конце концов, эта торжествующая улыбка так ему надоела, что он вовсе перестал заглядывать в перегородку и стал смотреть на экскурсовода, и задавать какие-то вопросы, ответы на которые его совершенно не интересовали.

После часа езды по пыльной дороге они подъехали к маяку, построенному в конце восемнадцатого века. Было жарко. Несколько человек спустились к воде и стали фотографироваться на фоне скалистого берега, маяка, моря, неба и всего, чего только можно было. Мамусик с дочкой тоже фотографировались. Делали они это, не торопясь, и, когда им пришло в голову сняться вместе, никого рядом не оказалось - все ушли в автобус. Дочка покрутила головой и, заметив его, что-то крикнула и показала пальцем на фотоаппарат. Он уже готов был спуститься вниз, как вдруг к дочке подскочил мужик в спортивных трусах. В автобусе этот мужик сидел на втором сиденье справа, вровень с Мамусиком, но по другую сторону прохода. Дочка недовольно пожала плечами и отдала фотоаппарат мужику.

Он развернулся и пошел в автобус. Все сидели на своих местах, не хватало только троицы со второго ряда. Через пару минут появились и они. Первым в автобус поднялся мужик. На вид ему было лет тридцать пять, может, чуть больше. Он был загорелым, подтянутым, в белых шелковых трусах с широкими желто-голубыми лампасами. За мужиком шла дочка Мамусика. Она как-то странно задержалась, на предпоследней ступеньке, повертелась вправо-влево, платье ее приподнялось, и он смог лучше разглядеть ее стройные, но, отнюдь, не худенькие ноги. Из-за темных очков не было видно, куда она смотрит, но, скорее всего, она смотрела на него. Покрутившись и поулыбавшись, дочка поднялась в салон, подошла к мужику и забрала фотоаппарат. Пока она шла, она успела снять очки, и он поразился, насколько взрослым выглядело ее лицо: нос такой же курносый, как у мамаши, низкая переносица и холодный взгляд.

Вот так да! Да, ей никак не меньше двадцати, а то и двадцати пяти! С этим он уже сталкивался. Стройные и легкие девочки оказывались девушками чуть ли не под тридцать. Бедра у них были узкими, физиономии улыбающимися, грудь - небольшой, а голосок - нежным и звонким, и, если им удавалось избежать морщин и желтизны, они вполне могли сойти за подростков. С одной такой девочкой-женщиной он познакомился, когда в студенческие годы ходил по алтайским горам. Тогда ему было двадцать, а ей - двадцать пять. Они лежали в палатке, и он чинил ей фотоаппарат… И там фотоаппарат, и здесь! Кругом одни фотоаппараты! Просто какой-то сексуальный фетиш! Ну, не стала бы говорить, что ей на пять лет больше, и все получилось бы по-другому! Хотя, вряд ли. По тем горам вообще ходили чуть ли не одни женщины. Они думали: раз одиннадцать перевалов за двенадцать дней, значит, будут мужики. Но не тут-то было! Мужики отдыхали, а перевалы преодолевали женщины. Лежа в палатках, они смотрели, как им чинят фотоаппараты, и надеялись сразу же расплатиться за работу. Но фотоаппаратов было много, а тех, кто их мог починить – мало. Вот и он тогда не смог ничего починить. Его бы и так отблагодарили, но он же был не железный! Да, девичьи плечи при темных очках еще ничего не значат.

За дочкой в автобус поднялась Мамусик. На ней была длинная юбка в темно-зеленых разводах и такая же блузка с полукруглым декольте. Покачивая бедрами, Мамусик прошествовала мимо и опустилась на сиденье, обдав его затылок горячим дыханием.

