Лишай листвы вяло отражался в плесени плеса. Осень выдалась ранняя: по речке уже поплыли первые утопленники. Но сегодня милые, с детства знакомые картинки природы не радовали Машу Строгову. Она рассеянно обрывала то ромашки, то уши дворовым мальчишкам. Выходило: "любит". Да, Маша страстно любила себя: стройную, с нежным разлетом бровей и двумя мечтательными голубыми глазами по обе стороны носа. Но полюбит ли ее князь так же мучительно, до судорог и диареи?!
С речки слышались озорные голоса: "Раз-два-три, милый, приплыви!" Окрестные девки тоже гадали на суженых: кто раньше заметит утопленника, той первой идти под венец. Заметив волнение дочери, Анна Орестовна пожала плечами:
- Вздор и суеверия! Я, например, сперва встретила твого рара, а уж потом он утонул. Верно, Феденька?
Федор Петрович Строгов, ее второй муж, смахнул с холеных усов крошки крысиного паштета:
- Уж как я уламывал покойника! Андрей Андреич, говорю, может, вас лучше удавить? Или же наступить вами на гадюку? Помните, господа, какие гадюки уродились тогда в Мышаевских оврагах, сам-шестой! Не-ет, только пузыри пускает...
Курсистка Нина вспылила:
- Какой эгоизм! У нас один тип тоже решил свести счеты с жизнью на почве несчастной любви к латыни. Но как воспитанный человек он не стал портить настроение окружающим. Вырядился Дедом Морозом, взял мешок с подарками и повесился на новогодней елке. Вот потеха-то была!
Все засмеялись. Маша нежно погладила под столом голую Нинину ногу, покрытую трехдневной девичьей щетиной. Отец Агасфер покачал головой:
- Жизнь, дочь моя, дается человеку один раз, и прожить ее надобно так, чтобы не было му...
- Бог - это всего-навсего электромагнитное поле, - встряхнув белокурой гривой, парировал князь Владимир Князев. - А человек, отче - это звучит гордо!
Маша наконец-то встретилась с ним глазами и залилась румянцем. От смущения юноша поперхнулся мочеными конскими яблоками. Чтобы замять неловкость, Анна Орестовна распорядилась подавать свое коронное блюдо: эскалоп из сколопендры под взбитой бычьей слюной. Отведав его, скотопромышленник Ряхин восхищенно крякнул:
- Так и в "Славянском базаре" не сготовят - голову на отсечение даю!
- Голову? Ловлю вас на слове, милейший! - Строгов схватил со стены кривой кавказский клинок и полоснул Ряхина по шее. Горничная Глаша ловко подхватила продолжавшую жевать голову и понесла ее на кухню.
Супруга Ряхина вытерла платочком красные брызги с рукава, посетовала:
- Стоит Егору завидеть какой-нибудь деликатес, и он сразу же теряет голову!
- Да разве он один? - усмехнулась Анна Орестовна. - Посмотрите вокруг: только доктор Победоносцев у нас святой, весь вечер пьет лишь чай! Еще меду, доктор?
- Медофил! - фыркнула Маша и потянула Нину во двор. Ночная прохлада бесстыдно забиралась им под платья. Заговорщицки переглянувшись, девушки сблевнули. Одинокая ночная птица грустно вторила им. Глядя на небосвод, густо осыпанный звездной перхотью, Маша нараспев прочла:
- В дворцах эмалевых печалей,
В садах нефритовой листвы
Вы так меня не понимали -
От пяток и до головы!
- Эх, Маша...- вздохнула Нина. - У тебя и талант, и красота, и романтическая страсть... А моя жизнь так ординарна! Да, слушай... он и впрямь такой кошмарный?
- Кто? - не поняла та. Нина повела плечом:
- Ну, этот... из трех букв...
- А, Вий! - засмеялась та. - Пойдем, покажу!
