Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность




ЕЕ  МАТЬ

Трагифарс в одном действии


Действующие лица

Петр - мужчина до 30 лет
Павел - друг Петра, тихоня и либерал
Василий - друг Петра, отягощен мизантропическими тенденциями
Мария - любимая Петра
Екатерина - сестра Марии
Анна - сестра Марии
Карл - пожилой доктор
Зоя Викторовна - мать Марии, женщина климактерического возраста
Виктор Петрович - отец Марии, полковник в отставке
Андрей - общий знакомый
Первый китаец
Второй китаец
Телевизор
- обычный телевизор


I

(Петра, Павла и Василия может играть один актер. Надо иметь ввиду, что никто из действующих лиц, кроме китайцев, не видят Василия, Павла и Карла - они будто бы нематериальны. Петр, Павел, Василий и Карл подходят к двери квартиры, за которой на сцене - комнаты, обставленные в новом мещанском стиле: много принадлежностей из модного мебельного магазина и однообразной мебели)


Василий: Я уже второй день твержу: незачем нам было тащиться к этой Зое Викторовне. Она нам кто? К тому же, говорят, глупа. А еще у меня завуч была Зоя Викторовна - редкая стервоза, говорила таким противным визжащим голосом. Мамаша не должна встревать в ваши отношения. Маша - взрослая женщина, которая сама решает с кем ей быть и от кого рожать. Если до нее это не допирает - пусть и разбирается сама. Ты, Петр, сейчас просто занимаешься поощрением ее инфантильных... (пауза) Ты забиваешь первый гвоздь... (пауза) В общем, ты понял. Дурак ты, при всем уважении... И говна в этом подъезде, кстати, не меньше, чем в других. Смотрите, Карл, не вляпайтесь.

Петр: По-твоему, я ради любимой не могу поговорить с ее мамой, раз уж для нее это так важно.

Павел: К тому же, это очень достойный уважения поступок.

(Карл кряхтит и мычит, будто пьяный)

Василий: Посмотрим, как она тебя зауважает, Петя. Будет от тебя отбиваться, как от вампира, навалит чесноку по всем углам, и кол осиновый наточит. Зря ухмыляешься. Отворотным зельем твою Машу точно будет отпаивать. Или гноить без зелья.

Петр: Отстань.

Павел: Правда, Вась, ты, на мой взгляд, перебарщиваешь.

Василий: Хорошо, не хотите добрых советов - живите своим умом, которого, как я вижу, хватает только на участие в идиотических церемониях.

Петр: Пора бы успокоиться. Я делаю это для Маши, а не для ее мамаши. И все.

Павел: И я не вижу ничего плохого, что в столь неоднозначной с точки зрения общественной нравственности ситуации мы хотим наладить отношения с одним из наиболее важных для Машеньки людей.

Василий: Неадекватно, блин, важного. Хочу подчеркнуть. А вы, господа, лояльны, будто транквилизаторов наелись. И к тому же говорите, как профессор.

Карл (откашливается и ругается по-немецки): Хундэ шайзэ. Выявлено множество неврозов, которые лишь в зрелом возрасте проявляются или усугубляются настолько, что пациент становится полным чмом.

Павел: Вы к чему это, Карл Густавыч.

Карл: Без сомнения, в таких случаях можно доказать, что уже в юном возрасте у пациента наблюдались патологическая зависимость от родителей и всевозможные иллюзии.

Василий: Вот-вот. Ей нужен Кен на лимузине, а не ты, Петя, женатый невротик с тремя детьми, при всем уважении. Вот, выпейте, профессор (протягивает фляжку).

Карл (отхлебнув): Помню, ходила ко мне одна на терапию, дочка перебежчика из "Штази". Хундэ шайзэ. С мужем развелась, потому что он ей, видите ли, холодильник не наполнял. Это она считала совершенно неприемлемым проявлением беззаботности и наплевательского к себе отношения...

Василий: О, мы не звонили, а дверь открылась.

(Выходит Мария)

Петр: Привет, милая, ну, как мама? А ты куда?

Мария: Мама - так, средненько, сидит, морщится что-то, в книжки глядит. Я в магазин - не хочу присутствовать.

Петр: Все будет хорошо.

Мария: Вы только не подеритесь. А то она обычно сразу за ножницы хватается и очень громко кричит.

Василий: Не успеет.

Мария: И, кстати, не говори, что у тебя трое детей - это будет чересчур для нее, она только о двоих знает.

(Мария уходит)

Павел: Маша вся бледна от волнения.

Петр: Она бледна, потому что беременна и анемична, бедняжка.

Павел: Как бы то ни было, ваша ситуация для людей, традиционно воспитанных, окрашена в очень темные цвета, и едва ли ее мама - человек с настолько высоко организованной душой, что...

Василий: Мещанка и ханжа, фигли тут... Мечтала дочурку получше пристроить.

Петр: Все, молчим, я звоню.

Василий: Только негромко, а то профессора разбудишь - опять начнет белиберду свою нести.





II

(Зоя Викторовна открывает дверь)


Петр: Здравствуйте.

Зоя Викторовна: А, Петр, здравствуй. А Маша как раз что-то в магазин побежала, хотя дома всего навалом. Холодильник, того гляди, развалится от перегрузок. Воняет уже тухлятиной: надо бы помыть, но я же так занята и так востребована.

Петр: Да, я с ней столкнулся.

Зоя Викторовна: Раздевайся и проходи, только не следи тут у нас на ламинате - все-таки триста пятьдесят рублей метр, да плюс работа. (Уходя) Здорово я его надула - мне же его бесплатно мой одноклассник, слесарных дел мастер, положил.

Василий: Да. Куда бы это она. Э-эй. Зоя, как вас там, чего вы испугались?

Петр: Ты что орешь?

Василий: Да она все равно нас с Пашкой и Карлом не видит и не слышит, мы же гении. (Имитирует боксерские удары перед лицом Зои Викторовны)

Павел: Да у женщины просто еда на плите, вот она и рвется.

Василий: Как спалось, профессор. Что снилось.

Карл: Я ценю сновидение не только как важный источник информации, но и чрезвычайно действенный инструмент воспитания и лечения. А снилось мне, будто сижу я в кресле на высокой горе, то ли в моих Альпах, то ли на вашем Кавказе, а ко мне, от самого подножья, очередь, но рядом, на гораздо более высокой горе, на троне сидит мой пациент - шизофреник, и веселится от всей души, и мне становится тоскливо.

(Петр, Павел, Василий и Карл следуют в столовую, которая объединена с кухней).

Зоя Викторовна: Чай будешь?

Петр: Не откажусь.

Василий: Тон у нее эффектный. Забыла только употребить какое-нибудь подходящее обращение, например, козел.

Павел: Защищается женщина.

Карл: Она проявляет ярко выраженную психомоторную ажитацию. Вишь, сколько ненужных движений и почесываний.

Василий: Да, мамаша не без странностей.

Павел: Посмотрел бы я на тебя на ее месте.

Зоя Викторовна (усевшись напротив Петра и глядя куда-то в сторону): Ну, так о чем ты хотел со мной поговорить.

Петр: Видите ли. Я счет своим долгом встретиться с вами, чтобы рассказать о том, как я вижу наши отношения с Машей. (Откашливается). Мне очень сложно говорить: это первый в моей жизни подобный разговор, поэтому извините, если буду сбивчив.

Зоя Викторовна: Да, я это понимаю. Нарубил ты дров. Ничего.

Василий: Вот ведь. А глаза-то въедливые, как у шпика, но пустоватые.

Павел: А я вижу в них грусть и растерянность.

Петр: Прекрасно понимаю, каким ударом была, то есть есть..., есть вся эта... ситуация. Наверняка вы справедливо мечтали об иной судьбе для своей дочери, не скрою, и я никак не предполагал, что моя жизнь может повернуться...измениться...повернуться... так круто. Но раз уж это произошло, я считаю, ничего не поделаешь - надо двигаться дальше. Более того, я Машеньку очень люблю, и не исключал, что когда-то у нас могут появиться дети, почему бы не сейчас.

Зоя Викторовна: М-м-м.

Петр: Что касается моего брака, понимаю, это самый неприятный в данном случае вопрос, тем более что у меня есть дети... Так вот, скажу откровенно, крах этого союза был очевиден давно: женился я на фоне религиозного обращения, вызванного глубокой депрессией...

