Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность




АНИМЕ  (ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ  МОЛОКО)

Повесть о двухтысячных годах


Адику - с уважением


Аниме (, от англ. animation) - японская анимация. В отличие от анимации других стран, предназначаемой в основном для просмотра детьми, бóльшая часть выпускаемого аниме рассчитана на подростковую и взрослую аудитории, и во многом за счёт этого имеет высокую популярность в мире. Аниме... отличается характерной манерой отрисовки персонажей и фонов. Издаётся в форме телевизионных сериалов, а также фильмов, распространяемых на видеоносителях или предназначенных для кинопоказа. Сюжеты могут описывать множество персонажей, отличаться разнообразием мест и эпох, жанров и стилей. Большая часть аниме-сериалов - это экранизация японских комиксов-манги, обычно с сохранением графического стиля и других особенностей.
"Википедия"

"Мичахь?" - "Кхузахь. Ц'ийна т'ехьа". "Генахь?" - "Уллохь. Хьешах л'ийнна уллохь. Майданахь. Х'оллам уллох". "Шу мичахь дара?" - "Цхьанхьа". "Вай мичахь вовшахкхетар ду?" - "Массанхьа". 1 
Чеченско-русский разговорник

Тот же, кто напьется человеческим молоком в свою меру, обретает дар: оставаться ребенком всю жизнь, будучи при этом зрелым мужчиной.
(?)

Кто напал,
тот пропал.
Гоша, 9 лет



Вместо пролога. Правила игры в "Техасский Холдем"

Стол был настоящий покерный - классической овальной формы, на восемь игроков (два стула в настоящий момент пустовали). На матовой поверхности благородного стального цвета - ни пылинки. Гаруде даже стало интересно - во сколько он ему обошелся. Потом спросить у Димы-администратора. Дима свое дело знает: если сказано, чтобы как в "Стардасте", значит, будет как в "Стардасте". И ведь что интересно - стол вытащили пару часов назад откуда-то из сусеков, где он скучал на пару с навороченной электронной рулеткой: новшества среди здешних нищих игроманов приживались трудно.

А хороший стол. Стильный. Пожалуй, надо будет его увезти к себе, когда все это кончится. Поставлю в подвале, рядом с бильярдом.



Тем более запущенным и неопрятным выглядело все остальное - по контрасту. Зал, где вдоль стен выстроились мертвые игровые терминалы, без людей и сам казался мертвым. На выщербленном полу были раскиданы обрывки упаковочной бумаги. У стойки бара тихо бурлила какая-то деятельность, выносили коробки, отключали кассовый аппарат, ругаясь вполголоса. Из угла в угол бродил, беспомощно опустив руки, долговязый электрик Букин. Его Гаруда когда-то отмазал от тюрьмы, а не так давно вытащил с завода и пристроил к делу: ремонтировать всю эту изрядно потрепанную допотопную технику, чинить проводку, менять лампы и стробоскопы на вывеске, ну и вообще на подхвате. Вид у Букина был такой, будто он только что потерял обоих родителей. Надо будет сказать Диме, чтобы подумал насчет бедолаги.

Кстати, куда это Дима запропастился?

Чей-то голос над ухом сказал с противной настойчивостью:

- Ну, мы играем или что?

Гаруда спохватился и заглянул наконец в карты. Дама червей и восьмерка пик. Ну и дрянь. А ведь ему в этом раунде еще надо было сделать блайнд 2 .



Он двинул несколько фишек и посмотрел на партнеров. Маленький худощавый человек слева, имени которого Гаруда не запомнил, уставился в никуда с видом то ли загадочным, то ли разочарованным. Наверняка у него опять пара.

По Лёнчику, как обычно, ничего определенного сказать нельзя. На то и покер. На то и Лёнчик.

Дальше сидел Фролов, для которого игра была способом заработка, и приличного. Гаруда в который раз подумал, что единственной книгой, которую Фролов прочитал после школы, была "Теория покера" Дэвида Склански. Для Фролова выигрыш или проигрыш за одним столом в одну ночь ничего не значили. Главным был суммарный итог, подсчитываемый в конце месяца.

Наискосок, на другом конце стола, то есть в точке, максимально отдаленной от Гаруды, сидел Муса, шевелил сросшимися бровями и смотрел прямо на него.

Гаруда подумал даже, что это Муса так бесцеремонно его поторопил. Во всяком случае, за Мусой бы не заржавело. Но нет, это сказал единственный сосед справа, тот, кому в этом раунде тоже выпало ставить блайнд. Парень раздражал Гаруду с самого начала игры. Говно на губах не обсохло, а туда же. Кто его вообще пригласил? Этот уж точно Склански не читал. Но наглого щенка приходилось терпеть. Во-первых, играл он хоть и дергано, глупо, но широко, с проигранными деньгами расставался легко и беспечно. А во-вторых, эти пустоватые глаза Гаруда имел удовольствие уже второй месяц видеть на заседаниях Тугаринской городской думы. Свежеиспеченный зять Анатолия Дуба, что вы хотите. Туда же, в жопу, депутат и "Молодой предприниматель года". Два десятка палаток на Сенном рынке у предпринимателя, к слову.

И наконец, шестой, дилер, то есть раздающий, был человеком Гаруды.

По крайней мере до последней сдачи.



Дилер, поймав Гарудин взгляд, вскрыл общие карты. Флоп 3  был таксебешный: туз пик, бубновые тройка и девятка. Хотя... Посмотрим, что нам скажут две последние карты. В принципе, при наилучшем раскладе есть шанс собрать стрит 4  от восьмерки до дамы. Но очень, очень маленький шанс.

Постучать бы по дереву, да здесь один пластик.

Все, кроме Гаруды и Зятька, сделали ставки. Весьма скромные ставки. То есть никто из партнеров пока не мог похвастаться благосклонностью изменчивой Фортуны, как пишут в книжках с мягкими обложками разные велеречивые тетки, ни разу в жизни не державшие карт в руках. Только сосед слева, человек без имени, неопределенно хмыкнул. Лёнчик покосился на него, Гаруда понял: по мнению Лёнчика, человек без имени не умел сдерживать эмоции.

Дилер перевернул дополнительную общую карту - турн. Турн-турн-турн, тоненько отозвалось в Гарудиных висках. Бубновый валет. Вероятность стрита превратилась из пренебрежимо малой, микроскопической во вполне реальную величину, различимую невооруженным глазом.

Зятек выстроил перед собой башенку из красных фишек - непонятно, то ли ему в самом деле пришла нужная карта, то ли опять понтовался по-глупому. В таком возрасте понт и блеф еще не разделены четкой демаркационной линией. Это и отличает щенков от серьезных людей.

Гаруда соорудил башенку-близняшку и из чисто исследовательского интереса прибавил сверху еще две фишки.

Безымянный сосед быстро, словно ждал этого момента, выставил столько же. Фролов и Ленчик, поколебавшись, последовали его примеру. А Муса и не колебался даже. Во всем прочем человек по-восточному темпераментный, играл он со спокойным достоинством - без дерганого азарта Зятька, но и без холодного выверенного автоматизма Фролова.

Теперь слово было опять за Зятьком. По правилам "Техасского Холдема" круг торговли завершается лишь тогда, когда все игроки сравняли ставки, а тот, кто не может этого сделать, слил карты.

Зятек побагровел - понял, что его проверяют на вшивость - покрутил головой и довел свою башенку до высоты Гарудиной.

Вот в чем прелесть игр, основанных на неполной информации: все зависит от личной выдержки и умения анализировать. И самое главное - человек виден насквозь, как на компьютерном томографе. Со всей своей гнильцой, темными пятнышками желаний, метастазами страха.

Почему Бог не любит нас?

Бог хорошо играет в покер.

А мы - не очень.

Гаруда едва заметно кивнул дилеру: заканчивай. Тот присоединил к банку свои фишки - как раз-таки не свои, а заведения, потому так легко и бездумно - и перевернул последнюю карту.



После того как вскрыли ривер, тонкое пение в висках Гаруды превратилось в глухой и мощный шум (вон за тем поворотом открывается водопад).

Десятка бубен.

Восьмерка, девятка, десятка, валет, дама.

Стрит.

Как по заказу.

Человек без имени, не сдержавшись, тяжело выдохнул. Все ясно: у него что-то там такое нарисовалось, но фишек не хватало на то, чтобы продолжать. Фролов бросил карты на стол, не дожидаясь своей очереди торговаться. Ему сегодня не везло, но, насколько Гаруда видел (а видел он только острый профиль с брезгливо опущенной губой), Фролов этим не слишком огорчался. Непер за одним столом, в одну ночь - ерунда. Завтра повезет в другом месте, а пока Фролов со вкусом поужинает и спать будет крепко. Значение имеет месячный доход от покера. С такими принципами Фролов вряд ли когда-нибудь оставался внакладе.

Зятек каким-то образом умудрился совершить массу ненужных суетливых движений, оставаясь при этом сидеть за столом и смотреть в карты. Гаруда чувствовал кожей нечистое возбуждение, исходившее от него. Оно было похоже на запах, стоявший в мужской раздевалке после уроков физкультуры в школе.

- Последний круг, - тихонько напомнил дилер, как бы ни к кому в особенности не обращаясь.

Зятек загоношился, забегал еще пуще и швырнул пригоршню фишек, не считая. Гаруда только глянул мельком, и рядом с его блайндом и первой башенкой выросла вторая, на постройку которой ушло ровно вдвое больше фишек, чем уместилось в горсти Зятька.

Человек без имени, уже не скрывая разочарования, сложил карты и бессильно опустил руки на стол ладонями вверх. Гаруде почудилось даже, что он уловил немой стон, который партнер испустил не губами, а всем своим маленьким тощим телом.

