Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность


Народ забавляется...
(Антология русского срамославия)



... КАК СОЛЬ ВО ЩАХ


Перед Богом все слова равны.
Академик Иван Бодуэн де Куртенэ

Одинокий голос из "Культурной столицы"
... Жил Иван Барков на свете
... Как соль во щах



Нечто вроде предисловия

Хочу начать свои размышления с известного анекдота из "народного" цикла про Вовочку.

        ... Идет урок русского языка в пятом классе. Учительница предлагает:
        - Машенька! Назови мне слово на буку "ж"!
        - Жвачка...
        - Правильно. А теперь ты, Петя.
        - Желудь...
        - Верно. Теперь твоя очередь, Вовочка.
        - Жопа!
        Учительница возмущенно:
        - Сядь на место! И пусть тебе будет очень стыдно! Такого и слова-то нет!
        Вовочка садится, в недоумении ощупывая руками свою тощую задницу, и бормочет:
        - Странно... Жопа есть, а слова - нет?!



Одинокий голос из "Культурной столицы"

Этот анекдот с тонким филологическим уклоном вспомнился мне вот по какому поводу. В новом глянцевом журнале с многозначительным названием "Культура Петербурга" номер три за 2002 год была опубликована статья адвоката Андрея Воробьева "Утомленные петушки", в которой автор с принципиальных позиций подлинного интеллигента (как ему кажется) выступает против сквернословия. Вот что он пишет:

"... Человек, выросший на лучших традициях петербургской культуры, даже внутренне не может себе позволить пасть до уровня "пьяного извозчика" или ему подобных, чья речь вынужденно обусловлена употреблением "одного нелексиконного существительного".

(Замечу в скобках, что очень хотелось бы узнать то единственное уникальное существительное, которое имеет в виду автор, ибо у меня, грешного, в лексической памяти вертится подобных "существительных" по крайней мере десятка два - три!)

В другом месте, в порыве благонамеренного административного негодования А. Воробьев заявляет:

"Употребление ненормативной лексики в разговорной речи обусловлено не только пьянством, а нередко просто циничным пренебрежением нормами общественной морали, неукоснительное соблюдение которых традиционно для настоящей петербургской интеллигенции".

А как же иначе?! К 300-летию Петербурга он во что бы то ни стало должен сделаться "культурной столицей" Европы! Такой лозунг даден...

Это было летним днем
Вовсе не в Европе:
Шла старушка в магазин, -
Оказалась... в шопе!

Ах, какая, оказывается, тонкая зыбкая грань отделяет "культурную" лексику от той самой... несуществующей жопы! Всего-то и надо поменять глухую шипящую на звонкую...

Ну, современнички, дожили! Уже некому стало в Петербурге заступиться за "великий и могучий русский язык", испакощенный сквернословием и всяческим непотребством: не лингвиста, не писателя приглашают к разговору, а настоящего, слава Богу, адвоката нанимают! И сколько же вы берете за ведение дела в защиту русского языка, господин адвокат?!

Хотелось бы напомнить ему о другом, весьма известном в свое время присяжном поверенном...

Как известно, великий вождь мирового пролетариата Ульянов-Ленин (а по матери - Бланк) закончил Симбирскую гимназию с золотой медалью, а чуть позже, экстерном, и Петербургский университет. Тут он получил высшее юридическое образование, видимо, как и наш господин адвокат Воробьев, то-есть - по всем современным определениям - был вполне интеллигентным человеком.

Однако, любимым словцом Владимира Ильича (а для этого достаточно заглянуть в его ПСС - Полное Собрание Сочинений!) было не шибко аппетитное "говно". Более того, именно это самое слово он применил для характеристики той самой российской интеллигенции, за которую так заступается г-н адвокат: "Российская интеллигенция, - напишет он черным по белому, - мнит себя мозгом нации, а на самом деле есть не мозг, а говно". В другом месте он скажет: "... Ведомства - говно, декреты - говно... "

М-да... Несомненный прокол получается, господин адвокат, с вашим коллегой!



Мы с вами, уважаемый читатель, не являемся ни небожителями, которые перемещаются по вольному эфиру куда хотят, ни новыми русскими, раскатывающими на "мерседесах" с охраной. Время от времени мы вынуждены пользоваться городским или, как теперь принято выражаться, - муниципальным транспортом. И все мы прекрасно понимаем, что в часы пик невозможно втиснуться в автобус или вагон метро и при этом ухитриться никого не задеть! Большинство нормальных пассажиров привыкли стоически переносить толчею и давку. Но всегда - всегда! - найдется некий нервный субъект (и это совсем не обязательно женщина!), который вдруг ни с того ни с сего "прицепится" именно к вам с вопросом "Ты чего толкаешься, коз-зел?!" И этому городскому хиляку, наслышанному о нарушении прав человека, видимо, невдомек, что за такой вопрос - на зоне! - он мог бы получить и "заточку" вбок...

А ведь само по себе, как словарная единица, слово "козел" абсолютно нейтрально, и даже с точки зрения господина защитника Воробьева не может быть ни непечатным выражением, ни представителем "ненормативной" лексики! Просто в определенных слоях нашего разветвленного общества оно приобрело особую смысловую нагрузку. "Козел", сказанное кому-нибудь всерьез, намекает на связь адресата с родной матерью... Смертельное оскорбление! По сравнению с этим общеупотребительные пожелания "пошел ты на... " или "иди ты в... " воспринимаются обеими сторонами просто как невинный стилевой завиток в разговоре...



Но главный козырь, который приберегает г-н адвокат для нанесения окончательного удара по ответчикам, это наши классики. Он призывает их на помощь в качестве незыблемых высоких образцов и высказывает такой пассаж: "... даже в страшном сне вряд ли пригрезится, что творчество Ф. М. Достоевского, И. С. Тургенева, Л. Н. Толстого и других великих мастеров словесности пестрело бы вульгарной матерщиной.

<<... >> творцы не допускали употребления непечатных выражений".