Зоя Викторовна: У тебя там какое-то обращение, а дети виноваты. Детей жалко.

Петр: Да, конечно. Дети очень важны для меня. Но я считаю, что слепить брак ребенком - это порочный путь, и непосильная ноша для детей.

Зоя Викторовна: Это какая-то империалистическая пропаганда. А мама твоя знает?

Петр: О чем знает? А при чем тут моя мама?

Василий: Я же говорил: у бедняжки не все дома.

Павел: Что ж, видимо, она обладает не самым приятным опытом отношений со свекровью. А ты, Василий, очень злой.

Василий: Знаем мы таких, которые не злятся, правда, дядя Карл?

Карл (спросонья говорит с акцентом): Какта один бок лишность ощень прояфлен, то снащит фторой сильно сублимирен - а это есть не ощень карашо. Щелофек - он и и злая, и добрая, в один - фторой бок, снащит, может бить так силно потом. Не сра говорит пипл, что в тихий омут ест пляфать болщой щерти.

Петр: Так вот я не понимаю, причем тут моя мама. Я сам уже трижды, простите, дважды, папа. Я осознаю, возможно, даже лучше чем кто бы то ни было, всю неоднозначность, с точки зрения бытовой морали, того, что произошло. В любом случае, идея моя такова: снять квартиру и жить там с Машей, чтобы спать вместе, когда нам захочется. А то, знаете ли, за город ездить накладно, а ждать, пока вас и ваших прочих дочурок дома не будет - я как-то вышел из этого возраста.

Зоя Викторовна: Мне кажется, это очень безответственно, оставлять вот так жену, с двумя детьми.

Петр: А с чего вы взяли, что я ее оставляю?

Зоя Викторовна: Детям нужен отец. И не приходящий.

Петр: Откуда вы знаете, что нужно моим детям?

Зоя Викторовна: Я что-то тебя перестала понимать.

Петр: Я их не оставляю, я просто не буду жить с ними в одной квартире, потому что это не возможно. Это делает несчастными нас обоих, то есть, четверых. Моя жена - красивая молодая женщина, и я не хочу, чтобы лет через десять она превратилась в сушеную лакедру, вроде вас.

Зоя Викторовна: Что-то я тебя не очень понимаю. У мужчины есть обязательства: как мужа, как отца, как мужа, как отца, как мужа, наконец.

Петр: Признайтесь, вам было бы легче знать, что моя жена сделала от меня три аборта?

Зоя Викторовна: Ну, это уж... знаешь ли...

Петр: Вот видите. Конечно легче. Так что оставьте заботу о моих детях мне.

Зоя Викторовна: Что-то я опять тебя перестала понимать. Ну, ладно, видимо, день такой - неблагополучный. А фотографии детей у тебя есть?

Петр: Нет. Хотя нет. Сын есть.

Василий: Ха-ха. Хочет, проверить, нормальное ли Петька потомство дает. Скажи спасибо, что не армяне и не малайцы...

Павел: Что это за идиотский нацизм?

Василий: ... и не китайцы, и не индонезийцы, и не азербайджанцы, и не бушмены, и не готтентоты, и не...

Павел: Уймись.

Василий: ... и не корейцы, и не...

Павел: Mon dieux, ты невыносим.

Василий: Мандье. Это ты верно подметил. Мандье натуральное, и редкое притом. Мандье из мандья.

Петр: Надоели вы уже.

Зоя Викторовна: Что ты сказал?

Петр: Да это я не вам. То есть. Это я так о своем. Мысли вслух.

Зоя Викторовна: М-м-м. А это правда, что ты посещаешь психиатра?

Петр: Ну... в общем... это правда. Правда, не совсем психиатра, вернее, наоборот, очень хорошего психиатра, но, просто я хочу сказать, что у меня ничего серьезного, невроз, какие у миллионов, или, скорее, которые даются немногим. Абсолютно ничего серьезного. Началось все с той ночи, когда я захотел задушить дедушку - нет, не родного, конечно, а просто дедушку, с которым я лежал в одной палате на обследовании по подозрению в бесплодии, хотел задушить я его. За то, что он громко храпел ночью и совершенно не давал уснуть.

Зоя Викторовна: М-м-м.

Петр: Старая раздавленная велосипедом и высохшая на солнце жаба.

Василий: Правильно, Петька, так ее.

Зоя Викторовна: Что ты имеешь ввиду?

Петр: Да это я так. Фильм вспомнил. Испанцы, знаете ли, такие чудаки, вместо "когда рак на горе свиснет" говорят "когда жабы станцуют фламенко". Вот я это и вспомнил.

Зоя Викторовна: Что ж, испанцы и правда странноваты и скучны. Я знала это. Не зря же я преподаю испанский в школе для умственно отсталых детей газовиков.

Василий: Давай-ка мы пока, Карл Густавыч, коньячку выпьем.

Карл: Что ж. Не грех выпить и коньячку. Как говорится, Nihil humanum a me alienum puto - ничто человеческое мне не чуждо.

Василий: А вот как ты, Густавыч, думаешь, у нас с этой Машей есть какие-нибудь перспективы.

Карл: Хрен ее знает. То есть, я имел ввиду, что у меня пока очень мало фактического материала.

Зоя Викторовна (копошась у плиты): А то вдруг уроды, детки-то, а то, может, насильно на аборт поведу - вот как раз сегодня Витька приедет, и отведем ее, кобылу недоделанную, в 25 лет не знает, овца тупая, как предохраняться, хоть бы рекламу смотрела, нашла от кого рожать, хоть бы нашла от кого рожать, вот то ли я: кэгэбэшник, взагранку ездил, от такого не грех и забрюхатить, а это что за мурло такое, чмо, 30 лет - ни квартиры, ни денег мешка, ни карьеры, дети одни сплошные, я бы эту Машу. Ох. Что-то я разошлась. (Оборачивается с улыбкой к столу). Сегодня же приедет Виктор Петрович, а у меня его любимые свиные пятачки не готовы. Он ведь так любит свиные пятачки, жаренные в масле - чтобы подсолнечное со сливочным пополам. А на гарнир гречу любит. И свиные пятачки румяные - эдакие хрустящие кружочки.

(Все смотрят на Зою Викторовну в недоумении.)

Петр: Зоя Викторовна, может быть, я вам штору повешу как следует, а то она у вас вон с крючков соскочила местами.

Зоя Викторовна: Не стоит. А вот, помню, были мы в Калькутте. И жарила я там Вите... Виктору Петровичу свиные пятачки, а они с тухлинкой были, а он, Витенька, любит, чтобы с тухлинкой. Укорял меня, если не попахивали. А младшенькая наша дочурка - Аннушка - ей тогда всего два годика было - слямзила один пятачок, и скушала. Ха-ха-ха. И давай по полу валяться, кричать. А я думала - истерика, поджопник ей, другой, а она все валяется. Ну, я хожу себе спокойно, переступаю через нее, чтобы неповадно было истерить. Ну вот, а она, несчастная, зеленеет. Еле откачали. В посольской больнице в реанимации двое суток валялась. С тех пор у нее животик слабоват. Ха-ха. Зато самая стройная из дочурок. В меня. Правда, в "Макдональдсе" совсем кушать не может. Не может - и все. Сожрет, бывало, гамбургер с похмелья - так тут же блевать.

Петр: Да, плохо, когда детки болеют.

Зоя Викторовна заливается смехом.

Павел: Как перенервничала, бедная дама.

Карл: Так, небольшая истерика - в пределах нормы. С кем не бывает. Каждый человек имеет право на аффект.

Петр: Oye mamita. Me das miedo con tus cosas.

Павел: Перевожу: слушай, мамаша, ты меня пугаешь своими выходками.

Зоя Викторовна: Andres Vidal entra en el cafe America. Es periodista. Trabaja en el periodico "Granma".

Павел: Андрес Видаль входит в кафе "Америка". Он журналист. Работает в газете "Гранма". Первый урок из учебника.

Зоя Викторовна: Toma el libro y lee. Lee una novela. Lee la novela "La base".

Павел: Берет книгу и читает роман, роман "База".

Зоя Викторовна: Y tambien participa en el movimiento revolucionario.

Павел: Он участвует в революционном движении.

