Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность



        ГОТИКА  ПО-ДЫХАНИЯ


        * НОЧНАЯ ЗМЕЯ
        * ОКТЯБРЬ, ОПЯТЬ
        * Как пробуют священный апельсин...
        * СТАРОСТЬ
        * А смерть уже бутоном раскрывалась...
        * Когда кругами ходят те вокруг...
        * ТЕКСТ ДЛЯ СЕМИСТРУННОЙ ГИТАРЫ
        * Горькая эта вода - чем повседневней...
         
        * Нисколько. Я нисколько не должна...
        * БАБОЧКА
        * Чувство свободы, уймись, не ходи по паркету...
        * Я знаю, смерть - веселый трансвестит...
        * Ложись, поспи. Сдай свое тело...
        * Забуду ли? Забуду. Не впервой...
        * ХРОНИЧЕСКОЕ ИЕРУСАЛИМСКОЕ


          НОЧНАЯ  ЗМЕЯ

          Не раздражает только неизвестность.
          Не покидает только мысль о смерти.
          Весь мир повис, как висельник, как сервер,
          и только голубь, гадя на карниз,
          старательно разглядывает высь.

          Обмылок облака скользнул за горизонт,
          остался кафель влажной пусторы.
          Вползает ночь внимательной гюрзой
          тебе на грудь, чтобы помочь остыть.

          Кадык постели дергается так,
          что сразу ощущаешь жажду тех,
          кто жадно запивает сладкий грех,
          приобретая и теряя такт...

          ... Вот белая безвольная рука
          теряет очертания в осадке
          кофейной ночи. Этот привкус сладкий
          столовского мутящего глотка.
          И сон - пародия на избранную смерть -
          все размягчает - мышцы, мысли, страсти.
          И если смерть - универсальный ластик,
          то сон тебя лишь пробует стереть.

          _^_




          ОКТЯБРЬ,  ОПЯТЬ

          1.

          Спокойным небом нам не любоваться,
          не втягивать его в бронхитный гной.
          Мы рождены частично для баланса,
          частично для балласта. Не со мной
          кокетничает влажный небосвод,
          стеля белье предгрозового цвета.
          И ласковый, как банный лист, урод
          поднимет голову для Божьего совета.

          2.

          Ну вот и осень. Тихий листопад,
          как рыбий корм на гладь воды. Цвет сини
          поблек и откровенно грязноват.
          Комфортно. Умирающе. Красиво.
          И, упираясь мягким ртом в стекло,
          смотри на солнце рыбьими глазами.
          Оно на листья ржавчиной стекло,
          застыло в хаосе октябрьских мозаик.

          3.

          Гори свеча неверия, сожги
          ближайшей осени умеренное тление.
          Пусть яд всепроникающей строки
          впитается в покой предсмертной лени.
          Отравленный угаром октября,
          шатаясь, добредешь до той калитки,
          что отделяет тело от дождя,
          что ограждает праведность от пытки.
          А за тобой горит осенний лес,
          а впереди - покой и покаяние,
          мороз и грязь, гримаса обезьянья
          запорошенных сморщенных небес.

          _^_




          * * *

          Как пробуют священный апельсин,
          впитавший дождь святой земли и влагу
          святого Иордана, как лесник
          благоговейно смотрит на бумагу -
          его погибший лес, так я беру
          твой голос рваный, пахнущий пластмассой
          мобильника. Ты знал, что я умру
          и был поэтому необычайно ласков.
          Есть в призраке ушедшего Его
          очарованье дней суровых этих -
          когда отравлены душа и естество,
          и нет потребности ни в роли, ни в сюжете,
          когда на самой страшной высоте
          все вдруг увидишь с птичьего полета,
          поймешь, что повторение по нотам -
          есть время ученичества. И те,
          и эти, а вообще - никто,
          все это было, было, было, сплыло,
          и дед Пихто, и бабка Тарахто
          давно спокойно спят в своих могилах.
          И голос в трубке - только и всего -
          лишь всплески обалдевших электронов.
          Поправь, царица, сползшую корону
          и не жалей, царица, никого.

