ШКОЛА ТАНЦЕВ
- Господи, прошу Тебя, дай мне силы таки ни о чeм Тебя не просить.
Он улыбается, он серьeзен, он зашнуровывает свои особые тапочки. Он приехал сюда давно, один, устроился работать на бензоколонку и был так глуп, что разбавлял бензин своими горькими слезами.
- Таки да, - говорит он. - Кто я был там, и кто я здесь?
Пауза оставляется мне для размышления, попытки правильного ответа. Женщина в чeрном платье приветливо ему кивает, заходит в комнату, зал, где звучит тихая ещe музыка.
- Никто, - говорит он, отвечая за меня. - И там, и здесь - никто.
Я развожу руки в стороны, как бы протестуя.
- Это ничего, ничего, - успокаивает он меня. - Мы придаeм себе слишком много значения.
- Давай, давай, - говорит ему Дарлин. - И так задерживаемся.
Она смотрит на меня, будто видит в первый раз. На самый деле - во второй, мы с ней уже разговаривали. Голос у неe хриплый, с резкими интонациями. Если закрыть глаза, всe равно ясно, что она чeрная.
Она професcионально занималась хореографией и достигла многого.
Заходят ещe люди, женщина привозит коляску со спящим младенцем.
Достигла много, но не всего, чего хотела, это ясно. И вот сейчас ведeт здесь всe, что угодно: балет, чечeтку, джаз, латиноамериканские...
Динамик включается на полную мощность. Младенец не просыпается, через стекло мне видно его лицо. Даже такая громкая музыка его не отвлекает. Его мама разминается. Красиво, но Дарлин недовольна. Показывает ей ещe раз.
Из лифта выходит старичок - в костюме, галстуке. Он двигается медленно, шаркает - но танцевать. Ему громкая музыка тоже не мешает - он глуховат. Но не настолько, чтобы не чувствовать еe, не попадать в такт.
- Хорошее чувство ритма, - хвалит его Дарлин. Тот кивает. Танцы начались. Сегодня - латиноамериканские.
Дарлин двигается больше всех, кричит, переживает. - наконец успокаивается, молча смотрит.
Но молча - недолго.
- Ты чего здесь делаешь? - она подходит к двери.
На простой вопрос надo отвечать просто.
- Жду, - я показываю куда-то в сторону.
- Приходи к нам в следующий раз. Во вторник. Почему нет? Ты разве не любишь?
Я понимаю, про что она спрашивает. Я никогда не пойму музыку, но если вижу обычнoе такoе, как сегодня, и всех этих людей вместe, и их странные, но общие как бы движения, и слышу, слышу - что я могу сказать?...
- Люблю, - говорю я. - Да, надо бы...
- Надо бы, - передразнивает Дарлин.
- Нет, в самом деле. Такие разные все собрались. Пусть они не очень...
- Как это не очень, - Дарлин уже в коридоре, плотно прикрывает дверь - чтобы внутри не услышали. Но музыка такая громкая - они всe равно не услышат. Кроме музыки там ничего нет.
- Кaк это не очень? Я же требую от них, показываю себя. Они должны стараться и делать всe правильно, вот и всe. Я их люблю, они - не то, что эти белые толстые бабы из Риверсайда по четвергам.
Чего это она завелась. Белые бабы, хм.
- Нечего тут обижать моегo старикa. Он же танцует. Тaнцует. И не только он. В этом районе - где ты можешь ещe просто так придти и заниматься настоящими танцами. Учиться у профессионала. В Риверсайде ко мне ходит ещe больше народу. Но там я беру дороже, конечно. Здесь, правда, это не моe - учреждение.
Она почему-то показывает на лифт. Да, коридор широкий, здaниe большое.
- Там четверг, здесь - вторник. Приходи.
- Здесь, - решаю я. - Всe равно ведь жду.
Она возвращается в зал, кричит, говорит спокойно, шепчет - в самые страстные минуты танца шепчет, я разбираю слова через стекло. Я - единственный еe зритель сейчас.
Ничего, зато еe сын будет знаменитостью. Он уже знаменит, если кто его заметил. В шоу на АBC у этого толстого, дикого негра (ей можно так говорить: дикого, толстого, негра). Вначале один идиот держал во рту семь ядовитых змей, потом двое гадких геев (чего она разошлась, а?) обменялись трусами, не снимая брюк, а потом уже вышел он, сын... Один из четырeх, с чечeткой. Ну, не считая той клуши, которая была посередине и не вылезала из кадра.
- Таки тяжело, - слышу я знакомый уже голос. - Я вот что скажу: тяжело. Но ведь никто ничего не обещал. Когда я разбавлял слезами случайный чужой бензин, а о своей машине и подумать не мог.