Последнее слово оставалось за Мусой.

Черные сросшиеся брови опять пришли в движение, замерли. По низкому лбу пробежали три прямые морщины. Муса думал - или делал вид, что думает.

Гаруде почему-то стало очень холодно, а потом сразу очень жарко, и так его кидало туда-сюда все оставшееся ему время. Электрик Букин, как забытый клоун уехавшего цирка, все еще болтался по пустому игровому залу. Уберет кто-нибудь этого длинного мудака отсюда, и где, в конце концов, Дима-администратор? Пахло большой игрой, Очень Большой Игрой - либо Муса блефовал, либо у него на самом деле тоже что-то было. Между тем фишек у Гаруды оставалось максимум еще на одну такую широкую ставку.

Он нутром чувствовал, что скоро в ход пойдут наличные деньги.

Немного мешал этот сопляк справа, которому молодой гонор и статус не позволяли просто и с достоинством слить (хотя какой там статус - муж мэрской дочки, и только, а сам - ноль без палочки, хотя в данном случае как раз с палочкой, но это все, чем мы можем похвастаться). Откуда-то Гаруда знал, что у Зятька на руках полнейший дрек.

Муса тем временем принял некое непростое решение. Еще один взмах бровями - и за его спиной вырос тонкий смуглый юноша в темном костюме. Вырос бесшумно, как из-под земли, как в дрянном фильме про сицилийскую мафию - любят южные люди дешевые эффекты, ох, любят.

"А мальчуган-то ничего", отвлеченно подумал Гаруда, но отогнал от себя эту мысль - расслабляться не время и не место.

Над верхней губой мальчика темнел пушок, глаза поблескивали влажно и настороженно, а в правой руке он держал хромированный кейс. Ну, чисто Джон Ву снимал эту сцену...

- Мы здесь все люди взрослые, - сказал Муса глубоким хриплым басом.



Гаруда даже вздрогнул. Было в этом что-то кощунственное: вот сидели, в основном молчали, перебирали раскрашенные кусочки бумаги и пластика, будто священнодействуя. А стоило кому-то одному заговорить во весь голос - и ритуал кончился, и начался, как смутно догадался Гаруда, бизнес. Обычный, порядком опостылевший бизнес.

- Мы люди взрослые, - повторил Муса. - Все мужчины. Будем играть по-мужски, без этих цацек. Я не знаю, сколько там на столе в переводе на человеческие деньги...

- Четыреста тыщ рублей без малого на столе, - вставил дилер.

- А вот в этом кейсе моего племянника - двести двадцать четыре тысячи гринов. Ровно двести двадцать четыре тысячи. Да за эти деньги можно купить весь ваш сраный Тугарин, снести и построить новый. Завершаем круг и вскрываемся.

Муса не признавал вопросительных интонаций и недомолвок. Он как бы ожидал, что его партнеры сейчас возьмут и выложат заблаговременно припасенные бабки - в новых хрустящих купюрах с портретами Франклина и Маккинли, в пачках, перехваченных бумажными лентами. Он как бы и представить себе не мог, что партнеры - люди взрослые, состоятельные и серьезные - поступят как-то иначе.

Дилер обеспокоенно глянул на Гаруду (ага, паленым запахло! Что ты ему сдал, мразь?) и положил карты рубашкой вверх.

Ленчик, сделав еще более отсутствующее лицо, тронул Фролова за плечо и сказал:

- Ну, мы пока покурим...

Маленького человечка без имени еще раньше удуло от стола, как Элли с Тотошкой во время урагана. Да и вообще, был ли он, этот человечек?

- Вскрываемся, - сказал Муса. - Или сливаем.

И опять - ни намека на вопросительный знак в конце фразы.

- Я это ... пацаны... - начал Зятек.

- Пацаны у тебя во дворе, в песочнице, - напомнил Гаруда.

- Мужики, я щас это... домой слетаю, нет, в банк, хотя какой там банк, короче, я вам расписку напишу, что я отдам, что у меня есть, - торопился сопляк. - На крайний случай, тесть за меня впряжется, если что, мы отдадим...

Гаруда про себя отметил, что Зятек заранее настроился на проигрыш, хотя и сам этого еще не понимает. Нет, такому за столом делать нечего.

- Расписка твоя - те же цацки, - спокойно и тяжело сказал Муса, выслушав. - Мне что - в рамочке ее потом повесить на стену? И твой тесть тут ни при чем. Вот ты, вот я, вот уважаемый Гаруда. Разговор идет между нами. Между нами и останется. Сливай карты.

- Не, мужики, так не делается, вы че, мужики ... - забормотал сопляк, но для Мусы он уже не существовал. Умные черные глаза под сросшимися бровями смотрели прямо на Гаруду.

Еще и еще раз:

КУДА ПРОВАЛИЛСЯ ЭТОТ ЧЕРТОВ ДИМА?

Гаруда при желании мог с не меньшим понтом потрясти зеленью перед носом Мусы. В задней комнате клуба под кодовым замком, на столе в почти таком же кейсе лежала вся наличность, которую удалось снять со счетов в тугаринских банках до того, как эти счета арестовали. Стоило щелкнуть пальцами - и администратор принес бы кейс, и распахнул, и Муса умылся бы, потому что... Но это и вовсе смахивало на сценарий, набросанный, скажем, Гаем Ричи в состоянии сильнейшей интоксикации.

Вдобавок администратора нигде не наблюдалось.



- Брат, - вкрадчиво сказал Гаруда, как только Зятька увели невесть откуда взявшиеся люди в темных костюмах (мальчик с пушком на губе стоял за спиной Мусы, не шевелясь и, кажется, не дыша). - Брат, ты знаешь мою ситуацию. Клуб у меня прикрыли, сеть магазинов на ладан дышит, короче - край. Но деньги у меня есть.

- Знаю, - сказал Муса. - Ты хороший игрок, Гаруда. Ты мог бы состояние сделать, если бы занимался только покером. Ты профессионалом стал бы, честное слово. Но даже профессионалам бывает очень трудно вовремя встать из-за стола.

ЕЩЕ ИЗДЕВАЕТСЯ НАДО МНОЙ.

ВОТ СУКА.

- Деньги у тебя есть, - продолжал Муса. - Но у меня они тоже есть. Я никогда зря не хвалюсь, но у меня их столько, что они мне надоели. Сыграем на что-нибудь другое.

- Например?

- Не торопись, Гаруда. Сначала немного поговорим. Мы в последнее время редко встречаемся, и то лишь за картами... Знаешь, я очень люблю наши сказки. Мой маленький народ сложил самые красивые, мудрые и жестокие сказки. В одной из них судья говорит дочери человека, которого завтра должны казнить: "Если хочешь спасти отца, принеси мне то, чего нет в твоих руках. Приди ко мне по дороге - и не приходи ко мне по дороге. Будь со мной и не будь со мной". Девушка поймала голубя и понесла его к судье. Одной ногой она ступала по дороге, а другой - по обочине. На пороге дома судьи она отпустила голубя, повернулась и ушла.

- Ну и что? - спросил Гаруда, чувствуя, как нарастает тупая скребущая тоска. От общения с Мусой у него всегда оставалось ощущение, будто кухонным ножом провели по стеклу.

- А то, что она выполнила все три условия. Разве не так.

- Красиво, - сказал Гаруда. - Но я человек недалекий. Ваших тонкостей не понимаю. Говори прямо: ты это к чему?

- Давай сыграем на то, чего пока нет в твоих руках, - предложил Муса.

И Гаруда понял, о чем он.

А поняв, похолодел.

Бубновый валет на середине овального стола то ли подмигнул, то ли скривился в сочувственной усмешке. На мгновение почудилось, что у него отрезаны нос и уши. То же самое было и с дамой червей, которая ерзала во вспотевшей руке.

Восьмерка пик, девятка, десятка, валет бубен, дама червей.

Стрит.

Конечно, не не каре, и не фул-хаус, и даже не простой флэш 5 . Но все же...

Гаруда кивнул.



...Потом он сидел, внимательно разглядывая стол, будто именно в нем крылась разгадка того, что только что произошло. Слышал - как бы из-за ватной стены - голоса.

Фролов, утративший все свое хладнокровие: "Мать моя женщина! Век живи, век учись! Стрит-флэш 6 ! Бубновые девятка, десятка, валет, дама, король!.. Ну, Муса! Как по нотам!".

Ленчик: "А еще я думал со своей тройкой девяток туда влезть".

Муса: "Я у тебя расписку требовать не буду, нам с тобой она ни к чему. Ты же не тот глупый щенок. Товар, как доставят, сразу вези ко мне...".

- А что там в сказке было дальше? - спросил Гаруда, стряхивая свинцовую, разом навалившуюся усталость. - Как она кончилась?

- Хорошо кончилась. Правда, того человека все равно казнили. Но судья взял его мудрую дочь в жены. Так ты товар сам, лично привези, я тебя очень прошу.

Гаруда опять кивнул.

Все, что ему теперь оставалось - только кивать и соглашаться, соглашаться и кивать, как дурацкая зверюшка-талисман на передней панели автомобиля.




Глава первая. Бесконечность как объект

(Сашка и Усатый)

Туруруру, туруруру, туруру-ту-ту.

Сашка был доволен жизнью и собой.

Еще бы: ему наконец удалось выкрасть из Аишиной коллекции мягких игрушек замечательного далматинского дога, и сейчас этот дог отправлялся с ним на прогулку.

Сашка спускался по ступенькам, наигрывая на губах тему из "Пиратов Карибского моря", огромная псина глупо улыбалась и стукалась башкой о лестничные перила, заканчивалась последняя неделя мая, высокие подъездные окна грело смеющееся, совсем по-летнему жаркое солнце. В общем, жизнь была прекрасна, с какой стороны на нее ни посмотри.

