Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность




РАЗБИРАЙТЕ,  КОМУ  ЧТО  НАДО



Кхмерочкин даже представить себе не мог, что сегодня, как и каждый день на протяжении четырех лет, ему придется слушать очередную лекцию по аэродинамике - вернее, томными глазами смотреть на преподавателя и ждать, когда же закончится эта медленная казнь мозгов. Ведь три дня назад он отважно прыгнул с самой середины Южного моста в Днепр и был уверен, что всплывет на поверхность не выше Кончи-Заспы. Зачем ему эти турбореактивные двигатели, если даже самое идеальное знание их устройства не принесет ему ни доходов, ни славы?

Хотя... Каким-то микроскопическим краешком мозжечка Кхмерочкин припоминал, что поступал в институт гражданской авиации с большим желанием. Был активистом, старостой группы, по окончании второго курса получил денежную премию, на практике целыми днями пропадал в лабораториях... Одна беда - влюбился по уши в Оризонову, а та ноль внимания: тащилась от коллекционирования бус, да и только. Он к ней и так, и эдак, и на пьяной козе, и на бешеном тянитолкае, и на кроткой лани - а она в лучшем случае повертит шкатулкой перед его носом и что-то пробормочет по-французски. Надоело. И решил Кхмерочкин: пiду втоплюся у рiчцi глибокiй, все равно без Зойки жизни не будет.

И вот - снова та же кафедра, лекция, скучный голос профессора Глумштейна. Реактивные сопла, лонжероны, шмонжероны... Нет, но ведь когда-то это все было чудовищно интересно! Кхмерочкин чуть было не изобрел реактивный двигатель, работающий на уксусе. А что было день, два, пять, десять дней назад - он совершенно не помнил, да и не задавался целью вспомнить.

Студенты в зале что-то писали и чертили. Кто-то с кем-то о чем-то перешептывался.

Не обращая на них внимания, Кхмерочкин встал и отрешенно направился к двери.




*

- С ума сойти, - изумленно сказал доктор Ауминьш коллеге Дивногорскому. - Мозг у него был разбит в кранты. Кое-где его даже лягушки или раки попробовали. Это первый случай выживания с такой травмой. Уф-ф!..

- Ты бы с этим не шутил, - сурово заметил приземистый бородатый собеседник, - а то докопаются, посадят...

- Но наш долг - спасти жизнь каждому и приложить для этого все усилия.

- А ты уверен, что спас этого парня?

Молодой хирург призадумался и ответил:

- Время покажет...

Под самым потолком на полочке стоял замусоленный телевизор. Ничего не значащие полосы исчезли с экрана, появился чопорный темноволосый диктор и объявил:

- Городским управлением внутренних дел разыскивается Берони Роман Владимирович 1969 года рождения, который двенадцатого апреля 1998 года ушел из дома и не вернулся...

- Опять двадцать пять, - раздраженно проворчал Дивногорский, - уже третий раз про него! Ну что "ноль два", что "ноль два"? Какое ноль два теперь поможет, если его уже давно бездомные собаки сожрали?

- Успокойтесь, Лев Иванович, - мягко сказал Ауминьш.

Но тут на экране появилась фотография пропавшего, которую старый врач прошлые два раза не видел. Изображение, правда, было слишком затуманено, однако резко бросились в глаза белоснежные кудри, абсолютно правильной формы лицо и детская, именно детская, улыбка.

Дивногорский вскипел:

- Так это же его рожа на тумбочке в пятой палате! Черт подери, откуда она взялась?!

Вошла медсестра.

- Лев Иванович, Рикас Францевич, в четвертой у Зубчук маточное кровотечение.

- Идем, - поспешно произнесли оба.




*

- Долго же нас тут держат, - сказал соседу по койке худощавый пациент палаты № 5. - Небось есть еще бабки в госбюджете, раз не выписывают. С нами-то бишь, уже все в порядке. Вот разве что моя правая рука... - он стал ее внимательно осматривать от кисти до плеча, словно пытался найти пропавшую родинку. - Не то веснушки какие-то возле локтя, не то сыпь... И когда я беру в эту руку ручку, то совершенно не могу писать. Словно она у меня тоже левая.

- А ты попробуй левой, Игорь, - деловито посоветовал сосед. - Мало ли какие изменения могла повлечь за собой операция.

- Так левая у меня по-прежнему левая, а правая... ну-ка, попробуем...

Игорь снова взял авторучку в правую руку, перед собой положил тетрадный лист и стал что-то медленно выводить. Но, как ни старался, не смог изобразить даже печатное "О".

- Шуточное ли дело, Серега? - сказал он после небольшой паузы. - У меня трое детей, и до аварии я только тем и зарабатывал, что крутил гайки да завинчивал шурупы. А теперь... теперь я даже ложку ко рту поднести не в состоянии! Ни левой, ни правой!

