КИСЛОВОДСКАЯ ПАСТОРАЛЬ
На кислых водах, в наказанье
из ада изгнанному в рай -
как полюбить ожог нарзаний
и струй воздушных пастораль?
Как сделать сердцу неопасной
мечту, и шутку, и игру,
и нежность мяты карабахской,
и кремня горского искру?
Свой путь пройдя до середины,
как Данте в сказочном лесу,
в округе смуглые детины
миры исследуют в носу...
Пейзаж подобный, право слово,
испортить зрение горазд,
но из столетья золотого
спешат навстречу всякий раз
Фомин, и Рославлев, и Уптон,
и Бернардацци - сонм имен,
нам не чета! - да был ли Ньютон
столь образован и умен?
В их баснословные строенья,
приняв цимлянского, с тобой
поныне мы не без волненья
ступаем робкою стопой.
И деды наши не пускались
пешком под лавку на своих,
на эполеты опускались
там ножки фрейлин и купчих.
Ах, как все это вспомнить мило!
Из царских спален упорхнув,
сама Кшесинская шалила,
пуанты скинувши на пуф.
И все российские поэты
и небрежители утех
угрюмо драили лорнеты
в тиши глухой библиотек.
И все российские повесы,
и весь российский декаданс
мешали с новостями прессы
смирновский шнапс и преферанс.
И тенора, и баритоны,
жабо навесивши на грудь,
бросали хазы и притоны,
чтоб на Шаляпина взглянуть.
Доселе там Сухая Балка
скалу отвесную таит,
над ней пальба и перепалка
мусью Печорина стоит.
Там дача скромного поэта
с простой фамилией Паньков
на все четыре части света
дверями ловит простаков.
Там сам Паньков, с похмелья страшен,
полночной музе весь свой жар
отдав, шампуром грозно машет
вслед карачаевских отар.
Там сосны смотрят густоброво
как бьет нарзан сквозь доломит.
У Лукоморья дом Реброва
свои преданья там хранит...
_^_
ПОСВЯЩАЕТСЯ ЛЕРМОНТОВУ
И скучно, и грустно, и некому руку подать.
И в каждой руке, как в реке, медицинская утка.
И стонут бойцы в лазарете, поскольку поддать
им хочется жутко.
И хочется руку подать, но не хочет рука
расти из плеча. И чеченцы совсем озверели.
И Тереком диким и злобным зовется река
для ловли форели.
А дома на полке пылятся Тацит и Марцелл,
что также любили Кавказ. А в окопах гоплиты,
с холодным вниманьем взирая на жизнь сквозь прицел,
смеются: "Иди ты,
поручик! Любить, - говоришь ты, - не стоит труда?
А если приперло? А если в Казани невеста?
А сам-то, голубчик, зачем ты приехал сюда?
Весьма неуместно
в пылу бородинских сражений дуэль затевать...
Недаром Москва отдана Генеральному штабу!
А если за что-то кого на дуэль вызывать,
так лучше - за бабу."
_^_
ПЕСНЯ О СОКОЛЕ И БУРЕВЕСТНИКЕ
МГИМО окончив, или же - МАИ
(иль не окончив их ни в коем разе),
ох, как непросто, батеньки мои,
служить царю на Северном Кавказе!
Казалось бы: покой и благодать!
Везде - воздухов благорастворенье.
И даже если нечего поддать,
невольно сочинишь стихотворенье.
Любая сакля - чистый Тадж-Махал
(пускай в ней содержания и вида
поменее)... Но каждый аксакал
заносчивей Гаруна-аль-Рашида.
И в радиоэфире, как в огне
содомском - реет крик высоко:
"Дай, "Буревестник", подкрепленье мне...
Боеприпасы кончились... Я - "Сокол!"
_^_
* * *
Планета поэтов и пьяниц...
Страна дураков и обжор...
Никто не наводит глянец,
никто не сметает сор.
Луну подъедают мыши,
спит пугало на колу,
танцует Марина Мнишек
на золушкином балу.
Курлычут куранты в небе,
дишкантит в ночи "Варяг",
за кукиш на масле в нети
впрягаться бежит бурлак.
Романовыx сановитей,
сжимая страну в горсти,
пьет горькую в Грановитой
Прозектор Всея Руси.
И чтоб не случилось чуда,
тайком от седых волхвов,
провел казначей Иуда
списанье святых даров.