          _^_




          СТАРОСТЬ

          От светлых дней остался лишь осадок -
          мел, выпавший из медленной реки.
          Возьми его, стряхни его с руки
          и наслаждайся умираньем сада.
          Есть медленная ясность бытия,
          когда небытие все очевидней,
          рельефнее и явственней земля,
          и прошлое - рельефней и обидней.
          Когда в пригоршни солнце зачерпнув,
          несешь к глазам не свет, а рассужденье,
          и мир вокруг шершав, наигран, груб
          и полон вязкой разрешенной лени.
          За ним неинтересно наблюдать,
          с ним больно каждый раз соприкасаться,
          все чаще он напоминает блядь,
          желающую славы и оваций.
          А ты несешь свой домик на спине,
          в котором привидения и голос,
          все комментирующий. Переходный возраст
          от жизни к смерти длится бесконе...

          _^_




          * * *

          А смерть уже бутоном раскрывалась.
          А персонаж еще смеялся, строил планы.
          Кулак цветка так разжимался плавно...
          Усталость
          казалась даже благом. И была
          частичным оправданием покоя.
          И вздрагивала в колчане стрела,
          как ноздри рыси,
          как спина изгоя.

          _^_




          * * *

          Когда кругами ходят те вокруг,
          которые вчера смотрели прямо,
          тогда и ты, как мятая панама,
          повесься на любой торчащий сук.
          А после жизни - заживи опять,
          сдери все пластыри, отмойся от зеленки,
          и кожей, все еще больной и тонкой,
          гладь только что утопленных котят.

          Когда с тобой повадятся дружить
          веселые участливые куклы,
          пропахнут новым пластиком углы
          твоей неаккуратной старой кухни
          в которой ты опаздывала жить.
          А куклы - что ж - прекрасны и наглы.

          Устрой гнездо для сизых голубей
          в углу балкона. И скорми их кошке,
          чтоб небо было чище и светлей,
          чтобы земля очистилась немножко
          от этих сизых разжиревших мух,
          что с жадностью облепливают скверы,
          от символа безмозглости и скверны,
          которых все подкармливают с рук.

          _^_




          ТЕКСТ  ДЛЯ  СЕМИСТРУННОЙ  ГИТАРЫ

          Заслужим вечный праздник печалью и общением.
          Загрузим небо, звезды и фоном - шум листвы.
          В конвертике убогом получим сообщение -
          в провинции, в России, твои друзья мертвы.

          Я в зеркале увижу - расплавленным рубином
          дрожит в стакане жидкость по имени вино.
          В провинции. В России. Везли дорогой длинной.
          Их было слишком мало. Теперь - ни одного.

          Ямщик с глазами волка, доверчивый покойник
          не спросит, не ответит. Он думает о том,
          зачем все это было.
          Летят и вьются кони
          прогорклым черным дымом над радужным мостом.

          _^_




          * * *

          Горькая эта вода - чем повседневней, тем горше.
          Берег моей нищеты рушится. Гордость. Гордыня.
          Проще становятся сны. К горлу приблизился поршень.
          Едет на белом коне лысая леди Годива.

          Суетна ярмарка слов, пыль оседает на шали,
          и выцветают цветы, и прозябает окно
          в котором когда-то давно привиделись мутные дали,
          в них я теперь и живу, в них мне теперь все равно.

          Необходимость рывка - вот что ужасно. А впрочем,
          необходимость воды еще безысходней, но в ней
          мы приспособились жить, как рыбы - прохладно и молча,
          молиться на солнечный бок и ждать от судьбы мотылей.

          Необъяснимость любви? Чем непонятней, тем лучше.
          Поскольку лепешка пресна, но вкус ее долог и свят.
          Есть лучшее в жизни. Оно всегда называется "случай".
          Его нам придумал Господь. Вот он и во всем виноват.

          _^_




          * * *

          Нисколько. Я нисколько не должна.
          И все твои долги не существуют.
          Так кремень стерся. Те, кого зажгла,
          ушли на море и на воду дуют.
          Я, ненавидя норму и мораль,
          была послушна правилам и долгу.
          Есть тихая минута перед моргом,
          когда твой взгляд нашаривает даль,
          а после, спотыкаясь в полутьме,
          рифмуешь лишь с глаголами глаголы.
          Не вспоминается мне больше о тебе,
          а люди видятся холодными и голыми.
          Хотела сохранить любовь и стыд,
          а создала презрение и маски.
          Смеется одиночество навзрыд,
          да инструментами все лязгает и лязгает.

