И я с младых ногтей не разобрался,
что дух нетлен, а плоть - не на века.
Когда хотел, с подругой целовался
и возносился чубом в облака.
Но, разобравшись в этом, почему я,
руками разгоняя воронье,
целую утром тучу кучевую
в сухие губы молнии ее!
Наверное, заласканный геранью,
устал смотреть, как, выставив рога,
страхуются от самовозгоранья
щенячьих планов блеклые стога.
Поделен мир. И нет угла пустого...
Кто путнику заплатит за простой!
Хочу грозы и факела из стога -
да здравствует грядущий травостой!
Что из того, что гром случайный грохнет!
Уже неделю озеро парит.
Пора дождю... Ну где он, этот рохля!
Мне туча ничего не говорит.
Все стало волноваться понарошку:
березы карусели завели,
и воробьи просыпанной картошкой
зашевелились в палевой пыли.
Инерция фальшивого испуга
заставила меня ходить в плаще -
а это, в солнцепек, почти искусство
красиво удавиться на плюще...
2.
(60-е годы)
С высоких крыш вода летит в воронку
туда, где, как спасательный буек,
торчит водопроводная колонка,
железной ручкой взяв под козырек.
Торчат зонты из тесного подъезда...
Но по асфальту оторопь прошла:
редеет дождь, становятся на место
заборы, доски вытянув по швам.
Шатает тополь ветками упруже...
Брыластый кот, забыв недавний страх,
лакает небо темное из лужи,
где отраженья ходят на руках!
Вода умыла ворох старых пиний.
Пожарные машины - на мели.
И в парке, по седло в тумане синем,
звонят велосипедные рули.
И тополя, вытягивая выи,
с росою на потресканных губах,
шумят. И, как прищепки бельевые,
качаются стрижи на проводах.
Вот это да! Вот жажда обновленья
утолена! От зелени - легко.
Избавь меня, по щучьему веленью,
еще от лени - воли молоко!
Пусть волнами идет могучий запах
сырых корней и крашеных оград.
А с чердака, теряя перья, залпом
растрепанные голуби летят!
3.
(70-е годы)
Как никогда мне хочется сегодня
о будущем счастливом говорить.
Прошел июньский ливень переходный,
и можно огороды городить!
Клубника не со мной играет в прятки,
когда рука протянута уже...
Но почему душа сбегает в пятки
там, где трудиться надобно душе!
И тяготит меня какая трусость!
Какая узость сковывает пыл!
Раз увернувшись от меча Прокруста,
я до сих пор такое не забыл.
Нам "дважды два" долдонили в расчете
на дундуков с тузами на спине.
В начальной школе шелковые тети
"Не выступай"- нашептывали мне.
И мальчики стеклом вскрывали вены
за порку, с головой промеж колен,
когда пятиминутки-перемены
не обещали скорых перемен.
Ах, школа, школа - грубого помола,
на переходный возраст не греши.
Зачем, под общий хор, глушила соло
любой едва проснувшейся души!
Я понимаю - просвещенье в массы,
не разбирая масти - в темя гвоздь.
Мы разные входили в эти классы,
а думать одинаково пришлось.
4.
Какие силы сделали меня,
развили мышцы, вытянули кости!
Расту... Устало пестует родня.
И полон мир любви, добра и злости!
Во многом полагаясь на весну,
разбрасываю почки между строчек.
И слово - не на вес, а навесу:
не колокол пока, а колокольчик -
зато воспитан искренностью он,
а эти искры ночью не задуло.
Имеет основания трезвон,
когда в глазах темно уже от гула!
И в ноябре гриппую я не зря...
Микстурой закален, не полукровка,
теряю шапку в дебрях декабря,
когда в ноздрях мороз, как газировка!
5.
Я не хочу участвовать в поминках,
австралопитек - челюсть на резинках.
Блестят мужей великих черепа...
Ограблены глазницы, как гробницы -
корплю над вами, истины крупицы...
крупна легенд и вымысла крупа.
Наследие Сапфо и Архилоха!
Ловлю Лауру...сохну по Солохе...
Литература! Фразы, миражи...
Все - продолженье тыща первой ночи.
От Аз до Я язычески хохочут,
жонглируя ножами мятежи.
И в струях крови нежатся манежи.
Какой вертеп терпели предки прежде!
Гомункулы в пробирках, время проб...
Какая хладнокровная халатность
шутить, осознавая мира шаткость,
и думать: "после нас - хоть изотоп..."
Филологизм - отнюдь не рафинад,
когда сознанье логикой затмило.
Нормально с "логос", безнадежно с "фило" -
их даже черти не соединят.
Поэтому романтику люблю
капустников в лесу, невинных с виду.
И, в общем-то случайные, обиды
я, словно солнце зеркальцем, ловлю.
Определяю сердцем мишуру:
да будут не достойны поклоненья
проникновенный голос, как шуруп,
гитара, как гетера, на коленях.
И марсианский блеск ночных полей
Мне не дает отчаиваться, право,
что Марианской впадиной дырява
картонная планета на столе.
Я фило флору: сосны и овсы...
без логики, все истинное просто.
Просыпались накопленные звезды
на парту, будто мелочь на весы.
6.
(начало 80-х)
Встретились. Ты выглядишь неплохо,
прежних дней приятель и пройдоха.
От невзгод родитель уберег!
Я в талант таких, как ты, не верю:
проходить в распахнутые двери,
шаркая о стершийся порог!
Эту жизнь надежно основали
папины уловки и медали.
Ты не завязь даже, а связной,
рупор осторожного суфлера.