_^_
БАЛЛАДА
О БОГАТЫРЯХ ЗЕМЛИ РОССИЙСКОЙ
Я в те еще родился времена,
где за рулон бумаги туалетной
давали много больше, чем за ленту
от пулемета. И звала страна
на вечный подвиг, трудовой и ратный,
и прозябанье бодрое в быту.
И принадлежность гордая к гурту
была превыше дружбы и зарплаты.
Я в те еще родился времена,
где по привычке брат косил на брата.
Но если принимали в октябрята,
то воскресал Ильич. И вся страна,
струя индустриальные миазмы,
с больного бока на здоровый бок
верталась в трудовом энтузиазме.
По слову лишь. И слово было Бог.
Я в те еще родился времена,
чей подвиг в болтовне не растворился,
хоть щелкал бич и крендель в небе вился,
и сочиняли лучших имена.
В какие бы хламиды не рядился,
я в те еще родился времена,
когда народ от серной спички брился,
а в темноте сидел без ни хрена.
Когда рассвет узрев недоуменно,
а на плакатах - рожи кирпичом,
в хомут совали выю и рамена,
и прижигали горло первачом.
Я в те еще родился времена,
в которых век двадцатый заблудился,
за что с лихвою каждый расплатился,
чьи пожинаем ныне семена.
Чья правота во лжи погребена,
в чьих святцах - резолюции и даты.
Где все, как неизвестные солдаты,
поверили, что истине - хана.
Я никому не ставлю в укоризну
(история не терпит укоризн),
что бурлаками Репина отчизну
мы с матюками перли в коммунизм.
Но смею утверждать: судьба одна,
ты сгорбился под ней, иль возгордился,
но если прежде в люди не годился -
и ныне перспектива не видна.
_^_
РОССИИ. ПАСХАЛЬНАЯ ОДА
Страна натруженных горбов,
страна повапленных гробов,
рай православный из церквушек -
и поллитровых, и чекушек,
страна - бескрайний дастархан,
где таракан как богдыхан
взошел на трон из хлебной корки,
где клятвы нет без оговорки,
где в каждой хате Фрейд и Кант,
в любой палате хиромант
курлычут страждущим эклогу,
где все по фене понемногу,
где кто-то лох, а кто-то кент,
в законе мент, и курят "Кент",
в параше льдом покрылась ссака
и судьи требуют ясака,
где с генералами в гурьбе
с зеленым змием на гербе
зело сражается Егорий
своим согражданам на горе,
где новый русский цицерон
шлет академикам поклон,
а во саду ли, в огороде -
одни чернобыли в природе,
где смерть играет в чехарду,
где спид подметки на ходу
туберкулезу съел, где ныне
помрут папанинцы на льдине,
где мы узнали из газет:
того что будет, больше нет,
есть волость щучьего веленья,
Калиты и Петра творенье -
Россия! - капище веков,
бедлам для умных дураков,
то место в мире, где поэтов -
по место самое по "это",
как Каин-брат - меньшого брата,
как православные - Пилата,
в иерихонскую трубя
трубу, христосую тебя!
_^_
НА ДАЧЕ БАЛЕРИНЫ
Чете Брынцаловых посвящается
Не замок Броуди... Но ратовать за ревность
к старью способен разве что баран.
А эта стилизация под древность
приятна, как любой самообман.
Тем паче мариининская прима,
шалунья петербуржская, одна
изысканней, чем все гетеры Рима,
ютилась тут... Рука ее видна
в том, что ландшафт причудливый, и облик
архитектурный, и тенистый сад,
и в небесах над ним повисший облак -
воды чистейшей антиквариат
и дорогого стоят. А культура!
В любой из тесных спаленок бидэ
и днем, и ночью правит партитуру
для самых романтичных па-де-де.
Итак, друзья, она звалась Матильда!
Кшесинская! (Беды не усмотрю
в таких подробностях.) Была кариатиды
выносливей. И нравилась царю.
Поскольку удовольствию вращаться
под музыку и томно замирать,
предпочитала вовремя отдаться
и деловито ножки задирать.
Царя казнили. Дом забрали урки
из ГПУ. (Ужель еще стоишь?)
Накинув палантин из чернобурки,
она с детьми уехала в Париж.
Судьба спешит дорожкою тернистой.
Вчерашний козырь завтра будет бит.
А нынче тут семья социалистов
налаживает новый русский быт.
Под упражненья клавишных и арфы
наскуча ваньку лысого валять,
Пигмалион пытается из Марфы-
Посадницы Венеру изваять.
Толпа зевак и муз коловращенье,
прогулки верховые при луне
рождают у супругов ощущенье,
что крылышки прорезались в спине.