Они поехали дальше. Сколько же лет Мамусику? – думал он. Не меньше сорока, а выглядит… ну, не больше чем на тридцать! Вот что значит любить свое тело, ухаживать за ним, заниматься гимнастикой. На пляже он видел много тел: и молодых, и средних, и старых, обладательницы которых не отказывали себе в еде. Помимо семейно-женского праздника, на пляжах Черноморска царил праздник пышного тела, которое было хорошо и аппетитно лишь до поры до времени, а время это порой наступало слишком быстро. Попки и бедра становились рыхлыми и, не стесняясь, взывали о физкультурной помощи. Но физкультурная помощь многого требовала, и тогда бедра и попки прятались под гладкие чулки и колготки. Лежа в постели, они призывно изгибались, разглаживая кожу и продолжая радовать мужчин. Однако, случалось и по-другому, и пышные тела надолго сохраняли свою естественную прелесть и гладкость. Такой, по-видимому, и была Мамусик.

После маяка они заехали к "Дому Попова", построенному еще при Екатерине Великой. Автобус остановился за воротами парка. Он вылез первым, перешел дорогу и спрятался в тени высокой туи. Дул легкий ветерок, пропитанный запахом соли. Он стоял, курил и ждал остальных. Наконец, из-за автобуса показался край темной юбки, раздуваемой ветром, белая рука, и на дорогу выплыла Мамусик. Двигалась она плавно и была похожа… на "Санта-Марию" - главную каравеллу Колумба. Мамусик доплыла до середины дороги, и вдруг ветер дунул сильнее, поднял подол ее юбки, растрепал волосы, она подняла руку к груди и стала похожа… неужели на Афродиту, выходящую из пены волн? Нет! На кого-то другого, но на кого? "Санта-Мария" еще туда сюда, но Афродита?! Пытаясь вспомнить, на кого похожа Мамусик, он так увлекся, что едва успел опомниться и отвернуться, когда она подошла поближе.

Они прошли к дому, ядовито-желтому, с двумя облупившимися колонами на фасаде. В конце аллеи, ведущей к морю, берег круто обрывался и падал к узкой полоске пляжа, окаймлявшей небольшую бухту. Экскурсовод сказала, что дальше берег везде высокий, и высота обрывов достигает двухсот метров.

После "Попова" они поехали на большой Атлеш. Сначала на большой, а потом и на малый, где все и произошло. Впрочем, какой из этих Атлешей был большим, а какой малым, он так и не запомнил. На первом берег большим "языком" выдавался в море, и краю этого "языка" прилепилась маленькая арка, в которую могла бы пройти парусная лодка. На втором Атлеше, "язык" был значительно меньше, но в этом малом "языке" вода пробила сквозной туннель, и та же самая парусная лодка могла пересечь его под землей.

Сначала они подъехали к большому Атлешу. Автобус остановился правее его основания, рядом с вырубленной в ракушечнике лестницей. Вход на лестницу был перекрыт железной решеткой. Они спустились на площадку перед этой решеткой, посмотрели с высоты на зеленую воду, полюбовались отвесными скалами, постояли, пофотографировались и полезли обратно. Поднимаясь с площадки, они вставали на один камень, потом на другой и, сделав пару шагов по наклонной дорожке, оказывались наверху. Когда подошла его очередь, он встал на первый камень и только успел поставить ногу на второй, как вдруг сверху на него съехало что-то плотное и теплое. Это была Мамусик. Ойкнув и засеменив по дорожке, Мамусик насыпала ему полные кроссовки песку. Странно, но он даже не рассердился, и скорее всего потому, что пока Мамусик лежала у него на груди, она не казалась ему ни толстой, ни противной. На мгновенье в нем возникло чувство полного телесного соответствия - это был его размер, вес, рост. Не его собственный, но предназначенный ему самой природой. Из физики он знал, что даже шары, когда сталкиваются, должны некоторое время повзаимодействовать, чтобы правильно оценить массу друг друга и разлететься в соответствии с этими массами. Может, он раньше не успевал повзаимодействовать? Да нет, успевал, все дело, наверное, в спине - прижалась бы грудью, и все встало бы на свои места. Ладно, не имеет значения, мамы и дочки - не его профиль. Проехали!

