Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


Наши проекты

Цитотрон

   
П
О
И
С
К

Словесность




К пределам Искусств новой эпохи

Манифест региональной организации г. Магнитогорска Союза российских писателей


Манифест озвучен на заседании членов региональной организации г. Магнитогорска СРП 29.01.2005 г.

Содержание:


Преамбула

Очень странно, что начало нового тысячелетия прошло без ярких эстетических манифестаций. Или - время искусств исчерпано?.. Дело не в том, что мы не согласны с таким определением, или что ощущаем время иначе. Необходимо считаться с тем, что человечество может позволить себе быть прагматичным, расчетливым и неспешным в своих отношениях с мирозданием; залог тому - его масса, технократическая, т.е. в основе своей неподвижная, субстанциональность. Но художник устроен несколько иначе. Его задача - заглянуть в неизвестное, и эта задача никогда не зависит от той оценки, которую кто-то со стороны мог бы вынести, заявив, что-де и человек есть, и неизвестное есть, но о том, что человек готов к соответствующей встрече, говорить преждевременно. Сводя вместе - прагматизм и присущую художнику устремленность в неведомое - мы невольно подчиняемся вытекающему отсюда алгоритму: необходимо определиться в основаниях некоего события и тогда уже заявлять об его возможности или реальности, отсюда и структура данного текста. Бóльшую его часть занимает онтологический анализ устройства текущего семиозиса, а собственно манифестация, представленная как попытка указать на стратегические направления будущего искусства, занимает чуть больше страницы. Нужна ли эта страница? Нужен ли художнику прагматически обозначенный Путь? Пожалуй, нам более интересно поставить вопрос, нежели ответить на него. Но сегодня немыслимо спрашивать, не отвечая, поэтому в конечном итоге вопрос выглядит как ответ и даже весьма претенциозный. Но и в этом есть свой смысл: ведь вопрос опровергнуть нельзя, когда же предлагается ответ, всегда находятся возражения и подчас очень дельные.




Онтология вопроса (аналитическая записка философа) 1 

Что общего между новой традицией в организации художественных выставок (с развертыванием не персон, а множественностей, не полотен, а залов, заполненных таковыми), реформой театра и борьбой за удержание тепла в год от года ветшающем жилфонде? Или: что общего между тем, что театр "зависает" в повторах (например, Чехова) и тем, что Правительство РФ, едва появились накопления Стабилизационного фонда, тут же поспешило от них отделаться способом самым примитивным из имеющихся, высылая их, как нежеланных детей, за кордон? Можно продолжить: что общего между всем названным, какой-либо тюремной системой и появлением индивидов без "Я" 2 ?

Напрашивается: время, наше сегодня, границы исторического момента. Такой ответ суррогатен (отвечает по принципу где искать то, о чем спрашивается, хотя требуется выявить сам субстантив, основу признаков), но - приемлем. В любом случае надо определиться, где мы. И тогда уже - чтó мы в этом определяющем нас контексте.

Единственно, было бы неверно что-либо декларировать, ставить читателя перед фактом нашей точки зрения в то время, как у него, конечно же, есть своя. Поэтому - по старинке, от посылки к посылке; логику бранят, а все же пользуются, логика детерминирует, но в сущности демократична.

С чего начать? В прежние времена мыслители непременно бы разделили упомянутые где и что, взявшись за что-то одно. Мы же говорим: нет, только вместе и только сразу. Да и странно отрывать от предмета то, что дает ему определенность. Более того, прибавим к ним и когда. Потому что "дает определенность" содержит в себе указание на совершенность действия. Мы в нашем сегодня есть продукт, или экземпляр нас. Иначе говоря, "мы", получившие определение, выводимся, извлекаемся из континуума "сегодня", являемся производным исторического поля и в то же время того, кто нас извлекает, выводит в качестве некоего семиотического ресурса, кирпичика в общественном семиозисе, каковой уже можно пускать в ход, была бы надобность.

Из этого следует, что вокруг нас и вокруг определяющего нас пространства выстроено другое - зона, в которой и мы, и наше окружение, и то, что внутри нас "тикает" (наша жизнь, наше время), оказываемся чем-то вроде сырья, "сырой материи", из которой, даст бог, удастся слепить что-то стоящее. Поскольку речь идет о социосемиотическом созидании, назовем это зоной купированного согласия (ЗКС). Наше "мы" в ней не только сконструировано, но и подвергнуто верификации. Причем, "выпускающий менеджер", озвучивающий результат, мог бы сделать ссылку на статданные: мол, в определении признаков конечного "мы" мнения разошлись, и только посредством голосования, с перевесом в один голос, удалось утвердить факт состоявшегося синтеза.

Могло быть и так, что нас как комплекс "мы" утвердили бы единогласно. Но столь же возможно, что вообще могли бы не утвердить. 50% + 1 голос - это минимум, посредством которого наше "мы" смогло появиться на свет. Но вот что примечательно, с каким бы счетом ни прошло утверждение, в том мире, в который мы попали после указанной процедуры, до всех этих нюансов не было никому никакого дела. Человек живет, и никто не требует от него пренатальной биографии. Экспликации подлежит лишь его текущее содержание. И именно в этом смысле он либо есть, либо нет, что-то среднее - от лукавого.