Господин защитник А. Воробьев в данном перечислении деликатно обошел имя Пушкина: даже из школьного курса литературы автору статьи небезызвестно, что как раз наш классик отнюдь не чурался слова "жопа"... Но ежели Пушкин по известному выражению - "наше все", то это "все" должно включать и его весьма фривольные стихи, несущие в значительной мере и ненормативную лексику. А то это "все" получается каким-то неполным, кривобоким... Не так ли?

Но вот вам для примера стихи, о которых, по всей вероятности, даже и не подозревал почетный адвокат Гильдии Российских адвокатов:

- Мария, увенчай мои желанья,
Моею будь, - и на твоих устах
Я буду пить эдемские лобзанья.
- Богаты вы? - Нет, сам без состоянья.
Один, как говорится, хуй в штанах!
- Ну нет - нельзя, - ответствует уныло
Мария, - не пойду, нет, если б два их было!

Эта изящная шутка с использованием "единственного существительного", а проще сказать - матерного слова, принадлежит одному из классиков, поименованных в списке А. Воробьева, а именно - Ивану Сергеевичу Тургеневу! Разумеется, я предвижу, как опытный господин адвокат начнет оправдывать классика, - мол, это случайность, шутка гения, нетипичный случай и т. д., и т. п., - все мы хорошо представляем адвокатские выкрутасы...

Приведу еще одно высказывание автора и создателя образа "тургеневской" девушки, на этот раз из большой поэмы "Поп", написанной изысканными "пушкинскими" октавами:

Так что ж? Скажите мне, какое право
Имеем мы смеяться над таким
Блаженством? - Люди неразумны, право:
В ребяческие годы мы хотим
Любви "святой, возвышенной" - направо,
Налево мы бросаемся, крутим...
Потом, угомонившись понемногу,
Кого-нибудь ебём - и слава Богу.

Теперь обратимся к следующему по списку классику, которого упоминает автор статьи в "Культуре Петербурга", - к Льву Толстому.

Кстати сказать, у меня создается впечатление, что господин адвокат, защитник "норм" русского языка, работает по странному принципу: то, чего он не знает, - для него попросту не существует! Только в отличие от упомянутого нами в самом начале Вовочки, - для господина Воробьева не существует ни слова, ни самой жопы...

В четвертой (последней) части четвертого тома великой эпопеи "Война и мир" Кутузов, обращаясь к победившим русским солдатам, говорит о французах:

- А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м... и... в г...!

Давайте поразмыслим: ежели бы великий писатель земли русской хотел написать слово "молодцы" или, скажем, приличное слово "грязь", - то зачем нужно было бы их заменять многоточиями?!

Так или примерно так, я думаю, рассуждал и другой великий россиянин - режиссер Сергей Бондарчук. И со всех киноэкранов тогдашней великой и могучей страны грохнула кутузовская фраза громовым голосом великолепного Бориса Захавы:

- Поделом им, - и носом в говно!

Хотя более полный ее "перевод" звучит достаточно прозрачно: "Поделом им, мудакам, и - жопой в говно!"

Откровенно говоря, у меня закрадывается подозрение, что наш защитник с юридическим высшим образованием так и не смог дочитать до конца обширного сочинения классика, на коего ссылается, а то он никак не прошел бы мимо этой фразы и не задал бы в своей статье бесконечно наивный вопрос: "а предположим, в купленный роман случайно заглянули дети? Хороший же урок русской словесности они получат!"

Но это еще что! Максим Горький в своем очерке о великом яснополянском старце приводит его фразу, когда у двух больших бабников зашел разговор об отношениях между мужчиной и женщиной: "Не та женщина хороша, которая держит за хуй, а та хороша, которая держит за душу".

Не повезло господину адвокату и с почтенным господином, редактором послепушкинского "Современника", другом и вдохновителем российских демократов, певцом русского крестьянства... Разумеется, - школьником, еще не будучи юристом, Андрюша Воробьев слышал о поэме "Мороз Красный нос" или "Кому на Руси жить хорошо", заучивал наизусть отрывок из "Размышлений у парадного подъезда"... Но и во взрослом состоянии, я уверен, не попадались ему на глаза такие выразительные строки:

Наконец из Кенигсберга
Я приблизился к стране,
Где не любят Гутенберга
И находят вкус в говне.

Выпил русского настою,
Услыхал "ебёна мать", -
И пошли передо мною
Рожи русские писать!

Конечно, это стихотворение Николая Алексеевича Некрасова в школах не проходят, наизусть не учат... Впрочем, как и такое:

Прекрасен ты - как даровитый странник,
Но был сто крат ты краше и милей,
Когда входил в туманный передбанник
И восседал нагой среди блядей!
Какие тут меж нас кипели речи:
Как к ебле ты настраивал умы,
Как пердежом гасили девки свечи...
Ты помнишь ли? - но не забудем мы!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Тот, кто умел великим быть в борделе -
Тот истинно великий джентльмен.
Еби сто раз, о друг наш, на неделе,
Да будет тверд твой благородный член.
О, добр и ты! Не так ли в наше время,
В сей блядовской и осторожный век,
В заброшенном гондоне скрыто семя,
Из коего родился человек.

Эти строки - отрывок из стихотворения "Песнь Васиньке", также написанного Николаем Алексеевичем Некрасовым (совместно с А. В. Дружининым)... И в заключение, чтобы окончательно разрушить концепцию адвоката-лингвиста, я приведу еще один отрывок из стихотворения, написанного на этот раз совместно Некрасовым и Тургеневым!

... И вдруг - послание твое
В купальне круг наш так смутило,
Как будто всем нам копие
Воткнули в жопу или шило!
Тебе ли пьянство осуждать
И чернокнижные поступки,
Которым суждено блистать
От Петербурга до Алупки
(Читатель ждет за сим залупки.
На вот, бери, ебёна мать!)
Тебе ль, кто, жив лет тридцать пять,
Доныне не окреп в рассудке,
Стыдиться нагишом плясать
И всенародно хуй встрясать
Под видом грациозной шутки?
Скажи, ебал ли ты ежа,
Его в колени положа,
Как действуют сыны России?
Любил ли водку всей душой?
. . . . . . . . . . . . . .