Если честно, Сашка совершил кражу из вредности. Все равно Аишины звери были слишком большими для Сашки, некоторые - чуть не с него ростом. И все равно ведь живые лучше плюшевых. А с этими играть скучновато и даже немного противно.

Но старшая сестричка в последнее время что-то много выделывалась со своим зоопарком. Который пополнялся - Сашка это знал совершенно точно - в основном за счет Аишиных друзей. Непонятно, кстати, что они все в ней нашли? Сашка никогда не позволил бы издеваться над собой так, как Аишка порой издевалась над своими поклонниками.

Сестра клялась родителям, делая круглые глаза, что вон того, например, розового зайца (еще один вопрос на засыпку: где вы видели розового зайца с фиолетовыми ушами?) она выиграла в благотворительной лотерее на школьном вечере. А тот жираф куплен на сбереженные карманные деньги. Ну-ну, знаем мы эту бережливость. Мама не вдавалась в подробности, но по ее глазам Сашка видел, что и она не очень-то верит.



* * *


Пятнистый плюшевый дог произвел легкий фурор на детской площадке. Некоторые особенно впечатлительные, кто помладше, впали в транс от жгучей зависти. Но на этом, собственно, удовольствие и закончилось.

Сашка пристроился на ступеньках жестяной ракеты, попытался накормить далматинца щепочками и еще какой-то дрянью (не вышло: пасть зашита), залез пальцами в свой рот, попробовал окончательно расшатать один вредный зуб (тоже не вышло) - и заскучал.

Вокруг жил сложной и однообразной жизнью знакомый двор, за его пределами шумела улица, переругивались автомобили - у Романовского моста наверняка опять пробка - а еще дальше простирался какой-то совсем неизвестный мир, в котором происходят стихийные бедствия, падают самолеты, бегут куда-то солдаты и кричат в мегафоны режиссеры, снимающие фильмы о чудесах.

Но самих чудес, кажется, нет и в помине.

Сашка подозревал это давненько, второй год, то есть начиная с шестого дня рождения, когда вместо привычных роботов-трансформеров все, как сговорившись, стали дарить ему книги и скучные развивающие игры. Тогда он с жутковатой ясностью осознал, что и трансформеры, и наборы "лего" в пластиковых ведерках, и многое другое - это, собственно, тоже ерунда и той чистой, всепоглощающей радости, какая бывала прежде, уже не будет. Единственная вещь, о которой он теперь вспоминал с нежностью - заводной голубок с крыльями из пестрой фольги, подаренный бабушкой. В груди у него была спрятана резинка, и если ее закрутить, голубок принимался летать по комнате, натыкаясь на мебель. С балкона его, разумеется, запускать не разрешили, а вскоре и Сашке стало не до этого. Голубок пылился в коробке, его крылья сперва выцвели и обтрепались, потом вовсе отломились. И бабушка тоже умерла.

Грустно.

Наверное, так вот и взрослеют люди.



* * *


Сашка уже собирался пойти домой и в четвертый раз посмотреть финальную серию любимой аниме-эпопеи "Мakai Senki" 7  (в Сашкиной версии "макай Сеньку") - там, где принц Лахарла побеждает всех врагов и захватывает отцовский трон - когда во двор въехала большая черная машина с тонированными стеклами. По ее бокам бежали стилизованные язычки пламени. Решетка радиатора была похожа на ухмыляющуюся морду неизвестного чудовища.

Машина притормозила у будки охранника, но на автостоянку заезжать не стала, а бесшумно покатилась по тротуару, свернула прямо на газон, измяв короткую аккуратную травку, и замерла в нескольких метрах от детской площадки.

Из ее нутра, где негромко урчала какая-то диковатая нездешняя музыка, выглянуло молодое усатое лицо. Быстрые глаза окинули ухоженный двор и две красные пятнадцатиэтажные башни-"свечки", затем остановились на Сашке.

- Эй, малыш, - сказал водитель. - Ты в этих домах живешь? Не знаешь, Ивановы в какой квартире?

Голос у него был гортанный и высокий, и некоторые слова он выговаривал как-то странно.

- Это вы мне насчет малыша? - уточнил Сашка. - Да, я вон в том, который слева... Нет, не знаю. Здесь вообще никаких Ивановых, по-моему, нету.

- Жаль, - сказал усатый водитель. - Я, видишь ли, бумажку с адресом забыл в офисе.

- Значит, вы растяпа, - сочувствующе-покровительственно сказал Сашка. - Теперь точно не найдете. Здесь в каждом доме по тыще квартир, наверно.

- Ну-ну, - усмехнулся Усатый. - А ты в своем доме всех знаешь?

Сашка задумался. Потом стал перечислять:

- Папу знаю, маму... Аишку, но она идиотка. Славу, он сосед и старый уже... Колю-Клоуна, он директор цирка и часто запивает, и тогда его жена выгоняет из квартиры, и он в подъезде живет. Мы ему на площадку старую кушетку вынесли, он там и спит. А как проснется, денег просит и песни поет. Про коня и про вечер... Алевтину Михайловну с девятого этажа, прямо над нами, которая книжки пишет. У нее семь, нет, даже восемь кошек, а одна вообще лысая. Потом Витю-друида...

- Друида? - переспросил Усатый. - А почему он друид? И где ты таких слов набрался? Тебе сколько лет?

- Семь с половиной, - сказал Сашка с достоинством и горечью. - Это я такой маленький, потому что болел всю зиму. И прошлую зиму тоже. И в школу поэтому не пошел... Между прочим, по газонам ездить нельзя. У нас с этим строго.

Сашка был вежливый человек, но он был еще и в некотором смысле патриот родного двора.

- Да ладно, - сказал новый Сашкин знакомый. - Мне можно.

И махнул рукой так беззаботно, что Сашка сразу поверил: ему можно. Кто его знает, вдруг он агент под прикрытием?

- А насчет друида мне мама объясняла, - продолжал Сашка, окончательно настроившись на повествовательный лад. - Витя, он утром, когда никто не видит, выходит во двор и разговаривает с березой. Вон с той, которая у стоянки. В любви ей признается. Обнимает. Иногда плачет. Про какого-то Сережку Есенина рассказывает. Витя, он у своей тетки живет на иж-ди-вении. Вообще он добрый, только головой болеет... Так мама объясняла. Только я все равно ничего не понял.

- Я тоже, - признался Усатый.



* * *


Помолчали.

- Какой у тебя пес здоровый, - сказал Усатый, которому, видимо, до всего на свете было дело. - Это какая порода?

- Далматинский дог, разумеется.

Неосведомленность некоторых людей в самых простейших вещах Сашку и забавляла, и раздражала. Ну, растяпа и растяпа.

- Слушай, малыш, - сказал Усатый с таким видом, будто его посетила очень здравая мысль. - А хочешь покататься на моей машине?

- Вы - маньяк, - предположил Сашка.

Усатый расхохотался от души:

- Ну да, как же. Во-первых, если б я был маньяком, стал бы я разъезжать по детским площадкам на такой тачке. И во-вторых, разве я похож на маньяка?

- Маньяки потому и маньяки, что их не отличишь от всех остальных, - высказался Сашка глубокомысленно, но несколько туманно.

И без особой убежденности.

Действительно, черная тонированная машина - Сашка так и не определил, к своему стыду, ее марки - сразу привлекала к себе внимание. У одних она вызывала восхищение, у других хмурую зависть, вот примерно так же, как Аишкин пятнистый пес десятью минутами раньше, в толпе взволнованных салаг.

(Тут Сашка, склонный к отвлеченным рассуждениям, подумал с непривычной взрослой грустью, что на самом деле с годами меняется только стоимость наших игрушек. Удовольствия же не прибывает, а совсем наоборот. Непонятно, откуда пришла эта мысль, но от нее стало скучно и холодно.)

Водитель такой машины мог быть кем угодно - замаскированным марсианином или суперменом, но никак не похитителем мальчишек. Эти личности представлялись Сашке вечно испуганными, воровато озирающимися, в мятых плащах, с красными воспаленными глазами и - почему-то - обязательно с сильным насморком.

Любопытный тип никого и ничего не боялся, смотрел прямо и весело, разговаривал громко и уверенно.

- Ну, хорошо, - сказал Усатый, видя, что Сашка колеблется. - Сделаем по-другому: сперва я прокачу твоего дога. Два круга по двору - и получай псину обратно.

- Он же неживой, - сказал Сашка. - Ему все равно.

- А мне не все равно. Я хочу, чтобы ты мне доверял. Чтобы ты не думал, что я нечестный человек. Сам понимаешь, я таких собак могу купить сколько угодно. Так что она имеет ценность только для тебя... Ну, вот ты и убедишься, что я ее не украду, не съем. А потом покатаю тебя. Тоже два круга - и все.

Это было неожиданное предложение. И очень соблазнительное, несмотря на то, что в нем изначально было что-то не так. Какой-то подвох или недосказанность. Но дядька так ловко все закруглил (некоторые люди это умеют), что Сашка сдался. Он был немножко поэт в душе. В ситуации его привлекала главным образом красота момента.

И еще: пес-то был Аишин. Ну, поревет, покричит, в крайнем случае даст по шее.

Зато будет потом о чем рассказать, когда он наконец пойдет в школу.

- Договорились, - сказал Сашка и почувствовал облегчение: все, теперь обратного пути нет. Значит, и голову ломать нечего.



* * *


- Вот тут ему будет удобно, - говорил веселый усатый тип, устраивая дога на переднем сиденье рядом с водительским местом. - Думаю, ремень безопасности не понадобится.