С натужным ревом, перебравшись через балку, автобус остановился у малого Атлеша. В том месте, где они высадились, береговая линия глубоко врезалась в степь, образуя бухту с отвесными стенами. Дочертив бухту и обогнув выступающий в море "язык", она вновь вгрызалась в плато, устилая его подножие каменными плитами. Уходя влево, полоса камней со множеством маленьких бухточек и закрытых "ванн" постепенно сужалась, но не пропадала совсем.

Они подошли к краю обрыва. До воды было метров пятьдесят. Прямо под ними лежал плоский каменный пляжик, окруженный с трех сторон водой. Добраться туда можно было только вплавь. Экскурсовод сказала, что этот пляжик не для них, потому что он нудистский. Как не для них?! - обрадовался он. Как раз для них! Но радовался он зря, сверху было видно, что никаких нудистов на пляжике нет, и, скорее всего, не будет, разве что он сам туда приплывет и разляжется.

Левее пляжика отвесная стена плавно закруглялась. На полпути к морю нижний ее край взлетал вверх и огибал вход в туннель - главную достопримечательность Малого Атлеша. После осмотра бухты в программе экскурсии значилось двухчасовое купание в "ванне молодости" и отъезд домой. А как же главная достопримечательность? По ней нужно обязательно проплыть! А где подземные гроты, фотографиями которых обклеено полстенда, зазывающего на эту экскурсию? Ах, они под землей, и нужно специальное снаряжение?! А зачем тогда фотографии наклеивать, если нет снаряжения? Ну, зачем фотографии-то наклеивать?! Ладно, наклеили и наклеили, гроты есть, значит, и фотографии могут быть.

Все побрели к ваннам, в том числе и он. В споре с экскурсоводом, его неожиданно поддержал мужик в спортивных трусах, который тоже хотел везде проплыть и все осмотреть. С мужиком они договорились пристроить вещи и вернуться обратно. Так они и поступили. Спустившись к "ваннам", они разложили одеяла на плоских камнях и, оставшись в плавках и в кроссовках - в кроссовках остался он, а мужик остался в шлепанцах, - снова полезли наверх. С собой он взял маску с трубкой, так, на всякий случай, может удастся увидеть на дне что-нибудь интересное.

Поднявшись по тропинке, они пошли мимо палаток и машин, выстроившихся на краю обрыва. Справа простиралась степь, поросшая высохшей травой с редкими коричневыми кустиками ковыля, слева - золотисто-голубая равнина моря, с блестящими, как будто нарисованными на поверхности, островами. У самого горизонта море сливалось с белесым от зноя и перистых облаков небом, небо простиралось во всю ширь и упиралось размытым краем в степь. Степь, море и небо были неподвижны, необъятны и преисполнены величия и покоя. Пока он шел, он тоже успел преисполниться величием и покоем, и ему даже расхотелось спускаться к туннелю, однако из этого задумчивого и возвышенного состояния его вывело чье-то осторожное прикосновение. Он оглянулся и увидел рядом с собой улыбающегося Мамусика. Он что-то промычал, пропустил Мамусика вперед, и они начали спускаться.

Впереди шел мужик, за мужиком - Мамусик, а за Мамусиком - он. От величия и покоя не осталось и следа. Перед собой он видел гладкую, белую спину с золотой застежкой купальника между лопатками и неприлично узкие трусики, разрезающие полные ягодицы. Ничего себе! - думал он. В ее-то годы, да такая смелость! Высокого же она о себе мнения! Впрочем, может, и не зря, но все-равно против возраста и веса не попрешь!