Следуя прямолинейной логике г-на адвоката, все вышеупомянутые "классики", - Пушкин, Некрасов, Толстой, Тургенев, наконец, Ульянов-Ленин, употреблявшие в своих сочинениях матерную - или выражаясь строго научным языком - обсценную (вам это слово ничего не напоминает?!) лексику, - все эти люди, стало быть, неинтеллигентные, некультурные?! В скобках замечу, что и Анна Андреевна Ахматова, представительница "серебряного века" русской поэзии, в обыденной жизни не брезговала матерком...

Да уж, - никак, ну - никак не получается у господина адвоката ссылка на авторитет классиков: во-первых, в силу своего скудного литературного багажа (чтобы не сказать: невежества), а во-вторых, из-за своего элементарного ханжества. И из-за своей хромающей осведомленности он со всего размаху вляпался в... ловушку собственной концепции! На этом самом месте один из самых популярнейших литературных персонажей - Остап Бендер мог бы повторить свою знаменитую фразу: "Какой удар со стороны классика!"



Всем этим "защитникам" русского народа от себя самого с их примитивным умом кажется, что отменив или даже - вот уж несбыточная мечта! - административно запретив употребление "бранных" слов, они сразу же сделают этот самый народ "культурным"!

Им почему-то не приходит в голову, что подлинно культурный человек, гражданин и патриот своей страны, владеет всем спектром собственного языка, ибо язык во всей его полноте - это и есть прежде всего национальная культура.

А жалкие нравственные потуги отдельных адвокатов напоминают мне истерические вопли тех одиночек в транспортной толпе, которых нечаянно задели нормальные пассажиры. И их попытки, людей, нищих духом и обделенных, вдобавок, лингвистическим слухом, в очередной раз изъять из народного языка целый слой национальной культуры заведомо обречены на неудачу.

Ибо подлинная, а не показная культура состоит вовсе не в том, чтобы не произносить вслух слова "жопа", а в том, чтобы эту самую жопу мыть!




... Жил Иван Барков на свете

А теперь самое время поговорить о легендарной фигуре Ивана Баркова.

При упоминании этой фамилии почти всякий взрослый российский гражданин, и стихов-то никогда не читавший, расплывается в нелепой ухмылке от уха до уха и с заговорщицким видом, подмигивая, произносит заветный пароль: "Ага! Лука Мудищев!"

В 2002 году от Рождества Христова мы могли бы при некотором желании (а за общественное одобрение я ручаюсь!) отметить знаменательную литературную дату: 270-летие со дня рождения Ивана Семеновича... ежели бы знали точно, когда именно он родился. Предполагают, что произошло это событие примерно (!) в 1732 году. Будущий "срамословец" оказался вовсе не в безвоздушном, а в сильно насыщенном литературном пространстве. Михаилу Ломоносову сравнялся 21 годок, Александру Петровичу Сумарокову, который заложит основы русской стихотворной драмы, исполнилось 15 лет, а вот Василий Кириллович Тредиаковский уже через три года напечатает свой труд "Новый и краткий способ к сложению российских стихов"... Еще через десять лет родится великий Гаврила Державин, вобравший в себя всю мощь и противоречивость восемнадцатого века и передавший эстафету Пушкину, - ничего не скажешь, соперники у Баркова были серьезные!

Но их известность не идет ни в какое сравнение с той поистине общенародной популярностью, которой достиг Иван Барков, - творимая легенда, вот уже почти три века передаваемая из уст в уста. Подчеркиваю, - именно, что из уст в уста, то-есть, в устной традиции, ибо его стихов никто никогда не видел и не читал: они впервые были опубликованы... только в 1992 году!

Но еще мальчики из лучших дворянских фамилий Российской империи, соученики Сашки Пушкина по Царскосельскому Лицею, с придыханием рассказывали друг другу, как срамник Иван Барков покончил с собственным земным существованием: он якобы засунул голову в протопленный камин с закрытой вьюшкой и умер, отравившись угарным газом, оставив потомкам такую записку:

Жил грешно
И умер смешно:
Голову казнил сам,
А жопу оставил вам!

Случилась эта оказия в 1768 году, - то-есть за 31 год до рождения Пушкина. Но имя Баркова с тех пор пошло гулять по России, да и до сих пор гуляет...



И в наш шибко просвещенный, атомный да электронный век дух Ивана Баркова, срамника и матерщинника, ничуть не выветрился, не растворился в автомобильных выхлопах, а наоборот, окреп и, я бы даже рискнул сказать, - конденсировался, оброс традициями и не только почитателями, но последователями и продолжателями.

Следовательно (да простится мне невольный каламбур!), - барковский феномен отвечает каким-то сильным внутренним потребностям широких народных масс, иначе эта литературная легенда не была бы такой устойчивой!

И мы, нынешние сторонники общественных свобод и отмены всех и всяческих цензурных запретов, должны быть благодарны первому подлинному стихотворцу-демократу, дерзнувшему сдернуть с российской поэтики маскировочный халат великосветской выспренности и заимствованной манерности, вернув ей исторически обусловленный, настоящий, живой народный словарь во всей его вызывающей откровенности.

А для этого в середине века восемнадцатого нужна была недюжинная смелость!



Теперь позвольте признаться со всей откровенностью: в городе "Санкт-Петербурге", как-никак - "культурной столице Европы"! - уже с десяток лет существует Барков-клуб. Его президентом является энергичный Андрей Торгашин, сам не чурающийся срамословной поэзии, а отцами-основателями в свое время был и я совместно с поэтом Глебом Горбовским, имеющим звание академика российской словесности...

И посейчас мы остается почетными членами данного Клуба, то-есть своими практическими действиями всячески способствуем... гм... расширению его популярности, - к примеру, сбором средств на установку памятника знаменитому стихотворцу!