Они обогнули дальний флигель и сквозь мелкий ельник крадучись вышли к обрыву. Из глубины доносилось полурычание-полукряхтение. Маша шептнула:
- Он! Ест землю и производит экскременты... Всегда один-одинешенек, ни друзей, ни женщин...
- Да кто ж на него польстится?! - поморщилась Нина.
- Кто знает... - сказала Маша. Наклонившись над обрывом, она озорно крикнула:
- Эй, Вий! Приходи в гости!
Тишина. Низкий страшный голос из бездны:
- Поднимите мне брюки!!
Барышни опрометью убежали. Когда они вернулись к гостям, те уже играли в фанты. Только князь стоял в задумчивости. Завидев раскрасневшуюся от быстрого бега Машу, он подошел к Строговым с бокалом шампанского и произнес:
- Прошу руки вашей дочери!
- Правой или левой? - вскинулась Анна Орестовна. Князь пожал плечами:
- Пусть будет правая...
Зардевшись, Маша протянула Князеву руку, затянутую в фиалковую митенку. Он почтительно припал к ней.
- Отче, благослови!- набожно рыгнул Строгов. Отец Агасфер отложил недоеденное седло косули. Косуля побежала к дверям, скуля. За неимением иконы или библии священник поднял над головами молодых том "Трех мушкетеров":
- Во имя Дюма-отца, Дюма-сына и Дюма-святаго духа...
Страстно целуя Машину руку, жених с хрустом впился в ее запястье.
- Охальник! Нешто до свадьбы можно?!- охнула старая нянька.
- Завидуешь, старая, что у самой зубов не осталось? - усмехнулась Нина.
- Да, барышня в самом соку...- Ряхина часто-часто дышала.
Внезапно Князев отпрянул, схватившись за щеку:
- Я зуб сломал...Как это понимать, господа?!
Анна Орестовна игриво качнула веером:
- Пустяки! Прошлым летом к Машеньке сватался майор Федотов, наш сосед. Гусар, ему, знаете ли, палец в рот не клади... Вот и пришлось выписывать доченьке из Швейцарии запасную ручку. Все в один голос твердят, что она даже лучше настоящей!
Князь истерически расхохотался:
- Не закажете ли и мне искусственную челюсть в счет приданого?
- Всенепременно, ваше сиятельство! - улыбнулась Анна Орестовна. - Вы лишь представьте нам перечень частей вашего организма, каковые нуждаются в замене. Но как ваш искренний друг хочу дать практический совет: никогда не употребляйте в пищу сырое мясо - даже своей кровной невесты. Велите отварить его в белом вине с майораном, да припустить под соусом бешамель - пальчики оближешь!
- Но Гегель считает, что вино...-начала было Нина.
- Такой день, а вы с рецептами! - рявкнул Строгов. - Князь, голубчик, не обращайте на них внимания. Давайте-ка лучше выпьем с вами на брудершафт по-родственному!
Глаша поднесла им наливку, настоенную на почках майора Федотова. Допив, Строгов крепко поцеловал жениха в губы своим чувственным ртом и под крики "Горь-ко, горь-ко!" стал ласкать его. Вдруг юноша вырвался из объятий:
- Обслюнявил всего, сучара старая...
- Наглец!! - прохрипела с кухни голова Ряхина. Князь харкнул в трюмо:
- Он же обещал мне золотой "Ролекс" и "Феррари" со всеми прибамбасами!
- Все исполню, князь Владимир Голубое Солнышко! Дай только собрать недоимки...- лепетал Строгов, пытаясь обнять его стройные ноги, туго обтянутые белыми джинсами. Тот брезгливо отшвырнул его. Анна Орестовна холодно сказала князю:
- Фильтруйте базар, mon cher ami!
Глаша подала филе наяды с брусникой и морфином. Князь жадно набрал полный шприц любимого лакомства и впрыснул себе в вену. Черты его лица разгладились, горб стал почти не заметен. Маша поняла: вот человек, который будет отцом ее детей, дедушкой ее внуков, прадедушкой ее правну...