Они спускались. Серый песок сыпался из-под кроссовок и падал прямо в шлепанцы Мамусика. Она морщилась, вытряхивала песок и шла дальше. Терпеливая, - думал он. Но надолго ли хватит этого терпения в семейной жизни? Его опыт подсказывал, что не надолго. Черт! О чем это он думает?! Что за мысли идиотские про семейную жизнь с этой теткой? Он как будто примеривается к ней, планы строит. Нет, никаких планов быть не может, но обогнать ее все же следует.

Он окликнул Мамусика, и та с готовностью развернулась и подалась ему навстречу, причем, сделала это так резко и неожиданно, что он споткнулся, заскользил по песку и съехал ей прямо на грудь. Грудь у Мамусика оказалось на удивление упругой. Он замер, пытаясь разобраться в своих ощущениях, но в этот момент Мамусик отклонилась назад и сказала что-то вроде "тпру-у!" Ничего себе! Ему и так было неловко, да еще это "тпру-у"! Что он, лошадь что ли, чтобы ему говорить "тпру-у"?!

Короче, Мамусик ему не понравилась. Он даже обрадовался - не было никакого телесного соответствия и природной предрасположенности и быть не могло! Поблагодарив за поддержку, он попытался обойти ее слева, но только оторвал правую ногу от земли, как левая его кроссовка поехала в сторону, и ему пришлось снова обнять Мамусика - на сей раз за талию. Он покраснел и, не отрываясь от шелковистой талии, стал осторожно переставлять ноги. Добравшись до стены, он облегченно вздохнул и пустился догонять мужика.

О Мамусике он больше не думал и даже удивился, когда снова услышал ее голос. Окунувшись в темно-зеленую воду, он первым делом решил сплавать к нудистскому пляжику – погреться на солнце, а заодно и рассмотреть дно. Выплыв из тени, покрывавшей большую часть бухты, он остановился, надел маску и тут его окликнули. Метрах в трех, слева от него, из воды высовывалась улыбающаяся голова Мамусика. Мамусик хотела знать, нет ли чего интересного там внизу. Из интересного под водой были только ноги Мамусика, показавшиеся ему такими полными и складчатыми, что он тут же раздумал плыть к пляжику и развернулся к туннелю - авось назойливая мамаша побоится мрака и склизких стен.

Проплыв туннель насквозь и убедившись, что никакой опасности тот не представляет, он вдруг вспомнил, что забыл погреться на солнце. Можно забраться на этот плоский камень слева от входа, правда, под водой он весь порос мелкими мидиями, порезаться о которые ничего не стоит. Ладно, была не была! Подтянувшись на руках, он вытащил из воды правое колено и только хотел поставить на камень, как сзади его легонько подтолкнули. Легкого толчка оказалось достаточно, чтобы он потерял равновесие и, чиркнув коленом по острым створкам мидий, плюхнулся обратно в воду. Вынырнув, он оглянулся и чуть не застонал. Это была Мамусик. Не говоря ни слова, он опустил маску и ушел под воду.

Под водой он рассмотрел рассеченное в двух местах колено. Над краями порезов струился темный "дымок". Он вынырнул и быстро поплыл к туннелю. Нужно поскорее зализать ранки, чтобы их окончательно не разъело солью. Добравшись до нудистского пляжика, он вылез из воды и уселся на камень. Потом слез с камня и сел рядом. Дотянуться до порезанного места ртом было непросто, но, в конце концов, ему это удалось. Зализав с грехом пополам ранки, он откинулся на руки и закрыл глаза. И только он успел расслабился, как услышал чей-то возглас. Он сразу понял, чей это возглас и еще крепче зажмурился. Но… чего это она так разохалась?

Пришлось открыть глаза, и взору его предстала страшная картина. Двумя тонкими ручейками, кровь сбегала с колена. Черт! - он выругался и пошел к воде. Смыв кровь, он снова сел зализывать ранки. Он все ждал, что Мамусик подойдет и предложит свою помощь, ему же не удобно! Но Мамусик не подходила, и это разозлило его еще больше. Он оглянулся, но никого не увидел. Ну и х…хрен с ней! – подумал он и сразу успокоился.

