Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность



ОТСЫРЕВШИЕ  СПИЧКИ


 



      ШОКОЛАДКА

      Бабушка держит Библию над головой
      и говорит: - Ну что, погадаем, детка?
      Что там сегодня выпадет нам с тобой,
      гость ко двору или тебе конфетка?

      Волосы - слева пепел, а справа - снег,
      прошлой весной оправилась от удара,
      разделены пробором на грех и смех,
      собраны гребнем, что взят в уценёнке даром.

      А за окном вздыхает вишнёвый сад,
      яблоневый и грушевый на подходе,
      детство и старость смотрят вперёд, назад,
      кружатся в расцветающем хороводе.

      Книга раскрылась, где марлевый переплёт
      вытерся, на Послании к коринфянам.
      Бабушка не сумеет прочесть, начнёт
      лупу скорей нашаривать по карманам.

      В тёплой пальтушке, войлочных сапогах:
      - Зябнут сегодня ноги, поди, с устатку.
      Что там, Алёнка, пишут нам в облаках?
      - Выпало счастья на целую шоколадку!

      _^_




      ЩЕНОК

      Вот снимок - деда отпевали,
      ковши врезались в мёрзлый грунт,
      гудки рыдали на вокзале
      пятнадцать траурных минут.
      Оркестр гремел от Привокзальной
      до Коминтерна. Пришлый поп
      учил науке поминальной
      под сбитым куполом сельпо.
      Мне девять лет, и девять жизней
      в запасе, некуда избыть, -
      монашки смотрят с укоризной
      и гонят ладан из избы,
      и, причитая на иконы,
      с окладов соскребают воск.
      Я помню дедовы погоны
      с эмблемою дорожных войск
      и китель в пятнах от махорки
      с двухцветной ленточкой в петле.
      Почившему нет места в морге,
      есть - на обеденном столе.
      И до и после будут гости
      чаи по скатерти гонять.
      Так, на разостланном погосте
      всё небожитие - кровать,
      вся жизнь - прощальное застолье,
      вода и водка, гжель и хмель.
      Вернувшись в город свой престольный,
      я не забуду карамель
      в сырой земле, утят в канаве,
      ограду, вянущий венок,
      шрам, что на память мне оставил
      в тот день украденный щенок.

      _^_




      ЯГОДЫ

      В этом году мне твой город порезал вены
      башней Останкинской. Может быть, откровенно,
      слишком плакатно сравнение, ты заметишь,
      только иначе не выразить этого. Смерти ж
      нет никакого дела до литературы,
      до расписных эпитетов субкультуры,
      ежели вскрыты вены, всё тонет в дыме,
      нет бы запомнить родителей молодыми.

      Этот нарыв, скажешь ты, ни в одном журнале
      толстом не напечатают, трали-вали,
      надо бы развивать про озон планеты
      и потеплении, ну а ты об этом.
      Лучше бы ты о хлебе и прочих злаках,
      о позитиве, которого кот наплакал,
      иль об искусстве, благо его в достатке,
      зрелищах, осени, гриппе и лихорадке.

      Да, так о венах - кровь сделалась голубая,
      переливается, как чешуя минтая
      или форели, поблагородней рыба,
      впрочем, мы не об этом, мы о нарывах
      в свете печати и безупречной крови.
      Рифма к лицу стране, как хорей корове,
      имя поэзии прошлого будет Прозак,
      ибо грядущий день излагает прозой.

      В этом году мне по венам пустили уксус,
      знамо, вино хотели, согласно курсу
      времени, неизбежности ускоренья
      оного, только уксус ушёл в варенье.
      И теперь на лотке, на обочине у Речного
      вразвес продают повидло родного слова
      и на свету горят отголоски мови
      ягодами кириллицы цвета крови.

      Заплати продавцу сколько нужным сочтёшь, на сдачу
      купи лотерейный билет, уезжай на дачу,
      именем там моим нареки берёзку,
      сока отведай и рану заполни воском,
      сделай себе амулет из коры древесной,
      ангелам спой из "тысячи тьмы одесной",
      ягоды разбросай в торфяной водице,
      будущим летом мне выпадет там родиться.

      _^_




      ТРИНАДЦАТЫЙ  ЭТАЖ

      Вишнёвый цвет. Тринадцатый этаж.
      Под ветром лепестки идут в атаку.
      Я пробую их взять на карандаш,
      куда там, не ложатся на бумагу.

      Весна шалит: то лето, то зима -
      пойми попробуй, женская порода.
      Когда бы я сама... себя сама
      могла понять в любое время года.

      Сомнения. Ни строчки третий день,
      вишнёвый цвет забил почтовый ящик.
      Постой, не сочиняй мне про метель,
      я знаю цену бурям настоящим...