Петр: О, ужас.

Василий: Пашка, дядя Карл, пойдемте-ка лучше сыграем в Парчис.

(Василий, Павел и Карл удаляются в другую комнату и начинают играть в Парчис - это такая испанская настольная игра).





III

Василий: Так вот, послушайте достоверную историю. Была у меня знакомая, работала в отделе пособий для кормящих матерей, и пришел туда однажды на прием юноша невиданной красоты, как Джонни Депп, примерно. В общем, интеллигентным лохушкам нравится.

Карл: Ну у нее, понятно, все расцвело. Влюбленность - это, как выражался один мой пациент, коктейль из одиночества, комплексов, детских образов, который взбалтывается гормонами.

Василий: Совершенно справедливо. Она влюбилась в него, но не знала, что это ее сводный брат по отцовской линии.

Павел: Сводных братьев по материнской линии не бывает.

Василий: Неважно. Так вот. Продвигалось у них все. Правда, без секса. Эмоциональный контакт, флирт, все дела. И вот у него день рождения.

Павел: Ну!

Василий: И дарит она ему упакованный в подарочную бумагу и перевязанный шелковой ленточкой парчис. И вот он разворачивает парчис, а она в тот же миг - бац, и в обморок. Башкой о край стола треснулась. Кровища...

Карл: Да, есть над чем поразмышлять.

Василий: А нечего и размышлять. Она просто поняла, что это - ее сводный брат по отцу, то есть просто сводный брат, так как у них была генетическая особенность - наматывать подарочную ленту на мизинец - крайне неудобно.

Павел: Драматично.

Василий: Еще бы. Вот она и ушла в монастырь, а он тоже сделался бенедектинцем. Так что история нашего Петра - это еще цветочки.

Павел: Неординарные обстоятельства создают неординарные люди.

Василий: Да, истина, достойная Зои Викторовны. Из серии: "больше всего на свете я люблю статных мужчин, пирог с яблоками и имя Ролан".

Павел: А с чего ты взял, что она глупа?

Василий: А с чего ты взял, что я это с чего-то взял?





IV

Петр: Мне бы все же при всем при этом ... У вас, кстати, свиные пятачки горят.

Зоя Викторовна (хватаясь за нос): Да нет, не горят. Они румянятся и становятся хрустящими, хрустящими, но при этом таящими во рту.

Петр: Звонок. Вы, видимо, не слышите его, стоя над шипящей сковородой.

Зоя Викторовна: Ой! Кто же это.

(Василий, Павел и Карл возвращаются в столовую. Туда же входят Мария, Екатерина и Анна.)

Анна: Вместо приветствия хочу рассказать всем сон, который я увидела только что в лифте во время приступа нарколепсии. Этот сон восхитителен и чудовищен одновременно.

Екатерина: В этот день пять лет назад папа устал и ушел.

Анна: Да. Он устал и ушел. Оставил все свои ошибки, и ушел. Улетел на самолете.

Екатерина: Сегодня тепло, а вот березы что-то еще не распустились. А в Куала-Лумпуре тепло, все залито солнцем и китайцами. Ах, как страстно хочется в Куала-Лумпур.

Анна: Оставь, к чему вспоминать.

Екатерина: Как к чему! К тому, что я тут, черт подери, работу не могу найти, перебиваюсь частными уроками, мужиков нормальных нет - ни одного китайца, силы из меня выходят по капле, и жир нарастает с боков и на ягодицах. И растет и крепнет одна мечта...

Анна: Свалить в Куала-Лумпур, бросить здесь всех, всех этих... И свалить.

Зоя Викторовна: А я все худею. И ученики все - сволочь на сволочи, блядва на блядве, сволочь на сволочи, блядва на блядве.

Екатерина: Да, в Куала-Лумпур.

(Василий и Павел смеются).

Карл: Был у меня веселый случай. Лечил я девицу, которая выросла на востоке. А, по моему опыту, дети, родившиеся на востоке, растут с невероятно искаженной психологией: они не умеют приспосабливаться к обычным условиям, когда дело касается любви, брака и так далее. Вот и эта девушка безнадежно сбилась с пути, оказалась в крайне рискованной эротической ситуации, заслужила прескверную репутацию. В выборе мужчин она была ниже всякой критики. Когда она явилась ко мне в своем вызывающем наряде, кокетничая, как зеленщица, мне даже стало неудобно перед прислугой. Ха-ха-ха.

Анна: Папа все равно там уже профессор и не вернется сюда. Ему здесь ничего не надо, он как прочел Афанасия Никитина в детстве на Урале - он же из яицких казаков у нас, так у него все мысли - о тропиках. Он всю жизнь туда стремился. Хотел, правда, еще и артистом стать, знаменитым на весь СССР.

Екатерина: Да. Папа нам поможет. Рассует по борделям. Один вот геморрой - бедная наша Машенька.

Анна: Да, вот она все свистит какую-то песню.

Екатерина: Une histoire d'amour... Она же любит этого... Вроде, вот этого (тычет в сторону Петра пальцем).

Петр: Здравствуйте, приятно познакомиться.

Анна: Привет. Только ты не вздумай, если что тебе стукнет в голову, звонить по нашему телефону.

Екатерина: Привет. Точно. Не звони нам ни хрена, уродец, мы же тебя видим насквозь - недостойное ничтожество и хам.

Анна: Маша, прекрати свистеть, денег и так мало.

Екатерина: Ну, что ж. Маша будет приезжать в Кула-Лумпур на все лето, каждый год.

Анна: А если мама прицепится?

Екатерина: А мне сегодня было так светло на душе, так хорошо и чисто, как во времена, когда папа еще был разведчиком и он не начинал еще жрать маму и нас, а мама была еще почти в своем уме и не пережаривала пятачки.

Зоя Викторовна: Не бойтесь, дочки. Я сегодня же уезжаю навсегда.

Мария: Только не забудь привезти чего-нибудь вкусненького, например, пакет шведских фрикаделек, ведь мы их так любим.

Анна: Да, очень любим. (Припевает). Мы любим, любим, любим шведские фрикадельки. Мы любим, любим, любим шведские фрикадельки.

Екатерина: И даже частенько ездим в мебельный магазин полакомиться фрикадельками.

Мария: Да, это ваш любимый досуг.

Екатерина: Ирония?

Мария: Зависть.

Анна: Белая?

Петр (Зое Викторовне): Мне, пожалуйста, черный, я зеленый не пью, если, конечно, вы не держите дома мате.

Зоя Викторовна: Тоже мне выискался.

Анна: Тоже нам выискался Че Гевара.

Зоя Викторовна: Мавимьента ривалюсионариа. Ха-ха-ха.

Петр: Боже мой. Пожалуйста, не говорите никогда при мне по-испански, а то я буду вынужден вас расчленить за ваше произношение.

Анна: И ничего подобного, мама ходит на курсы в институт Сервантеса.

Екатерина: И еще берет уроки аккордеона.

Зоя Викторовна: И еще я, между прочим, веду активную общественную работу, состою в обществе слепых, распределяю там билеты в кино, и хожу с ними поводырем нахаляву. И еще я - член общества потребителей сои, могу предложить вам более сотни различных рецептов из этого безопасного продукта.

Мария (Петру): Пойдем лучше перекинемся в картишки.

Петр: Пойдем.

(Мария и Петр уходят).





V

Телевизор: В Тамбове местные власти прописывают людей на кладбище. Второе поколение семьи Тарасовых...

Зоя Викторовна: О, наши однофамильцы.

Телевизор: ... растет в окружении могил и крестов.

Анна: Какой ужас.

Телевизор: Прописаться на кладбище - для семьи Тарасовых не грубая констатация смерти, а обычный штамп в паспорте. С такой жуткой отметкой живут и их дети. В свидетельствах о рождении так и написано: Тамбов, Воздвиженское кладбище, дом 4.

Зоя Викторовна: Вы подумайте, подумайте только. Какие там могут вырасти дети.

Телевизор: Ну, какое здесь развлечение для детей: игры среди могил в прятки, да смотреть на похороны.

Анна: Счастлив тот, кому по барабану, лето теперь или зима. Мне кажется, если бы я была в Кула-Лумпуре, то относилась бы равнодушно к погоде...