Так и сосет сказать, с улыбкой глядя
на столь непритязательный уют:
Бог милосерд! Пускай и эти бляди
тут поживут.
_^_
ОСЕННИЙ ПАРК
С ДОМИКОМ ХУДOЖНИКА ЯРОШЕНКО
Курортный парк напоминает мне
остов ковчега с тысячью расщелин,
мазню слегка манерного Моне
и стайку юных бестий Ботичелли.
Испытывая детский интерес
к превратностям поэзии и прозы,
он сам собою, как волшебный лес
претерпевает вдруг метаморфозы.
Сей древний скит, сей храм из янтаря,
что не одним намолен поколеньем,
примерно с середины сентября
охвачен золотым грехопаденьем.
Но и тогда, взойдя из-за кулис
пространства, аш два о и хлорофилла
белеет, будто облачко, вдали
"под белый парус" крашеная вилла.
Приветствую тебя, достойным муж,
свой Парфенон воздвигнувший заради
общенья тесного сюда слетевших муз.
Воистину, ни спереди, ни сзади
нет непреложных истин, нет знамен
не проигравших главного сраженья...
Но остается несколько имен
невольно заслуживших уваженье.
_^_
ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ЮРОДА
- 1 -
Нет повести печальнее на свете,
чем наш рассказ про подворотничок
поэта. (О Ромео и Джульетте,
вестимо, я покедова молчок.)
Как хороши, как свежи будут эти
слова, в которых автор - новичок!
Победу пятой точки у экрана
справляет критик. (Камень в огород
мой киньте завтра, а сегодня рано.)
Под звон антипригарных сковород
Святую Пасху празднует народ
с благословенья Торы и Корана.
Придет апрель, и сделает длинней
короткий день. И если был Линней
не прав, а прав Ламарк: от упражненья
зависит рост и кроны, и корней -
врежь с кондака, прекрасное мгновенье!
Еще одна строка, и ты - явленье.
- 2 -
В 00 часов означенного дня
весеннего, означенного года
дух Гамлета (а может быть, родня),
с ошибкой набирая цифры кода
междугороднего - был подключен в меня
провайдером своим на Кавминводах.
Ковчег межгалактический грузил
продукт кошерный. Белые голубки
складировались в клетках на настил
дощатой палубы. Бранился боцман в рубке.
А голос внутренний отчаянно бузил
в глубинах подсознания, как в трубке
у "Эрикссона". Сотовая связь,
в мои мозги с орбит стационарных
нацеленная, вдруг оборвалась.
Но алгоритм контактов плацентарных
с той нечистью, что нынче развелась,
и прошлого созданий лапидарных,
образовав пространственный клубок,
связующий синхронно и заочно,
остался. И забыл я, что убог,
стан распрямил и выругался сочно.
(Быть кандидатом в Думу я не мог,
но - верь мне, Йорик - Демон был я точно.)
А если, друг, высокое тавро
во лбу твоем горит, и ты уверен
не можешь быть в преданье, что старо,
сюжет тобою должен быть проверен.
Скрипи же, капиллярное перо,
зане давно уснули град и терем.
- 3 -
Где б ни был я - а был я там, где мысль,
забуксовав, искрит от перегрева,
как вал карданный, погрязая в смысл
всего, что просит пашня в дни посева,
где сукин сын (чей пращур Гостомысл),
для храбрости желая и сугрева
полтинник накатить - нательный крест
пропив, в одном исподнем трется,
где отстрелявшись (будто крепость Брест,
куда уже противник не вернется,
всех переколошматив), певчий клест,
на жердочку присевший, сковырнется
(где драгоценной влаги не долил
Хозяин в блюдце), где Адам и Ева,
и каждой целке аспид отвалил
по центнеру антоновки у древа,
где Менелай законную делил
с соседями, что справа или слева:
там, где я был, любой подозревал
за недостачей - происк сатанизма.
По мере как незрячий прозревал,
менялось содержание у "изма".
И если кто-то что-то прозевал,
неотвратимо следовала клизма.
И надлежало щуке сорок лет
науськивать живца на палестины
небесные (с отлучкой на обед,
на случку, на оправку, в карантины,
поминки близких родственников, бред
горячечный и детские крестины).
