Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


Наши проекты

Мемориал-2000

   
П
О
И
С
К

Словесность




ОШИБКА


Киевская электричка пришла в Фастов в восемь утра.

Переполненная поначалу дачниками, миновав Боярку, она стала пустеть, а после Глевахи освободилась настолько, что я без труда смог найти себе место у окна на теневой стороне вагона.

Мне надо было быть в Волице, небольшом селе неподалеку от Фастова, к двум часам дня. Последний раз я провел в Волице лето в возрасте пяти лет, то есть ровно двадцать лет и два года тому назад. Между тем, я совершенно отчетливо помнил дорогу, ведущую от станции к селу, помнил хату, где меня сегодня ждали, и заблудиться в селе просто не мог.

- Как мне добраться до Волицы? - спросил я кассиршу, покупая в пригородной фастовской кассе билет.

- Житомирский дизель стоит на путях, - лаконично ответила она и занялась стоявшей за мной в очереди бабкой.

Несколько недоумевая, вышел я из кассы и пошел в сторону перрона. Но не прошло и минуты, как стало ясно, что ответ кассирши был вполне конкретным. Житомир-ский дизель я узнал, не видев его никогда. Нет, должно быть, я его все же видел, те самые двадцать лет и два года назад. Маленький поезд из пяти небольших, покрытых копотью вагонов.

"Нечто подобное строили, должно быть, годах в сороковых-пятидесятых", - думал я, проталкиваясь через тамбур. Узкий вагон был плотно забит людьми.

Мне нашлось полувисячее место в проходе. Спиной я удерживал некоего молодца, выдыхавшего мощную струю самогонного перегара.

- Откройте все окна, - потребовал он, как только устроился в проходе, - откройте окна, а то я подохну в этой душегубке. Это же газовая камера, а не вагон.

В его словах была правда, и хотя я рисковал обрушиться на мирную семью, табором расположившуюся на двух коротких скамейках, мне удалось, протянув руку, открыть окно.

- Всю жизнь езжу этим дизелем, - сказал он, обращаясь уже ко мне, - и когда-нибудь его взорву. Возят, как скотину.

Я молчал, пытаясь отыскать в насыщенной атмосфере самогонных паров струю чистого воздуха. Публика также молчала, потела и ждала отправки дизеля.

- У батьки моего с войны динамит остался. Он пацаном немецкие поезда здесь рвал.

При упоминании немцев у окна зашевелился странный субъект, которого я сперва принял за старушку. Его лица прежде не было видно под широкой белой панамой, которую он вдруг снял, обнажив абсолютно голый череп, обтянутый желтоватой кожей в красных пятнах. Он мельком взглянул на моего похмельного соседа. Это был взгляд выдернутого на берег леща - обреченность и понимание необратимости происходящего. Субъект вытер панамой совершенно сухое лицо в таких же красных пятнах и снова водрузил ее на голову.

- Зашевелился, падлюка, - злорадно ткнул меня в бок сосед, - когда полицаем был, он не так шевелился.

Бывший полицейский поправил стоявший на полу небольшой рюкзак, из которого торчали деревянные рейки, и замер, низко нагнув голову.

- Замовч, Борман, - неожиданно подал голос отец семейства, сидевший рядом с пятнистым экс-полицейским, - облиш людину.

- Ты что мне говоришь, Матрос; он же, сука, думает, что двадцать лет отсидел, так его теперь в жопу целовать будут. Жинку в Германию отправил. Ему бывший гестаповец вызов прислал. Скоро сам поедет.

В этот момент поезд тронулся и Борман замолчал, подставляя лицо струе свежего воздуха.

Среди ехавших в вагоне, как и в киевской электричке, было немало дачников и из Киева, и фастовских, но большинство все же оставалось за местным народом, возвращавшимся с ночной смены.

"Удивительно, - думал я, - насколько прочно хранятся в генах национальные черты." Сидевший рядом со мной отец семейства, Матрос, был точной копией гоголевских дядькив, населявших многочисленные хутора Малороссии. Его две дочери так и просились на картины Шевченко. И не турецкие джинсы и дешевые китайские маечки были бы им к лицу, а вышитые сорочки и разноцветные плахты. А скольких видел я натуральных диккенсовских англичан среди студентов-хиппи, приезжавших с островов. Говорить же о немцах, прибалтах и скандинавах мне кажется просто лишним. Вот только русские... Впрочем, дело тут, может, в том, что одним из типичных русских лиц мы привыкли считать иконописный лик Христа, а встретить сегодня его глаза можно нечасто.