Внутреннее ЗКС и ее внешнее теперь радикально разделены. Онтологически так разделены вещь и весь прочий мир, А и не-А. На всеединство мудрецов Востока - "Всё в одном, одно во Всем" - еще никому не удалось наложить печать сомнения. Внутри вещи нивелируется, продукт ли она массового производства, или единственна, уникальна. Заключая в себе знак себя, вещь через этот знак восходит в таксон бесконечного множества своих подобий. Сколько бы признаков мы у нее ни отыскали, признаков, делающих ее неповторимой, все они уже воспроизведены в ее семиотических клонах. Верно и обратное: даже один признак, позволивший нам выделить ее из мироздания, производит своего рода инициацию: до этого момента не существующая, вещь начинает существовать.

Таких водоразделов - внутреннее/внешнее - несть числа. В акте потребления, например, исчезает различие - волшебно появились яства или произведены, куплены или украдены, дешево достались или так дорого, что это пиршество ведет к банкротству и после него остается только вычеркнуть себя из числа живущих. На этом переходе так или иначе преломляются все аспекты онтологии, все, что когда-либо было сказано или спрошено философами, должно быть выражено через соответствующую полярность. Знак вещи и, следовательно, сама вещь, как что-то значимое для нас, купируется на этом рубеже. Процесс ее преобразования и процесс ее определения нами останавливаются; признаки, определяющие ее, извлекаются наружу.

Было время, когда человек строил отношения с каждой вещью и с каждым существом исключительно как с этими, т.е. именно единственными и неповторимыми. Этнографы достаточно долго, пока не привыкли, удивлялись такой особенности мышления первобытных народов, как потребность оединичивать некоего зверя, отождествлять многих в одном типа: именно тот тигр, что был убит вчера, сегодня напал на деревню. Для чего это было нужно? Для того, чтобы не подвергать этого, второго, тигра проверке - такой ли это зверь, от которого надо спасаться (на дереве, за стеной огня), или можно подойти и погладить? Превращение многих в единичное-известное служило заменой таксональных представлений о предмете. А таксон мог сложиться только с учреждением символа соответствующей проективной мощности. Пока язык был конкретным, пока предметы определялись в том числе по тому окружению, в котором они встречались, утверждение таксона было проблематичным. Когда же этот барьер был преодолен, и язык стал таким, каким мы его знаем (а знаем мы его уже неспособным указать на предмет, выделить что-то единичное в мире), изменилось и время. Время до таксона назовем элемент-временем (Е); время, когда язык стал оперировать единицами как множествами, назовем таксон-временем (Т); время, пришедшее ему на смену, и именно о нем речь, определим как систем-время (S), что означает: объект, вокруг которого теперь формируется познающий субъект и сосредотачиваются общественные ресурсы, носит системный характер. А ЗКС, имеющая внутреннее и внешнее, концентрирующая внутри себя нечто, что потом оформляется и выносится вовне как готовый продукт, являет собой монаду управления системным объектом. Ибо наше семиотическое "мы", вобравшее в себя и определение нас как таковых, и параметры определяющего нас семиозиса, есть система. Упаковка же ее, фактически сворачивание Всего, экземплярно проявившегося вокруг конкретной вещи, суть манипулирование, управление, превращение их в ресурс для каких-то новых свершений.

Вряд ли следующая четверица терминов повергнет кого-либо в недоумение: завязка (1) - развитие (2) - кульминация (3) - развязка (4). Аналогично: теза (1) - антитеза (2) - синтез (3)... Логическая цепочка не доведена до развязки, так мы это понимаем. Мало сварить яйцо, нужно еще вовремя извлечь его из процесса, получить пригодный продукт (4). Причем - как производное из таких-то ингредиентов (1), подвергнутых изменению по такой-то методике (2) и в таких-то обстоятельствах-условиях, "там и тогда" (3).

Теперь наложим эту мыслеформу на выделенную градацию времен Е, Т, S... (фазисов время-процессного континуума homo sapiens). Получаем, что в Е-время семантическая кодификация какой-либо вещи (вынесение в некой ЗКС мнения о ней) завершалась в последней, 4-й фазе: из-под знака тигра извлекалось исключительно конкретное существо, известное своими повадками и свирепостью (этот тигр). В Т-время знак тигра стал обозначением тигра вообще, "все тигры свирепы и опасны", т.е. смысл, заключенный в знаке, стал извлекаться из синтеза (3), до того, как процесс идентификации вещи завершался в реальных обстоятельствах. Скажем, встретив в лесу надпись, предупреждающую о возможной встрече с тигром, мы уже сделаем вывод о грозящей опасности, предвосхитим развязку.

