Искусство говорить обиняком
И мастерство уклончивых ответов...
Ты где так долго был? Увы, Джульетта,
Колесный транспорт бастовал все лето.
Поэтому пришлось идти пешком.
Из пункта "А" до точки рандеву,
Через Москву, от Кушки до Пекина,
Я так спешил, любезная Мальвина,
Увидеть Вас и в колыбели сына.
Но вырос сын и укатил в Москву.
Возможно, что я даже с ним знаком. -
В пути сменил я не одни штиблеты -
Полсвета - годы, люди, километры...
Ах, мастерство уклончивых ответов,
Искусство говорить обиняком.
Безумие ветра, холодная ярость эриний,
Выдавливай в глине судьбу, обжигай на огне,
Читай получившийся ребус, угадывай клинья,
Которыми писана поздняя осень. Извне
Вникай во внезапность и необратимость распада,
Расклада, разлада. Ладонью прикрой мотылька,
От слякотной мути, от хлесткого снегопада,
Ему трепыхаться, пока в этом мире рука
Его накрывает, скрывает масштабы метелей.
Привычному миру приходит банальный виток.
Грядут декабри. А сие означает на деле:
что стелет зима колыбель; И все чаще восток
Уже по утрам не алеет, он болен зимою;
И синему в мире поставлен надежный заслон;
Палитры нависшего неба напитаны тьмою.
И вот: мотылек замирает до лучших времен.
Все будет хорошо. Как заклинанье.
Ходить по клетке, как тот самый зверь,
что меряет шагами ожиданье -
окно, торшер, трюмо, входная дверь.
опять трюмо, мелькает отраженье -
конечно я! - кому еще здесь быть! -
в движении, в бессмыслице круженья
преддверье пораженья... обвинить
тебя во всем, сказать адью, родная,
живи как хочешь, мне пора, пошел...
И повторять как кукла заводная:
Все будет, будет, будет хорошо.
Вымерзаю насквозь, от того, что такая погода.
От того, что мы врозь, от того, что все время метет. -
Время года - зима - очень долгое время года.
И под камень лежачий вода не течет, ибо - лед.
Вымерзаю насквозь, до костей, до дрожащего звона,
Заунывного стона истошного ветра в трубе.
До нижайшего "до", до предсмертного обертона, -
Звука лопнувших струн, до бездонной тоски по тебе.
Двадцать какое-то, черт его знает, число...
Слышится звон, - это бьется в осколки посуда,
К счастью, должно быть, соседу опять "повезло", -
Судя по звуку хрусталь, ваза весом в пол пуда.
Ну, да и ладно, окрепнет в неравной борьбе,
Может на пользу ему, что жена истеричка...
Так и сижу я, под звон хрусталя, и тебе
Письма пишу, за сегодня второе... Привычка
Складывать в стол, на досуге сто раз перечесть,
Вычеркнуть лишние знаки, поправить повторы...
Чу, иссякает хрусталь, но фарфор еще есть,
И, есть подозренье, - надолго не хватит фарфора.
Двадцать какое-то... Письма пылятся в столе.
Надо ли их отсылать, и кому это надо, -
Скучная сказка о том, как однажды белел,
Там далеко-далеко, и, на фоне заката,
Сгинул в борьбе, на далекой чужбине пропал, -
То ли на риф наскочил, то ли стал чьим-то призом,
То ли нашел, что когда-то, по-дури, искал,
То ли не смог себе выдать обратную визу.
Двадцать какое-то... Плачет на солнце февраль
Жалко ему уходить, вот и плачет, бедняга.
Горько рыдает соседка за стенкой, ей жаль
Чайный саксонский сервиз, ее мучит люмбаго,
Сплин и хандра, и тоска, (тяжело целый день
Ваньку валять, разгоняя безделье и скуку)
А так же мигрени и прочая женская хрень.
Встречу соседа, пожму, обязательно, руку...
Так и живем-выживаем, всем бедам назло.
Век коротаем в борьбе, плавим золото с медью.
Двадцать какое-то, черт его знает, число,
Черт его знает какая страна и столетье.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