Телевизор: Тарасовы как очередники 10 лет пытаются получить квартиру, но чиновники говорят: родились на кладбище, там и умрете.

Василий: А между прочим, у индусов на похоронах самые тусовки. Я вот на Бали был, где меня взорвали, так там, когда местные несут кого-нибудь хоронить - все испляшутся, а покойник в специальном гробу из папье-маше в виде какого-нибудь животного, и они крутят его, вертят, подбрасывают...

Павел: Зачем же они его так.

Василий: Чтобы домой дорогу не нашел.

Карл: А где же пряники и вафельный торт? Если мне не дадут лакомства, я сейчас начну всех анализировать.

Василий: Петя с Машей вместе с картами утащили.

Анна: Этим двоим хорошо. Они любят, поэтому им не нужен Куала-Лумпур так, как нам.

Зоя Викторовна: Пятачки уж скоро подернутся застывшим жирком. И борщик. А ведь пока мы тут без папы - совсем распустились, забыли, что такое настоящий обед. Машка вон, одни бутерброды жрет, да еще и в чай их макает, как деревня. Я ей говорю - что ты позоришься. Ведешь себя, как деревня. Я и маме всегда говорю, когда приезжаю к ней в Перово: что ты понаставила тут у себя слоников каких-то, пластиковых цветов, как деревня. Это же не модно. Дарю ей всегда принадлежности из мебельного магазина, а она их прячет только. И теплые вещи не носит, которые я ей дарю, а для тепла газетами обертывается по старой привычке. (Пауза, вздох). Вот, помню, Витенька, когда еще не устал, бывало, возьмет газету - и обедает, а я смотрю на него, смотрю... А он сидит, читает, анализирует, хлюпает борщиком, крошит хлеб на газету, маленький такой, смугленький, с усами, как тараканчик.

Анна: Мама, хватит ненависти, уже 10 лет прошло.

Зоя Викторовна: 10 лет прошло, а жизнь, жизнь...

Анна: Это был твой выбор.

Зоя Викторовна: Выбор - самое неотвратимое, что есть на свете.

Екатерина: Полно вам. Давайте лучше будем рассматривать ракушки (с ударением на а), которые мне подарил в прошлом году мой возлюбленный китаец Ху И на день рождения. Вон я их бросила в аквариум, пару рыб прибила.

Василий: Ну что вы об этом обо всем скажете, профессор?

Карл: Сейчас расскажу вам случай из своей жизни. Навеяло что-то. Познакомился я с мужиком - он был такой весь правильный и нормальный, что я даже начал беспокоиться. Просто святой. Думаю, вся теория моя - говно полное. Я вокруг него три дня ходил, и он за это время ни одного косяка не запорол. Плевал я в него, камнями бросался, а он все ничего, улыбается благодушно. Тут я думаю - а я то, что, получается, неполноценный? Думаю, надо исправляться срочно. Хе-хе. Но на четвертый день ко мне на консультацию заявляется - кто бы вы думали? Точно, его жена.

Василий: Да ты че!

Карл: Да. С тех пор со мной ничего подобного не случалось. Из работы с ней я уяснил: каждый гад, который олицетворяет себя с ролью отличного семьянина, кормильца, без которого все подохнут, прекрасного работника, партийца, истинного арийца - может скидывать все дерьмо в свою вторую половину. Причем он это сделает так тонко, что жена этого и не поймет, и будет только думать, как этот святой снизошел до нее, и в итоге двинется умом...





VI

(Петр и Маша играют в буркозла).


Петр: Опять она копит сидит, вечно все копит и копит.

Мария: У меня четыре козыря.

Петр: Ну, надо же. Прямо задушил бы, как она играет. (Обнимает Марию и кладет голову ей на грудь). Так выросла.

Мария: Да, и теперь я даже смогу с тобой кое-что сделать.

Петр: Что же ты сможешь сделать.

Мария: Чего раньше не смогла бы.

Петр: Ну, что же?

Мария: А зажать кое-что.

Петр: О, я хочу. Давай скорее уедем.

Мария: Неудобно. Папа же приезжает проездом.

Петр: Ах да, папа же приезжает проездом.

Мария: Как только я ему расскажу обо всем.

Петр: А почему вы его так все боитесь?

Мария: Не знаю - отец.

Петр: Не зря же. Садист?

Мария: Нет. Он прекрасный человек, сказки нам, девочкам, на ночь рассказывал. В театр водил. По выходным советская идиллия в парке. Почти не насиловал. Правда бил, если мы проказничали. И мама. Но это, я считаю, правильно, так и надо.

Петр: Пожалуй. А почему живет там один?

Мария: Работа хорошая.

Петр: Да, но почему один?

Мария: Мы к нему ездим, и он в отпуск приезжает.

Петр: Понятно. Ладно. Все понятно.

Мария: Давай не скажем ему ничего.

Петр: Почему?

Мария: Просто. Скажем потом, а то вдруг мы разжопимся через полтора месяца.

Петр: А что будет через полтора месяца?

Мария: Папа в отпуск приедет.

Петр: Ты его так боишься, что программируешь расстаться?

Мария: Да с чего ты взял.

Петр: Это правда, и поэтому ты злишься. Ты готова порвать со мной, чтобы тебя папа не наказал.

Мария: Бред какой-то. Ладно, пойдем пить чай.

Петр: Не сердись.

Мария: Не сержусь. Я тебя так люблю, что у меня внутри все болит. И мне так нравится с тобой целоваться. И вообще с тобой я стала больше себя любить. Не надо здесь меня раздевать.

Петр: Ну, тогда пойдем пить чай.

(Мария и Петр возвращаются в столовую).

Павел: А расскажите нам, профессор, об autofecondation interieure - что это за ерунда такая - внутреннее самооплодотворение.

Василий: Не иначе, пошлость, вон лучше посмотрите, как женщины смотрят на ракушки. Понимаю, если бы на этих самых смотрели, знаете, такие толстые и длинные мясистые твари.

Анна: Рыбы, птицы, звери...

Екатерина: Ой, не начинай.

Анна: Я, кстати, не рассказала вам тот сон, что я видела во время приступа нарколепсии в лифте.

Карл: Что ж, Павел, чтобы объяснить это, надо ознакомить вас сначала с понятием "энантиодромии".

Телевизор: Porque esta noche tu seras mia.

Анна: И что она в этом клипе от него все убегает?

Екатерина: Хочет, чтобы он ее побыстрее поймал.

Карл: Дело ведь такое, что от жестокого закона энантиодромии ускользает лишь тот, кто умеет отличать себя от бессознательного...

Петр: Тут, по-моему, полный бардак.

Мария: Так. И звонка никто не слышит.

Зоя Викторовна: Это же он, Витенька, тьфу ты, пардон, Виктор Петрович.

(Входят Виктор Петрович, первый китаец и второй китаец).





VII

Виктор Петрович: Здравствуйте, здравствуйте, родные мои. Что это на тебе, Зоюшка, за пошлый наряд, и воняет чем-то на всю квартиру. Всю квартиру ты, Зоюшка, провоняла. (Проходит в гостиную, проталкивая вперед китайцев). Здравствуйте, здравствуйте. Дайте-ка я расцелую вас, милые мои дочки. Вы все так и сидите без работы, думаете, я вас до вашей смерти буду кормить? Надо, надо стремиться к профессиональной состоятельности, у всех вас блестящее образование. Вот я вам, кстати, и женихов привез, будущих тайконавтов... Правда, Ен и Бен, ха-ха. (Китайцы кланяются и улыбаются). Поскольку Маша, как я вижу, с каким-то ненадежного вида ухажером, то, значит, это Кате и Аннушке.

Анна: Спасибо, папочка. Точь-в-точь как герой моего сна, который я видела во время нарколепсического припадка в лифте. По сну он меня трахнул и съел.

Зоя Викторовна: А помните, как нашу Катю в одиннадцать лет чуть какой-то маньяк не изнасиловал. Вот смеху-то было.

Виктор Петрович: Так, повербовать что ль от нечего делать... Что ж, вижу я, Машенька, хорошего ты парня нашла. (Берет Петра за подбородок и рассматривает). Хорошего, только вот не наших кровей, весь белый какой-то, да и высоковат. Непочтительно скроен. Не в масть, совсем не в масть. Но это он, наверное, заблуждается, не по своей вине стал на кривую дорожку. Тяжелое детство, дружки, неблагонадежная наследственность. Ну, это все мы исправим, исправим. А что ребенок у него там, или два - это все ошибки молодости, будем так считать.

