Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность



БОЛЬНЫЕ  ЕВЫ





      * * *

      Жизнь - осознанное сновидение.
      Девочка прячется в снег,
      Терзаясь икотой, когда
      Чёрный петух шпорой
      Колет воздух города стылого.
      Девочка, бархатная опрелость,
      Протри мне сердце.
      Лунная тётка
      В сторожке колдует.
      Девочка кровью фонари тушует.
      Из утёса - так страшно - лезут зубы.
      Небесный Конфуций корнями
      В море врастает
      Со стоном,
      Осколки застывшего молока
      Сыплются на пол,
      Тают,
      Поповна верёвки вьёт из Бога,
      Новое время кульками в углу лежит -
      Никому не нужно,
      С балкона бросает зима младенца,
      Немота сухая - в горло камнем,
      Младенец взлетает вверх воздушным змеем.

      Приходи ко мне в дом, человек пятиликий,
      Под кроватью вертись
      Молитвой бреда,
      Хватайся за стен кривые уши.

      Рождая начало начал,
      метроном-роза
      бутоном качал.
      Качает.

      _^_




      * * *

      В этом доме песен не слышно,
      В нём пустоцветной ратью
      Больные Евы,
      А на крыше его Господь
      Двигает шахматные фигуры.
      Из палат видится Мосх - и - Ква
      В коросте электрических лилий,
      И каждое зданье для Евы
      Будто Адамов конус.
      На каталке корчится Каин,
      Сном одержим, в котором
      Мать его омывает водой
      Реки Волки
      И в челноке из скорлупы
      Против теченья пускает,
      Вслед кричит:
      "Ни под одним из камней
      Тебя не найду я,
      В петельке сидишь
      На лицевой стороне земли,
      А я - на изнанке"

      _^_




      * * *

      В блинах из слёз и чернильной пасты
      Начинкой - пепел сожженных листов со стихами,
      Которых не помнишь,
      Липкий металл лестниц на адовы крыши,
      Мясо птиц, вылепленных из алой глины.
      Ты в рваной рубашке, в которой отец твой
      Умер, закрывшись в кабинке больничного туалета,
      Манка без соли стояла в прокуренном горле камнем,
      Мать не хотела видеть его без руки двуруким.
      Ангелы, в радости дикой себя не зная, в медные трубы трубили,
      Я на огарке гадала всю ночь, тебя вызывая,
      Созвездие Овна рогом рвало верёвки качель созвездия Девы,
      Невинным сиротам души безласковой мутью снова переперчили.
      Табак-каланча, мокрицей заросшие грядки,
      Костлявые кони с изорванными губами,
      На сене в амбаре разутые девичьи ноги плясали,
      Гелиосов сироп сквозь щели, мешаясь с пылью, лился.
      Теперь я не знаю, где всё, что когда-то было,
      Где те петухи с золотыми носами, клевавшие зёрна рассвета,
      И в сетках оконных капустниц зелёные смерти,
      И комары-колокольца в платьях из зверобоя.
      Город тысячи станций метро пухнет, как тесто в ступе,
      Ходит по нам сапогами и топчет, как детский куличик,
      Вроде не страшно терять каждый день по куплету
      Собственной песни крикливой - напишут другие.
      Рябиновый спирт - в поцелуе - из уст в уста,
      Последний свет закипает, бурля, в фонарях,
      Из кранов, вместо воды, расплавленный парафин,
      Сны из нутра разрисованных богом комет.

      _^_




      * * *

      В доме у платформы Ямуга Иисус варит зелье,
      Он хочет причастить им землю.
      Дом так близко, что в его печке слышно, как машинисты
      Останавливающихся электричек
      Предупреждают: "Двери закрываются".
      Рельсы там параллельны, как боль и небыль,
      Рельсы там сластят, как молоко матери и крюшон украденного поцелуя.

      Иисус варит зелье, чтобы причастить им землю,
      Из пресного теста лепит просфирки,
      Выставляет противень в сенях,
      Между корзинкой с яблочной падалицей и своим мопедом.
      На мопеде он ездил в деревню, и брал у старушек куриные яйца,
      И ел.

      Из крыжовника, лука и камыша Иисус варит зелье,
      Заливает в котёл воду лягушачьего колодезного царства,
      В ней виноградной гроздью - икра.

      Ночами Иисус с фонарём бродит по лесу, сбривая с его лица грибы,
      Складывает их в ковш Большой Медведицы,
      Подстелив клочки лисьей шерсти,
      Собранной с кустов и брусничного мха.

      Иисус подбрасывает белкам в дупла орехи,
      Не зажигает спичек, боясь всколыхнуть память деревьев,
      Набивает свои подушки ромашкой и птичьими перьями,
      Варит зелье, делает на косяке зарубки прожитых в доме лет -
      Косяк изрублен, а жижа в котле до сих пор не кипит.

      Зимой Иисус ходит в город, жалеет девочек,
      Отмытых хозяйственным, а не детским, мылом,
      Ситом просеивает зубной порошок
      И не даёт им курить дешевые сигареты,
      Наряжает ёлки, красит оранжевым камни,
      Превращая их в мандарины.
      Дарит детям гирлянды из папоротниковых цветов и шоколад.
      Они радуются, танцуют и путают Иисуса с дедом Морозом.

      _^_




      * * *

      Вслушайся же - за домом река шумит,
      Я думала, новой монетой в кошеле жизни звеня,
      Что станет вода травой,
      Полем - река,
      Придет нескончаемый август,
      Отец к подъезду пригонит свою машину
      С шипящим радио-ретро из магнитолы,
      Что храм на холме обернется бессмертной коровой,
      И сделаются люди все её сосунками.
      Но зачем-то кончается ещё один день,
      Паяльники-фонари снова ночь к небу крепят,
      Заоблачная повитуха рыбу ножом щекочет,
      Да потроха с чешуёй по столу рассыпает -
      Теперь они надо мной неряшливо светят.
      Яблоки на чердаке залиты лунным сиянием -
      Сами подобие лун.
      Засну на полу деревянном,
      Спину и душу занозив.
      Услышу сквозь сон,
      Как повитуха корову в амбар загоняет.

      _^_



© Елена Ревунова, 2010-2024.
© Сетевая Словесность, 2010-2024.




Словесность