Раздался оглушительный грохот. Раздробив паркет, в гостиной возник огромный фаллос. Миг, и он, словно гигантский змей, обвился вокруг Маши.
- Ты звала - я пришел, - прохрипел из-под земли утробный голос Вия. Все оцепенели. В наступившей тишине стало слышно, как тикает часовой механизм бомбы, которой через двадцать лет местные анархисты попытаются взорвать обер-полицмейстера.
Неожиданно в гостиную на скейтборде въехал доктор Победоносцев в белом халате и бахилах. Протерев руки спиртом, он взмахнул длинным шампуром, словно копьем - и страшные кольца, сжимавшие девушку, разжались. Вой Вия. Грохот падения в бездну. Разочарованная улыбка Маши. Аплодисменты.
- Помилуйте, я лишь исполнил долг земского врача, - смущенно улыбнулся доктор и налил себе рюмку меда. Но Строгов перехватил его руку:
- Герой! Рыцарь! А вы подумали о людях, которых лишили куска хлеба?!
- В каком смысле? - удивился Победоносцев. Строгов развернул перед ним карту:
- Вот наши почвы: одна сурепка и родит. Если бы не доброхотные удобрения от господина Вия, селяне давно вымерли бы с голоду. А как нам теперь вытянуть план по зерновым? С кого райком за урожай спросит? С тебя, что ли, эскулапская морда?
- Что зерновые, - подхватила Анна Орестовна, - мы же поставляли это сушеное дерьмо в тридцать стран! Даже в Эквадор, хотя там своего гуано хоть завались. Но за марку "Вий Интернейшнл" они нам такую валюту отстегивали! Мы дом культуры построили, ферму на сто свиноматок, больницу... Ту самую, где вы, кстати, огребаете полторы ставки. Федя, это заговор врачей-вредителей! Звони Евдокимову!
- Я здесь, - из-за портьеры вышел человек с четырьмя наганами в петлицах. Он ловко вывернул Победоносцеву руку и закричал:
- Вы арестованы за злодейское убийство товарища Вия! Ты чье задание выполнял, гнида: англичан, датчан и разных там прочих шведов?
- Отпусти руку, дурак, - спокойно сказал доктор. - Забыл, что завтра я делаю тебе операцию по изменению пола? А еще через месяц тебя забросят в Калифорнию под именем Анджелы Дэвис. Но теперь-то ты будешь гнить в "Заготзерне"...
- Кровью искуплю! - Евдокимов рухнул на колени.
Победоносцев дунул в золотой рог. Стены затряслись. Заливное пошло волнами. На хрустальных цепях медленно опустился алмазный куб в форме параллелепипеда. Откинулась массивная крышка с надписью "Кал-де-Кале".
- Евдокимов, фас! - приказал доктор. Тот послушно пополз к кубу и, заткнув нос, принес в зубах золотой флакон. Доктор поднял его над головой:
- Друзья, пробил час Великого Полновония! Здесь новый химический элемент, синтезированный французскими товарищами - "Дерьмий-299". Он в миллиард раз эффективнее, чем продукция Вия. Это произведет революцию! Человечество избавится от унизительной необходимости принимать пищу и выделять продукты ее переработки!
- А если у меня от ихней жратвы...- Ряхина схватилась за живот.
- Пока новая система еще не отлажена, мы можем использовать эти отходы для памятника безвременно ушедшему соратнику Вию.
- Я берусь изваять скульптуру безвозмездно! - вскочил князь.
- Как же вы мыслите изобразить Вия - сидящего орлом? - прищурился священник.
- Не сидящего, а парящего, - парировал тот. - И не Вия, а Машу. Этот монумент будет символизировать историческую миссию русского народа. Да, пока мы по уши в дерьме, но душа наша парит в горних высях!