Петр: Да не считаю я своих детей ошибками.

Виктор Петрович: А ты, случаем, не еврей ли? Они детей любят больше, чем государство. А то мы евреев не жалуем, считаем, что они виноваты во всех российских бедах. Поднасрали, как говорится, по полной программе, и если бы не мы - КГБ...

Петр: Шпигельглас.

Виктор Петрович: Что?

Петр: Шпигельглас.

Виктор Петрович: Я по-немецки, извини, не очень, хотя меня и прочили в агенты в Дрезден. Глядишь, сейчас бы был приспешником САМОГО. А еще ведь с депутатом Хериновским учился на одном курсе. Нет бы - дружить с ним, сейчас бы богатым был, малолетних хохлушек бы дрючил. О, боже, сколько упущенных возможностей.

Петр: Шпигельглас был вторым человеком в шпионском отделе, если вы не знаете, и, кстати, по-моему, казаков, предков ваших, уничтожал успешно.

Виктор Петрович: Ладно, не будем ссориться в такой замечательный день. А эта все своими пятачками воняет. Почитаю-ка я "Куала-Лумпурскую правду", а то, куда ни плюнь, везде враги. Смотрите только, какую умную вещь написала пишущая братия. Оказывается, размеры двигателей для космического корабля зависят от размеров задниц римских лошадей.

Зоя Викторовна: Ой, Витюнюшка, ты всегда называешь меня как-то по-особенному, нестандартно. И всегда сделаешь какое-нибудь парадоксальное заявление, и никто не поймет, шутка это или неопровержимый факт.

Виктор Петрович: Да, я таков... А, почему бы вы думали, происходит подобная зависимость? А вот почему: двигатели надо было везти к месту сборки на поезде через тоннель, ширина которого зависит, как известно, от ширины железнодорожной колеи, а эта ширина в США равна ширине трамвайных путей, которая равна ширине конки, которая равна ширине колеи на английских дорогах, которые прокладывали римляне, у колесниц которых длина оси равнялась, что естественно, ширине двух лошадиных задниц - так-то.

Зоя Викторовна: А-а-а.

Анна: Катастрофа, что же это происходит.

Первый китаец: Я вас люблю, сывозэ боле.

Второй китаец: Сто я могу есе сказать.

Василий: Ну и что?

Павел: Это они девушкам.

Первый китаец: Я вас люблю, сывозэ боле.

Второй китаец: Сто я могу есе сказать.

Василий: Вы что заладили, какую-то пошлятину.

Павел: Подожди, они же нас видят.

Василий: Видят? Сквозь такие щели?

Павел: Прекрати. А где вы изучаете русский язык.

Первый китаец: Нас усят русский господин Петровись.

Второй китаец: Нас усят русский господин Петровись.

Павел: Видишь?

Василий: Ну, скажи мне тогда, китаец, что такое дао? Только давай пойдем отсюда, мне надоел этот паноптикум. Пойдем, Карл.

(Василий, Павел, Ен, Бен и Карл уходят).





VIII

(Звонок, приходит Андрей).

Андрей: Здравствуйте, господа, какие ужасные суши я сейчас съел по дороге, зная, что тут ничем приличным точно не накормят. Теперь вот думаю, сколько еще протяну. Да еще, по той же причине, сожрал сдуру в метро слоеный пирожок, поэтому от ваших ужасных пятачков, пожалуйста, увольте, меня на работе и так регулярно пытаются отравить.

Виктор Петрович: Что это еще за постылый космополит?

Андрей: Разрешите отрекомендоваться: представитель осетинов - древнейшего народа на территории России, родившийся в 66 году от торжества Синьхайской революции. Понервничал просто в метро. Не очень приятно, когда в вагон набивается несколько сот человек с рожами висельников, а запах точно такой, будто они уже несколько дней провисели, и все норовят толкнуть и пощупать.

Виктор Петрович: Вот и иди тогда к китайцам. Я всегда говорил: истина в китайцах, и дочерей в этом духе воспитывал. Одна вот Машка только сызмальства свою индивидуальность гнет. Ну, что ты нашла в этом ничтожестве, а... Ха-ха. Шучу. Ты, Петруха, не серчай, я уже старый шпион, раскрытый, могу говорить, что думаю. Вот какой ты моей Машеньке спутник жизни? Какой? А, молчишь. А я тебе отвечу: хреновый ты моей Машеньке спутник жизни, никудышный. Она, конечно, поскольку молодая дурочка, сама этого пока не осознает, а для этого и существуют родители. Для чего же еще.

Зоя Викторовна: Да. Помнишь Витенька, как мы мечтали выдать наших дочерей за сотрудников посольства, чтобы не ниже третьего секретаря. Чтобы в Африку их взяли, чтобы они жили там счастливо, интриговали, издевались над техперсоналом.

Петр: Да я...

Виктор Петрович: Да ты, я вижу, вижу, парень-то хороший, только вот не завербовали тебя вовремя, вот ты и пошел по извилистой дорожке проб и ошибок, а завербовали бы - был бы сейчас как я - крепко стоящий на ногах полковник в отставке, работающий не где-нибудь, а в Куала-Лумпуре. Это, кстати, тропик Рака. Ты вот, кто по гороскопу? Рак? Вот. Твое место. А Машенька наша Козерог, у нее другой тропик, так что вам не соединиться никогда.

Петр: Это уже что-то будто бы из любовных романов.

Виктор Петрович: А я бы посоветовал тебе не иметь ничего против любовных романов. Я их перевел сто двенадцать штук, и ничего дурного там не нашел. Все, как и нужно.

Петр: Там все двухмерно.

Виктор Петрович: Где ты понабрался этих диссидентских словечек. Что значит, двухмерное? Это, брат, ты понабрался чепухи. А зря. К таким отношениям, как в этих романах, и надо стремиться. А еще читать Гришку Климова на ночь, чтобы жизнь знать. Вот у меня одна знакомая - испанский в школе КГБ преподавала, так вот она Гришку читала - и теперь жизнь знает. Знает, что к чему в этом мире. Что евреи - гады и извращенцы, гомосексуалисты, а бабы ихние в рот берут и анальным сексом занимаются. Помнишь, Зоюшка, мы с дочурками порно смотрели, которое я привез из Таиланда? Потому что истина - она в китайцах. Я об этом и дочуркам своим всегда говорил: бросайте вы этих наших мужланов...

Андрей: Мне кажется, вы порядком идиализируете китайцев.

Виктор Петрович: Я же сказал тебе: иди к китайцам... Так вот, я и дочкам говорил, бросайте мужланов, они все равно не могут ничего, как в любовных романах, обратите взоры свои на Восток. Одна вот только Машка, дура. Она ведь даже на биофак хотела поступать. Хорошо, вовремя сказал ей: изгоем сделаю - испугалась. А малайский все равно не стала учить - заартачилась. Даже пустым холодильником пугал - ни в какую. Говорю: по миру без меня, героя, пойдешь, ни в какую, хоть обосрись.

Петр: Не обосрались?

Виктор Петрович: Нет. Подпустил слегка от злости, но трусы сам застирал... И что бы ей малайский не учить - язык-то, 200 слов всего... А ну-ка, Зоенька, что у тебя там за пятачки получились, давай-ка отведаем. Вы, небось, без меня тут совсем распустились: обеды не готовите, первое-второе-компот не подаете, как у нас в столовой в Битце, бывало. (Начинает есть с отменным аппетитом). Так меня сегодня разозлил один таксист - скотина, быдло. Все они, таксисты, быдло. И даже в Куала-Лумпуре. Я частенько, по старой привычке, стучу на таксистов начальникам парков, чтобы их увольняли. Один на меня даже, было дело, с кулаками полез, а я встал, зыркнул эдак на него исподлобья - и все. А потом позвонил в его парк, стукнул - и все. Душа спокойна, свободна.

Петр: Что это вы таксистов так не любите?