Сверху светило солнце, порезы быстро затянулись. Позагорав еще минут пятнадцать, он решил, что пора возвращаться к "ваннам". Там его ждал небольшой, чуть недозрелый арбуз, который он специально выбрал именно таким - находящимся на грани полного созревания. В таком арбузе больше воды, и он лучше утоляет жажду.

Переплыв бухту, он поднялся по тропинке, прошел мимо палаток и машин, спустился к вещам, достал из сумки арбуз и разрезал его пополам. Одну половинку он съел, а вторую спрятал обратно в сумку.

Все. Теперь самое время окунуться в "ванну молодости". Он снял кроссовки и двинулся в сторону маленького озерка, окруженного глыбами камней. Стараясь не наступать на острые кромки лунок, которыми сплошь были усыпаны плиты известняка, он приблизился к озерку, протиснулся между двумя большими камнями и спрыгнул в воду. Прыгая, он оцарапал бедро о поросшую водорослями ступеньку. Здесь везде были ступеньки, как будто специально предназначенные для царапанья ног. Мало ему колена, так еще и бедро! Он чертыхнулся, но вылезать из воды не стал.

В ширину "ванна молодости" была метров десять и чуть больше в длину. Он пересек ее, подтянулся на руках и сел на камни. За спиной у него плескалось море. Он уже хотел перебраться туда и отплыть подальше от берега, как вдруг заметил на противоположной стороне ванны приподнятую над водой арку, за аркой провал, освещенный лучами солнца, и в конце провала вход в грот.

Он осторожно сполз в воду и поплыл к арке. Арка была похожа на горбатый мостик через Яузу. Когда-то, грот начинался именно здесь, но потом часть свода обрушилась, и грот укоротился. Проплыв под аркой, он увидел, что остаток грота не так уж и мал, и, чтобы его разглядеть, придется заплыть внутрь. После туннеля он ничего уже не боялся, и даже не стал останавливаться у притопленной ступеньки в середине провала. На ступеньке сидела девушка, и когда он проплывал мимо, она ответила какому-то парню, что да, мол, это и есть "ванна любви".

Вот как?! - удивился он. Оказывается, это ванна никакой не молодости, а любви? Уж больно строгих нравов их экскурсоводша!

Метрах в четырех от входа грот раздваивался. Он выбрал левое, более светлое и высокое ответвление. Проплыв пару метров, он уперся в стену и, нащупав под собой дно, встал на ноги. Дно под ногами светилось слабым, нежно-зеленым светом. Это был свет солнца, распространяющийся в толще воды. Благодаря этому свету, грот выглядел уютно и даже интимно.

И вдруг его осенило - нечто подобное он уже видел! В одном американском фильме главный герой возил свою даму в мексиканский отельчик, в котором был бассейн с подсвеченным дном. В этом-то бассейне гости и занимались любовью. Так, теперь понятно, почему "ванна молодости" называется "ванной любви"! Не иначе как из-за этого грота, в котором есть даже отдельные номера. Номера есть, но толку от них… и чего он так испугался Мамусика? Симпатичная девушка, то есть женщина, и не такая уж толстая, и не такая назойливая.

Он постоял еще немного и поплыл к выходу. Тайна ванны была раскрыта. На вопрос девушки на ступеньке, не страшно ли там, в темноте, он ответил, что теперь знает, почему ванна называется "ванной любви", и что темнота там специально, чтобы никто не мешал заниматься этой самой любовью. Девушка сказала, что это интересно, и он поплыл дальше.

Выбравшись из воды, он огляделся, но никого из своих не увидел. Он постоял в раздумье, поскреб семидневную щетину и побрел к вещам. По дороге ему встретился мужик, с которым они ходили к туннелю. Тот вернулся за фотоаппаратом . Нет, компанию он ему не составит, зато он узнал почему "ванна любви" так называется. Какая "ванна любви"? Та, которая "ванна молодости", на самом деле она никакой не "молодости", а "любви", и он знает почему. Ладно, когда мужик вернется, он ему расскажет.