- Чуєш, Борман, - обратился Матрос к моему соседу, - ти кума мого, Марадону, пам'ятаєш?

- Ага, - засмеялся мой сосед, - я в том месяце с его братом в Пивнях дах голове стелил. Он там новую хату будуе. Добрячий магарыч голова поставил.

- Анекдот розкажу. - Матрос поднял истекающее потом широкое лицо к потолку и устремил взгляд в бесконечность. - Марадона в Фастов года два як переїхав. Квартира на десятому поверсi. - Рукой он показал расстояние от пола вагона, на котором находится десятый этаж. - На тому тижні жінка загадала йому балкон пофарбувать. Марадона позвав сусіда, хильнув з ним, а коли стали красить, він перехилився й випав. З десятого поверха полетів, як півень з даху .

- Та ти шо!  - поразился Борман.

- Так слухай далі. Сусід з дев'ятого хотів якісь ящики для квітів чи ще щось на своєму балконі прилаштувати і повбивав гаки у стінку. Здорові такі гаки. По півметра. А Марадона, як падав, штанями за той гак зачепився. И повиснув, як сопля на підборідді. Так і витягли його. Сусід смiється: "З тебе пляшка, Марадона", а той слова сказати не може. Аж ввечерi до тями прийшов. Га?

- Оце щастя, - конкретно определил Борман.

- Точно, - засмеялся Матрос. - А Марадона до балкону близько не підходить. І кімнату ту, що рядом, як може, минає.

Поезд прошел станцию Унава.

- В Унаві нікого не лишилось, - вздохнул Матрос. - Хто в Нову Волицю, хто в Фастов переїхав. Одні баби доживають.

- Извините, - обратился я к нему, - а на Волице когда выходить?

- Яка тобі Волиця потрібна? Їх тут дві. Нова Волиця зараз буде, потім - Скригалівка, потім - Волиця.

Это оказалось для меня новостью. Все, что касалось дороги из Фастова, я помнил слабо. Из детских поездок на дизеле в памяти сохранилось только два момента. Поезд проходит по мосту над узенькой, поросшей камышами, речкой. - Это что за канава? - спрашиваю я. - Это не канава, - отвечают мне, - это река Унава. И второй - из какой-то другой поездки. Мы проезжаем станцию с похожим названием. Пора выходить? - спрашиваю я. - Еще рано, - говорят мне. - Но ведь, - настаиваю, - Волица. - Это не та Волица.

- Наверное, мне нужна просто Волица, - ответил я Матросу.

- Тоді через дві зупинки будеш виходить.

Состав миновал ту самую Унаву, которая не канава, и спустя несколько минут подошел к платформе Новая Волица. На ней вышли многие, в том числе и Матрос с семейством. Я высунул голову в окно. Село начиналось у самой платформы, и от платформы же шла широкая асфальтированная дорога. Картина эта похожа была на запомнившееся мне с детства село не больше, чем вид любой другой маленькой железнодорожной станции. Некоторое сходство присутствовало, но отличий было неизмеримо больше. Пока я сравнивал свои воспоминания и вид из окна вагона, поезд тронулся, и я решил, что окончательно разберусь в Волице. Ничего другого, впрочем, мне не оставалось.

Между тем, мой бывший сосед Борман в давке, возникшей при выходе людей в Новой Волице, ухитрился съездить локтем по затылку отставного полицейского.

- Люди выходили, - объяснял он, нахально улыбаясь. - Тут стоять негде, а он сидит и еще недоволен.

- Я сижу, потому что рано пришел, - высоким голосом возразил тот.

- Я тоже рано пришел, но стою, - Борман картинно развел руками, - потому что здесь пенсионеры едут.

- Я инвалид и тоже пенсионер.

- Ах ты ж, сука! - не на шутку возмутился Борман. - Тебе не пенсию платить, тебя повесить надо! - Он рванулся бить пятнистую морду полицейскому, но его удержали.

- Васька, не чіпай його,  - уговаривала Бормана старуха, сидевшая по другую сторону прохода.

- Ты мне скажи, Ивановна, - Борман повернулся к старухе, - ты в Германии три года отбыла, тебе немцы хоть копейку заплатили?

- Шіссот марок обіцяють.

- Ты тех марок еще сто лет будешь ждать. Потому что в правительстве сели вот эти, - Борман кивнул в сторону панамы, - и деньги твои себе заберут. А тебе дадут купоны, по пять тысяч за марку.

Старуха вздохнула и не ответила ничего.

- А этот уедет к немцам, и ему будут эти шестьсот марок в неделю платить.

- Та ти шо? - не поверила старуха.