Виктор Петрович: Вижу, хороший ты, Петруха парень, к тому же, моего деда тезка, у меня же, как известно, отчество по деду, папашу-то я не видел, мамочка моя религиозна была, и выгнала его, когда узнала, что он не старообрядец, я тогда еще и не родился. Так вот: была у меня в бытность мою студентом хорошая краля, прекрасная, статная, не то, что эта кикимора, любил ее до невозможности, так вот ушла она от меня с каким-то таксистом. Как завербовался я, так сразу и ушла. Говорит: у меня чекисты пол-семьи уничтожили, а я-то причем? С таксистом от такого парня, как я, с образованием, перспективного. И с кем ушла-то - с таксистом, с быдлом. Вот. А эта потом, на волне горести, подвернулась. Не послушал я мамочку тогда - уж так она меня отговаривала.

(Поет).

A big yellow taxi took my girl away...
They paved paradise and put up a parking lot... Yeah.
They paved paradise and put up a parking lot... Yeah.

Зоя Викторовна: Ну, ладно, хватит тебе, Витенька, истязать меня. От меня и так уже ничего не осталось.

Виктор Петрович: Да, это точно. Выглядишь ты как мумия - пенсионерка. Ха-ха.

Петр: Браво. Надо, похоже, сваливать отсюда, а то я кого-нибудь убью.





IX

Василий: Ну, так скажи мне, китаец, в чем Дао?

Ен: Дао кхэ дао, фэй чан дао.

Василий: Что?

Андрей: Это значит: Дао, которое можно объяснить, не Дао. Да и вряд ли кто-то из них знает, что такое Дао. Им что - лишь бы продать чего-нибудь, денег нажить, толпой походить по великому пути.

Карл: Я считаю, что китайцы достигли фантастических прозрений. Китайская философия не наивна, как часто кажется нам, высокомерным европейцам. Однажды один друг спросил меня: "Раз китайцы такие высокоразвитые, что же у них нет своей науки?". А я ему: "Вы просто не понимаете их науки."

Василий: Ну, так что же такое Дао.

Первый китаец: Да, да.

Второй китаец: Да, да.

Василий: Что, "да, да". Я спрашиваю, Да-О, что такое. Что такое Да-О я хочу узнать.

Первый китаец: Я работаю адвертайзинг.

Второй китаец: Я работаю адвертайзинг.

Павел: Вот видишь, это вполне европейские люди.

Карл: Вот у моего друга Мака был китайский студент, и Мак у него спрашивает как-то, просто, чтобы неформальный разговор завести, и, может быть, насчет секса договориться: "Что же, Бен, ты понимаешь под Дао?". Китаец на это выходит на балкон и говорит: "Что вы видите?" - "Я вижу людей, улицы, дома, гору, деревья, ветер". "Вот, - говорит китаец, - это Дао". Восточный разум воспринимает совокупность фактов, а мы делим ее на сущности.

Андрей: Я вот прожил на Тайване пару лет. Эта часть Китая наименее пострадала от коммунистов, и, вроде бы, если, по-вашему, ее жители должны проявлять какие-то выдающиеся психологические особенности. Но, должен вам сказать, наплевать им на ваше Дао, впрочем, как и почти на все остальное. Как стадо, на работу, как стадо, с работы, как стадо, в бар, и так далее, и никаких отклонений, а то, как бы чего ни вышло. В пол-седьмого в ресторан не войдешь - потому что после работы все ужинают - а в семь уже пусто. Да вот еще в борделях любят потрахаться, правда - не трахаются, потому что боятся, что посадят. А с русскими - так это предел всякого дао.

Карл: Потому что для китайца не важно, что он часть толпы. Сознание у него отделено от объекта. Внешние факторы, будь то человек, идеология или просто стечение обстоятельств - не должны быть для нас гарантией счастья или жизни вообще. Вместо этого мы должны понять, что все в нас зависит лишь от нас, или, конечно, от Бога - важно, сможем ли мы вместить это или нет. Китайцы по этому пути продвинулись куда как дальше нас. Когда, например, мы видим толпу, мы думаем, зачем все эти люди здесь собрались? А китаец подумает, что значит, что все эти люди собрались здесь вместе.

Василий: Не убедил, профессор.

(Входят Анна и Екатерина).

Анна: Они такие милые. (Берет Первого китайца в области паха). Они такие застенчивые.

Екатерина: Ну, давайте потанцуем. (Обнимает второго китайца).

Первый китаец: Давайсе сансевать кисайский танго.

Анна: Ура.

Екатерина: А я больше люблю китайское фламенко. У нас даже сестра Маша занималась им. Правда, слоновья болезнь не дала закончить. Но, ладно, давайте.

(Танцуют танго в китайском звукоряде из пяти нот).

Анна: Ты знаешь, Ен, тут у нас все такие пошлые. Вот у меня были и русские, и азербайджанцы, и евреи, и армяне... Да кого только не было. Но все они - ничего не стоят. Я в этом смогла убедиться. Ничего не стоят по сравнению с вами.

Екатерина: А у меня был один. Я его у его девушки отбила, а он к ней вернулся - вот подлец. Как после этого не потерять веру в мужчин, в любовь.

Первый китаец: Я вас любил сивозэ боле.

Второй китаец: Со я есе могу сказать.

(Танцуют, целуются).





X

Виктор Петрович: А где родился ты, Петр?

Петр: Где на четырех высоких лапах колокольни звонкие бока

Поднялись, где в поле мятный запах,

И гуляют...

Виктор Петрович: А-а. Значит, как говорится, деревенщина Ермил, да посадским бабам мил. Твои стишки?

Петр: Нет, Ахматовой.

Зоя Викторовна: А у нас Аня тоже стихи пишет, и однажды даже перевела негромюзикл в стихотворной форме. А Маша наша постоянно ходит в походы и песни походные поет.

Петр: Ей, значит, в секту надо записаться. На нее сильно влияет племенной архетип.

Зоя Викторовна: Не надо думать, что ты самый умный.

Виктор Петрович: А ты не позорься перед людьми своей безграничной ограниченностью.

Зоя Викторовна: Перестань! Я не позволю! Ты мне, сам знаешь, что! Ты на меня, на нас всех! (истерически рыдает и убегает).

Виктор Петрович: Сорвалась... Так, вербовка - вторая попытка. Вот что я скажу тебе, Петруха. Парень ты, я вижу, хороший, замечательный, наш. Ничего, что ты с Машкой согрешил. Я же, между нами говоря, и сам не дурак насчет клубнички, ха-ха-ха. Не дурак я насчет этого. По гейшам знаешь, как мы прохаживались в Корее. О, как мы ходили по гейшам в Сеуле. Там ведь прямо в ресторане, в отдельном номере - все дела. В юбках, эдакие розанчики, а под юбками - ну, сам понимаешь. Ягодички крепенькие, все сбрито. Сидишь, кушаешь - настоящий кайф. Они тебя кормят с палочки, поят, тут же массаж. Набухались там, помню, под пульгоги - это такая корейская жратва, танцевали, в караоке пели, все дела. Так что, не думай, что я тебя осуждаю, но просто семья - это святое. На кой черт тебе моя Машка, у нее же не все дома, она влюбляется каждый месяц - навсегда. Плюнь ты на нее. Возвращайся в семью, за ребенка не беспокойся - воспитаем. А если откажешься - и надавить можем, ты имей ввиду. Рицинчику вколем - волдырями пойдешь, тебе это надо? Уверен, что не надо. Ну, ладно, пойду я с девками своими спою.

(Поет на мотив "Наша служба и опасна и трудна").

Our service is both dangerous and hard
At first sight it can't be seen by anyone.





XI

Мария: Помните, когда мне было пятнадцать лет, мы были на Урале у бабки нашей - фанатичной староверки с пятьюдесятью абортами. Тогда я гуляла с папой вечерами, теплыми и гулкими, по реке, и горы вырисовывались спящими животными против заката, так было тепло и спокойно, и папа сказал тогда вдруг, впервые, что мама - самая большая ошибка в его жизни. Это было как гром и молния, как конец света. Это меня будто подломило, я тогда ссутулилась и спряталась, мне стало страшно, и земля уходила из-под ног, я не знала, как жить дальше, я всегда, то есть к тому времени я уже давно предчувствовала это, но не хотела верить, ведь нам было так хорошо вместе. А потом он начал рассказывать все в деталях, говорил каждый день со старанием. Успокаивал тем, что одно лишь его радует, что такие замечательные дочери выросли.