Тем не менее, - давайте попробуем разобраться в весьма запутанном вопросе о литературном наследстве Ивана Баркова. В литературных и энциклопедических словарях его называют известным переводчиком. Да, это так, - но кого в наши дни интересуют его переводы из Горация?! Переводил он и басни Федра, более того - сам писал басни, непомерно длинные и неуклюжие. Другой русский Иван - Крылов родился спустя год после смерти Баркова, - но ведь именно его басни учим мы наизусть в школе и - вот забавная сторона бессмертия! - неизменно читаем на конкурсных экзаменах в театральные институты и студии!

О "похабных" же стихах Баркова сообщается осторожно: мол, его фривольные стихи расходились в списках. Заглянем же в них, ну вот - хотя бы в "Оду пизде":

О, общая людей отрада!
Пизда, веселостей всех мать,
Начало жизни и прохлада,
Тебя хочу я прославлять.
Тебе воздвигну храмы многи
И позлащенные чертоги
Созижду в честь твоих доброт,
Усыплю путь везде цветами,
Твою пустыню с волосами
Почту богиней всех красот.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Престань, мой дух, прошедше время
На мысль смущенну приводить.
Представь, как земнородных племя
Приятностью пизда сладит.
Она печали все прогонит,
В восторг, в забвение приводит,
Она веселье наших дней.
Ежель ее бы мы не имели,
В несносной скуке бы сидели,
Сей свет постыл бы перед ней.

О сладость, мыслям непонятна!
Хвалы достойная пизда,
Приятность чувствам необъятна,
Пребудь со мною навсегда.
Тебя одну я чтити буду
И прославлять хвалами всюду,
Пока мой дух пребудет бодр.
Всю жизнь мою тебе вручаю,
Пока дыханье не скончаю,
Пока не вниду в смертный одр!

Из вышеприведенного примера можно убедиться, что поэтические уроки Василия Тредиаковского не прошли даром для способного ученика: стихи его интонационно грамотны, в них почти нет ритмических погрешностей, строго соблюдена метрика и рифмовка. И в то же время словарь этих стихов невыносимо "старомоден", и сами стихи, что очевидно, тяжеловесны и несмотря на одинокие вкрапления "откровенной" лексики, - не шибко-то остроумны...

А вот теперь - для сравнения - я приведу хотя бы знаменитое начало поэмы "Лука Мудищев":

Дом трехэтажный занимая,
В самой Москве жила-была
Вдова - купчиха молодая,
Лицом румяна и бела.
Почтенный муж ее, купчина,
Не старой был еще поры,
Но приключилася кончина
Ему от жениной дыры...
На передок все бабы слабы,
Но тут - скажу вам не таясь, -
Что этакой ебливой бабы
Сам свет не видел отродясь!

Покойный муж моей купчихи
Был парень безответно тихий
И, женин слушая приказ,
Ее ёб в сутки десять раз.
Порой он ноги чуть волочит,
Хуй не встает, хоть отруби, -
Она и знать того не хочет:
Хоть плачь, а все-таки еби...

В подобной каторге едва ли
Протянешь долго.
Год прошел -
И бедный муж в тот мир ушел,
Где нет ни ебли, ни печали...

"Что же это, - спросит внимательный читатель. Как будто эти стихи написаны совершенно разными поэтами!"

И будет прав. Дело-то в том, что Иван Семенович Барков, знаменитый - согласно устойчивой устной традиции - прежде всего поэмой "Лука Мудищев", этой поэмы как раз и не писал! Принадлежит она совсем другому автору...

В этом убеждает нас не только наглядный анализ стиля и словаря. Легкий, изящный, озорной и остроумный слог этой поэмы - хоть самому Пушкину впору! И уж написана она, во всяком случае, имея примером пушкинскую сказку о царе Никите и его сорока дочерях или хотя бы "Графа Нулина". К тому же - имеются и прямые свидетельства иного авторства. Поговорим о них чуть ниже. А сейчас я хочу процитировать еще один стихотворный отрывок... Вот он:

Уж ночь над шумною столицей
Простерла мрачный свой покров.
По всей Мещанской вереницей
Огни сияют бардаков.
В одном из этих заведений
Вблизи Пожарного Депа
Уж спит от винных испарений
Гуляк наёбшихся толпа.
Из них один лишь, нализавшись,
Не спал, как истинный герой;
С распутной девкой навалявшись
И поиграв ее пиздой,
Оставил он ее в постеле,
Уселся возле на диван,
Решился ночь провесть в борделе
И принялся за свой стакан.

Всё окружавшее нимало
Его теперь не занимало:
В постеле, заголив пизду,
Развратная, как Мессалина,
И недоступная стыду,
Лежала девка Акулина.
Две титьки, словно две мошны,
Величиной, как два арбуза,
Блевотиной орошены,
У ней спустилися до пуза...

Ну, а эти стихи откуда? Неужели - новая, неизвестная глава из "Луки Мудищева"?!

Прямо таки поразительная нелогичность: имена многих поэтов XIX века, - авторов нецензурных, "вольных" стихов, таких, как А. В. Дружинин, М. Н. Лонгинов, П. В. Шумахер, не говоря уже о срамословных игрищах молодых Н. А. Некрасова или И. С. Тургенева, - имеются в многочисленных документированных списках, хорошо изучены и прокомментированы. Достаточно назвать хотя бы солидный том, вышедший в издательстве "Ладомир" в 1994 году: "Русская нецензурная поэзия второй половины XIX века".

Но вот поди ж ты! Эти имена мало кому по-настоящему известны, но зато имя Баркова известно всем!

Все списывается на Барков и вся нецензурная лексика оправдывается им...



А вот то, что неискушенный читатель запросто принял за новую главу из "Луки Мудищева", на самом деле принадлежит известнейшему "срамословцу" - Михаилу Николаевичу Лонгинову, крупному библиографу и другу молодых лет Некрасова и Тургенева. Но ведь и вправду два вышеприведенных отрывка очень похожи друг на друга - похожи по слогу, по ритмике, по образному строю. Сказать проще: чувствуется одна и та же рука! Литературоведы сказали бы: "сравнительный анализ доказывает, что тексты идентичны... "

Теперь немного архивных данных.