Уместно предположить, что с переходом к S-времени информация, считающаяся "сложившейся", "готовой", из ЗКС стала извлекаться еще раньше, на стадии определения условий синтеза (2). Относительно синтеза (контакта) с тигром это означает, что все места, в которых мог бы оказаться человек, уже изучены с точки зрения наличия и плотности заселения этими животными. Соответственно, человек, если он вооружен современными средствами информации, в каждой точке Земного шара должен оказаться с набором специально подобранного инструментария. Подобные чудеса предготовности к событиям демонстрировал уже Ф.Фогг, герой Ж.Верна. Но переходя к обобщению, к попытке из созидаемого "здесь и сейчас" континуума ЗКС вынести решение не только объективное, но и имеющее глубокую структуру реализации, подтверждаемое на всех стадиях становления субъекта homo sapiens, мы должны опираться не на единичные случаи, а на общее правило, отслеживать не феномен, а доминанту его проявлений. Не учитывая этого обстоятельства, пришлось бы встать на точку зрения, что мышление человеческого индивида теперь настолько редуцированно, что ему достаточно бросить взгляд на еду, чтобы считать себя сытым. Однако же вот что: планируя день, такой индивид записывает в ежедневнике время и место ланча и связывает себя обязательствами после ланча; литература и кинематограф полны сюжетами, трагическими и комедийными, когда встреча, в которой решается судьба героя, оказывается невозможной в силу какого-либо пустяка или непогоды, т.е. миллионы и миллионы людей всего мира оказываются озабоченными ущербностью герой S-времени, неизбежностью ошибок, связанных с ускоренным ритмом жизни, а равно построенными на песке интуитивными прорицаниями и заблуждениями. Иначе говоря, посредством социокультурных механизмов человечество кооперируется вокруг диссонансов наступившей эпохи, интегрально когнитивирует, а между тем эпоха ставит перед ним все новые и новые задачи.

Принципиальным в осмыслении структуры мышления нового субъекта следует считать онтологические основы происходящих в нас ментальных преобразований. Открытие субатомного мира фактически загнуло край ленты Мёбиуса нашей реальности: природа частиц не определяется, как прежде, особенностями их внутреннего устройства, внутри частицы нет континуума ЗКС, где одни элементы проецируют свое действие на другие и из этого возникает что-то, что мы снаружи классифицируем как такой-то объект. ЗКС частицы распределена в ее окружении и даже в причинах ее возникновения, так что для определения особенностей некой частицы исследователь должен - вот ведь парадокс! - выйти за пределы квантового поля, снестись с особенностями самого поля и того устройства, которое это поле формирует, и, наконец, с собственными представлениями о существовании квантовых систем. Далее возникает очень забавная ситуация, которая в соразмерном человеку мире предстает следующим образом. Волна цунами, взятая в статусе субъекта, есть нечто, что не может обнаружить себя в открытом океане: ей требуется наткнуться на внешнее, отличное от водного континуума, препятствие. Если при этом гибнут люди, мы говорим "ужасно", но если освобождены от подобных переживаний, то, глядя, с какой силой волна обрушивается на берег, говорим "грандиозно". Но вот что следует отметить. В созидаемом ею зрелище волна гибнет, импульс и принявшее его тело (вода) разделяются. Так пелена миссии вдруг спадает с глаз некоего "гения войны", являя ему картину произведенных разрушений; у Ю.М.Лермонтова подобная феноменология подведена под оценку целого поколения как преждевременно вызревшем плоде ("И час их красоты - его паденья час!").

Онтология любого субъекта распадается на ряд подструктур, самая новая из которых, только-только складывающаяся, "авангард", отличается крайне низкой компетенцией. В таких случаях мы всегда имеем дело с не ведающем о том, что творит, младенцем, с конечностями, гуляющими сами по себе, с котенком-мутантом, лишенным болевых ощущений и потому с упоением отгрызающим собственный хвост...

Вернемся к градации времен homo sapiens. Для древности, или Е-времени, характерно, что деятельность лиц или структур, направленная на соединение мужчины и женщины в браке, поверяется появлением потомства. Именно рождение наследника обещало свахе тех времен богатые дары, и именно плодовитость брака была причиной того, что в процедуру этого таинства были допущены сторонние участники, а сам брак стал деянием не личным, а общественным. Сваха Т-времени, коль скоро в браке теперь сочетаются не столько люди, сколько капиталы (Т-время 3 ), получала гонорар, если доводила дело до свадьбы. И наконец, S-эпоха характеризуется тем, что деньги берутся за возможность представителей полов знакомиться; сложится ли семья, за это агентства знакомств ответственности не несут; соответственно, вокруг них, как бабочки вокруг огня, кружат "вечные женихи" и "вечные невесты", да и бизнес как таковой, и государство как бизнес неких индивидов обретают черты соответствующего архетипа. Бизнес стремится освободить себя от обязательств не только по результату, но даже и по факту труда, получить деньги, ничего не сделав ("кинуть" партнера и собственного работника, по той же доминанте (читай: по тому, что прежде всего следует ожидать от некоего субъекта, напрашивающегося в компаньоны, поставщики и пр.), становится своего рода нормой, "обычным делом"). Государство переносит момент изъятия "налоговой ренты" из фазы получения прибыли в фазу приготовления бизнеса как-либо проявить себя на рынке. Понятно, что условия, которые государство сообразно этим изъятиям должно предоставить бизнесу (правовое пространство, безопасность, население как потенциального потребителя, инфраструктуру и др.), более декларируются, нежели реально предоставляются, поскольку и тут - прежде всего в сознании чиновника - происходит редуцирование процесса. Собственно, сам факт исследования, положенного в основу данного манифеста, а также то множество исследований экономистов, политологов, социологов, философов, языковедов и др. указывают на то, что субъект S-эпохи как объект не только замечен, но и таксонирован по множеству значимых признаков. Единственно, следует признать как данность, что человечество, наблюдающее себя в соответствующих исследованиях, фрагментировано: одна его часть - прежде всего государство и бизнес - ведет себя как слепо бегущая по океану волна, как субъект крайне низкой компетенции, а другая оказывается отброшена в фазисы синтеза и результата синтеза, т.е., по определению, купируется в роли пещерного ископаемого или Дон Кихота, почему-то продолжающего инвестировать общество знанием о происходящим с ним в то время, как само это общество мечтает подобно лирическому герою В.В. Маяковского, задрав штаны, бежать за той же волной и даже впереди нее, дабы успевать раскатывать перед ней ковровую дорожку.