          _^_




          БАБОЧКА

          "Я люблю заглядывать в окна, - она говорила, -
          ночью в окнах театр. Люблю театр живой."
          Город и спутник смотрели на ангела взглядом дебила,
          и это все было
          с тобой, и с тобой, и с тобой.
          Где ты булавки воткнешь, чтобы память пришпилить
          к белому ватману вечности-на-одного?
          Энтомология бывшего.
          Были. И жили
          в искусственном свете, в пыльце бутафорских домов.
          Сцена опять воссоздастся. (Беги от себя!)
          Жанр - мемуары. Герои - прозрачны и вязки.
          Музыка - дождь. Атмосфера - как после дождя.
          А у артистов зачем-то отсутствуют глазки.
          Не вспоминай? Эта тема возникла сама.
          Незачем, все прекратилось, все умерли, Лиза!
          Вот - в подтверждение - две фотографии, на,
          и хватит об этих двоих, третий акт уже близок.
          Кулисы
          в серой пыльце - с фотографий осыпался слой,
          отшелушился, оставив лишь контуры жизни -
          той, доотъездной, задымленной и немой,
          дикой, способной на все, как подраненный гризли.
          Землетрясение памяти. Баллов двенадцать.
          Рушится все, исчезает, меняется местность.
          Моя Атлантида лежит вне людей и пространства,
          в нее не попасть - помешает рассчетам погрешность.
          Руины всегда навевают тоску и мораль.
          Не стоит скандировать, лучше понять и заткнуться,
          смотреть близоруко, беспомощно в прошлую даль,
          не принимая лекарств, извинений, спиртного, инструкций.
          Трепещет крылатое хрупкое нечто - булавка остра.
          Ломаются крылышки - там не хватает пространства.
          Сухое понятие жившего прежде родства
          осталось для паспорта, а вообще - для баланса.

          _^_




          * * *

          Чувство свободы, уймись, не ходи по паркету
          скрипучему, не броди по ночам, не скули.
          Здесь поселились оттенки и тени советов,
          которыми отравили меня дорогие мои
          (были дающими жизнь и дающими корм,
          любили которые нас, да, любили, родили, растили).
          Что значит расти? Это просто, как снежный ком -
          сначала играючи, далее - по России,
          по снегу, по грязи, объем, макароны, стихи,
          кухни друзей, подъезды друзей, озарение.
          Нафаршировано детство безумством стихий,
          клубнично, как банка варенья.
          Милые, как ненавижу я вас - за себя,
          за тусклую девочку с жаждой полета и бога,
          за пионерскую честность, за медленный яд,
          которым, змеясь, соблазняла, травила дорога.
          Как я жалею и вас, и себя, и ее,
          ту, за которую было и больно, и стыдно, и гордо,
          ту, что остригли тюремно, оставив жнивье
          из абсолютно довольных и полудовольных,
          ту, что осталась теперь вдалеке, вдалеке,
          из биографии став географией. Сволочь,
          ты отшвырнула меня налегке, налегке,
          оставив свободу, ребенка и мужа в ту полночь.
          Чувство свободы, смирись, умирать не легко,
          но неизбежно, истаешь и все, успокойся,
          свернись на диване уютным осенним клубком,
          лечись от геройства.

          _^_




          * * *

          Я знаю, смерть - веселый трансвестит,
          который сам с собой играет в кости.
          Мой светлый гид, заботливый инстинкт,
          храни меня, когда заходишь в гости.
          Когда же я с собой наедине,
          какие игры мне вести пристало?
          Хронически играю в "да" и "нет",
          но Бог не выдал, а свинья достала.
          Когда же я в круговороте тел,
          себя я презираю за причастность.
          Соотношение явления и частности -
          вот мой удел.
          На слабом стебле веры в неслучайность,
          раскачиваясь на больном ветру,
          пытаюсь презирать понятие "данность",
          боготворя случайность и игру.
          Иду ли, повторяя свой маршрут
          по требуемым жизненным пунктирам,
          пропахший летом прокаленный жгут
          мне перетягивает вены и квартиры,
          пульсирует зеленое вино
          в делах, которые рождаются и дохнут,
          а мне уже почти что все равно,
          ведь кости брошены, и ночь в глазах и окнах.
          Есть песенка, которая меня
          преследует мотивом и словами,
          их можно перемешивать, менять,
          но появляются они все время сами:

