человек который тебе говорит прощай
превращается постепенно хотя на глазах но не сразу
в колумбийский кофе французской обжарки в китайский чай
в стекленеющую на морозе фразу
в черную точку всасывающую как черная же дыра
жадная жедыра ненасытная жедыра выползшая на сушу
и болит болит где-то в области отнятого ребра
и свербит свербит и просится просится все наружу...
когда она переходит улицу в домах на нечетной стороне зацветают фиалки
в домах на четной стороне скисает молоко не успевшее убежать
и полубезумная полька с прозрачными волосами весталки
в семнадцатом молится чтобы она подольше не возвращалась морис бежар
роза в моей руке покрывается инеем губы темнеют пустеет имя
едва она открывает дверь невнятную как черновик и на всех пяти
чувствах чистописанию начинает учить ангельскими своими
тоненькими такими маленькими земными ролан пети...
что же ты смотришь в эту сторону а не в ту
помнишь как жаворонок над тобою пел что в этой роса золою слеза блесною печаль стеною а в той
в яблоневом и черемуховом время плывет цвету
в эту не уходи не глядись не тянись постой
знаю кто там на козлах с серебряным колокольчиком под дугой с ухмылкой берестяной
знаю не коноплянкой не ласточкой не синичкой станешь пеночкой золотой
так же ночами будешь высвистывать надо мной
в эту не уходи не глядись не тянись постой...
вот пластинка поэты читают свои стихи
потому ли что их никто не читает больше
ни в гвинее ни прости господи эту рифму в польше
а когда не читают они считают свои стихи
иногда они пишут как пашут перо или мышь тяжелей сохи
мне вчера исполнилось пятьдесят а сегодня восемь
я машу мечом картонным ты вышиваешь осень
у нее твой голос твои ладони твои духи...
бреши пустоты дыры...
господин с незатейливым будущим говорит господину с умеренным настоящим
мы ляжем как ядра в мортиры
прошлого нет мы вверх полетим забудем осень и зиму
карими хлопаем ли синие бо таращим
вынула сердце как гильзу разряжен стал и разрежен
плоть эту всю уволочь перебыть ее невыносиму
дыры пустоты бреши...
по сугробам бегать аки по облакам
пировать с морозцем нашарамыжку
добежать вприпрыжку до альп а не то балкан
и морошку выменять на мормышку
шанежки напеки саночки приготовь держись
буду возить тебя по снежку угловатым сердцем
в русском языке слово любовь длиннее чем слово жизнь
потому и родился не англичанином али немцем...
костяника черника морошка
морок черный костлявая тьма
не томи посмотри из окошка
скоро лебеди леда зима
а пока запотевшие слитки
поздних ягод с несладким вином
да листвы золотые избытки
да холодное небо внаем...
олененок маленький мой эвенок
закипает кровь под пальбу и лай
а у смерти время стрекочет в венах
и с кривой одеждой бубновый ларь
у нее глаза что два зимних неба
и в кольце тунгусский метеорит
а над ним душа твоя аки нерпа
плавниками медленно шевелит...
Ты слышишь: молчит даже почта сорочья
И в вышних - печали всея абонент.
И вешнего ливня сплошные отточья
Гудками короткими сыплются вслед,
И горько, и каждая ягода - волчья,
И жизнь холодна и пуста на просвет,
И сердце изорвано в синие клочья,
И нет Мандельштама, и Тютчева - нет...
и эти слова не мои слова
и эта боль не моя
и жизнь которая однова
и смерть такая сия
и эта весна не моя весна
хоть память ею омой
и эта блесна не моя блесна
и только удильщик - мой...
в провинции ночь наступает к пяти часам
ни зги не видно да кто ее видел згу
и капли света скатываются по щекам
и поцелуй подкрадывается к виску
а там где реки воркуя стекались к твоим рукам
шутихи вспыхивают земля горит под ногами там
и пять одиноких теней стоят на пяти мостах
и ангелы переходят небо в пяти местах...