- За то, что он тут людей вешал.

- Та нікого ж він не вішав. Сидів у канцелярії, бамажки складав.

- По тем бумажкам тебя в Германию и угнали.

Старуха опять вздохнула.

- Я ж разом з його сестрою Танькою у Німеччину поїхала. Їх було шість душ у матері, - начала она объяснять, - батька ще до війни у тюрму посадили. Танька була найстарша, на год менша вiд мене, а потім - Хведька, - она кивнула на белую панаму. - Малих годувати треба, а в конторі німці і продукти давали, і гроші платили. Мати їх, царство їй небесне, і нам допомагала.

- Платформа Волица, - неожиданно объявил по селектору молчавший до этого машинист.

Вышел экс-полицейский Федька, вышла старуха, вышел и я. Васька Борман поехал дальше.

- Танька, люди брешуть, листа з карточками прислала,  - не то спросила, не то просто сказала старуха, когда ушел дизель.

- То давно вже, - Федька поставил небольшой свой рюкзак на платформу, а сам спустился на пути, чтобы удобней было надевать, - жінка моя лікувалась там. Через тиждень повернеться.

- Таньку бачила?

- Й Таньку, й чоловіка.

- Німець? - чоловiк.

- А хто ж! Жінка повернеться, приходь. Розповість про твою Таньку.

- Прийду, мабуть. Танька у Німеччині була мені краща подруга. Скільки років вже минуло! Згадати страшно. - Они пошли в сторону станции. - А того Ваську дурного ти не слухай. Його батька на тому тижні в район не обрали. От він і казиться.  - За станцией их дороги разошлись. Белая панама над рюкзаком двинулась через поле в сторону леса, а старуха скрылась за старыми, засыхающими уже яблонями.

Конечно, это была не та Волица. Вдоль железной дороги шла лесополоса, которая за двадцать лет вырасти не могла никак, и здание станции явно довоенной, а может, и дореволюционной постройки, стояло не на той стороне путей. Я еще раз вспомнил, как выглядела Новая Волица. Как я мог не узнать ее?! Дорогу за двадцать-то лет вполне могли заасфальтировать! И новые дома построить ближе к станции!

На часах было начало десятого. За четыре часа я мог успеть пройти пешком две остановки. А мог и не успеть. Солнце уже палило нещадно, и что будет ближе к полудню, несложно было предположить.

Я направился к станции и увидел в окошке написанное от руки расписание движения поездов через станцию Волица. Дизель останавливался здесь шесть раз в день. Три раза - на Житомир, три раза - на Фастов. Ближайший фастовский ожидался через час.

Я медленно обошел здание станции. Около одной из дверей стояла женщина с велосипедом и пила пиво.

- Добрый день! - поздоровался я с ней.

- Угу-м, - кивнула она, не отрываясь от бутылки.

- Скажите, следующий дизель на Фастов когда будет?

Она допила пиво и спрятала пустую бутылку в сумку, висевшую на руле велосипеда.

- А хто його знає. Має бути по розкладу.  - Женщина взяла пустое ведро, стоявшее рядом с ней, и поехала в сторону леса.

Я остался один на станции. "Подожду час, - решил, - не идти же пешком, в самом деле. А если поезда не будет, что-то придумаю. Может, что-нибудь проедет в ту сторону, может, машина какая будет. Хотя какая тут машина, ведь и дороги-то поблизости нет."

Сразу за станцией начиналось поле, засеянное пшеницей. В нем густо синели васильки, и проглядывали целые кусты ромашек. Через поле к лесу вела тропинка. Я снял рубашку и отправился по ней.

Горячий воздух был насыщен густым пряным запахом трав. Ветра не было, и в тишине слышалось только стрекотание многочисленных насекомых. Около леса я лег на землю, но, пролежав не больше пяти минут, заметил, что среди прочих крылатых тварей пчел здесь все же слишком много. Удивительного в этом было мало. Лежбище свое, как оказалось, я устроил в непосредственной близости от небольшой пасеки, которой не заметил. Впрочем, и отойдя от ульев, позагорать я не смог. Меня распробовала стая изголодавшихся слепней и, признав годным к употреблению, открыла сезон охоты. Надев рубашку и отмахиваясь сломанной веткой, я бежал в сторону станции.

Там по-прежнему царило безлюдие. Побродив некоторое время по окрестностям, нашел я колодец. Глубоко внизу колыхалось в нем небо, но ведра не было ни в колодце, ни где-либо поблизости.

"Какая глухомань, - подумал я, - всего-то два часа от Киева, а словно на тридцать лет назад уехал!"