Опирайся мы сейчас на дедукцию и только на эту вот, научно выявляемую, констатируемую, феноменологию, но не будучи вооруженными методом ее понимания, мы должны были бы сейчас заявить: налицо лишь одна тенденция - сворачивания, сжатия всех общественных институтов и осуществляемых ими программ. Однако даже котенок-мутант в какой-то момент должен будет остановиться и оставить свой хвост в покое, искра просветления вдруг сверкнет в его голове, хотя, возможно, это будет последним, что случится в его жизни. Этим мы хотим сказать, что риск превзойти меру отгрызания некой части интеллигибельного организма homo sapiens реален и что сознающего себя субъекта, управляющего процессом этого отгрызания (а отгрызть сколько-то, по крайней мере в России, всегда необходимо, дабы ослабить тот доктринальный панцирь, что складывается у нас всегда быстрее, чем творческая среда), пока не существует. Или это пока что - "субъект в себе", сам по себе требующий каких-то социальных эксцессов, чтобы отыскивать себя среди колышущегося океана общественного семиозиса 4 .



На что же в таком случае опираемся мы?

В физике данная конструкция представлена через детерминистическую связь процессов микро- и макроуровня, обозначенную еще в принципе дополнительности Н.Бора, указавшего на взаимосвязь квантовой теории с нашими представлениями о человекоразмерных (классических) объектах 5 . Физиками сопоставляются-связываются натурально выраженные (агрегатные) формы. Мы же попробуем выразить те же отношения семиотически.

Всмотримся в структуру современных выставочных актов. Как правило привлекают внимание, иначе - сохраняют в себе энергетику для зрителя - многопрофильные синтетические мероприятия. Самое простое из которых - устройство в Москве панорамных экспозиций, представляющих не художников как таковых, а территории, социокультурные ландшафты, выраженные в красках, скульптуре и пр. Еще недавно (хотя, разумеется, сложившаяся терминология все еще на языке) это были именно акты сведения разного к единству, т.е. инструмент сопоставления, сличения палитр, стилей, приемов и пр., еще проще - акты созидания таксонов... особо подчеркнем: в зоне действия других таксонов. Стиль как некое семиотическое множество обретал статус известного, представляемого на фоне соседствующих; так вольно или невольно в основу соответствующих им мыслеформ клались общие схемы.

Организаторы и зритель как субъект совокупного созидания выставки (как предмета эстетического потребления) выступали во множестве ролей: имел место и персонифицированный подход (к автору, к отдельному произведению), и классифицирующий их по принадлежности к направлению, школе и т.п. Соединялось же это все под общей оценкой события, т.е. совокупности контактов, замкнутых по времени и месту "побывать на выставке". Одновременно, но как бы на другом уровне сознания и в другом контексте, выкристаллизовывалось представление о таксональных признаках художников и их работ по принадлежности к регионам.

Но здесь следует особо отметить отсутствие на настоящий момент ответа на вопрос о том, как и на каких ментальных ресурсах до сего времени удерживаются продукты соответствующих таксональных образований и какие именно признаки положены в основу (так, чтобы можно было выделить каждый в отдельности как первоэлемент). В данном случае мы вторгаемся в проблему конституирования квалиа 6 : от индивидуальной способности к различению запахов, вкусовых и, например, болевых ощущений до тонкостей восприятия геоландшафтных палитр. Всё это еще предстоит перевести в легитимные знаковые структуры, но онтологические принципы, о которых мы говорим и говорим как о научно и методологически раскрытых, как раз и стоят во главе угла решения соответствующей проблемы. Пока что ее решение лежит на плечах все того же интегрального (анонимного) субъекта, так сказать, распределено на плечах всех, включая стариков и младенцев. Но бесконечно такое положение вещей сохранятся не может, а в России уже подошло к пределу, за которым - деградация, распад, на том простом основании, что само это семиотическое поле беспрерывно расширяется, а население сокращается. Заострим: либо информация об указанных таксональных продуктах будет утрачена (что сравнимо с распадом национальной культуры в генезисе, или - если брать в планетарных масштабах - с деградацией биоты в ледниковый период), либо она востребует себе внешние к человеческому сознанию средства существования. Банально, но к месту: за все однажды приходится платить и, уж конечно, не имуществом, отнятым у собратьев.

Геоландшафтные палитры, улавливаемые глазом, но не поддающиеся разложению на первоэлементы, суть микромир семиотики. Определение макромира начнем с организаторов выставки.