В рукописном Отделе Российской Национальной библиотеки авторство Баркова, к примеру, приписывается многочисленным переделкам "Молитвы" Михаила Лермонтова:

В минуту жизни трудную
Спешу я в бардачок,
Ебу там деву чудную,
За целку - пятачок и т. д.

Но вспомните только, - когда родился Лермонтов и когда ушел в мир иной Иван Семенович!

Одним из прямых доказательств того, что Иван Барков никак, ну - никак не мог быть автором "Луки Мудищева" является такой неопровержимый факт: в том же самом Отделе рукописей находится обширнейшее - в двадцати шести томах! - собрание эротических произведений, составленное в 1855 году. И в этом собрании такая заметная, такая яркая вещица, как "Лука Мудищев"... отсутствует! А ведь во второй половине того же XIX века ее известность перешагнула все мыслимые границы, и зафиксировано множество списков этого произведения в различных редакциях и вариантах.

Так кто же, наконец, является ее автором?!

А спор о том, кому принадлежит авторство поэмы "Лука Мудищев", решается довольно просто, и я весьма удивлен, что наши неразворотливые (или попросту - ленивые?) литературоведы до сих пор для этого факта не докопались!

В российской мемуаристике существуют известные "Дневники", принадлежащие весьма и весьма авторитетному в отечественной словесности лицу. Их автор - Александр Васильевич Никитенко (1804-1877), критик, историк литературы, академик, который долгие годы являлся Председателем всероссийского цензурного комитета. За полвека своей службы он знал всех, и все литераторы знали его, и его записки - это тщательная и подробная хроника сердцевины девятнадцатого века в трех больших томах. И вот в третьем-то томе... У меня складывается подозрение, что никто из наших ленивых исследователей так и не добрался до этого самого третьего тома, - точно так же, как злополучный адвокат господин Воробьев не смог дочитать обширную эпопею "Война и мир" до IV части заключительного IV тома...

А быть может, - приходит на ум и такое объяснение, - одни второпях не обратили внимание на факт, выходящий за пределы их узколитературной специализации, а другие - стыдливо или пренебрежительно отмахнулись от подробностей "неинтеллигентной похабщины".

Никитенко, разумеется, был знаком, как истый петербуржец, включенный в литературную жизнь, с похабными сочинениями Михаила Лонгинова и в том же "Дневнике" отзывался о них как о "замечательных по форме, но отвратительных по цинизму"! К тому времени на счету Лонгинова были остроумные и непристойные "баллады": "Поп Пихасий", "Свадьба поэта", "Бордельный мальчик", - провоцирующий отрывок из которого я и привел выше... Они были написаны соответственно - в 1853 и 1852 годах.

А в 1871 году - вот уж поистине поразительный парадокс судьбы! - этот автор похабнейших стихов, первый "срамословец" Петербурга, был назначен... начальником Главного управления по делам печати, то-есть, по сути - главным русским цензором вместо ушедшего в отставку Никитенко! И цензором-то он стал, по общему мнению, довольно свирепым, и бывшие друзья от него отвернулись...

А в записи от ноября 1872 года в "Дневнике" А. В. Никитенко мы можем прочесть:

"... оспа продолжает свирепствовать почти с такою же силою, с какою наши власти свирепствуют против мысли, науки, печати.

На этом последнем поприще отличается М. Н. Лонгинов, автор известной, рукописной, разумеется, гнусной поэмы, которая заставила бы покраснеть от стыда самого Баркова".

Неизбежный комментарий: Никитенко, который вел свои записи пунктуально и исключительно по горячим следам, не стал бы лишний раз упоминать всем хорошо известных произведений молодого Лонгинова.

С другой стороны и сам М. Н. Лонгинов, занявший столь ответственный пост, не стал бы "грешить" нецензурщиной на цензурном поприще!

Стало быть, эта поэма могла быть написана только в промежутке между 1856-70 годами.

Михаил Николаевич Лонгинов умер в 1875 году. На его смерть другой остроумнейший человек, - поэт Дмитрий Минаев откликнулся такой эпиграммой:

Стяжав барковский ореол,
Поборник лжи и мрака,
В литературе раком шел
И умер сам от рака.

Согласитесь, - эпитафия, ничем не хуже барковской!




... Как соль во щах

В пятидесятые годы прошлого, XX века в среде ленинградских языковедов, окончивших филологический факультет нашего Университета, а также и среди студентов старших курсов бытовала характерная лингвистическая легенда. Происхождение ее приписывали то одному, то другому профессору, но чаще всего ее связывали с именем моего тезки - академика-языковеда Льва Владимировича Щербы. Да теперь это уже и не суть важно. А родилась эта легенда из примера широкого смыслового толкования "матерных" выражений, который лектор-академик якобы привел в сугубо мужской аудитории.

        ... Группа ярославских плотников, шедших с пилами и топорами по дороге, увидела на взгорке богатый барский дом и отрядила того, кто помоложе, сбегать и спросить, не сыщется ли для них подходящей работы. Через некоторое время, увидев спускающегося вниз посланца, старшой еще издали его окликнул:
        - Ну, хули?
        - Да ни хуя, - ответствовал посыльный.
        - Ну и хуй с им! - сплюнул в пыль староста артели, и плотники неторопливо двинулись дальше...

Не правда ли - весьма выразительный диалог, да еще и максимально экономный в словесном смысле?! И совершенно не надо "переводить" этот разговор на многословный "нормальный" язык - ведь все и так понятно!

Из этого "академического" примера следует, на мой взгляд, по крайней мере, три вывода:

Вывод первый: подлинный филолог, лингвист, языковед, писатель, наконец, - не сможет быть чистоплюем!

Вывод второй: так называемый мат в русском языке - это явление многофункциональное, а не просто тупое перечисление мужских и женских гениталий и ритмических действий, их связывающих...

