Бросает масляные блики на скользкий бок тебе вода.
Пловец во лжи, бедняга Флиппер, как занесло тебя сюда?
Еще недавно в резвой стае гонял ты пó морю сардин
И вряд ли мог себе представить, что жив останешься один,
Что ночью вас загонят в бухту под залпами прожекторов,
И зазвучат аккорды глухо ножей, багров и топоров.
И кровью сделается море, и в ней умоется луна,
Когда живот подруге вспорют, и, бьясь в агонии, она
Увидит, как ее ребенка живьем нарежут на бифштекс,
Чтоб луноликие японки отведали деликатес...
Кровавой лунною дорожкой, ты, переживши холокост,
До нас добрался понемножку, кривляясь за селедкин хвост.
И в надувном амфитеатре, герой аляпистых афиш,
На радость детям ихтиандришь и потихонечку хандришь.
Квадрат малюешь - ну, Малевич! - зажавши кисточку в зубах,
А сам, наверное, лелеешь мечту о радужных волнах.
И глади водной гладиатор - измучен, сломан, приручен, -
Свистишь своим дельфиньим матом: "Мы вам покажем, что почем!
Когда глобально потеплеет, растопит лед, затопит вас,
Когда полмира околеет, быть может, мой настанет час".
Тогда, дофин короны нашей, не упусти, дружище, шанс:
Пусть Хомо Сапиенс попляшет за рыбью голову брейк-данс.
Пускай поплавает синхронно, прищепкой защемивши нос,
Чтоб беззаботный дельфиненок мог оттянуться в полный рост,
Глазея на потешных тварей, профукавших такую жизнь...
Вот это будет дельфинарий! Быть может... А пока держись,
Дерзай, морзверь, зуди морзянкой, свою рапсодию труби.
А мы... Поеживаясь зябко, мы выбываем из борьбы.
Плесните плесени, я стать хочу как вы,
слететь с катушек нитью Ари... ладно!
Укрыться колким зеркалом Невы,
из праха встав, проставиться в парадном.
Изнанкой глаза нагло взрезать сталь небес,
зубами взять обугленное слово,
переверстать ветшающий реестр
свидетелей по делу Иеговы.
(Я к счету сущностей себя приставлю сам. Не-тем-психозом заболев душе-е-вно, забрежу, и забрезжат голоса, вливая в уши олово решений. И, крýгом /голову /порочным /очертя, герметиком пройдясь по Трисмегисту, открою, как крылатое дитя играет в гранях, уровнях и смыслах.)
Но, сосчитав из тыщи до девятисот,
разбить кристалл, послать Еноха [махом],
и оземь хряпну... грянуться с высот
обритым махаянистым монахом.
А дальше проще все: набравши мантры в рот,
пижонить с желтым зонтиком, как с флагом,
да миской риса, взятой у сирот,
делиться с приблудившейся дворнягой.
Не фурычит совсем конфорка средь туч осенних.
По-английски ноябрь, и вдогонку по лестницам Вы.
Впору формировать комитеты спасения,
Громоздить баррикады из жухлой лежалой листвы.
Нынче день расставанья, пусть мы давно не вместе.
Просто это сегодня сложилось, как "иже еси".
Мы с горою гора, мы разные рельсы в Бресте,
Никаким Лобачевским не светит нас где-то свести.
Шеф, давай в травмопункт, там вправят мне вывих сердца,
Там пропишут грамм двести лекарства от внутренних ран.
Вас теперь не догнать, ну что ж, хотя бы согреться,
Раздышать диафрагму вразрыв, будто старый баян...
Не согреть Вас теперь, так что же, ну хоть догнаться,
Отыграться на пиках, прорвать энтропии плеву.
Между днями, как пальцы, стрелки срослись в двенадцать.
Меж булыжными днями я рыжей травою живу.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
