мерещится подземный
И крыльев свист томит, и хочется бежать,
Но мерный мужей шаг, вид безмятежно-гневный
Вливаются во внутрь - не можно устоять.
И вот уже в крови волнуется движенье
И чувствуешь себя идущим по пути,
А это есть уже свершенное свершенье -
Твой путь не отменим, вне света нет пути.
Музыка на Урале №2
Тяжелые накатывают волны на берег озера, песчаный и пологий.
Вакханки и сатиры молодые резвятся, плещутся незримою водою.
Бог Дионис, седой и огрузневший от водки и Анапы, зажигает
Свой Беломор, во тьме ломая спички, тихонько, добродушно матерясь.
А скрипка птицею несется в поднебесье,
Виолончель рыдает в подземельи как старый Уголино,
Как Сатурн, своих детей сожравший.
Из светлой комнаты ночь угольно-черна. Комар жужжит, звеня.
Лишь великий Гендель, великие Коган и Ростропович
Ростральною колонною стоят средь ночи угольной
подобьем купины неопалимой, подобием звезды и светлого столпа
И ангелы астрала крылом кошмар отводят ото лба.
Память
Как растворяется дымок от сигареты,
Меняет цвет и вот уж нету цвета -
Прозрачность воздуха, полузаметный запах
Остались лишь, - так исчезает голос,
И след от жеста в воздухе послушном, -
Из памяти бесследно исчезают.
И трудно помнить взмахи и спирали,
И голос ломкий, нежный и печальный,
И трудно помнить мимолетные догадки,
И пустота всю душу одевает,
Наполненная смыслом и печалью.
И память-странница, забывшая о доме,
Родных и близких, некогда любимых,
Бредет пустынною проселочной дорогой
Сквозь лета свет и теплоту в природе.
Символизм
Случайные изгибы соответствий,
Подхватывая, душу погружают
В волну прощаний, встреч, разлук, приветствий
И вновь в молчанья море возвращают.
Белая бабочка, вмиг ослепленная ночи насельница,
Бьется и кружится на черной лестнице,
Пташка, замерзшая зябко чирикает,
Скрипки цветут в колоннадах заброшенных.
Все неизменное тихо изменится,
Все исчезает и вновь разрастается,
Гостем приходит незваным, непрошеным
И, улыбаясь, зачем-то прощается.
И не узнать, что из этого следует
Dixi не молвить пред громом овации -
Вновь уплываешь, волною подброшенный
И застываешь в похмелье прострации.
Памяти огненного коня
Огромный буй, с подковой перстень-
Огромный стык,
кремня язык
веселый кляп - с копытом перстень
Уходит время просто так
И не подаст мне время знак
Куда уходит просто так
Наискось вбок, вперекосяк.
В пере - косяк.
Огромный буй, с копытом кляп,
Наискось влево, просто так
Завязан узел и не слаб
Все - продолжение атак.
Живет за окнами весна
Внутри весны видна сосна
И нету времени для сна
Без сна нет силы ни хрена.
Все - продолжение атак,
Веселый стык,
С копытом перстень.
В весне и в перстне изуверясь
Преодолев желанье спать
Выходит на поверхность песня
Как потаенной силы знак,
Знак отражения атак.
За кругом круг, за другом друг -
Налево, на восток, на юг
А мне прописан только север
Направо вверх, поверх помех
Да клочья шкуры на барьерах
И стук копыт - тук-тук, тук-тук.
Приходит время пустоты.
Приходит время пустоты
Лети наверх, на север - ты
лишь крошка мусора по ветру
Мечты, слова, слова мечты-
осколки света красоты
все улетело на поверку
Как мимолетные листы
Во мрак и холод пустоты.
Тихо вокруг. Ветер туман унес
Гроза
Гроза отгремела, дождем отсверкала
И волны прохлады омыли меня
Легко и свободно в ладонях у Бога
В ладонях у Бога так много огня.
Пустота
Песок
Сперва случайно, а потом и вечно
Спокойно, добровольно и невинно
Один лишь раз начнешь, да так и не закончишь
Да так всегда и будешь до могилы
Пересыпать песок.
И невесомо-тёплые и ласковые струйки
Все засыпая, век струиться будут,
Ладони истирая незаметно,
Приковывая взгляд,
Заковывая душу
В прозрачно-дымчатые, ласковые цепи.
