ЛИНИИ ПРАВИЛЬНЫЕ, ЧЕТКИЕ И КРАСИВЫЕ...
Нет, не в заячьей губе дело. Я видел, как родители учили ее плавать, - они кричали друг на друга и отталкивали друг друга от нее, - как считали, что другой все неправильно объясняет и она может даже утонуть от этого - но за нервным и злым их плаванием заметно было другое: накопившееся раздражение.
Плавать она не научилась. Мы уходили с ней в лесок, маленький, между тремя асфальтовыми дорогами, а еще с одной стороны было озеро.
Мы говорили о разном, я часто не понимал ее из-за нечеткой дикции, необычного голоса, но мы шли в лес и разговаривали. Там было мало людей, мне не хотелось, чтобы люди нас видели вместе. Я стыдился ее, вот что, и себя стыдился - что обращаю внимание на ее физический недостаток, что это важно для меня. Некоторые детские воспоминания остаются надолго, навсегда - и не обязательно самые сильные или важные.
Она говорила что-то, и если я не понимал, то переспрашивал один раз, второй - а третий уже было неловко.
Она рисовала странные картинки: люди там были видны не полностью, а частями, они шли в разные стороны, друг от друга; нарисованное распадалось, терялось; то, что она изображала, будто находилось не там, откуда хорошо видно зрителю, не там, где линии правильные, четкие и красивые.
- Тебе нравится? - спросила она.
- Что?
- Тебе это нравится?
- Что?
- Тебе нравится?
Я улыбался, будто не разобрав, толкал ее в спину, кидал мяч, она должна была бежать за мячом. Она слушалась меня, но иногда начинала кричать - громко, совсем неразборчиво, и мне хотелось не видеть ее никогда больше. Она успокаивалась, если я клал руку ей на плечо, но успокаивалась не сразу. Мне было жалко ее - никто не хотел играть с ней - но нельзя было показывать жалость, это-то я понимал, но не понимал я тогда, что ничего не надо было специально показывать: ни того, что мне казалось хорошим - как я успокаивал ее, поглаживая плечо - ни того, что мне казалось плохим, неловким. Надо было переспрашивать ее, пока не поймешь и сердиться на нее, если она жульничала, и улыбаться ей - ведь, бывало, она говорила что-то смешное, хотя тоже странное.
Надо было переспрашивать, пока не пойму, вот в чем дело, думал я потом, сейчас. Она же знала, что не такая как все, и не случайный намек на это был ей обиден, а нежелание ее понять.
Однажды она все же поплыла. Она крикнула, чтобы родители отпустили ее - и они вдруг послушались, пошли рядом друг с другом, молча, осторожно, близко от нее - они отпустили ее, и она поплыла и позвала меня, совсем неразборчиво, она позвала, чтобы я все видел вблизи, но я сделал вид, что не понял, я разговаривал с ребятами и решил, что они будут смеяться надо мной, над нами. Я сделал вид, что не понял, хотя научился ее понимать - а другие ребята действительно не разобрали ее слов.
У меня была тогда большая компания, это редко случалось - только в тот день. Она вышла из воды и не посмотрела в нашу сторону. Мы не увиделись с ней в тот день, и на следующий тоже. Ее родители были спокойны, не кричали друг на дуга, но и не разговаривали, меня она будто не замечала - хотя за что?
Я понимал за что, потом лето кончилось, все чаще шли дожди, тяжелый и мокрый мяч лежал возле сарая, никто не взял его с собой, в город, лето кончилось, все прощались друг с другом, и с ней тоже прощались, ребята подходили, улыбались ей, и она тоже улыбалась, а когда подошел я, то она была серьезна и сказала какую-то длинную фразу - но в тот раз я действительно не смог ничего разобрать.
© Михаил Рабинович, 2012-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2012-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