В салоне играла все та же дикая, то чересчур быстрая, то, наоборот, заторможенная музыка, прерываемая хриплыми выкриками на незнакомом языке. Сашка мельком подумал, что так, наверное, могли бы играть и петь волки, отдыхая от своих волчьих дел.

А на заднем сиденье автомобиля угадывалась еще какая-то фигура. Непонятных, как бы клубящихся очертаний. И вроде бы с закутанным лицом. Странный пассажир не проронил ни слова за все время, пока Сашка беседовал с водителем.

Но Сашка был, как уже говорилось, человек воспитанный и не стал всматриваться в глубину салона. Мало ли что бывает. Скажем, человек попал в авиакатастрофу или ему только что сделали пластическую операцию. Вот и прячется от любопытных взглядов.

Кроме того, Сашка был взволнован - и тем, как закончится авантюра с догом, и своей будущей поездкой в роскошной машине (внутри - сплошь коричневая кожа и лакированное дерево, и тысячи огоньков и цифр на приборной доске).

- А какая это марка? - спросил Сашка.

- А? - Усатый обернулся, явно застигнутый врасплох.

- Марка автомобиля какая?

- Слушай, малыш, я даже и не знаю ("Странно, очень странно", мелькнуло в Сашкиной голове). Я машины покупаю не из-за марки или там модели, а потому что нравится.

Сашка немедленно снова проникся к нему уважением.

- Сейчас посмотрим, - сказал Усатый и нагнулся к приборной доске. Погремел ключами, прочитал на брелоке по слогам:

- "In-fi-ni-ty". Это что означает?

- Это означает, что у вас очень хорошая машина, - сказал Сашка. - Очень мощная. И очень дорогая. Их собирают только в Америке и для Америки. В Тугарине таких - одна-две и обчелся.

- Здорово, - усмехнулся Усатый. - Значит, еще кому-то повезло так же, как мне.



* * *


- А у вас есть диск с "Пиратами Карибского моря"? - спросил Сашка - на всякий случай, ну и чтобы окончательно задушить подозрительного зверька, который царапался внутри.

- Это еще что? - Усатый снова уставился на него с удивлением.

- Саундтрек к фильму, - терпеливо пояснил Сашка. - Где Джонни Депп. Нету? Сейчас я сбегаю домой, принесу.

- Не надо домой, - сказал Усатый. - Есть, я вспомнил. Конечно же, есть. Джонни Депп, ясное дело. Твой пес любит "Пиратов Карибского моря"?

- Он неживой, - еще раз напомнил Сашка (прямо беда с ними). - Это я люблю, и только одну тему. Знаете, туруру-туруруру...

- Знаю, - сказал Усатый. - Ну, мы поехали или как?

В Сашкино сердце опять закралось подозрение.

- Вы ведь обещали и меня потом покатать?

- Обещал и покатаю.

- Вот я и говорю. Можно будет этот диск поставить? Я вообще из музыки только саундтреки...

- Можно, малыш, - Усатый повернул ключ зажигания.

- Да, и еще, - не унимался Сашка.

- Ну? - водитель смотрел на него устало. Усы у него опустились, и сейчас было видно, что он не такой уж молодой и совсем не веселый.

- Не называйте меня малышом, пожалуйста. Хорошо?

- Дик ду 8 , - сказал Усатый.

- Что?

- Я говорю - хорошо.

Сашка наконец отпустил ручку передней двери. Дверь захлопнулась, и черная машина покатилась по пешеходной дорожке.



* * *


Само собой, как только автомобиль отъехал, Сашку начали терзать угрызения совести. Главным здесь было то же соображение, которое чуть раньше толкнуло его на необдуманный поступок.

Собака была Аишина.

И как ни крути, Сашка обошелся с сестрой не по-человечески. Он самовольно распорядился ее собственностью, отдав в руки подозрительному человеку, с которым был знаком каких-то полчаса. Вообще-то Сашка уважал чужую собственность и при случае проявлял сугубую щепетильность в таких вопросах.

К сожалению, задним числом, как и большинство из нас.

На этот раз предохранительный тумблер сработал слишком поздно.

Сашка с возрастающей тревогой следил за тем, как машина объезжает двор, катит мимо баскетбольной площадки, мусорных контейнеров, будки охранника, проволочного ограждения автостоянки... Она еще не пропустила тот поворот у Витиной березы, она еще подмигивала красными огоньками на бампере, то ли ободряюще, то ли издевательски, она еще только приближалась к воротам - а Сашка уже понял каким-то шестым чувством: второго круга не будет.

Она не вернется.

Никогда.

Сашка казался себе маленьким, никчемным и слабым. Он ненавидел это ощущение, напоминавшее о долгих зимних неделях, когда он валялся в постели и глотал разноцветные порошки, таблетки и капсулы, которые с трудом пролазили в пересохшее горло.

И сейчас таким сделал его усатый любитель чужих плюшевых собак.

Он обманул.

Предал.

Буквально плюнул в душу.

ЧТОБ ТЕБЕ БАШКУ ОТОРВАЛО.



(Арслан, Зара и еще кое-кто)

В это время в машине происходило нечто странное.

Водитель, обменявшись с закутанным пассажиром несколькими фразами, перебросил игрушечного далматинца на заднее сиденье. Там пес был подвергнут хирургической операции. Смуглые маленькие руки на удивление изящной формы, вынырнув из складок темного одеяния, аккуратно вскрыли скальпелем мягкий плюшевый череп.

Далее руки углубились в собачью голову, и из нее полетели серые клочья поролона. Руки нырнули глубже, по локоть, а затем чуть не по плечо, а клочья все летели и летели. Таким интересным образом пес был выпотрошен почти целиком меньше чем за пять минут.

Смуглые маленькие руки - пальцы унизаны тяжелыми старинными перстнями темного золота - совершали странные пассы над распростертым телом.

(Как недавно справедливо отметил Сашка, дог был неживой. Получалось, что теперь он неживой дважды.)

- Сиха 9 , - негромко попросил усатый мужчина за рулем, не отрывая взгляда от дороги.

Но пассажира на заднем сиденье и не надо было торопить. Очень быстро пятнистый дог был снова наполнен под завязку - на этот раз одинаковыми пластиковыми мешочками, размером с детскую ладонь, вперемешку с вынутыми ранее кусками поролона - и так же быстро заштопан маленькой иглой с белой капроновой нитью.

Автомобиль двигался бесшумно и плавно, и ничто не мешало пассажиру, ничто не отвлекало от загадочных действий.

Пока стояли у светофора, мужчина повернулся назад, отогнул обвисшее собачье ухо, рассмотрел под ним крошечный, почти незаметный шов, удовлетворенно хмыкнул:

- Ч'ог'а дика ду 10 .

* * *


Половину дела они сделали.

Хорощо, что подвернулся этот мальчишка со своим плюшевым уродцем. Размер был самый подходящий. Купить же игрушку в магазине не представлялось возможным. Их - Арслана, Зару и еще троих-четверых, кто уцелел - искали по всему городу люди Гаруды.

Идея насчет такой гигантской игрушки понравилась обоим с самого начала. В ней была особая оголтелая красота и была благородная обреченность. Красоту и обреченность Арслан уважал больше всего в мире, в людях и в себе. А Зара уважала все то, что уважал Арслан. Потому что из мужчин пешхоевского тейпа он единственный сейчас был рядом.

Обычно курьеры Гаруды перевозили порошок в автомобильных брелоках и талисманах - не больше трехсот граммов за один раз.

Зара и Арслан решили: чего мараться?

Гаруда, выслушав их предложение, покивал, посверлил их взглядом, от которого, как он полагал, душа уходит в пятки, и согласился.

Играть, так по крупному, решили Арслан и Зара.

И кинули Гаруду на девять килограммов амфетамина.

"Единственное, чего я не могу простить, так это предательства", сказал им тогда Гаруда, полагая, что он очень оригинален.

Почти половину товара они успели продать малыми партиями по фантастически бросовой цене еще по пути из Москвы - в основном для некоторых "технических нужд", как это называл Арслан. Это было легко: стоило только начать - сам не заметишь, как войдешь во вкус. Как, скажем, разменяв последнюю крупную купюру, ты уже можешь заранее попрощаться с мыслью, что у тебя вообще есть деньги и завтра-послезавтра хватит на пачку приличных сигарет.

А потом закрутилась невеселая карусель, начался организованный отстрел Арслановых и Зариных родственников, осевших в этом вонючем, грязном, скучном и скученном городке, замелькали съемные квартиры, проходные дворы, потекли на мобильники неопознанные звонки, несмотря на то, что сим-карты оба меняли еженедельно.

Теперь надо было подумать, где спрятать оставшееся - пока осталось, что прятать. В данный момент разъезжать в угнанном автомобиле - да еще таком приметном - с самой крупной в истории Тугарина партией фена было равнозначно тому, чтобы появиться на набережной Любы-реки в день десантника, этак ближе к вечеру, обмотавшись зеленым полотнищем и декламируя суры Корана.



* * *


Сам Арслан, кстати, амфетамином не баловался, считая его дешевым синтетическим удовольствием для полуголодных русских овец. Действительно, фен был дешевле, скажем, кокаина. А с другой стороны - куда дороже, чем героин, который Арслан впервые попробовал в одиннадцать лет.

Но это противоречие его нисколько не смущало.

Он привык иметь дело с куда более серьезными противоречиями. И когда таковые возникали, снимать их быстро и жестко.

Теперь его "технические нужды" достигали полутора граммов героина в сутки, причем употреблял Арслан исключительно внутривенно. Последний укол Зара сделала ему в пах перед тем, как автомобиль остановился у детской площадки. Полчаса спустя Арслана уже начинало трясти, и он мог полюбоваться на свое серое лицо и набрякшие глаза, отраженные в зеркальце заднего вида.