Анна: Несчастный наш папа.

Мария: Он тогда оправдывался тем, что у него нет друзей, и ему не с кем об этом поговорить, кроме нас. Не с кем.

Екатерина: Это же мы виноваты, что у него нет друзей. Мы - и больше никто. И вообще, если бы в Индонезии не избивали китайцев, страна бы процветала.

Мария: Да, он говорил, говорил. Как он был вынужден ради нашего благополучия работать в постылом КГБ, где хорошо платили, как он не мог порвать с мамой из-за того, что три дочери. Как же плохо мне было. Я будто бы впала в летаргию. Петя говорит, что когда я говорю о детстве, мое лицо преображается, становится открытым, а плечи расправляются, и с Петей мне почти так же хорошо, как в детстве. И он говорит мне, что слово "ошибка" годится только для тетрадей. В жизни ошибок не бывает, потому что управляем ей не мы только сами.

Карл: Он прав. Природа не совершает ошибок. "Правильно", "не правильно" - это человеческие категории. Естественный процесс - это не бессмыслица, просто мы его часто не понимаем.

Екатерина: Машенька, я так завидую тебе: у тебя будет ребенок, и ты всем им покажешь.

(Входит Виктор Петрович, продолжая напевать на мотив "Наша служба и опасна и трудна").

If some bastard doesn't want to live in truth
Sometimes and somewhere.

А ну, подхватывайте. Знаете, как малайчики у меня эту песню любят. А еще "Не думай о секундах свысока", но я ее пока на малайский не перевел. Сейчас Толстым занимаюсь - это проза, попроще идет, к тому же, актуально - "Хаджи-Мурат", международный терроризм.

Анна: Ах, не сейчас, папа.

(Анна, Екатерина и Мария хотят уйти).

Виктор Петрович: Мария. А тебя я попрошу остаться. (Пауза). Он нам - классовый враг. Человек, ненадежный в семье, не может быть благонадежным для государства. Отсюда и до предательства недалеко. Ты должна отделаться от него, и как можно быстрее. А то заботиться не буду - в Куала-Лумпур дорогу придется забыть.

Мария: Но я люблю его, я с ним счастлива, и рожу от него малыша.

Виктор Петрович: Так сделай так, чтобы ты не была с ним счастлива. Не зря же учил вас с детства искусству провокации. А плод его мы перевоспитаем, все гены вышибем... Давай, давай. Выполняй.





XII

Зоя Викторовна: Так. Все дружной семьей собираемся пить чай. Я заварила прекрасный, печеночный. (Жеманно демонстрирует коробку).

Если желчь не гонит печень,
Думаешь: "Помочь уж нечем..."
Ты, скорей всего, не прав -
Пей прекрасный чай из трав
Устранит он воспаленья,
И начнется выведенье
Шлаков и песка, камней...
Нет пути тебе верней.

Виктор Петрович: Зоенька, прости меня за все и навсегда. Я так тебя недооценивал. Ты - талантливейшая поэтесса. Тобой будет гордиться Россия. Я возьму тебя на фестиваль поэзии в Куала-Лумпур, чтобы все знали, что поэзия в России - не умерла. Чтобы Россия гордилась своими поэтами.

Петр: У меня есть очень хорошая знакомая - психиатр. Она на днях как раз защитила диссертацию по антипсихотическим препаратам. Могу порекомендовать вам, Зоя Викторовна.

Виктор Петрович: Пойду-ка я, пожалуй, уединюсь в туалете, абстрагируюсь. Дефекацией-то заниматься не буду, а сяду просто на стульчак, и буду газетку почитывать, чтобы отвлечься от суеты. Это мой санктуарий. Я люблю, знаете ли, эдак, понюхать освежитель, поанализировать...

Зоя Викторовна: Удалился в туалетную комнату, газетку почитать. Он же у нас аналитик, а к тому же сам заметки пишет, умница.

Карл: Да уж. Печально. Я всегда говорил: человек не может безнаказанно отказаться от себя. Социально "сильный мужчина" в частной жизни чаще всего ребенок ребенком. Его общественная дисциплинированность, которой он так настойчиво требует от других, в частной жизни болезненно буксует. Его "любовь к своей профессии" дома обращается в меланхолию, его безупречная публичная нравственность... Впрочем, жены таких мужей могли бы порассказать об этом много чего. Его самозабвенный альтруизм... Спросите об этом у его детей...

Виктор Петрович: Так. Что же тут моя любимая "Куала-Лумпурская Правда" пишет? Я же разведчик, а как известно, девяносто процентов информации разведка получает из открытых источников, к другим меня, если честно, и не подпускали. Ага! "Президент африканской страны Малави отверг слухи о том, что его правительство якобы заключило тайную сделку с вампирами о сдаче человеческой крови для международных агентств в обмен на продовольствие. Подобные слухи ходят в южных провинциях Малави уже в течение нескольких недель, причем находятся люди, утверждающие, что стали жертвами вампиров". Да, дремучие люди. "Президент осудил происходящее, заявив, что ни одно правительство не может пить кровь своего народа".





XIII

(Мария и Петр).


Мария: Ты знаешь, Петр, мне как-то страшно с тобой. Я чувствую, что ты ни в чем не уверен.

Петр: Да, я никогда не бываю уверен - это глупо. А в чем я не уверен?

Мария: В нас ты не уверен, в твоем отношении ко мне, но это было бы ничего, но ты совсем не заполняешь холодильник, чтобы кормить меня. К тому же ты все время раздражаешься и злишься.

Петр: А ты все время или молчишь, или рассказываешь про своих ухажеров.

Мария: А ты издеваешься надо мной, говоришь мне гадости.

Петр: Прости. Мне просто очень больно, мне нужна поддержка, а ты всегда молчишь.

Мария: Да. А я беременна. А ты. Ты. не возишь меня на машине, не заполняешь холодильник, плюешь на меня, не говоришь мне, что любишь!

Петр: Ты что, обалдела?

Мария: Вот видишь, ты еще и хам.

Петр: Извини.

Мария: Я уже давно хотела поговорить с тобой. Мне не нравится то, что происходит. Я не готова это терпеть. Я чувствую отношения. Я вижу. Вот с прошлым своим ухажером я рассталась, потому что он меня не пустил в сауну на день рождения к подруге. Это, по-моему, о многом говорит. И сестры мне сказали: правильно.

Петр: И правильно. Твои сестры, и сама ты - очень зрелые, состоятельные женщины.

Мария: Не надо иронизировать. Ты знаешь, о чем я говорю.

Петр: Конечно, знаю. И, глядя на твою маму, сомневаюсь, что ты когда-нибудь заговоришь по-другому.

Мария: И вообще, почему ты так уверен, что этой твой ребенок?

Петр: Я же говорил.

Мария: Я просто задала вопрос.

Петр: Ну, тебе лучше знать, чей это ребенок. Ответь мне, это мой ребенок?

Мария: Я не хочу отвечать тебе на этот вопрос.

Петр: Ну, ты и тварь.

Мария: Я - тварь?

Петр: Ты - тварь.

Мария: Теперь мне все стало ясно о тебе. Человек, который может сказать ТАКОЕ беременной любимой - ничтожество. Между нами все кончено. (Уходит, плача).

Петр: Маша, подожди. Прости...

(Мечется по комнате)

Петр: Я ее потерял. Все. Я не смогу. Я - труп.

Карл: Ничего, сынок, ничего. Не о чем жалеть. Не за что просить прощения. Ты же не мог по-другому. Так к чему себя истязать.

Петр: Но я ее потерял... Я ее потерял... Она была все.

Карл: Потерял ли? Это все есть в тебе, а не в ней.

Петр: Но это родилось, благодаря ей.

Карл: И никуда не денется, если ты сам это не убьешь.

Петр: Но я уже убил.

Карл: Ничего ты не убил. И наши грехи, и наши ошибки нам необходимы, в ином случае мы утратим наиболее сильные причины, побуждающие нас к развитию.

Петр: Но я не смогу без нее.

Карл: Сможешь.

Петр: Но я не хочу без нее.

Карл: Если бы человек получал все, что хочет.

Петр: Но как же. Почему? Что же это такое.