Уйдет жена,
помрут отец, мать, дети
Друзья забудут,
Сам потом забудешь
Слова, привычки, жесты и походки,
Всё, что когда-то было нужно, важно,
Останется песок, белёсый и покорный
Да вечность, посвященная песку.
Всё это ясно, как простая гамма,
Как говорил один старинный мастер.
Да что мы есть?
Пустые оболочки,
заполненные страхом и тревогой,
Наполненные теплым дуновеньем,
Спиралями светящихся сознаний,
А дырочка -
И нету ничего, -
Лишь сыплется песок на кучку сверху
На кучку уже выпавших песчинок,
Белёсых, тёплых, ласковых, неотличимых,
Увы, от тех, которым предстоит упасть
Чтоб подниматься и на землю падать.
И ломкий, неотчетливый мотив
Не кончится, а будет всё свиваться
В такт струйке бесконечного песка.
Бег
Чуть-чуть бочком, легко и осторожно
Мой пес бежит и я бегу за ним
Вот так, слегка прищурившись, бежим,
Спокойно, равномерно, осторожно.
И время вслед за нами поспешает
А может, мы его волочим за собой
И нас оно стрекалом подгоняет
Оскалившись, осклабившись дурной
Ухмылкой сточенные зубы обнажая.
Ну что ж, втроем
Вот так же вместе как-нибудь помрем
Тогда уж и насмеемся и напляшемся
Вокруг большого пионерского костра:
Пушистые, веселые, большие
И добрые как мишки заводные.
Пока же будем просто благодарны
За то, что есть пространство для ноги
За воздух, холод, темноту и счастье
Бежать втроем, легко и осторожно.
А вот и прибежали:
Я - хозяин пустоты,
Разгляди мои черты -
Они белы и черны.
Мне не страшно ни черта.
Мысли легки и сильны,
В них мерцает пустота,
И с подругою моею
Мне не страшно ни черта,
Ведь подруга - пустота.
Всё могу, хочу и смею,
Смех сияет как роса -
Жизни старая коса
Все свистит, да мимо шеи,
Да боится, блядь, меня --
Я - хочу, могу и смею,
И не страшно ни хрена:
Отбоялось, отхотелось,
Что пугало - разлетелось
В клочья, словно мошкара
В жарком пламени костра
Накось выкуси, дружок,
Возьми с полки пирожок,
А меня ты не возьмешь,
Пустоту не ущипнешь:
Нету ляжек и боков -
И с подругой-пустотой
Хорошо, без дураков,
Под луною в тишине
Слушать песни без костей -
Нет утешней новостей
Чем сияние светил,
Солнце, воздух и вода -
Наша лучшая еда.
Снег
Приходит вечер.
Снег все засыпает:
Следы от санок во дворе, следы
От детских валенок. От смеха,
Следы в прозрачном свете,
На землю тоже лягут под снега.
И вокруг все в белом,
Пушистом и холодном,
Легком снеге
И это называется - зима.
Метание петель
жене
Так, пролетая над кукушкиным гнездом,
Забудешь пристегнуться и висишь
Ощипанным бесперым петухом,
Над синей и бездонной пустотой.
Слишком громкий крик о любви всегда слишком громок,
Особенно в пустоте, где доминируют голод,
Жажда, насморк и недосып.
Это все - лишь экзерсис в метании петель,
Для ловли неясного смысла
Невидимых петель из слов.
Ибо в достигнутой пустоте нечем больше заняться,
Кроме как постигать свою мнимость
при помощи
Петли из других прочих мнимостей
А поскольку нет ни того, ни другого,
И то и другое можно представить каким угодно -
Голубым, шафранным, изумрудно-зеленым, салатным
Или цвета смеси сепии с умброй -
Пустоте все равно, она принимает все игры,
Но не заметишь когда она начинает такую игру,
В которой не знаешь ты правил,
В которой и нету правил, в которой все возможно,
Но ожидать бесполезно,
И все равны варианты , а кости в руках у того,
Кого ты ни разу не видел, кто сыт и ленив и вечен,
И в кости лениво играет, не зная сам для чего.
Ну что ж, поиграем,
Ты помнишь, родная,
Как мы ехали по пустыне, и горло все время пересыхало,
А приехали в дождь, и промокли, и было тепло?
Конечно, не помнишь, этого не было,
Хотя могло бы и быть -
Я бы не отказался.
Ты помнишь, родная,
Широкую грудь океана,
Широкое круглое небо,
Огромные грозные звезды
И нас, молчащих до слез?