Арслан знал, что так он долго не протянет - максимум год, полгода. Но это тоже был один из его способов снятия противоречий, которыми так богата жизнь.

(Он с детства помнил предание о восхождении на Тебулос-Мта. Тогда Страну Волков наводнили жестокие завоеватели, пришедшие с подветренной стороны. Из всего народа осталось в живых тринадцать воинов, самых сильных и отважных. Они отступили к склонам высокой горы. Снежная лавина погребла под собой десятерых смельчаков. Теперь только трое поднимались все выше, к вечным льдам, шатаясь от ран, отбиваясь от наседавших врагов, сбрасывая им на головы камни. В одном варианте предания враги уговорили вайнахов спуститься якобы для перемирия, а потом перебили всех до единого. В другом - восхождение оказалось бесконечным, и трое идут к вершине по сей день.

В каком-то смысле и Арслан поднимался на свою гору Тебулос-Мта. Врагов с годами становилось только больше, а вступать в переговоры было не в его характере.)

Зара вообще не употребляла никаких наркотиков, ни химических, ни растительного происхождения. Она ждала второго ребенка. Ее муж, Арсланов односельчанин и побратим, убитый позавчера в перестрелке у КПП на Глинском тракте, просил Арслана позаботиться о Заре и детях.

Арслан пообещал, не раздумывая ни секунды.

Такие просьбы произносятся вслух и такие обещания даются не для того, чтобы просто сотрясать воздух. Нохчалла 11 , и этим сказано все.

"Единственное, чего я не могу простить, так это предательства", сказал Гаруда. Интересно, в каком дешевом фильме жирный мальчиколюбец услышал эту фразу?

Никто не прощает предательства. Никто не уважает предателей и обманщиков.

Но Арслан себя таковым и не считал ни одной минуты в жизни.



* * *


- Я хочу домой, - сказала Зара. - Когда мы поедем домой?

Почему-то всякий раз, когда они говорили о будущем или о других отвлеченных вещах, оба переходили на русский, такой некрасивый, тяжелый и жесткий. Наверное, потому, что стеснялись друг друга, самих себя и того, что еще осталось в них неубитого и невыжженного. Или потому, что оба чувствовали: никакого будущего у них давно нет.

На чужом языке об этом разговаривать легче.

- Скоро, скоро, - сказал Арслан. - Скинем товар каким-нибудь дурачкам и поедем.

- Ты смог бы восстановиться в педагогическом. Потом - учить детей. Ты детей любишь, я знаю. И они тебя. Им с тобой легко. А я забрала бы Ваху, родила бы ему брата и поселилась у отца в Шами-юрте.

- А потом опять придут ерси 12 , и выкинут старика из постели, и перероют весь дом, и заберут все... Ты помнишь, что они сделали с теми двумя девочками? Им было по четырнадцать лет.

- Ты стал другой, - вздохнула Зара. - Война съела твою душу.

- Ну, еще бы, - сказал Арслан с неприятной волчьей ухмылкой.

- И героин... Ты когда-нибудь сможешь обходиться без него?

Арслан промолчал и только поглядел угрюмо в зеркальце заднего вида.

- Обещай мне, - сказала Зара. - Обещай, что если мы останемся живы, ты бросишь. Мы уедем домой, будем дышать чистым воздухом, ты поправишься. И тогда я рожу тебе ребенка... Двух. Четырех. Я ведь еще совсем нестарая. Обещай мне, Арслан.

- Я уже обещал Расулу...

Зара склонила голову и что-то быстро зашептала.

- ...что пока я рядом, с тобой не случится ничего плохого. Вот что сейчас волнует меня больше всего. Не будем загадывать наперед. Все в руках Творца.

Он прибавил громкость в DVD-плейере. В колонках снова зазвенела древняя хищная музыка, закричали на все лады хриплые голоса.

Какое-то время Арслан и Зара ехали молча.

- Кстати, - сказал Арслан, когда молчание стало невыносимым. - Ты еще английский не забыла? "Infinity" - что это означает?



* * *


- Тидаме хила 13 , - шепнула Зара вместо ответа.

Из-за угла показался красный "ауди" и, набирая скорость, помчался на них. Арслан выругался сквозь зубы - "г'оза ма хиларг! 14 " - и крутанул руль, пытаясь скрыться в тихом Троицком переулке. Это у него почти получилось, но он не учел, что Троицкий уже давно был пешеходным. Прохожие, свободно идущие по середине улицы, отвлекали, сбивали с толка. Арслан едва успевал объезжать их, а они - шарахаться в стороны, усиливая неразбериху.

Вдобавок у Арслана начиналась ломка. По спине под свитером стекал ледяной липкий пот. Арслан чувствовал, как салон машины наполняется едкой кислой вонью - это был запах его тела, запах одежды, которую он не менял несколько дней, и это был запах страха. Руль, обитый кожей, норовил вырваться из влажных рук.

"Ауди" висел на хвосте как приклеенный - его водителю было проще, он шел в кильватере Арслана, ему не приходилось лавировать и напряженно вглядываться вперед.

Так они пронеслись по Троицкому переулку до Тихвинской. Проехав квартал, свернули на Благовещенскую. Распугали стайку учеников художественной школы с папками и мольбертами у разрушенного собора. Наконец оказались на Большой Покровской, и здесь Арслан вздохнул свободнее. По Большой Покровской можно было уйти вверх, мимо старой тюрьмы и новой церкви - и, если выжать газ до отказа, вовсе вырваться из города. Интересно, что сейчас они совершили почти полный круг, вернувшись к тому же самому месту, откуда все началось: невдалеке, за мостом, маячили новые жилые многоэтажки, похожие на разноцветные коробки для карандашей.

Русский мальчишка говорил, что машина у Арслана очень хорошая и мощная...

- Ларлолахь! 15  - закричала Зара, и ее крик заглушил визг тормозов.

На перекрестке Большой Покровской и Поприщина словно из-под земли вырос еще один красный "ауди", брат-близнец первого. Второй по-прежнему висел на хвосте.

Нарочно не придумаешь.

КАК В КОШМАРНОМ СНЕ.

Или у Гарудиных шестерок мода такая? Как там у русских в поговорке: "Дурак красному рад". Может, сам Гаруда им это и предписал? Может, у них теперь даже униформа есть? А если есть, то какая? Наверняка что-нибудь клоунское, нелепое, как эти две одинаковые жестяные акулы с тупыми широкими мордами (шайтан, что за дурацкие мысли, ты не спишь, возьми себя в руки).

Дальнейшее и впрямь развивалось по знакомому сценарию кошмара, когда вроде бы думаешь, что самое страшное еще впереди, а оно уже здесь, обступило со всех сторон и ждет, ухмыляясь. Арслан весь взмок, будто под проливным дождем побывал.

"Это ломка", сказал кто-то в его голове.

Да, это ломка.

Это самая ужасная ломка из всех, которые у него были когда-либо.

Послышался глухой удар в корпус автомобиля - по дверце саданули монтировкой, что ли? Удар отозвался невыносимой болью во всем теле.

Машину качнуло - ей приходилось ничуть не легче.

Потом еще один удар, потом третий.

Нет, это в них стреляли.

И поскольку стреляли посреди белого дня, в центре города, и стрелявшие даже не пытались делать вид, что целятся в колеса, было совершенно ясно: тот, кто отдал приказ стрелять, поставил жирный отчетливый крест и на Арслане, и на Заре. Они занесены в графу накладных расходов или форс-мажорных обстоятельств и подлежат немедленному списанию.

Арслан подумал, что сейчас самое время помолиться и заодно попросить прощения у Расула за то, что не сдержал обещания. А еще - посмотреть в последний раз на Зару, полюбоваться ее горячими испуганными глазами и подумать: все-таки жаль, что не моя. Эта мысль была недостойна мужчины, но Арслан решил, что сейчас - можно. Вайнах из старой легенды отрезал себе палец, которым случайно коснулся чужой женщины. У него, Арслана, через минуту отнимут все. Пусть это будет его последняя мысль перед тем, как он увидит сверкающую и недостижимую вершину Тебулос-Мта.

В конце концов, смерть снимает все противоречия.

Он нашел в зеркале Зарины глаза - но странное дело, в них не было страха. В них металась и плавилась отчетливая живая злоба.

- Суна халахета 16 , - сказала Зара без всякого сожаления. И подняла пистолет, судорожно сжатый обеими руками - маленькими красивыми смуглыми руками.

"Единственное, чего я не прощу - предательства", вспомнил Арслан.

В следующий момент его голова раскололась на множество кусков.

"Бес-ко-неч-ность", - сказал кто-то само-собой-разумеющимся тоном, будто отвечая на заданный Арсланом вопрос.



* * *


Тяжелая черная машина с тонированными стеклами, потеряв управление, врезалась в бетонную ограду Романовского моста. Смяв бетон, как бумагу, машина на какое-то очень долгое мгновение застыла в раздумье - передние колеса уже висели в пустоте - а потом, перекувыркнувшись пару раз, рухнула на дно оврага, который прежде был руслом реки Старой.

И сразу на мосту, на прилегающих улицах, во всем Тугарине, да и, как показалось, вообще в мире стало очень тихо. И только медленно-медленно, как во сне, падали на землю хлопья поролонового снега.

Машина лежала кверху брюхом, будто большая мертвая рыба.

Прибывшие МЧС-ники отогнали любопытных, оцепили место происшествия и со всеми необходимыми предосторожностями вскрыли днище машины автогеном. Из дымящегося чрева извлекли обезглавленный труп мужчины (голову начисто снесло и размололо в мясорубке из железа и стекла, то, что осталось, потом собирали по всему салону при помощи пинцета) и чудом выжившую, истекающую кровью женщину с восьмимесячным животом. Ее лицо с тонкими правильными чертами было, наверное, когда-то смуглым и красивым. Теперь по нему разливалась жуткая смертельная бледность с голубоватым оттенком, вот как если замешать с водой малое количество извести. Длинная юбка женщины вся потемнела от крови, хлещущей из живота.