- Интересно, а как моя левая нога-то? - стукнул себя ладонью по лбу Сергей. - Мне-то ее оторвало, когда я на велосипеде влетел под "КамАЗ"!

Он встал.

Прихрамывая, вышел из палаты и направился к комнате, где размещался велотренажер. И уже при первых после операции шагах почувствовал, что левая нога словно отродясь не прикасалась к педалям велосипедов. Словно это был биопротез - или, по крайней мере, кровяное давление в области бедра и голени было почти нулевым.

Сергей подошел к тренажеру. Опираясь о его неподвижные части, кое-как принял удобную позу и стал раскручивать правую педаль. Но как только он пытался подключить к действию левую ногу, туловище соскальзывало с седла и, теряя равновесие, Сергей падал.

Чертыхнувшись, он снял с левой ноги носок и слегка пошевелил пальцами.

- Так... Кожа натуральная, мясо нормальное, кости - тоже. Железяк внутри нет. Только почему она такая бледная? Неужели ее пришили по-китайски?..

Дверь комнаты отворилась, и вошла уже немолодая женщина в спортивном костюме.

- А, Сержик, ты здесь? - сказала она. - Что, ногу не так пришили? Сочувствую. А взгляни-ка на меня!

- А с тобой что?

- Взгляни на мой голубой глаз!

Бывший велогонщик присмотрелся к правому глазу соседки по палате, с которой он два дня усердно резался в подкидного и ничего паранормального до сих пор в ее взгляде не замечал. Глаз отличался от левого всем - и цветом, и выпуклостью зрачка, и даже манерой взгляда. Сорокапятилетняя Ксения Мотулич моргнула - и Сергей моментально смекнул: правый глаз моргнул как-то не так. Что-то полумальчишечье и полукошачье было в его сапфирном блеске. Внезапно левую ногу Сергея свело судорогой, он упал - но видел перед собой лишь огромный голубой зрачок Ксении, за сетчаткой которого бесшумно падали в никуда разноцветные парашюты.

Он глухо застонал и потерял сознание.




*

- А теперь я жить без тебя не могу, - пролепетала Зоя Оризонова, подкравшись на цыпочках к стоявшему у окна институтского вестибюля Кхмерочкину. - Слышишь? Ау-у! Степка, это же я, Зоя!

Кхмерочкин медленно повернул свою перевязанную голову в сторону Оризоновой. Смерив ее изрядно уничижительным взглядом, он дикторским голосом спросил:

- Кто вы такая?

Оризонова опешила.

- Степ, ты что? - и вдруг разрыдалась: - Степочка, прости, я дура была, идиотка! Я только вчера тебя до безумия полюбила! Сте-па! Милый, у тебя же одно только дыхание - как витаминка!..

Она хотела броситься к нему в объятия, но он сделал шаг в сторону - и она ударилась подбородком о батарею.

- Медпункт этажом ниже! - все так же невозмутимо произнес Кхмерочкин и рассудительно добавил: - Вообще-то вы недурственная барышня, но откуда вы знаете меня - хоть на Владимирской тридцать три узнавай.

Отплевываясь, плача и отирая кровь возле рта, обезображенная Оризонова поплелась в медпункт, только и твердя по дороге:

- Корвалол... корвалол... Хоть бы у них там корвалол был под рукой!

Она чувствовала - с сердцем ей в операционной что-то нахимичили.




*

Полковник милиции Бахамбуров был вне себя от гнева.

- Кто его убил, признавайтесь! - вопил он, тыкая похожим на болванку указательным пальцем в фотографию Романа Берони. - Колитесь, мать вашу, а то всех семерых пытать прикажу!

Доктор Дивногорский был до неузнаваемости робок.

- Мы только одно знаем, - тихо заговорил он, - что кто-то принес его портрет в палату и положил на тумбочку под стекло...

- Это я слышал! - рявкнул полковник, перебивая некогда такого же вспыльчивого врача. - Кто был с ним знаком? Ублюдки, мне делом заниматься надо, а не расследованием убийства каких-то хлюпиков!

Рикас Ауминьш попытался присоединиться к словам коллеги. Бахамбуров выстрелил в него взглядом.

- Ты?

- А что, если и я? - интеллигентно спросил молодой хирург.

- Э-э! - закричали в один голос Игорь Буслик, Сергей Глибчишин и Ксения Мотулич, - что вы! Рикас Францевич просто любит разыгрывать из себя рыцаря, мы его знаем!.. Он с убитым даже знаком не был!

- Как - не был?!

- Не был, - твердо сказал Игорь. - Рому я последний раз катал на лодке в Голосеевском парке три года назад.