Конечно, не помнишь,
Ведь я только что это придумал,
Но смывает дыханье картинку,
Да и нет уже этой картинки,
Можно сделать десяток картинок,
или десять десятков картинок
или десять десятков тысяч картинок,
Поскольку пустота не знает меры
И времени так много у меня
Но нет надежды
Поймать какие-то смыслы,
Построить что-то
Помимо прозрачного дома
И чего-то этим добиться помимо
Еще одной бесполезной картинки.
Но самое все же смешное,
Что пока я вот тут медитирую,
Пока ( я надеюсь) ты это читаешь
В заснеженном парке на клумбе
Под снегом растут наши дети,
( Я и сам это не понимаю, но вижу и знаю.)
The End
Неисчислимы смыслы пустоты -
И разноцветные щебечущие птички
И разноцветные блестящие стрекозы
Змейки, ящерицы, снова птички
О смыслах нескончаемых поют
Свиваясь, щебеча, перетекая
Через границы, отменяя все границы
Границы смыслов, воль и государств
Границы отграниченных сознаний,
И прочих всех столбов, дорог и государств.
И мы, пока мы крепки смыслом,
Пока мы крепки смыслу и надежде,
Без страха погрузимся в созерцанье
Бесчисленных кипящих превращений
Бесчисленных светящихся сознаний
Поверх границ, запретов, государств.
P.S. Зимовье
Я знаю, что безумье очень близко -
Сплошь дымчатое, мшаное, глухое
Безумье занесенного снегом зимовья,
На мягких лапах тихо подступает.
И не поможет телефон и телевизор,
Компьютер, MTV и сериалы,
И Депутаты, выборы, мандаты
И прочие прогресса атрибуты.
И прихотливые свиваются узоры
Как по стеклу мороз рисует листья
Должно быть душеньки летучие слетелись
Поговорить на языке безумья.
Что ж, поговорим.
...........................................................
...........................................................
...........................................................
Средь ровно дышащего северного ветра
Припомним карнавал и карнавальность
Танцовщиц гибких, легкомысленных, влекущих,
Сулящих наслажденье перед смертью,
Огромных бабочек и разноцветных змеек,
Цветов дурманящих прохладу ожерельев -
Припомним то, чего не знали,
Подруги душеньки, летучие, блажные
Лепечущие, легкие, забывшие про все
Кроме подсмотренных когда-то наслаждений
Чужих, очистившихся в смехе, позабывших
Кровавые мозоли, вспышки страха,
И вечную похлебку из бобов.
А вот еще одна, летучая и легкая, твердит:
Осел в порыве сладком к совершенству
Не выйдет из ословости предвечной
Или ослиности. Но будет добрым малым
Осел, той братец, брат мой и огня,
Да только толку мало
В безумии тоскливого зимовья.
P.P.S.
И вот порою все вдруг понимаешь
И помолчав чуть-чуть, неслышно говоришь:
открыть глаза но как открыть глаза
нельзя совсем открыть глаза
нельзя увидеть то что за
прищурившись моргаешь ежечасно
да так мигнув чего-то не увидишь
да так и замолчишь не веря ни во что
а ветер сны большие навевает
и снег летит чтобы потом растаять
проходят люди и чего-то жаждут
и жаждою спаленные умрут
поймешь ли сам или тебя поймут
возможно что никто не знает точно
известно, нелегко открыть глаза
И жесты смысла навсегда незримыми пребудут
И можно не пытаться и не думать
И не желать увидеть то что за
Иное вдруг приходит пониманье
О том что все лишь так как и должно быть
невиденье - лишь недоверья слепок
и надо только замолчать и видеть
и верить в то что видишь все как есть
О том что надо иногда вообще не видеть
глаза закрыть а не моргать смущенно
и слушать ветр и звук и голоса
и верить в то что слышишь все как есть
И говорить своей широкой грудью
И говорить своим свободным горлом
Прозрачные закидывать слова
В объемлющее их молчанье с тишиной
И пониманья два друг друга вкруг свиваясь
Сплетают коврик бедный и двухцветный
Скатаешь и под мышкой понесешь
открыв глаза в молчании глубоком
и хороша по холодку дорога
Послесловие
Взгляд из пустоты на Родину
...поговорим на языке безумья
В.Л.