Когда женщину укладывали на носилки, она говорила, обводя фельдшеров "Скорой" угасающими глазами:

- Аг'онехь лазар... Некхехь лазар... Букъ лазар... Корта хьийзар... 17 

Потом вдруг вспоминала русский язык и все просила вернуть ей какую-то собаку.

- Бредит цыганка, - сказал кто-то. - Не дотянет до реанимации.



* * *


В толпе зевак стоял маленький, худой и бледный до прозрачности мальчик и очень внимательно смотрел на дно оврага. Смотрел так, будто хотел запомнить на всю жизнь. Когда же внизу происходили совсем страшные вещи, он прятал лицо на широкой груди огромного плюшевого пса, которого крепко прижимал к себе обеими руками.

Пес, судя по всему, недавно покинул полку игрушечного магазина, но жизнь уже успела его потрепать. Его короткая шерсть была измазана чем-то бурым.

А вообще это был очень симпатичный далматинский дог с веселой глупой мордой, обвисшими ушами и вываленным матерчатым языком, словно он все время пытался лизнуть мальчика в лицо.

Верный и преданный четвероногий друг.

Хоть и неживой.

Дважды.

А то и трижды.




Глава вторая. Тук-тук

- Ассаламу алейкум, ваша 18 .

- Маршалла 19 , Муса.

Два голоса, возникшие из ниоткуда, были похожи один на другой - низкие и гортанные, будто преодолевающие сопротивление холодного горного воздуха. Разве что один был чуть помоложе и помягче. А другой умудрялся обходиться без полутонов и вопросительных интонаций, отчего каждая фраза становилась похожей на приказ.

- Ты уже обо всем знаешь, - произнес этот голос.

- Да, мне сразу сообщили. Должен тебя огорчить - пока ничего не нашли.

- Как это произошло.

- Мы почти добрались до них. Но помешали люди Гаруды... Их придется слить.

- Шайтан с ними. Сейчас речь о тебе. Ты же не хочешь, чтобы я поручил дело кому-нибудь другому.

- Муса, мои люди работают.

- У тебя есть что-то определенное.

- Последний маршрут курьеров. Мы знаем, где они были в тот день. Куда заезжали, где останавливались. С точностью до минуты. Есть человек - гнилой, правда, человек, деньги любит больше родной матери - он вроде бы видел их в одном дворе на Богоявленской. Если что, он сразу даст знать... Люди работают, Муса.

- Дика ду. Вот еще что. Эта женщина... Зара. Чтобы твои люди и пальцем ее не тронули. Когда придет в себя, поговори с ней сам спокойно и ласково. Ты понял, спокойно и ласково, без этих твоих штучек.

- Мы из родственных тейпов, Муса.

- Тем более. Чем черт не шутит, вдруг товар она перепрятала. Потом позаботься, чтобы роды прошли нормально, договорись с врачами, обеспечь все. Сам проследи и сам обеспечь. Хьох со кетий 20 , - закончил голос с той же непререкаемой интонацией.

- Да, Муса.

- Я хочу быть уверен, что ты правильно меня понял. А потом соберите немного денег и отправьте ее отцу. Старик нуждается.

- Это все?

- Ищите порошок. Постарайтесь, чтобы на этот раз всякая шушера не путалась под ногами. Но обойдитесь без внешних эффектов. Впрочем, не мне тебя учить. Теперь все. Марша вехийла 21 .

- Маршалла алолах нене 22 .

Отбой.

Короткие гудки теряются в эфирной пустоте. Которая на самом деле не пустота, а тугая взвесь самых разнородных и несмешиваемых звуков.

Обрывки разговоров.

Рингтоны и полифонические мелодии.

Механические голоса автоответчиков.

Сигналы SOS.



(Сашка, Аиша, мама, отец)

Дома, естественно, был скандал.

Сашку атаковали с двух сторон. Мама, по ее собственным словам, чуть с ума не сошла, разыскивая Сашку во дворе и на улице. Вид у мамы и впрямь был несчастный и полоумный, так что Сашке стало очень-очень стыдно.

Аиша не могла простить, да, вот именно, не могла простить и не простит, видимо, никогда, что ее любимый далматинец вернулся домой в таком плачевном состоянии.

- Давно ли он стал твоим любимым... - заикнулся было Сашка, но только подлил масла в огонь.

- Ну ладно, то, что ты взял без спроса чужую вещь - еще полбеды. К этому я уже привыкла. Это твоя обычная подлость, известная всем и каждому. Но ты хотя бы мог не таскать его по помойкам и не купать в лужах? Мам, смотри, какой он тяжеленный стал - наверняка весь вымок изнутри!

Сашка еще в подъезде принял решение не говорить никому на свете правду о сегодняшнем происшествии. Поэтому на сей раз благоразумно промолчал и сделал еще более убитое лицо.

Что у него, учитывая пережитый денек, получалось легко. Он и вправду выдохся, пока тащил проклятого пса домой.

Даже мама в конце концов смягчилась.

- Насчет подлости, Аиш, ты немножко перегнула.

- Ничего не перегнула, - кипела старшая сестра. - Нет, ты скажи, маленький упырь, где тебя носило?

- Не помню, - сказал Сашка, подумывая о том, как бы сейчас разреветься, но при этом не потерять остатки достоинства.

- Он не помнит, - громко сообщила Аиша маме, как будто та была малость глуховата. - У него провалы в памяти. У него, наверное, болезнь этого... Гейм-овера...

- Альцгеймера, - поправил отец, входя на кухню.



* * *


Сашка обрадовался: проблема рева отпадала, как отпадала и необходимость дальше изображать раскаяние. Отец в таких случаях всегда вставал на Сашкину сторону.

(Однажды он слышал, как отец говорил маме: "У пацана и так не жизнь, а сплошное Варшавское гетто. Смотри, какой он - одними ушами за воздух держится. Во двор отпускаем, будто в тыл врага. Я в его годы на "Салюте" гонял, как сумасшедший - помнишь такие велосипеды с тяжеленной рамой?". "Помню, - сказала мама. - И помню, как тебя в детскую комнату милиции отвели в пятом классе...". Сашка ничего не понял, но отцова жизнь приоткрылась ему с новой, неожиданной и увлекательной стороны. Жаль, что его тогда прогнали из-под двери спальни.)

- А тебе, будущая любимая жена Пророка, - сказал отец, - пора бы уже перестать обниматься с плюшевыми зверями.

"Любимой женой Пророка" 23  отец называл Аишу, когда был в особенно хорошем настроении. Почему называл - опять непонятно, зато, как обычно у отца, чем непонятнее, тем смешнее. Аиша же в ответ на это прозвище только что ядом не плевалась.

- А с кем мне прикажете обниматься? - с самым кротким видом осведомилась Аиша.

- Это ты сама решишь. Думаю, мы с матерью узнаем в последнюю очередь.

- Я запишу эту фразу в своем ежедневнике, - пригрозила Аиша, схватила дога в охапку и ушла в детскую, демонстративно виляя задом.

Отец проводил ее рассеянным взглядом.

- Ох, чувствую, хлебну я еще счастья... Ну, что тут у вас произошло без меня?

- Если не считать того, что Сашка собрался в кругосветное путешествие - все нормально... Я опять проскучала весь день. Никто не звонил. Да, приходил какой-то парень из этих... "Волонтеров Надежды". Что-то против распространения наркотиков среди подростков и молодежи, вот буклетик оставил.... Смешной такой парень, толстый. Все время потел от смущения. Убеждал меня вступить. Старательный, видно, что новичок. Ходил за мной по всей квартире - я уборку делала. Заглянул в детскую, сказал: о, вот это я понимаю, все условия. Уж ваши-то дети никогда наркоманами не станут. Я спросила, как ему нравятся новые обои...

- Денег, надеюсь, ты ему не дала?

- Он не просил. Да у меня и не было почти, кстати.

- Как сломали кодовый замок на двери, с тех пор и ходят всякие, - сказал отец. - Волонтеры, свидетели Иеговы... Не подъезд, а проходной двор.

(Сашка, не пропускавший ни одного слова из беседы, постарался спрятать глаза подальше. К поломке кодового замка он имел некоторое отношение. Он видел, как пацаны из второго дома раскурочили замок гвоздиком и изъяли магнит для каких-то своих технических нужд.

Видел, но никому ничего не сказал. Выходит, был в какой-то мере соучастником.)



* * *


- Сашка, ты крекеры все слопал, а к чаю не прикоснулся. Давай допивай и дуй к себе. Нам с матерью поговорить надо.

- Мне туда молока налили полчашки. Хотя знают, что я с молоком терпеть ненавижу, - пожаловался Сашка.

- Олег, ужинать будешь? - спросила мама.

- Спасибо, я перехватил кое-что в буфете.

- Кое-что - это все же...

- Кое-что - и хватит. Надо же как-то бороться с этим безобразием, - отец нарочно выпятил живот, отведя назад полы пиджака.

С точки зрения мамы, лишние двадцать килограммов веса были навязчивой идеей отца. Сашка мамину точку зрения полностью разделял.

- Ну, ничего, - сказал отец преувеличенно бодро. - Вот через годик-другой уйдут меня из Администрации - с почетом уйдут, не как попало - тогда наконец брошу вас и осяду в Змиевском поместье ("Какое там поместье, - как всегда, вставила мама. - Дыра, а не поместье"). Наймусь пастухом, буду гонять коз, научусь у тамошних умрудов варить эту их кумышку - и вы меня не узнаете. Между прочим кумышка, то есть умрудский самогон, невероятно полезна для почек. Говорят, все умруды живут до девяноста девяти лет.