Карл: Да ерунда это все. Старо, как мир. Человек так просто устроен, что надоело даже. Девушка, выходя замуж, должна быть свободной от родительского образа, иначе она впадает в детство, сталкиваясь с проблемами в браке... Она не разобралась еще в себе самой, все пребывает в тумане своего детства, не открыв собственного мира... Ты здесь бессилен. Да и сам ты, откровенно говоря, очень инфантильно себя ведешь, зачем-то к мамаше приперся. Ждешь от молодой беременной женщины чего-то фантастического. То идеализируешь, то обесцениваешь.

Петр: Да...

Карл: Мир карамельных теремов, где все розово-красное и сладкое. Нагромождение ролей, под которыми - пустота. Суррогат словно делает людей нереальными, превращает их в блики. Они ставят пустые слова на место живой действительности. Готовы отказаться от всего, что позволяет себе проявить противоположности. Устремляются в бледный и призрачный мир, где все живое и творческое отмирает.

Петр: А, может быть, это стремление к совершенству?

Карл: Стремление к совершенству. Что это? Люди, видя чужие пороки, говорят: что за ничтожество, как хорошо, что он не моего поля ягода. Я хорош: не ворую, не пью, не ругаюсь с женой. Вот и все совершенство. При этом предательство, ложь, молчаливое истязание, глупость, ограниченность не считаются пороками, потому что по их шкале - это добродетели. Мало кто может смириться с тем, что всегда должно существовать высокое и низкое. Э-эх. Живому облику нужны глубокие тени, чтобы выглядеть пластично. Без тени он остается картинкой.

Петр: Я так люблю ее.

Карл: Иногда в нашу жизнь вмешиваются Боги. Любовь с ее опасностями - их работа. Любовь заставляет проявиться непредсказуемые силы души. Со всей роковой мощью любовь может вырвать человека из привычной для него жизни. И, если тебе удастся не прогневать своего Бога, любовь не повергнет, а вознесет тебя.

Петр: И что же делать? Я должен вернуть ее.

Карл: Ты должен только себе. А с ней ничего ты не должен делать. Как только ты сделаешь попытку что-нибудь с этим сделать, она воспримет это как агрессию и только усилит защиту. Поэтому оставь ее в покое, чтобы страсти перекипели, тогда она успокоится и добровольно выйдет из своей крепости.

Петр: Извините, доктор, я побежал Машу догонять. А то вы наплели тут чего-то невразумительного, а от меня любимая ушла.





XIV

Виктор Петрович: "У императора Японии Акихито, которому в минувшую субботу удалили пораженную раком простату, метастазов не обнаружено". А куда, интересно, простату дели, надо было съесть - каков деликатес. "Все тела умерших от атипичной пневмонии в Китае подлежат обязательной кремации в специально отведенных печах, при этом церемония прощания с усопшими запрещена, а прах родственникам выдаваться не будет. Кремацией занимаются два лицензированных похоронных бюро. Трупы, которые предварительно подвергаются дезинфекции, перевозятся на специальных машинах". Так. Китайцы вновь и вновь подтверждают, что они - второй полюс мира.

Зоя Викторовна: Петя, а ты не видел Машу, куда ты, остановись.

Петр: Не видел, я побежал, бегу я, не могу ждать...

Зоя Викторовна: Ну, что ж, Петя, хорошо, ты условно принят нами, теперь, чтобы не быть отвергнутым, зарабатывай себе жирные плюсы.

Петр: Что?

Василий: Что?

Павел: Что?

Зоя Викторовна: Видишь ли. Я считаю, и это, естественно, истина, что мужчина - он весь проявляется в отношении к женщине. Если он жадный - то он жадный, если он злой - значит он злой. Если он жадный - значит, он жадный, если он злой - значит он злой, и так далее. Так что зарабатывай себе жирные плюсы: не жадничай не злись, не жадничай, не злись, и так далее, потому что любовь - это огромная работа.

Петр: Что за чушь?

Василий: Что за чушь?

Павел: Что за чушь?

Василий: Где эти лохушки таких истин набираются. Из поколения в поколение, что ли, передают, по дурацкой линии.

Павел: Утверждение несколько спорное, с какой стороны не подойди. Народная мудрость говорит о противоположном. Вот например: "Не мил телом, не угодишь и делом".

Василий: Ты посмотри на нее, какой на хрен фольклор. Как ее к детям в школе подпускают, не понятно. Мать - дура, отец - фуфло, а муж ее не бил, наверное, а зря. Глядишь, она больше бы на человека была похожа на старости лет.

Павел: Да, надо было, пожалуй.

Василий: А ты мне не поддакивай.

Павел: А я тебе и не поддакиваю. Это просто мое мнение совпало с твоим.

Василий: Наши мнения не могут совпадать, мы антиподы. А ну, быстро защищай ее.

Павел: Не буду я ее защищать. На мой взгляд, здесь она не права.

Василий: Засунь свой взгляд себе в задницу. Ты не можешь думать так же, как и я. Не имеешь права.

Павел: Тоже мне. А я вот назло тебе как тресну этой дуре неврозом по башке.

Василий: Не треснешь.

Карл: Ей это уже не поможет.

Павел: Тогда я ей и так сейчас всыплю без всякого невроза, на правах высшего существа.

Василий: Как тебя разнесло.

Петр: Вы, ребята, меня беспокоить начинаете, я покрываюсь холодным потом и проявляю тремор в конечностях. Если вы не успокоитесь, мне худо будет.

Василий: А я-то что - ты ему скажи. Это он подводит, ведет себя не по понятиям.

Зоя Викторовна: Жаль вот только, я тебя плохо знаю, остальных-то ее ухажеров, как облупленных. Так что, без жирных плюсов и не появляйся.

Павел (хватает нож): А ну, дайте-ка я покажу ей сейчас жирные плюсы. Сейчас, блядь, я ей устрою ухажеров.

Василий (хватает нож): Это не твоя прерогатива, хлюпик, а ну, посторонись, пока я тебя самого не почикал.

(Павел и Василий начинают бороться).

Петр: Вы что, вы что творите. А ну на место, а ну... (вскакивает)

Зоя Викторовна (пятясь в страхе): Что это ты, Петечка, взволновался.

Петр: Да вас же защищаю. (Петр встает перед ней и отпихивает нападающих с ножами Василия и Павла). А ну отвалите. Я вам сейчас. А-а-а. Достали вы меня все. (Хватает Зою Викторовну, открывает окно и выбрасывает ее).





XV

(Крики в столовой смолкают, и на тишину сходятся все действующие лица, которые собираются у окна).

Василий: Да, круто ты с ней.

Петр: Да я же спасти ее хотел от вас.

Павел: Ты с ума сошел, мы же шутили. Мы же бестелесные. (Карлу). А вы то что, мудрый человек, все видели и молчали.

Карл: Это одна из сложнейших философских проблем: достойно ли спасать человека от того, что ему суждено вынести.

Анна: Ах, мама распласталась там внизу так красиво, у нее такое блаженное лицо. Она, наверное, в Куала-Лумпуре сейчас.

Виктор Петрович: "В Хорватии 12 годовалых воспитанников яслей искусали своего ровесника с головы до ног. Врачи насчитали на его теле 30 серьезных ран". Фашизм поднимает голову в Хорватии. Что это вы тут в окошко все вылупились. А-а. Зоенька лежит. Вот и славно, вот и хорошо.

Екатерина: Па, а можно я с Беном займу вашу комнату, ты все равно редко приезжаешь, к тому же без китайцев Индонезию все равно ничего хорошего не ждет.

Андрей: Только жрут, бухают, трахаются, получают образование, чтобы было, ходят в офис, умирают... родят других, они тоже и тоже жрут, бухают, трахаются, получают образование, чтобы было, ходят в офис, умирают... Имитируют любовь, обманывают, и неотразимо пошлое влияние гнетет детей, и искра божия гаснет в них, и они становятся такими же жалкими, похожими друг на друга мертвецами...

Первый китаец: Это Дао.

Второй китаец: Это Дао.

Мария: Хорошо бы долго не закрывать окно. Здесь так легко дышать.

Павел: А вот и машина.

Петр: C жирными красными плюсами...

(Все замолкают).

Карл (медленно уходя со сцены): Суррогат, все суррогат.



(Занавес)




© Андрей Прокофьев, 2004-2024.
© Сетевая Словесность, 2004-2024.





Словесность