И вывод третий: в народном речеупотреблении так называемое сквернословие почти никогда не связано со скверномыслием.

Дополнение к размышлениям из личного жизненного опыта. Моя бабка, незабвенная Лидия Ивановна Гурьева, из обедневшей ветви архангельских солепромышленников и рыботорговцев, была дочерью протоиерея, сиречь - поповной; она закончила гимназию, то-есть, слыла девушкой образованной, работала учительницей русского языка в сельской школе, до старости сохранила осиную талию и при случае любила повторять: "Ебёна мать - как соль во щах: недосолишь - плохо, а пересолишь - еще хужее!", то есть, матерное слово, как и Божье имя, не следует употреблять всуе, но только к месту!

Даже верующие люди, знакомые с Библией - Книгой Книг! - спокойно употребляют выражения "вавилонская блудница" или "содомский грех". Для этого греха на Руси издавна существовало хлесткое определение: "жопошник", а русское словцо "блядь", которое мы можем встретить даже в "Житии" неистового протопопа Аввакума, отделяет от слова "блуд" всего только вариант написания!

Это ведь всего лишь странная и досадная историческая случайность, что именно на Руси ругательствами стали считаться обозначения человеческих гениталий, в то время как во всем остальном мире, цивилизованном и не очень, именно эти части тела или связанные с ними известные действия пользуются вполне заслуженным уважением...

В Китае можно совершенно безнаказанно и публично произнести выражение, которое в приблизительном переводе означает: "Да ебал я девяносто девять поколений твоих бабушек!", родственное, казалось бы, нашему "... твою мать!", но означающее вполне невинный эквивалент выражения: "Да катись ты! Пошел ты к черту!"

А ведь Китай - страна древнейшей культуры...

В российской же истории государственные запреты на использование "непотребных" слов случались неоднократно.

Так, еще при Алексее Михайловиче, отце Петра I, в 1648 году был издан царский указ, - "чтобы песен бесовских не пели и никаких срамных слов не говорили"...

Цензурное запрещение на употребление слова "блядь", признанного - после многих веков употребления! - вдруг непристойным, было введено относительно недавно, в 1730 году, и как это ни смешно - всего за два года до рождения Баркова!

Ну, и чему все эти указы и запреты помогли?!

Всегда находились озорные люди и срамословцы, которые, как говорится, для красного словца не щадили и родного отца. Этакая своеобразная энергия неподчинения!

Подумать только, - ведь даже великая пьеса Грибоедова "Горе от ума" была спародирована, перелицована, переосмеяна, что, впрочем, сделало ее еще более знаменитой! Эта пародия (в трех полноценных актах!) именовалась "Горе от хуя", не потеряв при этом ни единого "нормального" героя... Привести ее целиком я, разумеется, не имею возможности, но для полноты картины приведу хотя бы начало.

Утро в доме Фамусова. Лиза спит, свесившись с кресла.
Просыпается.
ЛИЗА: - Ебёна мать, как скоро ночь минула!
А я на креслах здесь ночь целую продула...
А что там наши господа?
(Подсматривает в щелку)
Вот у Молчалина елда!
Ну, право, больше нежли флейта!
А каково, голубке, ей-то,
Несчастной барышне, как он ее ебёт?
Впился, бедняжке, ей за сиску,
Раздвинул ноги ей и всунул под живот
Полуаршинную сосиску!
А барышня под ним лежит
Такой смиренною овечкой...
Покамест он ее дрочит, -
Я подрочу хоть сальной свечкой!
(Берет из шандала свечу и дрочит ею)

Или вот еще одна довольно откровенная сентенция Лизаньки после "посещения" ее самим Фамусовым:

- Он будто не ебёт, а так себе - щекочет.
Ебнет разочка три и всю пизду замочит!
Нет, Петр-буфетчик не таков!
Как сладко с ним делить любовные утехи!
Он на хуй свой кладет пять пятаков
И бьет им вдребезги орехи!

Даже по этому, по необходимости малому отрывку можно сделать вывод (китайцы, кстати говорят, что долька апельсина так же хороша на вкус, как и целый апельсин!), что написана эта неприличная пародия весьма талантливым и остроумным человеком!



Время от времени на усыхающей ниве отечественного просвещения, словно трухлявые дождевики после очередного затянувшегося ненастья, возникают некие Общества ревнителей чистоты русского языка. Наиболее активными деятельницами в них, как правило, становятся отставные учительницы словесности средних школ, все еще внутренне продолжающие ощущать себя "тургеневскими" девушками, и чьи морщинистые щечки покрывает первозданный румянец при одном только упоминании слова "жопа"...

Главной же их задачей упрямо - и в который раз! - становится одно и то же: борьба с так называемой "ненормативной" лексикой, - поскольку, привыкнув за свою жизнь к занудливым циркулярам своего министерства, они и впрямь убеждены, что лексика может быть нормативной! Они, стыдливо потупив очи, еще вынужденно прощают Пушкину его эпиграмму на Дондукова-Корсакова:

... Почему он заседает?
Потому, что жопа есть, -

оправдывая классика весьма "логической" фразой: "Так это же Пушкин!" Но уж кто другой - ни-ни!

Но вот - словно бы в пику им - выходит номер толстого глянцевого журнала "Матадор", ориентированного на "продвинутую" молодежь, за январь 1998 года, и на его обложке крупно красуется анонс: "СПЕЦПРОЕКТ: ЖОПА-98"... А в тексте - несколько полос на эту животрепещущую тему, да еще с весьма выразительными фотографиями соответствующих частей тела, включая упитанную задницу московской модельерши с изысканной татуировкой на том самом месте!

А журнал "Хастлер" примерно в то же самое время назвал А. Солженицына... "жопой месяца"!

И наконец вопрос "на засыпку": а как ревнители девственности языка и наши доброхотные цензоры предполагают бороться с "ИНТЕРНЕТОМ", где можно спокойно посетить специализированный сайт "ЖОПИАНСТВО"?! (Как говорится обычно в таких случаях: адрес в редакции)

В общем, народ не зря говорит: "Неча жопу жалеть - не мыло, не смылится!"