Мужик убежал, а он подошел к одеялу, расстеленному на камнях. Рядом с одеялом сидела дочка Мамусика. Она загорала.

- А вы в Москве живете? - спросила дочка.

- Да, в Москве, а "ванна молодости", оказывается, называется "ванной любви"!

- А я в Киеве. А почему?

- Там есть такой грот, в котором можно этим заниматься.

- Прямо в воде?

- Да, в воде…

Тут ему пришло в голову, что с дочкой-то может и не следует говорить о "любви прямо в воде", но в этот момент она сняла темные очки и снова стала выглядеть взросло, и хоть голос ее звучал по-прежнему тонко, эта тонкость легко объяснялась типично-хохлятским выговором. У них у всех, уроженок хохляндии, были похожие капризно-мелодичные голоса. И у Наташи Королевой, и у жены его друга, и у нее, дочки Мамусика Нет, этому голосу его не обмануть! Приободрившись, он смелее взглянул на загорелые ножки дочки.

- Прямо в воде! Никому не видно и не слышно.

- Это интересно. Покажете?

Дочка встала. Она была его ниже почти на голову и смотрела снизу вверх с какой-то непонятной затаенной грустью. Он кивнул и сел надевать кроссовки. Третьей пытки зазубренными кромками его ступни не выдержали бы.

До провала они дошли секунд за пятнадцать.

- Вон там, - он показал пальцем на вход в грот.

- Ну, и где же? - дочка нагнулась и заглянула в темноту. - Там темно, отсюда не видно.

Он понял, что ее следует проводить к светящемуся дну. Доплыв до конца левого ответвления, он встал и повернулся спиной к стене. Дочка подплыла и тоже попыталась встать, но вода ей доходила до глаз. Она вынырнула и спросила:

- Ну, и как же? Как здесь заниматься любовью?

- Как обычно. Держаться друг за друга.

Дочка положила ему руку на плечо.

- И как же?

Хм! Он обнял ее за талию и пару раз шутливо притянул к себе.

- Вот так, вот так!

- Слишком высоко, - возразила дочка.

- Ну, можно и по другому.

- И как же?

Опять это "и как же"! Ла-адно! Он опустил руку и пощекотал ее между ногами.

- Не поняла, - сказала дочка.

- Как это? - удивился он.

Вместо ответа, она взяла его руку и попыталась засунуть себе в трусики. Рука не засовывалась.

- Ну, же! - сказала дочка капризным голосом.

Он опомнился и, прижав ладонь к животу, опустил руку вниз. Погладив набухший валик, он хотел вытащить руку обратно, но дочка куснула его в плечо. И он стал гладить валик дальше. Ну же!.. Ну же!.. Как же!.. Как же!.. - повторяла дочка, и рука его двигалась то быстрее, то медленнее, в такт приливам ее возбуждения. Он не задумывался, зачем и почему делает те или иные движения. Он делал так, как ему хотелось, а хотелось ему того же, что и дочке - любовного восторга. Пик этого восторга он мог ощутить всем своим телом, и очень старался не смазать и не пропустить каждый такой пик. И вот, когда после серии все возрастающих пиков, он почувствовал приближение большого пика, этакого девятого вала, он увидел на середине провала голову Мамусика. Видеть Мамусик их не могла, потому что еще не успела окунуться в темноту грота, но сейчас она подплывет поближе, и… скандала не миновать! Нужно что-то делать! И быстро!

Он выдернул руку и, приложив палец к губам, еле слышно просвистел:

- Тс-с-с-с!

Дочка оглянулась и, увидев Мамусика, возмущенно спросила:

- Ну и что?!