Данный субъект всегда имел двойственную позицию: и как участник синтеза (созидания выставки-продукта), и как продавец, действующий во внешнем пространстве этой ЗКС. Оговоренное выше редуцирование приводит, однако, к тому, что различие между исходным множеством работ и получаемой экспозицией утрачивается. Восприятие живописи автоматизируется, с все бóльшими и бóльшими допусками. Еще показательней в этом смысле фигура инвестора, вообще избегающего вдаваться в детали внутренних процессов. Со стороны это может выглядеть таким образом, будто управление эстетическим объектом пущено на самотек, но это не так, просто организаторы и инвесторы теперь в еще большей степени опираются на каркас общественного сознания, каковой, однако, никогда бы не сложился, не произойди прежде семиотической унификации на уровне регионов и художников, в крови которых растворены миссии соответствующего эстетического познания. Таким образом, мы получаем некий ноуменальный продукт, носитель унифицированных геоландшафтных признаков, унифицированных в изобразительных средствах, но в основе своей отражающих семантику региональных (познающих) субъектов.

В итоге на выставке, представляющей художников всех регионов РФ, оказываются совмещенными два логических пространства - изобразительное и социоландшафтное, два "умноженных множества", два метатаксона, о которых уже уместно говорить - матрицы, все ячейки которых совмещены в границах редуцированного S-временем восприятия. Третий элемент этой конструкции - выставочное пространство. Как известно, каждый предмет задает собственное поле восприятия, первично его формирует художник, на выставке же оно воспроизводится на ресурсах организаторов. Соответственно, приготовленная к демонстрации экспозиция (а равно книги, буклеты, сайты) - еще одна матрица, посредством которой две предыдущие проходят натурализацию, получают гражданство и вещественность, а с нею - и хозяина, что, вообще говоря, нонсенс, неизбежное зло, ибо, скажем, регионы и каждый их гражданин в той же, в какой, например, фотомодель участвует в определении права размещения снимков своего тела в определенном издании, вправе обозначить собственные притязания на элементы геоландшафтного микромира.

До открытия выставки логические "умноженные множества" как бы витают в воздухе, импульс их агрегации задан, но еще не получил вещной основы, на которой мог бы проявиться. Первыми его улавливают и овеществляют художники. На базе их работ - организаторы. Зритель же, по-своему детерминированный, миссионально заряженный на восприятие, обнаруживает эти множества в полном соответствии с тем, как волна цунами находит себя среди океана: приходит на выставку.

Надо сказать, что непрерывность существования соответствующего института (выставочной инфраструктуры) мистифицирует этот процесс. Если художник интуитивно всегда знает, что открывает что-то новое, организаторы - догадываются или надеются, то зритель, потребитель в своей основе, склонен считать данный источник информации существующим всегда и всегда же готовым предоставить ему пищу для ума. Поэтому в выставочном пространстве нам не выделить тех смещений в восприятии объекта, что в конечном итоге и определяют его особенности. Т-время и S-время здесь перетекают друг в друга без какого-либо зазора, так что в принципе не поддаются различению. Выставочное пространство есть абсолют, в котором равно может быть развернуто что угодно; с объектами любых миров, в том числе исчезнувших и даже никогда не существовавших, субъект здесь контактирует на общем основании.

Поэтому в качестве критерия, могущего послужить нам (в границах этого примера) опорой для подтверждения реальности нашего конструкта Е-Т-S-Ω, приходится брать поведение критики и публики. В предшествующую Т-эпоху, когда субъект непременно увязал в синтезе, погружался с головой в акт восприятия картины, входил в нее, сливался с нею, в силу чего картинные галереи не пустовали. Дискурс критики того времени отличается от нынешнего наступившим всезнанием, утратой интриги и трансцендентности эстетического контакта. Контур выставки как "здесь и сейчас" разворачиваемого события все более ослабевает, перестает быть инструментом управления сознанием потребителя; последний считает все представленные знаковые структуры "уже где-то виденными", наличными в его обыденном окружении. Онтология этого феномена определяется, как мы уже указали, во-первых, полномасштабным познанием семиотических первоэлементов, причем, надо указать, что само наше бытие успело претерпеть значительные изменения: эти "кванты знаков" успели насытить собой все тексты нашего окружения, проникнуть во все сферы, ассоциативно сплестись, взаимообусловить друг друга. Во-вторых - редуцированием, уже тотальным, мыследействий любого субъекта. В основе своей такого рода редуцирование происходит всегда. Мы не можем бесконечно перепроверять все элементы нашего семиозиса, закон сохранения энергии и принцип Оккама сами по себе требуют от нас принимать их априори, на веру, что вовсе не означает совершенное отсутствие верифицирующих процедур, а лишь а) особенный характер их осуществления (например, бессознательный), б) проблематичность определения уровня компетенции, с которой эти процедуры были проведены. Достаточно часто мы принимаем одно за другое, желаемое за действительное, кажущееся за объективно данное. ЗКС нашего сознания суть - "черный ящик", к продуктам которого мы относимся с тем же доверием, с каким тронувшийся умом поэт Иван Бедный намеревался настигнуть Воланда то в одном, то в другом месте. S-время в этом смысле можно определить как переход к обналичиванию, овнешнению элементов нашего сознания. Внутреннее и внешнее, субъективное и объективное как бы сливаются, их элементы входят в общий текст, в общий континуум восприятия 7 . Выставочное пространство удобно для обнаружения данных эффектов тем, что имеет явно матричный характер: картины обрамлены, их внутреннее вещно отделено от внешнего. Мы можем принять живописные тексты за континуальные знаки (4), можем войти в фазу синтеза их смыслового определения (3), можем попасть в предшествие синтеза, когда элементы только-только проявляют свои свойства (2), и, наконец, есть фаза обнаружения в поле картины какого-либо из этих элементов (1). "Всезнание" означает, что активность субъекта теперь ограничивается обнаружением элементов и их свойств (2), дальнейшее происходит как бы само собой, "на автомате", поэтому в той же степени, в какой картина - континуальная знаковая сущность из мира вещей в обычном смысле слова, в той же степени и ее первоэлементы оказываются подобными континуальностями. Поле картины без разрыва смыкается с полем стены, соседних полотен, с паркетом под ногами зрителя и т.п. Пространство всех объектов, доступных человеку в ощущении, обнаруживает свойство гомогенности, единства семиотической среды, эдакой туманности, обволакивающей знаковые объекты, требующие определения. Фактически это - плоть субъекта, материя его мыследействия, связывающая отношениями - и это объективно - все что угодно. Но есть тут маленькая загвоздка: мы говорим, что это "плоть субъекта", но в той же мере этому следует придать свойство чего-то отличного от субъекта, представить как "плоть бытия", как "природное тело", обнаруживающее способность сводить, сплетать, соединять в одно целое любые семы и семемы, знаки и вещи, пылинки и мироздания. Их знаковость в этой системе координат опускается, как избыточная информация. Соответственно, различие между знаком и вещью утрачивается. В том смысле, что не рассматривается на основании допущения, что в любой момент, по запросу, может быть установлено. И потому - вне зависимости от масштаба, местоположения, субстанциональности и способов существования объектов - "Всё определяет Всё", и это уже не абстракция, а закон самоопределения субъекта, аспект его психологии.