- 4 -
Теперь, когда мой глаз по-птичьи зорок,
а разум зорче прежнего, иль слеп,
и царской водкой запивает щелок,
с красавицей, каких не видел свет,
не помня даже - двести или сорок
встреч с ангелом и пирровых побед
нам на двоих записано в активе
(или пассиве, но един итог),
выклянчивая ордер на чертог
сосновый - у того, кто ксиве
привык не доверять, чье имя "Бог"
противится любой ретроспективе,
меж десен сжав размоченные корки
ржаного хлеба и скупых речей,
чьи выводы двусмысленны и горьки
(в двусмысленности собственной горчей),
я каюсь (но не в виде оговорки,
а до конца!), что речь моя ручей
не расточала свой звонкоязычный
на то, как прут бараны на убой,
в согласии с собой, как органично
встает фонтан над фановой трубой,
как таракан в щели межполовичной
трубит пустым половникам отбой,
как богохульник, пропустив стакана
четыре кряду, корчится в хвале
неслыханной, как череп истукана
из мавзолей плачется земле,
как нахтигаль поет аятолле,
а соловей рвет печень богдыхана.
- 5 -
Стерев два посоха, две сотни башмаков,
стальных коронок, проколов протектор
души, почти избавясь от оков,
резвясь, как со студенткою проректор
в подлодке прокаженных дураков,
как Лобачевский, я ломаю вектор.
Фомой Неверным выслушав архи-
стратига веры, правила и нормы,
я мысленно ховаю хлам в архив.
Храни, Господь, от порчи маттерхорны
словарных слов! (Сиречь презерватив,
лишенный содержания и формы.)
Колпак шута на митру мудреца
сменив, свой путь от паперти до морга
пройдя до середины, два конца
невольно - у идеи той, что твердо
живого отличит от мертвеца -
находишь, как у строчки из кроссворда.
Да! Слово истины звучать обречено,
сообразуясь с разреженьем слуха.
Любой сквозняк, и сразу - порх в окно! -
и даже просто фортку. (Вот непруха,
Создатель!) Легче пуха есть оно.
А ухо завсегда к ученью глухо.
Да! Слово изреченное есть твердь
души, а также - Прометей у тверди
распятый, чтобы виденное впредь
не обернулось выкидышем вере,
но страждущих притягивало. Ведь
тогда оно прекрасно в полной мере.
- 6 -
Где б ни был я - а есть я там, где есть,
что пить и есть, а также - с кем делиться
последним. А последнее (как Весть
Благая) призывает нас поститься
и подводить итоги. И стремится
найти пророка рядом, если есть.
(Пророков нет. Ни плохоньких. На крохи
халявы прежней их не заманить.
Тем паче демократия! Мороки
с ней столько, что возможно извинить
пороки. Оттого-то скоморохи
пророков обязались заменить.)
Где б ни нашли меня - по голове
отрубленной, иль по ушам в трясине
мидасовым - я уступил молве
придирчивой лишь притчею о Сыне,
Отце и Духе Святом во главе.
И скрылся от назойливых в пустыне.
Так вот, Али, где б ни нашли меня
(узнать меня несложно по фигуре -
фигуре речи - той, что в волчьей шкуре
овечкой появляется, дразня
общественность химер и злобных фурий),
я заведу бесстрастно: "Бисмилля..."
- 7 -
Поверь мне, друг, на родине татар,
чухны, вогулов, чукчей, черемисов,
зырян, любая вера - Божий дар.
Летят века посланцами чингизов.
Над чертовщиной капищ, закомар,
застрех - России запах кипарисов.
Равно дремуч и праведен народ.
Любая глушь для истины - столица.
Повсюду правит ирод, а юрод
на хлеб да соль звяцает на цевнице.
Прорвавшийся в подшефный огород,
козел "Макбета" исполняет в лицах.
Не разберешь - где кремль, а где посад:
как в пух и прах все убрано снегами.
С гортанным криком молится кругами
мохнатый ворон. Молча верит сад.
Хрипит и шибко дергает ногами
замерзший мерин. Каждый верить рад.
Перекрестившись, глядя на собор,
мы, от восторга млея, повторяем:
"Все люди - братья!" (И багдадский вор
тому свидетель.) И часы сверяем,
когда Господь, прицелившись в упор,
даст выбрать между Адом или Раем.
Нехватка сна и выделенье слез,
наличие любви и заиканья
нас вынуждает принимать всерьез
глобальные проблемы мирозданья.
(Созвездье Пса сует свой мокрый нос
туда, куда не добралась Меланья.)
Мы с миром грез давно накоротке.
Наш голубь мира сделан из картона
и коротает старость в сундуке.
(От злобы блядской столько всем урона!)
Приняв на грудь сто грамм одеколона,
стигматы веры нянчишь в кулаке...
_^_
|