Он весь сморщился, оторвал от себя ее руки и оттолкнул подальше. Дочка смерила его презрительным взглядом, развернулась и поплыла к выходу. Поравнявшись с мамой, она обозвала ее то ли козой, то ли козлом и поплыла дальше. Мамусик хихикнула - чем несказанно его удивила, - но вместо того, чтобы последовать за своим невоспитанным сокровищем, свернула в левое ответвление грота. Она все прекрасно видела еще с середины провала, обо всем догадалась и ничуть не обиделась на "козла", адресованного вовсе не ей. Подплыв вплотную, она на пару секунд погрузилась в воду, что-то там сделала, и вдруг он почувствовал на своих плавках ее руку. Секунду спустя уже не "на", "в" плавках, а еще через секунду плавки съехали вниз, и Мамусик, обхватив его полными бедрами, прижалась к нему всем телом. Опустив руку, она нащупала то, что ей было нужно, оседлала это нужное и стала плавно раскачиваться вперед-назад.

В первый момент он растерялся. Он смотрел на Мамусика и не мог понять, почему это дочке было слишком высоко, а ее мамаше в самый раз, ведь они почти одного роста? Потом догадался - Мамусик прижала его к стене, а у стены дно выше, вот и весь секрет. Потом он вообще перестал думать и только чувствовал. Он чувствовал, что Мамусик хороша. Да, хороша, хороша! Она как-то по особенному двигалась, с какой-то разжигающей оттяжечкой, и он тоже двигался с разжигающей оттяжечкой, и это продолжалось долго, но вовсе неоднообразно. То он чувствовал подъем, как будто взлетал все выше и выше, то стремительно падал в разверзшуюся пустоту, то летел навстречу ветру, наполняющему его страстным желанием выплеснуть этот ветер обратно. И, если с дочкой после серии всевозрастающих пиков он чувствовал приближение девятого вала, то на них с Мамусиком катилось, как минимум, цунами. Оно плескалось уже так громко, что сидящие на ступеньке в середине провала, стали нагибаться и с интересом заглядывать в темноту. Разглядеть им ничего не удавалось, но они понимали, что там, в глубине грота, происходит нечто значительное, и этому значительному лучше не мешать. И они ему не мешали. И оно явилось во всей красоте и силе. Захлестнуло, затопило, подвигалось туда-сюда и успокоилось.

Мамусик была хороша. Страстна и опытна - это понятно, но тело-то, как у девушки, которая не рожала! Интересно, сколько у нее детей?

- А у вас э… у тебя сколько детей? - поинтересовался он.

- Какие дети?! - у Мамусика глаза на лоб полезли, и вдруг она все поняла. - Стой, стой, стой! Так ты прогнал… поверил, что мы мама и дочка? Ай-я-яй! Ай-я-яй! Да, мы просто соседки по комнате! А что, я тебе не понравилась?!

- Сейчас понравилась, но… - замялся он.

- Понятно, трахнул, а теперь "но".

Мамусик повернулась спиной, на пару секунд скрылась под водой, а, когда вынырнула, оборачиваться не стала и сразу поплыла к выходу из грота. Он смотрел ей вслед и думал: "Свинство, какое! Это кто кого еще трахнул!" Потом он вдруг вспомнил, что выговор у Мамусика не капризно-украинский, а уральско-скороговорочный, и никакой мамой она дочке быть не может, а раз так, то их игры действительно свинство! Ладно, к дьяволу! Но… Ха! А мыс-то и, вправду, Трах-танкут, а не этот… как его… Тар-хан-кут, и даже не один трах, а сразу два!

Вернувшись к своей сумке и своему арбузу, он безуспешно пытался угостить им "дочку". Та отворачивалась и отходила в сторону, а на Мамусика он и сам старался не смотреть. Такой кайф обломала! Про кайф с Мамусиком он уже забыл, к тому же она снова надела свои юбку и блузку и стала похожа на пузатую "Санта-Марию".