- Значит, ты был с ним знаком?

- Был... Очень мало.

- С кем он еще дружил?

- Ни с кем, товарищ полковник. Его все презирали за инфантильность.

- За что-о? - протянул Бахамбуров, словно услышал новый термин из уголовного кодекса.

- За то, что он все тридцать лет был ребенком.

Изо рта полковника потекла слюна. На протоколе образовалась клякса, до странности похожая на него самого. Он вытер кулаком рот и отрыгнулся.

- Что вы скажете, красавица? - небрежно указал он в сторону Оризоновой, на подбородке которой красовалось целое созвездие зеленых пятен.

- Мне только ночами снится светлый образ этого мальчика, - надрывно запричитала Зоя. - То он мне васильки преподносит, то целует в лоб... или в щеку... нет, в сердце... в самое сердце.

- Бред сивой кобылы, - просопел Бахамбуров. - Бред - и песец. Ну а ты-то с кем дрался, гвардеец? Что, хлюпик Рома тебе сумел башку разбить? Гы-гы!.. - губы полковника раздвинулись, и четыре внушительных передних зуба на фоне двадцати восьми гнилых пеньков заставили всех попятиться.

- Семь морковок, - пристально глядя в налившиеся кровью комиссарские глаза, ответил Кхмерочкин.

Разбив стакан с водой о стол, Бахамбуров вскочил с места, схватил Кхмерочкина за шиворот и заорал:

- Ну так сейчас ты у меня их проглотишь!

Подняв беднягу в воздух, он молниеносно распахнул дверцу письменного стола, достал оттуда что-то похожее на резиновую клизму и стал тыкать смердящий бычьей мочой предмет прямо в глотку Кхмерочкину. Череп недавнего энтузиаста аэродинамики затрещал по швам.

- А-а-а! - душераздирающе заорал Кхмерочкин.

- Жри, гадина! Это ты - убийца! Это ты морочил мне мозги целый год! Проглотил? Глотай втор-р-рую...




*

И тут отворилась дверь.

Вошла женщина в черной блузе.

- Боже! - воскликнула она, увидев, как следователь применяет к молодому парню гестаповские методы насилия. - Руслан Гераклович, срочно отдайте мне заявление!

Руки Бахамбурова непроизвольно выронили агонизирующего Кхмерочкина. Ополоумевшая Оризонова подбежала к возлюбленному и стала вынимать из его глотки вонючие клизмы.

- Вы что, охренели? Простите, с ума сошли? Элла Никаноровна! Ваш сын пропал без вести, найден убийца, - он указал на Кхмерочкина, - а вы...

- Руслан Гераклович, отдайте заявление!! - истерически завопила женщина. - Я сама думала, что это Степа, но на самом деле никакого убийцы нет!!!

Полковник полистал бумаги в папке и сунул заявление Элле Никаноровне в руки. Та не заставила просить себя дважды и порвала его на мелкие клочки.

- Руслан Гераклович, солнышко, - сказала она, успокоившись, - мы с мужем переезжали, и я вскрыла тайник Ромы. Вот записка...

Она вытащила из прозрачного файла небрежно вырванный пожелтевший тетрадный листок и расстелила его перед Бахамбуровым. На листке было написано:

Кому я теперь нужен - великовозрастный неумейка? Тридцати мне еще нет, но все равно - учиться плавать, ездить на велосипеде и программировать уже поздно. Мозг у меня вроде еще хороший, руки и ноги просто замечательные, сердечко крепкое... Что ж, разбирайте кому что надо!

Для пущей достоверности я сначала собственноручно отрежу себе ноги, затем - левую руку, после - глаза, а что не успею - доделают хирурги.

С любовью Роман Берони, 12.04.98  

В это время Кхмерочкин более-менее пришел в себя. Вроде бы он даже снова полюбил Оризонову.

- Я вспомнила, - промолвила мать погибшего, - что Ромку в детстве не брали ни в одну компанию. Его ноги так и не узнали, что такое пятнадцать километров в час по двору и шестьдесят по шоссе. А мечтал он стать парашютистом. До сих пор помню его голубые глазки, устремленные в облака... Увы - он оказался годным только для профессии хорошего парня.

Бахамбуров стал темнее краснокочанной капусты. Вскочив из-за стола, он пулей вылетел из собственного кабинета.

А на полу, почти возле мусорной корзины, валялся сметенный полой пиджака ненавистного милиционера Рома Берони на газетной вырезке. Целый и невредимый, белокурый и вечно улыбающийся. В сорочке с маками и ромашками совершенно необычных размеров.

Совсем как живой.



© Вячеслав Рассыпаев, 2000-2024.
© Сетевая Словесность, 2000-2024.





Словесность