ЗИМНИЕ ГОЛОСА ПТИЦ
Ирина Перунова, "Коробок"
М.: Воймега, 2014
Я познакомился с этими стихами не так давно, потому, кроме удивления (нет, это почти ни о чем говорит; лучше так: чувства признательности автору за наглядное доказательство: поэзия еще существует), - пожалуй, мало что смогу выразить. Целостного и разветвленного взгляда - для разъятия музыки согласно каким-нибудь литературным "критериям" - у меня не то чтобы не сложилось, но еще не отстоялось. Однако - все же попробую что-то сказать. Как читатель, с "правом" на сумбурность и банальность, - но все же. Хотя бы потому, что никогда не будет лишним упомянуть то, что имеет для человека значение и ценность (всегда имеет, независимо от общественного строя, времени года, положения на фондовых биржах, рейтинга лучших безобразий недели etc), - иначе оно довольно скоро перестанет восприниматься сознанием, как ценность, нам необходимая, и - в результате - мы непременно будем жить в мире таком, как сейчас. Да и не так важно, наверное, чтобы "по критериям": препарировать поэзию - все-таки дело критиков, профессионалов; наше, читательское (если уж набрел на что-то заслуживающее внимания) - радоваться находке. И в целом, и в ее достопримечательных подробностях.
Вообще - хорошо, что нам, читателям, можно говорить не только о стихах, но и "вокруг". - О том, что они навеяли (поскольку это нам едва ли не важнее того, что они напрямую сказали). - В том числе - о цепной реакции. О соломинке, которая ломает шею верблюда. О камешке, вызывающем лавину. О том, что встретив - а ведь почти не надеялся на это - стихи хорошего поэта, современника, - словно бы очнешься на миг, услышишь - за его голосом - другие, почти забытые голоса, оглянешься кругом и вспоминаешь: когда-то здесь была поэзия. Когда-то была она здесь в изобилии...
Много ли от нее осталось? - Едва ли не по пальцам можно пересчитать. Впрочем, - смотря, что считаем, это во многом зависит от оптимизма считающего. - "Толстые" литературные журналы с соответствующим поэтическим разделом ведь существуют. Разнообразные литературные премии (а их едва ли не больше, чем этих "толстых журналов") - тоже. На прилавках книжных магазинов - впечатляющее количество поэтических книг (так и кажется, что выбрав наугад какую-то, увидишь вместо аннотации: "Поэзия 100% идентичная натуральной. Состав продукта: вода, вкусовые добавки"). Даже Год Литературы учрежден. Формально, то есть, - не так все плохо...
Но - как там у кого - а у меня запас оптимизма невелик. Я, например, помню о том, что следующим за произвольно назначенным Годом Литературы - все равно будет Год Обезьяны. И хорошо бы только "Год" ... У меня - настоящих поэтов мало. Их книги, на самом деле, в небольшой коробок можно уместить. - И каждый вновь открытый поэт - там не лишний. А вот теперь - еще один в "коробок"...
Как определить настоящую поэзию? - Да никак, наверное, если словами. - Только ощущением, которое раньше называлось катарсисом. Выглядит это так, словно бы тебя перетворили на мгновение. Или - современным языком - как про компьютер: оптимизировали.
Вот такое у меня ощущение от стихов Ирины Перуновой. Словно окликнули, словно разбудили на миг, - не здесь, а где-то в детстве. Когда ходишь по дому (по единственно доступной на этот момент родине), осознавая себя первооткрывателем, найдешь какой-то не попадавшийся до сих пор на глаза коробок, открываешь (любопытно ведь!) - а там... А там - столько всего!.. - Загадочные полупонятные предметы, их запахи, их (тотчас же воображаемые) таинственные истории, их особое звучание, у каждого предмета, у каждой истории свое: словно бы невидимые птицы озвучивают их, - коротким щелканьем, долгим пересвистом, бегло, протяжно, порой почти сказовым речитативом... Разнообразные, удивительные, и знакомые, и нет, - одновременно...
А потом - просыпаешься на самом деле. Сейчас. Здесь. Но - все-таки уже "перетворенный", "оптимизированный". И помнишь еще свой сон, и помнишь вещи из коробка, обретающие - теперь - свой настоящий смысл, свою уже не воображаемую, а подлинную историю. И голоса их теперь понятнее...
Вот эти, сохраненные голоса людей, событий, ситуаций, услышанные когда-то первооткрывателем почти забытого и почти непонятного сегодня мира, а теперь спасаемые поэтом - от этого непонимания, от забвения, от безразличия новых времен, - в книге Перуновой обработаны, огранены и отшлифованы с ювелирной точностью, получили форму, в которой их могут понять и оценить другие, обрели свои места на страницах. - Пристанище, убежище? Спасение от зимы, наползающей на человеческую культуру, от мировой энтропии? - Наверное. Поскольку ведь "уходит родина подробно". Большей частью - в никуда, но что-то, что удается спасти, - ложится в такие коробки. Как камешки с живой, теплой, поющей сердцевиной. Быть может, простые камешки. С дырочками и без. А для кого-то - драгоценные. Для тех, кому будет необходимо.