Суть последнего в том, что синтез и купирование ЗКС, в силу которых мы вообще имеем возможность что-либо воспринимать и принимать решения, невозможен без предварительного купирования и верификации элементов окружения объекта (рис.1), определяется ускорением ментальных проявлений в целом. И подчас это означает, что субъект не потому полагается на знак, что тот ему известен или что у него под рукой средства его распознавания, - и это в том числе так, - но потому, что поведение его определено извне; семиотические реакции априори, "на веру" начинают главенствовать. Отсюда ряд крайностей, в которые склонен впадать наш трансформировавшийся современник и на которые архинеобходимо указать.



Есть объективная причина, в силу которой мы, как и герой М.А. Булгакова, спешим принять решение в определении происходящего. В обычной ситуации у нас есть возможность поправиться, в критических (например, за рулем) времени подчас не хватает, но самое главное - это то, что иной раз мы просто не хотим отказываться от своих заблуждений.

Наиболее показательной на сегодня является произвольность толкования имущественных правоотношений. Поверх общей склонности представителя homo sapiens к ассоциированию себя с какими-либо ресурсами ("мне это нужно", "я это хочу") ложится новая схема субъектно-объектных отношений. Восходит она к тому, что З.Фрейд называл "объектом желаний", но если раньше таковой выделялся из окружающего мира наравне с другими элементы знакового пространства, брался в "окрестностях" иных значений, то теперь сознание субъекта оказывается непосредственно устремленным к "объекту желаний", детерминируется фактом его существования. И в этом одна из причин, почему "плоть субъекта", оплетшая семы и семемы, стремится предстать перед нашим взором в виде "плоти бытия": отдельный индивид как бы перестал быть частью интегрального познающего субъекта и сосредоточен теперь исключительно на систематизации и таксонации того, что касается исключительно его самого. Объект стал личным, субъективно данным; соответственно, при этом его окружение, включая тот инструментарий, посредством которого субъект может как-то с ним взаимодействовать, отходит в стан бытия, антропогенное становится бытийным, природным. Субъект в таком разе обнаруживает самого себя в роли демиурга, непосредственно и в генезисе определяющего свойства какой-либо вещи. Включая принадлежность ее кому-либо, наличие-отсутствие собственника или - оснований у него выступать в роли такового. Глядя в корень данного феномена, прежде всего следует указать на тот факт, что соответствующая операция как бы вменяется индивиду в обязанность. Решение надо принимать быстрее, нежели социум как держатель смысловой материи может прийти на помощь, а значит, социум утрачивает эту свою роль, перестает быть оплотом единичного сознания, весь груз ответственности за отношения с окружающим миром ложится на плечи индивида, во всяком случае - на переднем крае его существования, в зоне риска.

Поэтому объективно, что любой объект теперь может привлечь к себе внимание субъекта, лишь обратившись к нему персонально; и, поддавшись на этот позыв со стороны объекта, инвестировав его ресурсами внимания, субъект естественным образом ожидает от него же вознаграждения, а оно здесь может являться лишь в образе этого же объекта. Как женщина, делающая знаки другому мужчине, разрушает связи с тем, с кем пришла на вечеринку, так и объект здесь обретает вид никому не принадлежащего, свободного для любой экспансии. Разумеется, простейшей экспертизы достаточно, чтобы обнаружить собственника некой вещи, однако правовая основа, их связывающая, уже поставлена под сомнение. Захват и передел оказываются, так сказать, "естественным проявлением души"; здесь бездейственны мораль и какие-либо заданные сверху рациональности, должна измениться сама система взглядов человека на мир, и эту перемену мы связываем с объективацией матричной структуры, в основе своей - производимой субъектом, но отчуждаемой им и потому обретающей собственную знаковую субстанцию.

Последнее есть созидание абсолюта, т.е. матрицы как единого антропогенного семиозиса новой формации, в упорядоченном виде воспроизводящего природный семиозис, также в основе своей матричного: каждая вещь заключена в оболочку самой себя, отделена от прочего мира.