Поднявшись к автобусу, он постоял на краю обрыва, пытаясь вновь ощутить невыразимую прелесть трех просторов, сливающихся воедино, но у него ничего не получилось. Море с нарисованными островами было похоже на затянутый тиной пруд, степь - слишком пыльной и грязной, а небо над головой – самым обыкновенным, таким же, как и у него дома.

В автобусе он сжалился и взглянул на Мамусика. Взглянул раз, другой, третий, но взаимности не добился. Ну и ладно! - думал он. Все-равно она не молодая - слишком суетится, напоследок, наверное. Но откуда такая девичья грудь? Не рожала - вот и грудь! А откуда такая гладкая попа? Из гимнастического зала? Да, нет, ей лет двадцать пять, не больше. А может и больше…

Он все спорил сам с собой и не мог прийти к единому мнению. Да, так и не пришел. А вот на второй вопрос: сколько лет "дочке", через пару дней он получил приблизительный ответ. Обедая в кафе, он вдруг услышал знакомый голосок. Голосок произнес: "Папа, я не буду есть этот борщ!" Он оглянулся и увидел за соседним столиком "дочку", а рядом с ней… мужика в спортивных трусах. Мужик помахал ему рукой и показал на свой столик. Он кивнул, но пересаживаться не стал.

Так значит, "дочка" - дочка мужика?! Но они с ним почти ровесники! Значит, "дочке"… Да, ладно! Женился на первом курсе, на втором родил ребенка или вовсе в институт не ходил. А может это… опять игра? Игра, конечно, игра! Дочки без игр жить не могут!

октябрь 1998  



© Владимир Круковский, 1998-2024.
© Сетевая Словесность, 1999-2024.





НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Андрей Бычков. Я же здесь [Все это было как-то неправильно и ужасно. И так никогда не было раньше. А теперь было. Как вдруг проступает утро и с этим ничего нельзя поделать. Потому...] Ольга Суханова. Софьина башня [Софьина башня мелькнула и тут же скрылась из вида, и она подумала, что народная примета работает: башня исполнила её желание, загаданное искренне, и не...] Изяслав Винтерман. Стихи из книги "Счастливый конец реки" [Сутки через трое коротких суток / переходим в пар и почти не помним: / сколько чувств, невысказанных по сути, – / сколько слов – от светлых до самых...] Надежда Жандр. Театр бессонниц [На том стоим, тем дышим, тем играем, / что в просторечье музыкой зовётся, / чьи струны – седина, смычок пугливый / лобзает душу, но ломает пальцы...] Никита Пирогов. Песни солнца [Расти, расти, любовь / Расти, расти, мир / Расти, расти, вырастай большой / Пусть уходит боль твоя, мать-земля...] Ольга Андреева. Свято место [Господи, благослови нас здесь благочестиво трудиться, чтобы между нами была любовь, вера, терпение, сострадание друг к другу, единодушие и единомыслие...] Игорь Муханов. Тениада [Существует лирическая философия, отличная от обычной философии тем, что песней, а не предупреждающим выстрелом из ружья заставляет замолчать всё отжившее...] Елена Севрюгина. Когда приходит речь [Поэзия Алексея Прохорова видится мне как процесс развивающийся, становящийся, ещё не до конца сформированный в плане формы и стиля. И едва ли это можно...] Елена Генерозова. Литургия в стихах - от игрушечного к метафизике [Авторский вечер филолога, академического преподавателя и поэта Елены Ванеян в рамках арт-проекта "Бегемот Внутри" 18 января 2024 года в московской библиотеке...] Наталия Кравченко. Жизни простая пьеса... [У жизни новая глава. / Простим погрешности. / Ко мне слетаются слова / на крошки нежности...] Лана Юрина. С изнанки сна [Подхватит ветер на излёте дня, / готовый унести в чужие страны. / Но если ты поможешь, я останусь – / держи меня...]
Словесность