Чтоб галерка свистнула не скоро -
потруси стеклярусной казной!
Жизнь из акварели и плюмажа
не тебя, меня мастикой мажет.
Только - зависть вырву и сожгу!
Так, наверно, мучаются звери:
тычусь, невпопад ломаю двери
и остановиться не могу.
Обливаясь потом, сбив в итоге
ноги о ребристые пороги,
я тебя встречаю... Как далек
от судьбы вопрос обыкновенный
"Как дела!" И, с губ сдувая пену,
говорю с улыбкой: "Нормалек!"
............................
Сыплются на мой участок камни.
Всхожесть потеряли огурцы.
Жить мешает отголосок давней
непроблемы: дети и отцы.
А всерьез коснуться непроблемы -
редкий сын на папу не похож.
Там, где нужно, часто папы немы,
вот и тянет руки молодежь.
Ей не так болезненны ушибы...
Но она со временем поймет:
жизнь - камнедробильная машина,
зазевался - руки оторвет.
Многое еще не понимаем
под крылом отчизны и родни.
Мы, дурачась, руки поднимаем:
посмотрите - чистые они!
Инфантильность - временное бремя.
Инфантильность!- сетует народ.
Ну зачем так сразу, дайте время
от камней расчистить огород.
7.
(конец 80-х)
Рыхлый торф из ямы жаром пышет.
Жидкая роса струится с крыши.
Львиный зев дыряв беззубым ртом.
Шланг изломан в зарослях малины.
Огурцов гурты текут в корзины.
Рыж крыжовник, виноград - винтом!
Это все приятные моменты.
Изобилье на изломе лета
лакомо для местной детворы.
Все, подумать страшно - что могло бы
замереть на уровне амебы
и, прощай, Далекие миры!
Отпусти плоды свои на волю,
их буфет оценит в средней школе,
яблоня, отринь с десяток тонн,
ветви, как из теста выбирая...
Под тобой, затылок потирая,
подобрал антоновку Ньютон!
Тощий плющ вскарабкался на дачу,
он с антенны тянется незряче
усом в многоярусный зенит...
Это бесконечное растенье
тяготит не сила тяготенья,
а ее бессилье тяготит!
8.
Свистала моя белозубая юность!
Соседствовал синтаксис с модулем Юнга.
Вечерних берез неустойчивый свет!
Ковры выколачивают горожане...
И майских жуков вечевое жужжанье.
И - планеры планов, летящих след в след.
В безветрие мы укрывались от ветра,
виват! Поколение, ростом два метра -
проник каротин в пирожок за пятак!
Вращая, как обруч, кольцо горизонта,
гонял голубей одноклассник Изотов,
спиной задевая Восход и Закат.
Заборы марая, убог и циничен,
он был Беатриче одной намагничен,
что волосы - дыбом! и - слабость в руках.
В подъезде, роняя неловко признанья,
коснулся... К чему привело замыканье -
откроют обрывки стихов в лопухах.
Кто нянчил гитару в тени на скамейке,
курил до ногтей и форсил в телогрейке!
Но майские ветры текут по стране!
Как нефть, мы проходим томительный крекинг -
кто, с кряканьем, в небо;
кто - в катере с креном,
мотор упустил и заглох на волне.
Досталось до одури меда и дегтя.
Углы электричеством дергали локти.
И месяц в затылке луну проклевал.
Мы - бесы, в бессонные майские ночи
точившие лясы о вечном и прочем,
беспечно горюя, смеясь - наповал!
Но в памяти ветер душистый промчится,
ударит квадратным жуком под ключицу,
продует трубы водосточной свисток;
там, где на углу светофор четвертован,
и вмятины в стенах от солнца литого.
поймает за ворот и - дуло в висок!
Далекая юность живет по-соседству:
чужая, иная, и - все-таки средство
давнишнюю дрожь уловить в парусах.
Забившись неровно, спохватится сердце:
обратно - стена, в ней заветная дверца...
и стрелки часов, как стрелки на часах!
9.
(начало 90-х)
Приливом сил разорванные травы
в ознобе и горячке с девяти...
Стоят леса - товарные составы,
на запасном запасливом пути.
Вдыхает сырость месяц впалой грудью.
Сове - шутить до первых петухов.
Упавшая роса стекает ртутью
в бездонные ладони лопухов.
Пора теней проветренных, махровых,
пора возни мышиной вдоль межи.
Дымятся на подстилках камышовых
ужи, как обгорелые пыжи.
На Волге - будто вкопанные, волны...
Я час назад палатку распростер:
сухие сучья, как обломки молний -
подбрасываю молнии в костер!
Неужто даром мне пуна живая,
огонь, что запасая пепел впрок,
в дрожащей пятерне своей сжимает
по-гамлетовски бедный котелок!
10.
(конец 90-х)
Я заржавел, но я - громоотвод.
Не ною, а готовлюсь к новой драме.
Мне пуповиной вытянут живот,
другой ее конец прижал фундамент.
Готовлюсь к старой драме тет-а-тет...
Пока ребенок спит, подставлю темя:
почувствовать хотя бы на момент
себя героем можно в наше время.
Но вот они, с урчанием, ползут,
разбрызгивая сумерки и плазму!
И если у кого-то зуб за зуб,
у тучи с тучей точно - ум за разум...
Их склоками к прозрению ведом,
июньский ливень в форточки задышит.
А подо мною ходит ходуном
слепая, намагниченная крыша!
Под крышей - сон собаки и семьи,
где сто забот о молоке и хлебе...
Врастаю пуповиной вглубь земли,
замазывая трещины на небе!
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