Поэзия Перуновой - освоение культурой не столько пространства, сколько отдельных его предметов. Поэзия эпизода, а не панорамы. Потому ее легко читать, не устаешь. Миниатюр, одиночных состояний. Итогов, а не начал. Автор старается "остановить мгновенье", сохранить "на память", изваять в слове, а не - сопроводить, проследив за ним на каком-то отрезке, и покинуть, чтоб неслось дальше:
...вскрикнешь "воробей!" ты на летящий камень -
И станет воробей по слову твоему |
(И отныне это - воробей навсегда, а не станет снова камнем, как только поэту надоест о нем думать).
Отличительная черта этой поэзии - мера. В каждом стихотворении - ровно столько, сколько здесь нужно: напряжения, чувств и эмоций (родным, близким, зверям - чуть больше), глубины и высоты, отпущенных для данной темы. Про "недолет", недоисполнение - темы, мысли, образа и т.п. я даже и не говорю; в этих стихах (что для автора, в совершенстве владеющего поэтической речью, еще, наверное, важнее) нет ничего лишнего, чрезмерного, ничто нигде не "перехлестывает", не превращает их в пафосную ложь.
И вот - книга таких стихотворений. Иные (навскидку, хотя бы несколько: "Оттепель", "Метель", "Останься на земле..."), - можно заносить в любые антологии русской поэзии. Не потеряются. Книга-коробок - со своим, личным, памятным, дорогим; имущество, "то да се". Память о своем родном ("Моя прекрасная родня, давно минувшая в меня"), об общем родном ("Мы - страна, улетевшая в космос") Небольшой, - однако, если проследим по стихам, - в него укладывается вся страна. Все то, что - без различия, хорошо ли оно, плохо, - было однажды одним махом отметено, снесено в мусор. - "На что уже никто не покусится". Все, что - остатками - хранится вот в таких небольших книгах-коробках. И не должно быть потеряно, если - повторяю сказанное в начале - мы не хотим всегда жить в таком мире, как нынешний.
Несколько слов надо сказать о названии книги. Раз уж мы его все время повторяем. У автора слово "коробок" возникает в книге только один раз и притом негативно ("только не этот мирок-коробок!"), - однако смысл названия книги, конечно, не только в этом. - В коробке удобно хранить самое важное и дорогое. Для этого он вообще и придуман человеком. Вот жить в нем не надо, это верно. Он для этого не приспособлен (хотя - ведь живем). - Я бы даже предположил, что "коробок" - это не столько название книги, сколько замена самого слова "книга". Вот как у Розанова было: "Опавшие листья". Короб первый". - Так и здесь: небольшой коробок. Только содержимое его ассоциируется у меня не с листьями, а с голосами. С голосами былого и уходящего.
Предлагаю - напоследок - одно наблюдение - из числа тех, которые могут сделать только посторонние, а не сам автор.
Что характерно для этих стихов? Основа? Если убрать тематику, социальную подоплеку и т.п., личность автора на время, в конце концов?..
Я уже упоминал кое-что выше: стремление исследовать пространство по эпизодам, подробно. Особый интерес - к ближайшему (чтоб можно было - буквально - к нему прикоснуться) пространству. Внимательное (и осторожное - не совсем знакомым явлениям) отношение к миру...
Еще? - Практически равноценны в стихах земля и небо. Предпочтений у автора нет, словно и одна и другое - равно пригодные среды для обитания. Основные природные стихии - ветер, снег: то есть, наиболее эфемерные из стихий, принадлежащие сразу обоим пространствам, их соединительные нити.
Любопытное движение стиха, то есть (скажем так) - походка строк. Если приглядеться: не шаг, не бег, не течение, а вот так: прыг-скок, либо - порывистое движение - и ввысь.
- Видим теперь птицу? Обитательницу и исследовательницу дороги, прообраз, стоящий за стихами "Коробка"? - Возможно, это наблюдение пригодится кому-нибудь при чтении стихов Перуновой. - Птица небесная, которой вроде как должно петь без забот, - недоуменно озирающаяся вокруг, пытаясь определиться: где это она. - Что сказать птице о нынешнем, - лишенном индивидуальности, типовом, выцветшем, зимнем мире? За ответами на этот вопрос обращаемся к книге. И слышим голоса - сбереженные одной из немногих оставшихся птиц поэзии, голоса, которые она усилила своей живой нотой, своим птичьим благословением. Голоса "уходящей подробно" родины. Зимние голоса птиц - птиц уже нет, они где-то, а голоса в морозном воздухе еще звучат и будут звучать, пока есть кто-то, кто умеет прислушаться и различить их в общем шуме.
Смотрите также: Стихи Ирины Перуновой в "Сетевой Словесности"
© Виктор Обухов, 2015-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2015-2024.
Орфография и пунктуация авторские.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