      Захлопнуть дверь. Перекрестить окно.
      Послать твою весну подальше к чёрту.
      И убедиться в том, что всё равно
      тринадцатый этаж мой ни при чем тут.

      _^_




      ЛЕЙК-ПЛЭСИД

      В лапландской шапке до бровей,
      по воле непогоды,
      ступай на лёд ловить зверей
      невиданной породы.

      Под волчий лай и птичий смех
      по озеру в упряжке
      скользи, дыша в медвежий мех
      огнём из медной фляжки.

      Пускай несётся тобогган
      семнадцать миль под вьюком
      навстречу северным богам,
      назло врагам и вьюгам.

      Пусть ускоряется разбег,
      и ветер наизнанку,
      пусть с каждым годом новый век
      сильнее тянет лямку.

      Пусть будут горы, холод, снег,
      и будет свет и слово.
      И ты, мой снежный человек,
      замедля свой звериный бег,
      душой оттаешь снова.

      _^_




      НЕМОТА

      Женщина молчит о чём-то личном,
      у неё ангина и ринит,
      у неё айпод болит на птичьем,
      на безличном нокия саднит.

      Рассказала всё, о чём хотела,
      из любви к искусству, не со зла
      общие слова пустила в дело,
      частные по миру разнесла.

      Лес междоусобных междометий,
      поле идеальных идиом,
      сколько букв взошло на этом свете,
      сколько запятых на свете том!

      Как пройти сквозь заросли крапивы
      и страницы не обжечь, скажи,
      как не зацепить плакучей ивы,
      пролетая полем спелой лжи?

      Как на скоростном автопилоте,
      в ветреных витая облаках,
      удержать на тонком переплёте
      крыльев разлинованных размах?

      _^_




      ЦИРК

      Не надо приучать меня к рукам.
      я привыкаю долго, но надолго.
      Не стоит разгораться пустякам,
      давая темы милым разнотолкам.

      А то ведь можно с вывертом и в кровь,
      или отказ от корма на неделю.
      Оставь себе морковь. Не прекословь,
      я не блефую в жизни, в самом деле.

      Ты дрессируешь. Я даю отпор.
      Но страсти накаляются в зверинце,
      лев разъярён, тигрица мелет вздор,
      и в зрительном бог знает что творится.

      Там публика срывается в галоп,
      на кухонной арене мелодрама,
      и кнут свистит, и пули метят в лоб,
      и лапы в волдырях, и руки в шрамах.

      _^_




      ЯБЛОНЯ

      Акулина Леонтьевна, здравствуй...
      В неухоженном райском саду
      крепостной Кораблинского графства
      в вековую траву упаду.
      Буду в небо смотреть виновато,
      вспоминая покадрово, как
      по отбитому блюдцу заката
      наливные бегут облака.
      Будут ветви сплетаться в узоры
      и стелить первоцветом в тени,
      отстучит телеграммами скорый -
      догони, догони, догони!
      Станут гуси нахально горланить,
      не признав в горожанке родни,
      долго будет девчоночья память
      с горьким вывертом сердце саднить.
      Промелькнёт от крыльца до погоста
      незатейливый сельский пейзаж
      и осыплется радужной горсткой,
      будто в детском альбоме гуашь.
      Замусолятся временем краски,
      как в ладонях - обратный билет,
      только твой силуэт у терраски
      майской яблоней будет белеть.

      _^_




      чемодан на колёсиках

      чемодан на колёсиках бьётся о каждый булыжник.
      в перманентную осень ты самый продвинутый лыжник,
      прокатись под раскосым дождём с полированной горки,
      приземлись на родной чернозём, отыщи в нём иголки

      острой памяти, старой как снег, моложавой как небо.
      поприветствуй на финишной всех, угораздивших в невод,
      заключи упоённо в объятья тройное сиротство
      и подросшие братья признают твоё первородство.

      пусть промёрзший асфальт привечает не хлебом, а солью,
      ты один виноват, что набил чемоданчик любовью,
      отпусти свой багаж, пусть он сам выбирает дорогу,
      поднимись на последний этаж, ближе к господу богу.

      где осела лыжня и под снегом оттаяли грабли,
      мельтешит малышня, запуская колумбов кораблик,
      где забыто соседство и жизнь пробежала меж нами,
      ждёт прекрасное детство и красными машет флажками.

      _^_




      карпаччо

      по вайлю - пройти к арсеналу,
      минуя глухие дворы,
      и бризом с большого канала
      развеять душок камбалы.

