Фуражка, шашка на ремне...
Приказ открывает любую дверь.
Войско пройдёт - поля ровней -
словно одеты в броню.
На войне - как на войне.
Никого не жалей, никому не верь.
Перебить нужно - так перебей -
пленных, друзей, родню.
Солдатам, идущим плечо к плечу,
положено падать в пылу атак,
стрелять в жителей жалких лачуг,
сгонять в гетто рабов.
Молчать положено - я молчу.
Но изворотлив, хитёр наш враг.
И, по одной из его причуд,
каждый предать готов.
Даже тот, кто войско ведёт,
верит дьявольским голосам -
оттого и его расчёт
чаще бьёт по своим.
Выдашь предателя - пропадёт
дело, которым живёшь ты сам,
дрогнут ряды, прервётся полёт,
рассеется красный дым.
Так что молчи, если знаешь всё -
ты обречен на тишину.
Держись зубами за нужный разъём,
не хочешь - бросайся на дзот.
Тебе покажется - мир спасён,
а ты, мальчик, играешь в войну
и с донесеньем важным ползёшь
через вражеский фронт...
Вычеркнут в бессильном ожидании искомого числа
день, не потревоживший бесценного спокойствия и слов,
кажется, хватает - возникает абсолютная шкала.
Ты - её начало нулевое, обязательное зло.
Точка субъективного рождения, осознанной войны.
Нечто, расширяющее гамму - сверхзадача, оверблоу.
Миг без управляющей идеи, без надуманных двойных
смыслов, светотенью предваряющих блистательное шоу.
Бросит всё, за тридевять земель помчится, вырвется за круг
тот, кто бьётся в стены головою, кто находится внутри.
Всё уже предсказано законами науки из наук.
Лучший ученик, ты можешь с легкостью выигрывать пари.
Можешь исчислять комет движение, свечение планет,
уличая всякого кто, скажем, неразумен или лжив,
сутки календарные смещать и перекраивать сюжет,
якобы горошину под толстую перину подложив.
Втянутый судьбой в водоворот, уже не выплывешь, герой.
Крикни нам оттуда, о стремительном круженьи расскажи!
Этот день неожидаем более и вычеркнут тобой -
день, который просто невозможно, невозможно пережить.
Избрал неудачный момент для начала любого.
И войско твоё оттого измельчало и слово.
Заразным подарком - покровом сомнений - укутан,
лежишь в одиночестве, бредишь потерями, смутой.
Прикладывай больше, чем хочешь, усилий, припарок.
Смирись и тотальной прими дислексии подарок.
Не будет рецептов прощальных - "что делать?". Концептом
охвачены девяносто плюс девять процентов.
И выживешь если, сражаться не вздумай, однако
Себе разыщи настоящего друга - собаку.
Игрок, выбирающий методом истину или ложь,
получает пути отрезок. Квантум всеобщности придан каждому.
Так к медвяной росе смерть ржаная прилипнет - не оторвешь.
Тупой сердечной избыточности достаточно. Надо же,
Малого достаточно: брешь - всё равно, что брошь.
Куда не стремишься, за кем/за чем не идёшь -
не сбросишь поклажи.
Цена любым рассуждениям нашим - за ними несут гроб.
Как от чумы бежишь, орешь, выпрыгиваешь из
отсека, в котором накоплены самые лучшие люди, чтоб
на длинных шлеЯх начать, начать, начать опускаться вниз,
выползать сообществом, массой, скопом - из под скоб.
Хотя в историю вклеен врачом типичнейший эпикриз.
Предикат верен при всех значениях икс.
Цена любым рассуждениям - за ними несут гроб.
Пусть играют на флейтах дети фиванцев,
багровея от свиста, пальцы терзают,
морщатся, корчатся и раздувают щёки -
жалок удел людей, красноречья лишёных.
Пляшут от счастья иные, убив чужестранца -
гостя лишив защиты, себя же чести.
Кто-то славен уродством - нравом жестоким.
Я - в наслаждениях вечных дни коротаю.
Верю во всём тебе - чёрные камни предвижу
даже от матери и прощаю ошибку,
так как способен учесть такую возможность.
Это спасает, но быть всевидящим тяжко.
Тот возвышается, кто прикинется ниже,
своевременно роскошь подменит аскезой,
к власти стремление скроет любовью к ничтожным
и заменит проклятья на благословенья.
О где эти призраки прежних лет, которые верили в партбилет
и делали всё что прикажут им убогие командиры?
Борцы за нравственность и мораль... Осыпалась с лиц пропитых эмаль,
вожди рассеялись, словно дым, рассыпался прах кумира.
О сколько "бывших" молчат, живут без прошлого - с целым мешком минут,
со счастьем просто несовместимых - те, что были рабами,
и те, кому подрезали крыло и прятали под телестекло...
Но - возмездие неотвратимо, оно всегда настигает.
Как первые полосы газет, с которых изгнанный поэт
расскажет - уже без корректур - кто был шпион и доносчик.
Как простой лианозовский холст, запечатлевший буквы "ГОСТ",
вырвет из пасти аббревиатур себя и, видимо, прочих.
Впрочем, никто не усвоит урок. Как прежде - трюки за сахарок.
Подвид покорных неистребим - жужжат бездарные мошки.
Покуда в снегу сидит этап, мы делаем шаг и видим масштаб
картины, в связи с которым им всегда достаются крошки.
Похоже, найден беглец.
Условны границы, размыты нормы.
Замечена, наконец,
в пустыне абстракций чёткая форма.
Туман молочный исчез -
зацепил бортом его остромордый
железный тяжеловес,
курсирующий по фьордам.
Рецепты безжизненны, но
кулинарные книги всегда изящны -
лишены известных длиннот,
бюджетны, заполнены настоящим.
Что безвольному разрешено -
безумный мятежник того не обрящет.
И, словно на темное дно,
свободы сложены в долгий ящик.
Закончилось время рифм,
в трубочку свёрнуты лишние карты.
По схеме выстроен миф -
сюда идут последние такты.
Расчерчивая пролив
тысячу раз туда и обратно,
излишне был терпелив -
тонуть всегда казалось занадто.
Куда ныне мне плыть,
если огонь уже не пылает?
Что - миловать ли, казнить?
Глыба движется и сминает.
Волнам грози не грози -
им всё равно, где запятая.
Глупа Геро вблизи -
расстояния украшают.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