Встретишь Будду - убей Будду
Японская поговорка
Трилистник предвыборный
Лист первый - диалогический
А: - Да, сударь, вы пошляк, а не Карузо,
Вам суждено гореть в мучительном огне,
Гореть и мучаться, не до конца сгорая
И снова воскресать для пламени костра,
И счет терять разнообразью боли
А потому, что вы - пошляк, а не Карузо.
Да, хуже нет, чем пошляком родиться,
Жевать всю жизнь труху гнилой осины
Да так и помереть на растворимом соке,
И знать лишь кариес и никогда - оргазм
А впрочем и оргазм нас не всегда спасает
И трудно на секунду выйти из себя
А выйдя - в ужасе опять не возвратиться,
Чтобы вновь закорчиться от нестерпимой боли,
От бледной немочи и гробовой тоски.
В: - Какая-то жизнь стала вот такая -
Все мырды серые вокруг меня летают,
Поют о светлом, пожирая геркулес
Надеются на будущее в жизни,
А деньги отлагают тихо в банке
И банка светит честной пустотой
Молчит, как будто стул или кровать.
Природа больше уж не утешает,
Шумит листвой зеленой и весёлой,
Листва вдруг опадает, снова осень -
Тоска, конечно...
Да и что тут взять
Когда давно зарплату не платили
И жизнь течет как лимфа в мертвом теле
И, разлагаясь, пачкает все мысли,
И тяжело на цыпочках стоять
Прислушиваясь к будущему снова:
Стоять на пустыре - забава для глухого.
А: - А где твой сад?
В: - Да где же его взять?
И президент мой, богоравный Пильцын
И брат его, давно забытый Ельцын
И Россель, губернатор знаменитый
И Дроссель Ёбаный, неведомый электрик
Не в силах нам молчание прервать.
А потому - сплошные симулянты
Они подряд надели позументы
И симулируют произнесенье слов
И падают во тьму, все шевеля губами,
И там гниют, как древние осины
Грибы растут, их грибники сбирают,
И, радуясь, с картошкою едят.
Потом опять вдруг едут, чтоб картошку
сажать,
Окучивают, радостно копают,
Грибы по осени румяные сбирают
(Ведь надо что-то есть, на цыпочках стоять)
А дети по бокам бегут проворно
Порою поедают апельсины
Порою доставляют огорченья
Ну как тут от тоски не зарыдать?
Да, ничего, опять, глядишь, прорвемся
Опять Европу удивим безмерно
Талантами, культурой, Просвещеньем
Ну взять хотя б меня, да, почему б не взять
И не отправить в Оксфорд или Кембридж
Чтоб нашу жизнь им там преподавать?
Вперед запустим мы лазутчиков отважных
Отважных, новых, русских, в МЕРСЕДЕСЕ
Блистательном, пусть подготовят почву
А мы потом им НАШЕ пересадим
И пусть потом хлебают не спеша
Ебло задравши в небо от тоски,
От пошлости без наших русских песен
И водки под картошку и грибы.
Лист второй - мифологический
Воспоминания
...То был этап больших Кондратов
Тугие были времена
Кузьма Петрович Пиздобратов
Над нами царствовал тогда
Тогда не то что нынче было -
Не шевелись и не балуй
То в жопу хрен, то хуй на рыло,
То к Богу в рай, то голосуй,
А коль голосовать не будешь -
Опять же получаешь буй
И поплывешь с буём на шее
По Волге-матушке реке
Порой правей, порой левее
Да только вечно нелегке.
По Волге, Каме, Енисею,
По Иртышу и по Суре
На рыле хуй и буй на шее
И "так держать" на волоске
А впереди - Гнилое море
А сверху - небо и полынь
Горит камыш, дым режет горло -
"Мы за ценой не постоим".
Лист третий - тоже мифологический, но по-другому
Ностальгия
Да, в Верхнем Кузямске и в Нижнем Кузьмовске
Все КУЗЬКИНУ МАТЕРЬ блюдут,
Смиренно к подножью цветы возлагают
Детишек приводят и песни поют.
Поют о печалях своих вековечных,
О радостях глупых своих -
Она же смеется над ними беспечно
В ус вовсе не дует и пьет за троих.
Над нею шумят перелетные птицы,
Подземные реки под нею текут,
Народу в Кузьмовске счастливое снится,
В Кузямске не сеют, едят лишь да пьют.
Да только забиты в Кузямск пропуска нам,
В Кузьмовск не попасть: отменили маршрут.