У туалета сразу образовалась очередь. Евдокимов выписывал визы на вход и на выход.
- Кто ж нам посреди года спустит лимиты на такую махину? - вдруг помрачнел Строгов. - Дело-то пахнет миллионами... Я, конечно, выйду на первого, но чувствую, что придется пробивать через Госплан и Синод...
- А спонсоры на что? - Ряхина кокетливо прижалась к Строгову переспелым бедром. - Его-ор! Хватит загорать, пора бизнес делать!
Зазвучала восточная мелодия. Глаша в костюме Евы от Гуччи вынесла на серебряном блюде подрумяненную голову Ряхина. Доктор приставил ее к туловищу и сбрызнул из золотого флакона. "Живая вода!" - догадалась Маша. Ряхин открыл глаза и чихнул:
- Опять Дато перцу переложил! Говорил же ему: хватит и лаврового листа...
Он с наслаждением раскурил сигару. Эти сигары специально для него свертывали ногами безрукие мастерицы из Усть-Пыжмы.
- Открываем оффшор в Эквадоре, - сказал Ряхин, пуская дым кольцами. - Вий же у них типа национальный герой, так? - Для начала я тоже кой-чего подкину на памятник, бабками и сырьем. Кстати, схожу-ка я поинвестирую... Только, чур, без меня торт не начинать!
Евдокимов, крест-накрест обмотанный туалетной бумагой, как пулеметными лентами, почтительно распахнул перед ним дверь с двумя нулями. Вспомнил об инфляции и пририсовал к ним еще два нуля. Кусая губы, Нина спросила Евдокимова:
- Как вы относитесь к Борхесу?
Тот пожал плечами:
- Voila le premier acte: для меня Борхес слишком метацикличен.
Нина сбросила бальное платье с прыщами бриллиантов и прильнула к Евдокимову своим будущим скелетом. Но мыслями девушка уже была на саммите в Замбии.
Строгов вскочил на стол. Его глаза так сверкали, что экономная Глаша прикрутила фитили в керосиновых лампах.
Глубокое, мягкое контральто матери гибко сплеталось со звучным сопрано дочери. Гости подхватили мелодию. Она плыла над лесами и пажитями, суля избавление от земных страданий: "Наполним, наполним фекальи полней!".
...Маша и князь вышли на крыльцо. Было свежо. Она зябко куталась в кожу, заживо снятую с кухарки за пересоленный суп. Он набросил на нее свой старый походный скафандр, местами продырявленный космической молью. Девушка доверчиво положила ему на плечо все три свои головы. Ее нежное ухо, обрамленное прядями белокурых волос, было так близко, так желанно... Но он сдержался. Теща права: сперва отварить в вине с майораном, а уж потом под соусом бешамель. Бешамель... Бунюэль... Баскервиль...
Князь щелкнул пальцами. Из ближнего стога вышел Евдокимов в кашемировом пальто и оливковом шелковом кашне. Он выдернул соломинку из стога и поставил перед князем бутыль с заспиртованным младенцем. Князь медленно тянул напиток сквозь соломинку, наслаждаясь утренней свежестью. Вдруг ребенок выпрыгнул из бутыли и впился ему в горло.
- Феденька, не надо! - светло улыбнулся князь. - Опять животик будет бо-бо. Давай-ка я тебе лучше кашку сварю.
Он ловко накрошил в кастрюльку голубого сала и хвойного мыла, добавил сафо, садо и табу. Когда варево закипело, плеснул в него из золотого флакона. Попробовал, причмокнул губами. Но ребенок отчаянно мотал головой.
- Ты кушай, а я тебе книжку почитаю, - увещевал его князь. - Открой-ка ротик. Ну вот, жил-был трупик...
Запели жареные петухи. С их первым криком взошло солнце и растаяли тени критиков, этих санитаров литературы. Разгорался вчерашний день постмодернизма.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