Согласитесь, что с употреблением так называемых бранных слов у нас наблюдается какая-то логическая неувязочка. Как известно, Создатель в свое время выдвинул четкий демографический лозунг (в наши дни сказали бы: рекламный слоган...): "Плодитесь и размножайтесь!"

Так неужели же наименования органов, коими осуществляется это божественное предначертание, те органы, которые доставляют человечеству столько радости (греховной?), при помощи которых (или при их непосредственном участии!) рождается самое дорогое для нас - дети, так неужели же эти названия могут быть грязными или похабными?!

С другой стороны и в самих терминах, коими обозначаются мужские и женские половые органы, или гениталии, тоже происходит невообразимая путаница. Почтенный член, мужской детородный (!) орган можно сколько угодно называть нейтральными медицинскими определениями - пожалуйста, никто в вас пальцем не ткнет, камнем не кинет и на административную комиссию не поволочет: "пенис", "фаллос", "уд". Говорят еще: солоп, зеб, елдак. Так почему же только одно-единственное словечко, словечко из трех букв, похожее на математическую формулу и которое наши школьники с удовольствием пишут на любом заборе, - были бы только три доски рядом! - слово, обозначающее то же самое, почему оно занесено в разряд "ненормативных"... Да почему?!

К примеру, мне - нормальному русскому мужику омерзительно слово "вульва". И кто его десантировал на нашу родную почву?! Мне гораздо милее выразительная "манда" (отсюда - мандавошка!), шахна, чудесное сибирское словечко "кунка" (куничка!), наконец - любимое барковское - "пизда". О ее включенности в народный словарь, укорененности в строе "нормального", а никак не похабного говора, о несомненной естественности ее существования в нашей повседневности свидетельствует и целое гнездо слов, производных от основного "существительного", которое гораздо шире первоначального "узкого" смысла: "попиздеть" - поговорить, "пиздануть" - ударить, "спиздить" - украсть, "распиздеться" - расхвастаться, "пизданутый" - свихнувшийся, "пиздюлей навешать" - побить и так далее...

А теперь попробуйте-ка произвести подобные лингвистические опыты с вашей "вульвой"!



Известный историк, академик Д. Аль, драматург и остроумец, в одном из своих шутливых стихотворений, обращенных ко мне, так сформулировал свое отношение к "ненормативной" лексике:

Чтобы сработать под Баркова
И написать похабный стих
Полезно знать четыре слова
И производные от них...

Но множество людей истерического типа, которые встречаются в любом обществе, в любом коллективе и толпе, в натужливом желании выглядеть как можно более "культурными" (не быть, но - выглядеть!), существенно расширяют количество слов, признаваемых ими "неприличными".

Мы в повседневном быту вполне спокойно потребляем вполне привычные слова: "консервы" и "пресервы" (в сущности, то же самое, только качеством пониже, в недолговременной упаковке). Последний термин происходит от латинского "praeservo" и означает "предохранять". Только и всего! Но уже словечко "презерватив" вызывает у словесных чистоплюев стыдливый румянец, прерывистость дыхания и дрожь в коленках. С их точки зрения - куда как неприличное слово!

Со словами "контрацептив" или "гениталии" они, эти ревнители, вынужденно смиряются, но впадают в полуобморочное состояние, слыша, по сути, то же самое: гондон, манда, клитор, мошонка или яйца (я имею в виду не диетические...).



Глупость добровольных организаций или даже очередных воинственных кампаний по защите языка от него самого, хоть и на самом высоком административном уровне, очевидна. Да, можно запретить директивно употребление некоторых определенных слов на страницах печати, предусмотрев за нарушение определенную меру ответственности. Но сама природа сигнальной связи между людьми такова, что звуковое сообщение запретить все равно невозможно! Нельзя же - даже самым лютым законодательным порядком! - запретить произношение тех или иных слов! В народе справедливо говорят: "На чужой роток не накинешь платок". Щедрый разлив неприглаженной народной речи, сочной и многоплановой, а непристойной только с точки зрения нервных ревнителей девственности русского языка, не сдержать жалкими плотинами любых запретов!

Приведу довольно рискованный, но очень уж выразительный пример. Я смотрел по телевизору заседание Правительства 28 мая 2001 года как обычно, не слишком внимательно, параллельно занимаясь нехитрыми домашними делами; и вдруг... вздрогнул, явно расслышав в выступлении Президента слово "блядь"! Правда, я сразу сообразил из контекста, что эта была, так сказать, "задняя часть" вполне благопристойного слова "потре-блять"... М-да... Звуковая ловушка!

А ведь таких, естественно существующих в русском языке формальных неприличностей наберется не один десяток! Кроме "употре-блять" можно припомнить и другие глаголы: "истре-блять", "усугу-блять".

Как поступать с весьма сомнительными на слух деепричастиями "штри-хуя", "стра-хуя", "пси-хуя"? Что делать с выразительным глаголом "кол-ебаться"? А с вполне невинными глаголами с такими вульгарными окончаниями, как "разгр-ебать", "хл-ебать"? Какие административные ограничения налагать, когда в спортивных репортажах на всю страну звучат словосочетания "академическая гр-ебля"?!

По-видимому, все это должно непременно оскор-блять тонкий слух наших чистоплюев?! Так что, все эти слова тоже запретить употре-блять каким-нибудь лихим министерским указом?!

Ну, не могут, никак не могут произвольные сочетания звуков или букв - быть непристойными! Ибо сочетания звуков (букв, знаков на письме) рождаются вполне произвольно и никак не зависят от нашего дальнейшего к ним отношения!



Можно ли изъять из обращения целый пласт общенародной национальной культуры, в которой употребление так называемых "бесстыжих" слов соответствует веками выработанному менталитету?

Вот я смотрю на одну из своих книжных полок...

Что делать нам с "Русскими заветными сказками", собранными А. Н. Афанасьевым? Они были напечатаны не в России, а в Женеве более ста лет назад, в 1865 году!