Панмоглоизм
Степан Петрович Дубовищев -
Известен всем как степовик
Он непослушному конищу
Переломает шею вмиг
Степан Петрович Дубовищев
Огромен, грозен и велик
Лопатой борода, елдище -
Как умный, добрый русский штык
Да не один Степан Петрович -
Нас миллиарды, тьмы и тьмы
На ваше ветхие законы
Кладем давно с прибором мы.
Вечернее размышление о Божием Величестве - мое
На трансформаторную будку
Мужик тихонько отливает,
Идут нарядные девицы -
Его в упор не замечают,
А Я их всех не замечаю,
Спокойно квасить отправляясь,
И что все эти виды значат -
Один лишь Бог Всевышний знает:
Молчит, за облаками сидя,
И в кости ветхие играет.
Заключение
Все вышли уж давно из этих комнат, но сегодня,
Влекомые досужим любопытством, мы
Войдем случайно в дом сносимый
И оглядимся не спеша по сторонам.
Здесь много мертвого и ничего живого
Обои в пятнах отвалились, пожелтели,
Открылись столь же желтые газеты:
Соревнованье, космонавты и генсек,
Читающий с трибуны по бумажке
Какие-то неслышные слова,
Доярки, Ленин, объявленья о размене
Жилплощади, некрологи и прочая мура.
А по бокам, в пыли и паутине
имеются
Еще примеры тех вещей, что больше уж не будут,
не будут никогда существовать:
Дырявая облупленная миска,
Раздавленная детская коляска,
Заржавленная сетка от кровати
И печки обгорелое нутро.
-
Вниз головой мы через это время пролетели.
Не вернемся в Кузьмовск.
Забыты осины
Наши монгольские скулы
Сошлифованы мелким песком,
Прозрачный августа полдень
Светом лиц своих днесь создаём
Традиционная Осенняя Элегия
Октябрь уже кончается неспешно.
Значит осень
На днях умрет незримо, незаметно.
Деревья облетели, хладный ветер
Настойчивый, все гонит волны тяжкие на берег,
Холодные, безрадостные волны, под серым небом
Серые как вечность, как жизнь в пещере вечной пустоты.
И серенький снежок летит на смерзшуюся землю,
Не закрывая мною вскопанную землю
и листья, что землею тихо станут,
Давая пищу новым листьям, новым и зеленым
Которым тоже будет суждено желтея,
Желтея и ссыхаясь, опадать.
А ветер с севера все гонит тяжко волны,
И птички все куда-то улетели, Куда же улетать?
Где новая пещера, которую бы можно обживать,
Чтоб бросить? И, поглощая как осенняя усталость,
Мне душу вновь объемлет пустота
Я этой осенью не написал не строчки
И очень мало денег заработал
И никого почти что не любил.
Порою кажется, что кончилась вся сила
И скоро как листок увядший, безуханный
Пустою оболочкой лягу в землю
И снег колючий заметет меня.
И в том моя последняя надежда -
Отчаяние - лучший утешитель -
Отчаяние - высшая надежда -
Дойдя до края, вновь преобразиться -
Листом зеленым из страны теней вернуться
И вновь узнать и деньги, и любовь
и радость прохождения по смысла
Вздымающейся в облака спирали,
Сей лестнице Иакова незримой,
Которая единая спасает
Прочней, чем даже деньги и любовь.
Сквозь серость, темноту непониманья
Сквозь бесконечную и узкую пещеру
Сквозь холод пустоты сжирающей - вперед,
Вперед, наперекор рассудку
Он слишком часто подводил, рассудок,
Рассудку вопреки, наперекор стихиям -
Поскольку лишь в отчаяньи надежда,
И пустота лишь порождает смысл.
Чижик-пыжик, где ты был?
Все как всегда - проклятый гоголь-моголь,
И чижик падает, не в силах удержаться
Не в силах ухватить крылом свой воздух
Прозрачный, обжитой, прозрачный и послушный
И вниз летит, пронзенный страшной мыслью:
"Так вот зачем даровано сознанье".
Сознанье же вращается в привычке,
Вращает всё в привычном осознаньи
Привычное, сбивает гоголь-моголь
И чижик падает,
И узнаванье тщетно,
Поскольку время только заново рождает,
Чтобы сожрать.
И сладостные муки
Струи летящей в восприимчивость немую
Бесплодны как бесплодно осознанье
Разбитого крыла, закона тяготенья
И чижика разметанные перья
Вдоль по Фонтанке,
Вдоль Невы, летящей в бездну.
1996