Созидание абсолюта есть главное деяние S-времени, сверхзадача наступившей эпохи.

В настоящий момент человек крайне противоречив в своих отношениях с матричными феноменами. С одной стороны он испытывает на себе агрессию со стороны бытия: все большие и малые семиотические системы, будучи подвергнутыми упаковыванию и сжатию, стремительно ограничивают его собственный мир, и он поступает так же - некогда разбираться в деталях внутреннего устройства, надо действовать скорей и скорей, мгновенно принимать решения, что ведет к всплеску доктринальности и техницизма, к коллапсическому сворачиванию любых свобод и творческих актов одного индивида, оказавшегося в зоне влияния другого.

С другой стороны, неким краем своего сознания человек осознает тщетность личных усилий охватить то простирание связей, что исходит теперь от любой вещи, Всё перетекает во Всё, но реально охватить, купировать и удерживать в устойчивом состоянии он может лишь что-то очень ограниченное. Более того, коль скоро за всякой малостью теперь открывается целый мир, новое бесконечное мироздание, всякий контакт с чем-то новым оборачивается для единичного сознания семиотическим взрывом, любой пустячок способен проявить себя как черная дыра, вдруг открывшаяся вблизи Солнечной системы. Более всего и крайне трагично данный феномен сказывается на индивиде, ежеминутно связанном обязательством принимать решения: семиотическая матрица любой новации как бы раздирает его "Я" на атомы и кванты, разнося их по своим ячейкам, и дабы избежать фрагментации, защититься от распада, он начинает окружать себя вещными брустверами, уходить внутрь колодцев 8  и башен, военизированных пирамид и лабиринтов купленной или зомбированной преданности.

Следующая эпоха, определяемая нами как Ω-время, финальная часть время-процессного континуума homo sapiens 9 , нацелена на созидание самого субъекта, субъекта как такового, отличного от тех смыслов, что привнесены в понятие о человеке извне, в каком-то смысле подменивших его. Собственно, хронологическая поступательность S- и Ω-эпох условна. В зоне доминации субъекта структура времени обретает иной вид: горизонтальная разверстка событий становится вертикальной, так что созидание абсолюта и созидание субъекта суть один и тот же процесс, раскладываемый на последовательные звенья в смысловой страте меньшего масштаба. Сначала одно, потом другое - таков прежде всего порядок ментального участия в каких-либо событиях отдельного индивида. Сам же этот мир, взятый к рассмотрению со многих точек, требует теперь едино-иерархической структуры, синхронизированной множественности, связываемой в целое не иначе, как посредством специальных социосемиотических агрегатов; абстракции (схемы; концепты; категориальные структуры) оказываются в той же степени необходимы, в какой S-субъекту везде и во всем требуется конкретность, ясность выгоды, блокада духовной близости и проч.-проч.

Матрица (абсолют) есть смысловое тело интегрального субъекта (каждого отдельного индивида и в той же мере всех вместе), сам же он, как некий дух, инвестировавший в матрицу все свои вещные оболочки, отстоит он нее, противопоставлен. Такова во всяком случае конструкция, представляющая логику их отношений. В виду упомянутой выше непрерывности существования какой-либо вещной основы наряду с фазовой сегментацией субъектно-объектных отношений не следует думать, что данные процессы могут реализоваться вдруг или на базе некой социальной революции, или что одни "одумаются", а другие "проникнутся идеей". Мы исходим из мысли об естественности этих процессов, о том, что в данных преобразованиях, природных и детерминированных в своей основе, так или иначе заинтересованы все стороны, и что это и только это в конечном итоге послужит снятию избыточных, противоестественных для человека, духовных и творческих ограничений.




Манифестация Искусств новой эпохи

Оставаясь на позиции литературного и художественного творчества, мы - за пеленой враждебного художнику окружения - прежде всего видим открывающиеся новые и немыслимые ранее возможности самореализации Человеческого Духа.

Парадоксальным в них может показаться определенная первичность технологических процедур в определении задач, встающих перед художником. С одной стороны, вечным для него остается способ экспликации нового - трансцендирование, выход за пределы знаемого, представление его в текстах, обращенных к человеческому в человеке. С другой, первичные признаки этого знаемого оказываются известными до того, как само оно может быть обнаружено. Речь - о признаках, придаваемых содержанию объекта его матричной оболочкой, об онтологических и семиотических таксональных универсалиях, выявляемых научным анализом. Действительно, до сих пор Художник брел по семиозису бытия, вслепую нащупывая объект своей музы; теперь оказывается, что и объект, и его местоположение, и параметры распознавания будут предопределены, явлены в структурных отношениях матричных форм, как еще не открытые химические элементы. Что же остается Поэту, если Слово в принципе уже найдено? Что делать Художнику, если особенности пространства предугаданы? В чем, так сказать, суть и материя инвестиций, которые каждый их них может вложить в вещную ячейку стиха или картины, дабы, как встарь, из нее глянуло на них нечто одухотворенное, близкое?

Стоило это проговорить, и все встало на свои места. За объективацией соответствующих конструкций, за умножением отношений обнаруживается новый объект, который, при том, что включает в себя собственного творца, с одной стороны, в той же степени поддается формальному моделированию (матричная схема изоморфна, распространяется на все и вся), но с другой, обнаруживает содержание, семиотический пласт которого еще не разработан или, во всяком случае, не имеет каких-либо внятных форматов, а досаждающая глазу невнятица, известно, - Бог искусства.