- Да, самогон - это именно то, что тебе нужно, - сказала мама, вглядываясь в него чрезвычайно внимательно.

- Кстати, я почему такой веселый сегодня. Встретил Михалыча, бригадира наших кровельщиков. Он за материалами приехал в Тугарин. Так вот, крышу они почти закончили. В первых числах июня заберу "десятку", и мы с тобой, Маринка, отправляемся в Змиево руководить отделочными работами. А детей предоставляем судьбе. Авось они тут друг друга перекусают и заболеют бешенством. Шучу, Саш, шучу.

- У меня бешенства нет, - ввернул Сашка, все это время буквально шевеливший мышцами лба от усиленной работы мысли. - Вот Аишка - та легко. Я сам видел, как она с мальчиками... ну, это...

У мамы напряглось лицо. Сашка почувствовал, что краснеет.

- В смысле... рот в рот ("Уф-ф-ф!").

- Ну да, бешенство через слюну и передается, - как ни в чем не бывало, сказал отец. И добавил жестковато: - А доносить на сестру - это, пацан, не по-нашему. Не по-мужски.

И в этот момент из детской донесся тонкий вой.



* * *


- Это даже не смешно, - говорил отец в коридоре. - Все-таки почти пятнадцать лет красавице. Нельзя так убиваться из-за какой-то китайской игрушки.

- Может, для нее это прощание с детством, - возражала мама, но как-то неуверенно. - Не все же такие, как ты...

- Да причем здесь!

Аиша была безутешна. Она заперлась в ванной и отказалась вести всякие переговоры, лишь вкратце объяснив суть постигшего ее несчастья. Оказалось, что подлец Сашка не только извалял многострадального дога в грязи и едва не утопил в луже, но еще и порвал ему ухо. Теперь из собаки сыпались опилки пополам с какой-то белой дрянью, похожей на стиральный порошок.

- Уму непостижимо, что они туда пихают, - брезгливо сказал отец. - Ладно, проревется и выйдет когда-нибудь. Больше плачешь - крепче спишь. Доча, ты это... ты не сдавайся! Покажи нам свой характер! Главное, помни, что без пищи человек может продержаться до четырех недель, а вот без воды - всего пару суток. Вода у тебя там есть, так что я рассчитываю на твою волю. Я горжусь тобой, дочь!

- Дураки-и-и! - отвечала Аиша через дверь.

- Олег, твои методы воспитания... - начала было мама.

- А мы пока соберемся и поедем в гости к Алихану, - отец как будто не слышал никого вокруг. - Купим торт и поедем. Всем пять минут на сборы. Между прочим, у нас с Алиханом есть что отметить.

- Ты, по-моему, сегодня уже где-то отметил, и прилично, - строго сказала мама. - А даже если нет, на чем ехать? На палочке верхом?

Их темно-синяя "десятка" действительно опять была в ремонте. Собственно, она почти не вылезала из автосервиса.

- Такси возьмем.

Сашка присвистнул.

За дверью ванной стало тихо. Аиша была в трудном положении: выйти сейчас, не поломавшись для приличия, означало потерять лицо. С другой стороны, отцова друга Алихана она любила, пожалуй, еще крепче, чем любил его Сашка. Да его и невозможно было не любить, этого веселого круглолицего татарина с детской улыбкой, давно обрусевшего и уверяющего, что он не помнит ни слова по-татарски.

Между прочим, непонятное прозвище Аишке придумал именно он. Но уж на него-то сестренка не обижалась, будьте уверены.



* * *


Алихан, которого все называли попросту Лёхой, когда-то учился вместе с отцом, а теперь работал в милиции начальником отдела, носившего сложное и длинное название. Сашка никак не мог это название запомнить. За исключением того, что там упоминались наркотики.

Про наркотики было снято, наверное, около половины фильмов из тех, которые Сашка успел посмотреть к семи с половиной годам. Наркотики всегда были связаны с приключениями, погонями и стрельбой. На экране лихие парни вели мудреные диалоги, сдвигая шляпы на затылки дулами револьверов.

И еще наркотики всегда были связаны с Большими Деньгами.

Правда, Лёха-Алихан утверждал, что скучнее его работы нет на всем белом свете, что он раньше времени растолстел, облысел и заработал какой-то панкреатит (Сашке приходила на ум аналогия с пластитом - взрывчаткой им там, что ли, зарплату выдают?) исключительно со скуки.

Зато когда Лёха начинал рассказывать о чем-нибудь, что не касалось работы - здесь можно было ложиться на ковер и медленно умирать от смеха.

Особенно хорошо у него получались воспоминания о детстве в татарской деревне. Причем каждый раз добавлялись все новые подробности. Чего стоила, к примеру, сцена катания Алихана на свинье, впоследствии превратившаяся в целое поросячье родео с участием всех деревенских мальчишек.

Или то, как он доводил быков до бешенства, стреляя из рогатки по... ну, ясно, по каким местам. А на другой вечер Алихан уже удирал от одного особенно разобиженного быка. и избавился от погони лишь тогда, когда догадался скинуть свои красные плавки.

И так далее в том же духе. Все это Лёха рассказывал с абсолютно невинным лицом, как бы сам удивляясь, что он такое несет. Надо полагать, большая и лучшая часть Лёхиной души так и осталась в том чумазом детстве. Сашка и Аиша, дальше Змиевской дачи нигде не бывавшие, свиней и быков видевшие только на упаковках, глядели ему в рот, затаив дыхание. Даже мама смеялась до упада, хоть потом за глаза иногда и ругала Лёхины грубоватые байки.

Дверь ванной скрипнула и отворилась. На пороге стояла Аишка с опухшими глазами.

- Если на сборы пять минут, тогда я не успею. Мне же надо себя в порядок привести.

- Ты и так у меня красавица, - сказал отец.



(Сашка, Аиша, Алихан, Олег, Марина)

Алихан жил в однокомнатной квартире на последнем этаже типовой блочной "девятки" в скучном отдаленном районе. Из предметов роскоши в квартире были домашний кинотеатр и акустическая квадросистема - правда, и то и другое такого класса, что их действительно можно было отнести к предметам роскоши. Но все же Больших Денег в своем наркотическом отделе, похоже, Алихан не заработал.

Очередное подтверждение простой истины: врут лихие фильмы с закрученными сюжетами.

Сашка поделился этой мыслью с отцом, когда они ехали в такси.

- Зато Лёха мужик настоящий, - сказал отец. Он как-то по-особенному это сказал, хорошо и тепло. Так, что даже если бы Сашка и не знал, что Лёха настоящий, а не картонный, сразу бы поверил.

Сашка вообще любил отца в такие минуты - когда от него чуть-чуть пахло коньяком и он был одновременно как бы и очень далеко, и очень близко, и отвечал на все неожиданно просто и точно.

И только сейчас Сашка заметил сеточки морщин на его идеально выбритых щеках и мешки под глазами, и понял с внезапной жалостью, что отец очень немолодой и очень усталый человек.

- Пап, - начал Сашка, пододвигаясь к отцу поближе. - Давай тебе велосипед купим...

- А мне - фоторужье, - неизвестно с какой стати сказала мама, и они с отцом рассмеялись, как будто вспомнив что-то.

- Нет, правда, - не отставал Сашка. - И мне купим велосипед. И будем кататься вместе по утрам.

- А я все думаю, что за нежности такие, - Аиша, сидевшая на переднем сиденье, повернулась к ним, продемонстрировав диковатый макияж: фиолетовые губы и угольно-черные веки на меловом лице. - Теперь ясно. Нашему малышу захотелось велик. Тебе трехколесный сгодится? Чтобы падать не так высоко было?

- Доченька, - сказал отец. - Сейчас мама опять скажет, что это непедагогично, но на месте Сашки я бы тебя поколотил разок.

Таксист, суровый с виду мужчина с дубленым лицом, хрюкнул и покрутил головой.

- У вас болит что-нибудь? - со змеиной вежливостью обратилась к нему Аиша.

Таксист вздохнул.

- Вот и моя младшая такая же, - сообщил он зеркалу заднего вида. - Морду накрасит, черных тряпок накрутит - и айда в парк семечки щелкать. А нет чтобы поговорить...

- Какое вам дело? - возмутилась Аиша. - Может, я готка. И может, это у вашей младшенькой морда, а у меня совсем наоборот.



* * *


- Нет, дочь, ты у нас не готка, - устало сказала мама. - Ты готтентотка. А насчет велосипеда... Действительно, чего уж лучше. Вот представь, Олег. Ты в девять утра подъезжаешь на велосипеде к Администрации. Вкатываешь по ковровой дорожке в холл. Сдаешь велосипед под расписку охраннику. Заодно просишь подкачать переднее колесо. И поднимаешься в лифте в свой кабинет, который находится аккурат напротив приемной господина Дуба, не к ночи будь помянут.

- Люблю, когда ты в таком настроении, - сказал отец как бы в сторону.

- Олежек, я серьезно. КОГДА МЫ НАКОНЕЦ КУПИМ ПРИЛИЧНУЮ МАШИНУ?

- Подожди, вот отстроимся. Это ж такая прорва...

- Я слышу это пятый год подряд. С тех пор, как заложили фундамент.

- А я тебе еще раз повторю. Мне пока "десятки" хватает. В крайнем случае - общественного транспорта. Тебе тоже. Дети в школу как-нибудь сами дойдут. Я в их годы...

- Подумай о своих годах. Все люди как люди. Вон у тебя начальник пресс-службы...