      коснуться расшатанной тверди,
      зеркальной мозаики плит,
      там голубем кружится верди
      и чайкой вивальди парит,

      ключом отворяя скрипичным
      двоящийся видеоряд,
      где храмы на тлеющих спичках
      колодой краплёной стоят.

      в них полные гордой осанки
      полотнами окон влекут
      бессмертные венецианки,
      иммунные к материку.

      но втянуты в траурный танец
      гондолы, плывущие в грот,
      где рьяный турист-мавританец
      слезу покаяния льёт.

      _^_




      босх

      в потоках сна, подтёках воска,
      на северном материке,
      проснёшься спелой рыбой босха
      с потухшей свечкой в плавнике.
      морского дьявола разбудишь
      заводом время пустишь вспять,
      вся ночь полна стозевных чудищ,
      а утром - берег покорять.
      повсюду пенный плеск и шелест,
      в окне зияет лунный срам,
      направо - ева ищет нерест,
      налево - мидий ест адам.
      и боль греха неискупима,
      познает смертная душа
      грозящий перст иеронима
      и холод рыбного ножа.

      _^_




      брейгель

      зима - готический концлагерь
      и поэтический протест.
      искоренит любовь к бумаге
      привычку к перемене мест.
      сиди в холодном заточеньи
      под наблюдением икон
      и в боевом ожесточеньи
      лепи ледовый вавилон.
      придушит веру шёпот страшный,
      и слово - дрогнет и предаст,
      как хрупок посох карандашный,
      как уязвим бумажный наст.
      рассеется немая свита
      и снег рассыплется в руках
      на бренный пепел алфавита,
      на мёртвый привкус языка.

      _^_




      боулинг

      запуская в детство боулинговые шары,
      отмечая свой день рождения, на досуге,
      замечаешь, что время катится не с горы,
      а навстречу ей, пересудами по округе,
      за собой оставляя радужные круги,
      выводящие по кривой к погребальной яме,
      где блестящие кегли, как дедовы сапоги,
      распадаются в стороны сбитые сквозняками

      и стоят по краям дорожки отец и мать,
      и пустуют двойные места в голубом плацкартном,
      и не поздно ещё проститься, простить, обнять,
      но ты верен игре и не детским горишь азартом
      увлечённо надеясь, что выпадет дабл страйк,
      потому как в запасе техника, опыт, школа,
      отгоняешь большие сомнения мелкий страх,
      балансируешь словом на грани добра и фола

      средний возраст на ускорение - и маневр
      удаётся, лихой бросок достигает цели
      и удар рикошетом слегка задевает нерв
      изумлённого бога и тот, чередой мгновений,
      открывает тебе особенности игры,
      защищённые от чужих под семью замками,
      чтобы ты научился искусству катать шары
      и держаться дорожки цепкими каблуками.

      _^_




      лодочки

      как вразноску туфли на два носка -
      танцевать чтоб лопались струны, вены,
      эта осень ветрена и узка
      жмёт в подъёме, давит по всей вселенной.
      кроя девяностых с чужой ноги
      проплывают лодочки лёгким ходом,
      но вода быстра, а шаги мелки,
      прибивает к берегу в непогоду.
      белый танец памяти: жёлтый бант,
      рыжая ольха, красный галстук клёна.
      вырастают лебеди из пуант,
      уплывая в прошлое по наклонной,
      где твою весну возрастной капкан
      обнимает жёстче, теснее, туже,
      уводя добычу на задний план
      в широкоформатном стоп-кадре лужи.

      _^_




      ОТСЫРЕВШИЕ  СПИЧКИ

      Ты давно не куришь, но выдыхаешь дым, горьковатую взвесь, ментоловую цикуту, сигареты идут отчаянно молодым, прожигающим пачками временную валюту. Ты давно не пишешь в блокнотике налету, но печатаешь так, что над ухом свистят пробелы, разучившийся разговаривать какаду, ты грустишь, от того, что не можешь сказать по делу, всё вокруг да около - здравствуй, старик Эзоп, что, оглох, проверяя временем силу слова? У Пегаса твоими баснями полон зоб, тяжело ему воспарить в золотых оковах.

      Отсыревшие спички - классика, прошлый век, до скончания дней поселившийся в лёгких образ. Толерантность памяти - это вчерашний снег, прошлогодний дождь, и наверное, это возраст. Говорят, всё пройдёт - абстиненция, холод, пост. Если выдержишь, станешь чище душой и телом. Только ты не умеешь надежду тянуть за хвост и молчишь про любовь и веру остервенело... Ну и дальше по смыслу, невнятно и набегу, про неровности ритма, особенности зимовья...

      Тишина воспалённые буквы срывает с губ, ты не куришь и это вредит твоему здоровью.

      _^_




© Елена Максина, 2013-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2013-2024.




Словесность