          "Состоялось ли твое одиночество?
          Завершилось ли твое ученичество?
          Если встретиться нам все же захочется,
          ты забудешь про войну и приличия?
          Если бег твой по расчерченной местности
          оборвется перед старою лестницей,
          ты залезешь посмотреть на окрестности?
          Ты попробуешь повеситься на месяце?"

          _^_




          * * *

          Ложись, поспи. Сдай свое тело
          в гардероб театрального сна.
          Нарисуй крошащимся мелом
          силуэты со спинами белыми
          послушно идущие на...
          Придумай знакомых-умерших,
          говорящих слова чужие,
          рассказывай им о живущих,
          как об умерших.
          - Ты ли?
          - Ты ли?
          - Я.
          - Да я же!
          - Да как же?
          - Так же.
          - Значит, вот так?
          - Неважно.
          - Умер?
          - Умер.
          - А ты?
          - Живая. Немосковская. Сторожевая.
          - Вспоминаешь?
          - Нечасто. Впрочем,
          это как-то спаялось с прошлым,
          вспоминается укороченно
          и без горести, и без пошлости.
          Ну а ты? Живые мешают?
          - Тут другое. Все проще, чем раньше.
          Словно вышел из дома с вещами,
          бросил их, и отправился дальше.
          - И?
          - И все. Отправился дальше.

          _^_




          * * *

          Забуду ли? Забуду. Не впервой.
          И объяснять не стоит почему.
          Ты слышишь за окном усталый вой?
          Молчи, давай в ночи внимать ему.
          Он, тот, что воет, душу бережет -
          не вкладывает. Отбывает срок.
          Каленый воздух больно кожу жжет,
          и ждет проекций белый потолок.
          Жужжит в углу искрящий проводок
          и наполняет нежилым жилье.
          Еще немного. Свет почти подох.
          Слетается ночное воронье.
          Веселый ворон, пахнущий грозой
          и падалью, так косится игриво,
          что говоришь испуганно и льстиво,
          не вейся, мол, над бедной головой.
          А он не вьется, он сидит себе
          на подоконнике и ковыряет клювом
          замазку на окне и на судьбе
          и излучает добрый черный юмор.

          _^_




          ХРОНИЧЕСКОЕ  ИЕРУСАЛИМСКОЕ

          Плакаты твоего настроения.
          Веселье твоего одиночества.
          Дефекты воспитания и зрения.
          Жить хочется -
          существовать опротивело.
          Лает собака соседская,
          визжит. Она некрасивая,
          непородистая, истеричная, детская,
          дети ее, правда, забросили,
          гуляет с ней - нечасто - старушка,
          артефакт затянувшейся осени,
          сучья игрушка.
          Ветер поднимается лишь вечером,
          задает порывами - ритм.
          Это не то, что бы лечит -
          бодрит.
          Концентрация кукол, Всевышний, цветущий миндаль,
          что-то тикает, кто-то взрывает, взрывается.
          Те, кому не везло на дорогах валяются,
          собой представляя и рок, и урок, и деталь.
          Пейзаж, изменяясь все время, на деле - застыл,
          раз отразившись в глазах молодых и пустых,
          два отразившись в глазах умудренных и тихих,
          три отразившись во всех, от мала до велика.
          Город, веселый вчера, веселится натужно
          хихикая нервно в сплетении каменных кружев,
          депрессия делает то, что считает приличным,
          давние ссуды свои возвращает наличными.
          Длань распростерта над городом. Хамса. Ладонь.
          Дуля. Обилие жестов. Обилие смыслов.
          Водоворот, общежитие, бегство, огонь.
          Идите от нашей воды со своим коромыслом!

          _^_



          © Елизавета Михайличенко, 2002-2024.
          © Сетевая Словесность, 2003-2024.





Словесность