Не следует сбрасывать со счетов и период становления, т.е. разработки и внедрения в наш обиход матричной семиотики. Художник всегда опережал ученого - раньше приходил на поле битвы с неведомым и раньше же определял меру возможного сосуществования с ним. Понятно, что построение матриц суть - фрагментация и запаковка бытия, сворачивание наличных семиозисов, но это - не данность, а - процесс. Новый пространственный вектор. Смена дислокации субъекта. "Физики" и "лирики" вновь получают возможность оспаривать первенство на стезе быстрого - научно-метафорического и художественно-метафорического - реагирования.

Наконец, следует сказать об абсолюте, о том, как он, дабы послужить единой основой для всего комплекса наук, может проявиться на обыденном языковом уровне. Без некой притчивости, упакованной в ясную облатку сказания, без "литературщины" и "детскости", без понятных с одного взгляда "картинок" вряд ли можно надеяться придать процессу познания требуемую целостность, а субъекту познания - массовость, на базе которых только и можно рассчитывать взять верх над той семиотической бурей, что вот-вот разыграется в языковых и информационных системах, изломанных социоэкономическими, военными и этническими демаркациями.

Человечество возвращается к мифу, правда, весьма специфическому. Со способностью восходить в выси высшей математики и в той же степени упрощать ее концепты до содержания, которым, так сказать, можно обменяться со зверем и птицей. На стезе искусств человек никогда не терял эту способность - универсализм существования, и вряд ли можно ожидать, что наступит время, когда данная потребность исчерпает себя. В конечном итоге человека, которого мы знаем, как бы и не существует - все, что придает ему определенность, так или иначе заимствованно, в том числе от зверей, братьев меньших. Придаст ли ему новые, исконно человеческие, черты новая череда эпох, - ответить на это пока совершенно невозможно. Но здесь - процесс, в котором крайне хочется (описательно) поучаствовать. Присоединяйтесь!



    ПРИМЕЧАНИЯ

     1  Работа выполнена в рамках проекта "МАГНИТОГОРСК - ГЕОПРОСТРАНСТВО".

     2  См.: Лекторский В.А. Умер ли человек? // Человек, 2004, №4. Создатели т/сериала "Усадьба" (в гл. роли И.Костолевский) попытались интерпретировать феномен распада "Я" через утрату "кредо", но причем, так, что стоило индивиду (киллеру), переживающему соответствующий распад, выбрать себе принцип, подыскать пригодную для этого фразу, как все немедленно встало на свои места.

     3  Таксон-время по другому - "капитал-время"; управляемому накоплению подвергаются не только признаки, но и их носители, более того, капитал-матрица оказывается устройством, посредством которого ресурсы любого рода начинают конвертироваться друг в друга.

     4  В этом смысле более всего показательно поведение Правительства РФ, т.е. интегрального и в то же время явно выраженного (персонифицированного) субъекта, имеющего дело с S-объектами наибольшей сложности. Еще три года назад оно пыталось внедриться в поле реальной экономики, представить бизнесменам собственную политику Промышленного развития, но столкнувшись с действительными проблемами, с конкретными проектами, требующими столь же конкретных решений, немедленно ретировалось. Ту же участь постиг демарш в сферу ЖКХ, поскольку и там конечный итог поверялся натурой (количеством и качеством построенного, отремонтированного и т.п.). Наконец отыскалась сфера, в контакте с которой высшие правительственные чины, во главе с министром финансов А. Кудриным, смогли надолго "зависнуть" в теле- и радиоэфире, увидеть и услышать себя в полной мере. Никакой иной прагматической цели в данном акте не было. Верхом неприличия было бы предположить, что машина управления многовековой государственности не сумела спланировать и осуществить раздачу (не произвести, не внедрить, а всего лишь грамотно распределить) неких благ. Сверхзадача произошедшего заключалась именно в производстве социального эксцесса, в создании трудности, которую нужно было героически преодолеть. И именно потому, что эксцесс удался, его повторения следует ожидать и впредь.

     5  Ирхин В.Ю., Кацнельсон М.И. Крылья Феникса. Введение в квантовую мифофизику. Екатеринбург, 2003.

     6  См.: Юлина Н.С. Тайна сознания: альтернативные стратегии исследования // Вопросы философии, 2004, №11.

     7  Когда говорят о наблюдателе Дж. Уилера, порождающем Вселенную (Уилер Дж. Квант и Вселенная // Астрофизика, кванты и теория относительности. М., 1982. С.546), то торопятся перейти к их натурализации. Т.е. забывается, что Вселенная генерируется как текст нарастающей сложности, и в этом смысле знаки ее, действительно, порождаются нашим сознанием. И только вопрос, откуда берется это удивительное свойство, должен переводить наш взгляд в систему физически выраженных антропоморфных агрегатов.

     8  Мураками Х. Мураками Х. Хроники заводной птицы: Роман / Пер. с яп. М., 2003.

     9  Финальная в той смысловой системе, которую человек может развернуть в пределах текущего знания.




© Вячеслав Пшеничников, 2005-2024.
© Сетевая Словесность, 2005-2024.





Словесность