Жара и безделие донимали, и мысли в моей голове плавились и растекались.

"Тут ничего не происходит, потому что происходить нечему. Вот и живут они воспоминаниями и выяснением отношений полувековой давности. Интересно, хоть что-то, хоть какая-то мелочь из нынешнего времени сюда попала?"

Я вышел на пути и посмотрел на станцию как бы со стороны. Ничего. Видны были следы прежней ухоженности, просматривалась аккуратная планировка садика перед зданием, но кусты жасмина по краям дорожки, ведущей от платформы к станции, разрослись настолько, что самой дорожкой местные давно не пользовались, а ходили в обход. Кусты не стригли, как не чинили колодец и не ремонтировали станцию.

Мимо меня прошли в сторону Житомира два обходчика. Они толкали дрезину, и я бы присоединился к ним, иди они в другую сторону.

- ...вона сказала: "Як оберете мене, накрою стола від сільради до моєї хати".  - До меня долетела часть их разговора. - У неділю були вибори, а у понеділок вона заходить до контори та й каже: "Я знаю кожного, хто голосував проти мене...", - обходчики ушли в дрожащее марево раскаленного воздуха.

Я зашел в помещение станции. Там был небольшой зал ожидания с двумя рядами сидений. Разбитое окно. Мусор на полу. Даже надписи на стенах, казалось, прошли жесткую советскую цензуру. Самая острая из них гласила: "Таня и Наташа хорошие девушки, но с характером".

В окно я увидел, как к станции подошел пастушок с двумя коровами. Рваные штаны, голый измазанный живот и хворостина в руках. С маниакальным упорством продолжались мои поиски следов цивилизации в Волице. Я стал рассматривать валявшийся на полу мусор. Одна из бумажек, мимо которой я прошел уже раз пять, имела перфорацию.

"Как все просто! - засмеялся я. - Вот тебе и следы цивилизации! Должно быть, гороскоп, распечатанный на компьютере."

Аккуратно, двумя пальцами, я вытащил грязный листок из кучи мусора и вынес его на солнце. Это был не гороскоп. Нью-Йоркское отделение банка Лионский кредит сообщало, что компания "Кока-Кола" перечислила Саше Гогорушко три тысячи долларов на его счет в Ситибанке.

"Подожди, - сказал я себе, - так не бывает. Она могла попасть сюда случайно. Надо отсечь посторонние возможности. Транзитные поезда тут не ходят, да и залететь сюда этот листок не мог - пути далеко. На нем есть пятна сливочного масла, значит в него был завернут бутерброд. В селе бутерброды, верно, не едят... А может, и едят. Леший их знает, что они теперь едят. Может быть, дача у человека неподалеку." Но в любом случае, цивилизация подтвердила мне свое присутствие в этой дыре самым наглядным образом.

Понемногу, в ожидании дизеля, начали собираться люди.

Приехала кассирша, открыла кассу и привязала ведро у колодца. Вода была удивительно вкусной, и кто бы стал сравнивать с ней альпийскую воду по девяносто шесть центов за полтора литра?

Подошел за водой и тот пастух, которого видел я из окна станции.

- Ну, как коровы? - зачем-то спросил его я.

- У? - нахмурился он. Лет ему было не меньше трех, но никак не больше четырех.

"Может, он и говорит с трудом", - подумал я.

- Жвачку хочешь?

- Давай, - его взгляд оживился и он протянул руку.

Я выдавил в его грязную ладонь две мятных подушечки. Одну он толкал в рот, а вторую сунул в карман штанов. Пожевав с минуту, он посмотрел на меня.

- Стиморол?

- Нет, - ответил я, слегка ошалев от его эрудиции. Впрочем, и сам я по вкусу вряд ли отличил бы эту жвачку от "Стиморола".

В это время раздался отдаленный шум дизеля и публика двинулась к платформе. С ними пошел и я.

Я больше не искал свидетельств проникновения цивилизации в эти края. Достаточно было и того, что уже нашел. Но то, что подъехало к станции, было похоже лишь на виденные мной на Сахалине японские поезда.

Небольшой, обтекаемой формы, серебристый состав с хорошей европейской родословной сверкал, отражая солнечные лучи. Бесшумно открылись двери.

- Платформа Волица. Следующая - Скригалевка, - объявили по селектору.

1994  



© Алексей Никитин, 1994-2024.
© Сетевая Словесность, 2000-2024.





В интернет-магазинах детские джинсы - каталог kinder.e-butiki.ru!
ОБЪЯВЛЕНИЯ
Словесность