"Никак не могут понять, - с горечью говаривал Афанасьев, - что в этих народных рассказах в миллион раз больше нравственности, чем в проповедях, преисполненных школьной риторики".

Вот сборник "Русский Эрот не для дам" - с первыми "похабными" стихами М. Лермонтова (под псевдонимом Гр. Диарбекир), среди которых - знаменитый "Гошпиталь" - тоже издан в Женеве в 1879 году.

"Венок Венеры" - русские нецензурные стихотворения - издан аж в Токио в 1986 году.

А вот - сборник "Русские бесстыжие пословицы и поговорки", - изданный в Миннесоте, США и присланный мне в 1995 году...

Создается впечатление, что наше словесное национальное богатство по-прежнему больше интересует зарубежного читателя, нежели своего, родимого!

И кстати, о литературе. Удивительное дело: никто в современной школе, включая, разумеется, и педагогов-словесников, разбирая творчество Чехова, не обращает внимания на выразительную фамилию городового в знаменитом его рассказе "Хамелеон".

Полицейский надзиратель Очумелов начальственно обращается к нему: "Надень-ка, Елдырин, на меня пальто!"

А ведь в этой фразе деликатнейший Антон Павлович, лукаво прищуриваясь сквозь свое пенсне, несомненно решил пошутить, похулиганить, ибо эта фамилия недвусмысленно происходит от популярного слова "елда", которым в XIX веке повсеместно заменялось слово "хуй"...

Так-то вот!

Еще Николая Васильевич Гоголь высмеял наших манерничающих провинциальных дам, которые не скажут: "этот стакан воняет", но непременно: "этот стакан дурно себя ведет"... Складывается впечатление, что в отношении к русскому языку у нас все - представители "высшего света", сплошь баронессы да виконтессы, графини да графья!

Мне по-человечески и лингвистически глубоко противно, когда какая-нибудь чопорная гувернантка у "новых русских", недавних бандюганов, оттопырив палец произносит "какашка" вместо понятного, сочного и точного слова "говно"!

Обратите внимание: на наших с вами глазах развивается удивительный психологический процесс, некое своеобразное нынешнее языковое жеманство: действия самих людей становятся все гаже, противней и беспринципней, а вот слова, обозначающие эти самые действия, все стыдливей и благопристойней, как бы и в самом деле набрасывая на их "пользователей" некий культурный флёр. К примеру:

гетера - блядь - шлюха - проститутка - женщина легкого поведения - путана;

ворюга - казнокрад - мздоимец - взяточник - представитель парламентского лобби;
дебил - идиот - мудак - дурак - пустоголовый - руководитель пониженной компетенции;
тать - разбойник - грабитель - обирала - рэкетир;
убивец - душегуб - мокрушник - киллер!

Кстати сказать, и "заказчик" не скажет вслух "убить" или "замочить", но - "ликвидировать", "снять проблему", "провести острую акцию" или даже - "терминировать"... Крайне интересная деталь: для словесной этой "маскировки" почему-то закономерно используют именно иностранные слова, этакие интернациональные псевдонимы! Так, значит, все вышеприведенное - это "нормативная" лексика?! Или это - проявление некой высшей "интеллигентности"?!

... В коридорах Университета и иных высших учебных заведениях расхожая английская фраза "Ай фак ю!" (прошу меня извинить!) с выразительно поднятым вверх средним пальцем воспринимается и привычно, и прилично, а вот ее буквальный перевод: "Я вас ебал!" почему-то считается похабелью...

Как-то нелогично, - согласитесь!

Академик Лев Ландау, величайший физик XX века употреблял в быту не общеупотребительный глагол "трахнуть", а весьма забавный вариант: "освоить девушку"... И что - смысл действия от этого сразу становится другим?!



А из-за трех или даже четырех так называемых матерных слов создавать "Общества охраны языка"?! Да не надо, не надо "освобождать" русский народ от его родимых, привычных и главное - повсеместно употребляемых слов. Не запрещать надо подобный гибкий и многоцветный язык, а вовсю им гордиться! Один неглупый человек высказал весьма основательную мысль: "Народ, потерявший свои ругательства, обречен". И я с ним полностью согласен.

А во всей этой затянувшейся полемике я откровенно на стороне нашего российского академика-языковеда с удивительным сочетанием дворянской французской фамилии и простонародного имени: Иван Бодуэн де Куртенэ. Он, как известно, был большим знатоком русского мата, "дополнил" знаменитый "Толковый словарь" Владимира Даля и как-то сказал: "Перед Богом все слова равны"...

"Слово было у Бога... " - так зачем же нам вмешиваться в его творения?!

В заключение - по необходимости краткий комментарий к тому изданию, которое вы, уважаемый Читатель, держите в руках.

Есть бессмысленные комментарии. Например, - предупреждение Минздрава, самым мелким шрифтом затерянное на сигаретных пачках: "Курение вредит вашему здоровью". И это в то время, когда согласно статистике, у нас курят до восьмидесяти процентов молодежи!

Я не собираюсь предупреждать: "Детям до 16-и лет читать нашу книгу не рекомендуется". Совсем наоборот! Потому что в 16 лет читать наше издание... уже поздно! Поскольку статистика бесстрастно утверждает, что 30-40 процентов современных школьников в 12-14 лет уже вступают в половые отношения...

Самое главное, о чем я хочу предупредить: людям любого возраста, лишенным чувства юмора, читать нашу книгу действительно категорически запрещено!



В 80-х годах XIX века Петр Шумахер, известный мастер по выделыванию нецензурных стихов, писал одному из своих друзей - Петру Ивановичу Щукину, известнейшему меценату, собирателю искусства, коллекционеру, давнему конкуренту братьев Третьяковых: "Всякий цинизм или по-русски похабщина тогда хороша, когда написана если не высоким, то хорошим художником".

Так это или не так - предстоит разобраться современному читателю в стихах современных "вольных" поэтов!




© Лев Куклин, 2002-2024.
© Сетевая Словесность, 2003-2024.





Словесность