другая половина меня открывает дверь
включает свет нажимает пуск это только stealth (у нее стресс)
она расстроена раздвоена она теперь тверь
она калуга она эрьзя она паунд она томас она стернз
станешь землей бесполой половой голой бесплодной перстью если посмотришь вверх
станешь степным монголом пустым и полым если потщишься что-нибудь да объять
каждый твой день пятница каждый мой день четверг
а самолетик летит невидим опять опять...
какие царственные спины
и государственные выи
а мы с тобой простолюблины
и радости у нас простые
и я не ферт и ты не цаца
и мир не токмо для приятства
но это ты мои полцарства
и это я твои полцарства...
поиграй с ней в прятки в яндексе там теплей
или в гугле там ни конца ни края
только две клавиши Господи на твоей
клавиатуре одна reset delete другая
там где во тьме светило ее плечо
месиво мертвых слов чернота компоста
холодно холодно Господи горячо
холодно горячо горячо но поздно...
тридцать три твоих несчастья
счастья тридцать три бесстрастья
страсти горечи и сласти
все чем вынянчен с чем слит
скрытный грешный откровенный
стойкий ветреный и верный
роковой неимоверный
млечный русский алфавит...
вином и хлебом пахнут полдни
и рыбою полны садки
и дети дворники господни
господни жгут черновики
и ты в тумане по колено
и паутине золотой
как захмелевшая камена
под этой медленной листвой...
старый алик мусорщик на базаре
был со мной когда мы тебя пропивали
в ледяной палатке у тети вари
в лубяной палатке у бабы вали
мы тебя пропивали проигрывали в орлянку вострили лыжи
и катились к чертям собачьим в чумные нети
и чем ниже я опускался тем ты становилась ближе
только так и не встретилась ни на том ни на этом свете...
проворонь ее черная птица-ноль
вспомни фекла немочь как ела с ее ладоней
стань авдотья ночь вездесущая посторонней
через кущи забвенья пройти позволь
ты аглая зевота небытия
ты февронья смерть повернись к ней изнанкой волглой
оберни ее хлебной камой гречишной волгой
и меня тонкой нитью вплети в края...
эти губы гомер винноцветное море
эти руки овидий глаза эти дант
эти щеки шопен в золотистом миноре
это счастье катулл вне залогов и дат
им настигнутый при переходе границы
драгоценной державы подумать ли мог
ты о том что однажды такие страницы
перелистывать будет ликующий бог...
так вот и будешь петь щебетать шептать
ветру и всем пернатым и всем земным
глядя на море на горькую эту гладь
гладя ладонь бесценную эту кладь
перебирая волны за прядью прядь
щуриться длиться небо цедить и дым
ночью как невод разбухнет от слов тетрадь
но никогда не станет улов твоим...
еще у тьмы и света нет имен
еще предметам не даны названья
еще от яви сон не отделен
и двух божеств невнятны очертанья
еще я мир в лицо не узнаю
еще не больше взгляда ойкумена
где колыбель волшебную мою
качают жизнь и смерть попеременно...
сегодня второе октября и завтра второе октября
и послезавтра господин макбет лучшие сны приходят когда ты мертв
ворочаются в черепной коробке пока не понимают что все это зря
снятся кому-то другому густые как зимний мед
видишь руки по локоть в осени запах ее не избыть
всем аравийским благовониям бедная моя госпожа
был бы я травяной мешок был бы я волчья сыть
красное небо на нас опускается не спеша...
где снигирь военный где бог державин
и гора алмазна и званка тож
ганибала правнук до слова жаден
но и он пройдет как весенний дождь
и неважно радуясь ли неволясь
с поводком ты или на поводке
не пророк ты даже не песнетворец
только сменный грифель в Его руке...
Когда в последней, темноокой,
Не отпускающей ночи,
Ночи пустой и одинокой,
Где все - чужие и ничьи,
Исчислен будет каждый колос,
И каждый жест сочтен и взгляд,
Быть может, этот малый голос
Не оправдают, но простят...
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