- Помню, помню, - говорю я. Вначале-то я подумал, что "тяжело" - это о танце.
- А знаете, как у меня всe повернулось и таки наладилось. У вас есть время?
- Да я всe равно жду.
- Ну, и у нас перерыв. Пять минут. Я успею. Дарлин сегодня что-то особенно орeт. Даже по матери орeт. А ведь дети здесь.
- Это младенец, что ли?
- Я вам скажу - они всe понимают. И слова, а музыку - тем более. Музыка уже в них. Так рассказывать?
- Давайте, давайте.
- Ну вот, познакомился я на бензоколонке с дамой, ну, поговорил с ней несколько раз, выпили даже, то-сe, и как-то купил ей цветок-другой, но из магазина не ушeл, вижу: букет. Таки букет. Таких не бывает: весь блестит, как в масле, большой, рукой не обхватить. Подумал. Говорю: дайте этот. Сколько? Таки деньги. Но купил. И вот иду я, значит, и в руке у меня такое чудо - ну, чудо же. И, значит, замечаю: все улыбаются, ну, почти все, особенно женщины, много женщин было в тот день на улице, и улыбаются, а я ещe полчаса назад на бензоколонке ведь был. Что же это думаю, букет, да, блестит, на каких-то двадцать долларов дороже всего, хотя тогда для меня это деньги были, двадцать долларов, а они, наверное, думали, женщины, про меня, мол, вот я какой щедрый, и понимаю толк в красоте, такие цветы в подарок, верный, значит, и, значит и их тоже могу, не улыбайтесь, я тогда почти молодой был.
Из дальней угловой комнаты выходит в сопровождении женщины в казeнном халате группа людей, совсем больных, с трудом двигающихся, с перекошенными страшными лицами. У одной на голове шлем - она может не заметить стеклянную дверь или даже стену, другому сопровождающая вытирает слюну - но их привозят сюда на специальном автобусе, рассаживают в дальней комнате, приглушают свет и включают спокойную музыку, иногда с голосом, без слов, и они слушают, - а потом им помогают спуститься, выйти на улицу.
- Глория, - говорит сопровождающая, - вот я сейчас тебе шлем поправлю.
Глория поворачивается к ней.
- Ты меня понимаешь, Глория, умничка, - говорит сопровождающая.
Пауза в нашем разговоре короткая.
- И вот несу я цветы, и принeс, и отдал ей, и она спросила - почему? А я сказал таки да, Вам. В тот вечер мы снова на Вы были.
Дарлин окрывает дверь. "Пора", - говорит она, делая ехидно-уважительный жест.
- Иду, иду, иду.
Я брожу по коридору, смотрю на улицу, думаю, слушаю музыку. У Дарлин кипят страсти.
Первым, чуть-чуть не дождавшись конца, выходит старик. Идeт своей шаркающей походкой к лифту, поправляет галстук, музыка его отпускает, и он становится совсем беспомощным, садится на стул.
- Вам помочь? - спрашиваю я.
- Спасибо, мне отлично, - говорит он. Встаeт.
Младенец проснулся в своей коляске, дрыгает ручками и ножками, никто этому не умиляется, его мама подходит, улыбается всe же, - он дрыгает под музыку как бы, вот чудо-то, ничего особенного, скоро кормить.
- Придeшь в следующий вторник? - спрашивает Дaрлин. - Ты ведь ждeшь.
- Приду во вторник, - говорю я. - Или в четверг.
- В Риверсайд? - Дарлин хмыкает.
Мой собеседник снимает тапочки, заканчивает про цветы.
- Мы и на танцы с ней вместе ходили. Не сюда, правда, a вначале. Я не знаю, зачем вам всe рассказываю. Она меня перевернула. Так совпало. Много, значит, у меня началось, у нас с ней. Я ей даю, значит, тот букет, смотрю на неe, и она смотрит. Вы чего, спрашивaет. А я смотрел. Ну, не только смотрел, да. Мы и на танцы вместе, всюду. Мы тогда ещe вместе были. Тогда ещe вместе.
Он задумывается, я не знаю, что сказать. Мне очень хочется сказать ему что-нибудь. Тогда.
- Зачем я вам расскaзываю? Вы больше не придeте сюда.
Мы прощаемся, он уходит, я машу ему из окна, но он не видит.
Я смотрю на часы. Кажется, уже никого вокруг, но музыка - тихая, приглушeнная - звучит.
© Михаил Рабинович, 2007-2024.
© Сетевая Словесность, 2007-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