- А я, значит, нелюдь! - взорвался отец. К этому шло, Сашка видел. - Ну да, я нелюдь. Более того, я - мутант. Меня как в восемьдесят втором на Байконуре облучили, так с тех пор один очень важный участок мозга атрофирован. Который отвечает за чувство превосходства. У всех нормальных людей он занимает большую половину мозга, а у меня атрофирован. Ну ни к чему мне консервная банка за четыре миллиона, ни - к че - му!.. Кстати, одна из этих консервных банок сегодня приземлилась на дно оврага под Романовским мостом. Людей оттуда по частям доставали.

- Женщину спасли? - не выдержал Сашка. И тут же прикусил язык. Но отец, слава Богу, пока ничего не замечал.

- Кажется, да. Но положение тяжелое. Она еще и на сносях.

Сашка солидно кивнул. Выражение "на сносях" он слышал впервые. Зато, оказывается, прекрасно знал, что оно означает.

- И хватит, Марина. - Остывал отец так же быстро, как заводился. - Ты знаешь мое отношение ко всему этому. Дело не в скупости. На хорошую квартиру я денег не пожалел и на дом, как видишь, не жалею, потому что дом - это все же дом. Но у меня возникает жуткое чувство, когда я смотрю на эти машины. Они похожи на дорогие катафалки. Читала ведь у Телегина, как делается русский бизнес? Взять кредит, купить джип...

- Па-ап, ты реликт, - протянула Аишка. - Твой Телегин давно сдулся. Он включен в школьную программу. А ты - продукт девяностых годов прошлого века. Вас обоих надо сдать в музей.

Таксист издал какой-то совсем невозможный звук, но вовремя перехватил Аишин взгляд и уставился на дорогу. На перекрестке не глядя нажал на кнопку "Play" древней-предревней, еще кассетной магнитолы. Машина наполнилась сиплым мужским голосом, который то ли пел, то ли рассказывал под мурлыканье синтезаторов жалостливую разбойничью историю.



* * *


- Идут бюрократы - салют Мальчишу!

Так отец всегда приветствовал Алихана. Это у них было что-то вроде пароля.

Но Алихан, открывший обшарпанную железную дверь, не отозвался, как заведено: "Бюрократы идут к Хусейну". Вид у него был непривычно озабоченный и даже отчасти потерянный. Он натужно улыбнулся, провел ладонью по лицу, точно стирая какую-то трудную мысль, и коротко мотнул головой вглубь квартиры: заходите, мол, раз уж пришли.

Итак, веселых рассказов о кручении коровьих хвостов сегодня не предвиделось. Сашку усадили в комнате перед экраном, велев не стесняться и выбирать из Лёхиной коллекции мультиков, что душа пожелает - ха, чего там стесняться, тем более что все диски Лёха переписывал не где-нибудь, а у Сашки. И мультики-то все старьё: "Хроники Цубаса", "Мегами-сама" 24  и прочее в том же духе. Нафиг, надоело. Лучше уж "Шрек. Рождество" посмотреть, хотя это вовсе для детсадовских.

Аиша сказала, что развлечет себя сама и уединилась на балконе, откуда в данный момент только и слышалось идиотское электронное "ку-ку" - сестренка болтала с кем-то по аське.

Взрослые же уселись на кухне, плотно закрыли дверь в комнату, выпили по стопке коньяка и разом закурили.



* * *


- Ну, давай, честный мент, излагай, - сказал наконец Олег.

- Да чего там излагать... Рано мы с тобой радовались, бумажная душа.

- То есть?

- Сорвался Гаруда. В самую последнюю минуточку сорвался.

- Как так? - Олег от возбуждения заерзал на табуретке. - Мы ж вам всю поддержку обеспечили. Из думы его поперли - так? Неприкосновенности он лишился - так? Будкина придержали, чтобы он Гаруду прежде времени на британский флаг не порвал... Мать вашу! БЕРИ - НЕ ХОЧУ!

- Сорвался, - мрачно повторил Алихан.

- И где он сейчас?

Алихан помолчал, потом подвигал бровями, приглашая налить и выпить по второй. Опрокинул, не чокаясь, стопку в рот и сказал с отвращением:

- А он, Олег, там, где ни печали, ни воздыхания. И если есть у Аллаха рай для таких, как он, то сейчас несовершеннолетние мальчики, которых Гаруда очень любил, чешут ему в этом раю пятки. Будем считать, что я его помянул. Дерьмо мужик был... а все равно жалко как-то. Уж очень нелепо все вышло.

- Ты это, ментяра... давай без лирики, - попросил Олег.



* * *


- А если без лирики - грохнули Гаруду. Вальнули. Шлепнули. Замочили. Я доступно объясняю?

- Мне нужны подробности, - сказал Олег. Теперь и он изменился - подобрался, стал суше и тверже.

- Вот уж вряд ли тебе они понадобятся. Нет, ребята, к вам никаких вопросов, вы свою часть работы выполнили. Это наш прокол. Не уловили всех нюансов... Ладно. Вкратце: Гаруда где-то взял под честное слово громадную партию амфетамина на реализацию. И тут же в карты ее проиграл. Хрена ли ему, когда он свои клубы за одну ночь проигрывает. Только проиграл он эти девять, что ли, кило еще до того, как они к нему поступили. Они еще из пункта отправления не успели отбыть, а Гаруда уже за стол сел. Ну, он их так и так бы не увидел. Потому что товар пропал в дороге. Знаешь, усушка, утруска... в этом, наверное, все дело.

Лёха пытался шутить, но у него плоховато получалось.

- Плюс у него администратор свалил со всей наличностью 25 . Так, под настроение. Видимо, чувствовал пятой точкой, к чему идет. Короче говоря, Гаруду нашли в каком-то подъезде. В состоянии, близком к бифштексу. Веришь ли, у него зубы через один плоскогубцами вынуты - аккуратно через один! - и вместо лица такое... Дальше. Придурки, которых сегодня из-под моста достали - Гарудины курьеры. По некоторым данным, как раз те, что его с феном швырнули. Только порошка при них не обнаружено, это факт. И другой факт - что с моста они пытались взлететь как раз тогда, когда удирали от Гарудиных ребяток. Ребятки из одной машины, к слову, задержаны и дают показания. Другая машина скрылась с места происшествия. У нас она нигде не засвечена. Ну вот, Олег... Это если очень вкратце. Без лирики.



* * *


Чем дальше Олег слушал, тем злее и суше становилось его лицо. Он как будто даже похудел за эти несколько минут.

- Дальше можешь не объяснять, - сказал он, когда Алихан закончил. - Не говоря уже о том, что два года нашей общей работы - псу под хвост...

- Ты пойми, - перебил его Алихан. - Для меня самое страшное в ситуации то, что я не могу связать концы с концами. То есть внешне вроде наоборот - все сходится. Но как-то уж очень подозрительно сходится. И курьеры - в лепешку, и Гарудины деньги непонятно где, и сам Гаруда без половины зубов отдыхает в городском морге... Я полчаса как оттуда. Смотрел и думал: надо же, какое совпадение. Послал-таки Аллах ангела-истребителя этому извращенцу, и не абы как, а в образе маньяка-садиста. Никто из здешних так не работает, мне парни из убойного подтвердили. В итоге имеем что? В Тугарине наркомафии больше нет, забудьте это слово, это из дурных полицейских сериалов. Но самое удивительное и смешное, Олег - ПОРОШКА ТОЖЕ НЕТ! А порошок якобы еще какой-то непростой был, высочайшее качество. Пилотная серия, ага. Чтобы потом весь регион на эту высококачественную дрянь подсадить. Так что нашему Тугарину выпала большая честь.

- Ни хрена себе пилотная серия, - как бы в скобочках заметил Олег. - Это ж промышленные масштабы.

- О чем я тебе и говорю.

- Теперь все? - спросил Олег. - Тогда я продолжу...

Мобильник в кармане его пиджака негромко заиграл "Июньскую баркаролу" из "Времен года" Чайковского.

- Алло. Я слушаю! Алло... Черт. Скинули. Шумы какие-то... Так вот, не говоря уже о том, что два года работы полетели псу под хвост, теперь полетят еще и очень многие головы.

- Мне-то что, - беззаботно отмахнулся Леха-Алихан. - Я холостой, бездетный. Захочу - к предкам в Казань двину, захочу - школу дзюдо открою. Жалко, если тебя сожрут, Олежка. У тебя Марина, Сашка, крестница вот моя... И вообще, ты только-только на ноги встал...

- Меня не тронут, - сказал Олег, которому в словах друга что-то очень сильно не понравилось. - И дело вообще не во мне и не в тебе. С нами-то как раз все ясно. Но сейчас начнутся такие рокировочки - и в твоей конторе, и в моей, - что собрать хотя бы половину прежней команды мы уже не сможем. Просто не дадут...

Опять "Баркарола" соль-минор.

- Алло. Алло, я слушаю, говорите. Да говорите же!.. Снова скинули. И номер неизвестный. Балуется, что ли, кто-то?.. Да, мне только сейчас в голову пришло: а почему, например, мой семилетний сын узнает об аварии на Романовском мосту чуть ли не одновременно со мной?

- В вечерних новостях сюжет прошел, - предположил Алихан.

- Ну, если сюжет прошел, значит, Будкина уже спустили с поводка, - сказал Олег. - Теперь точно пойдут рокировочки. У-у, какие рокировочки...

- А ну, хватит, мужчины, - подала голос Марина, о которой оба едва не позабыли - так неприметно она сидела и курила одну сигарету за другой. - Чего это вы разнылись?



* * *


- "Не дадут", "сожрут"... - передразнила Марина. - Самим не противно? Или вы вправду постарели? Давайте-ка еще коньяку выпьем, пока меня от вас не стошнило.

И налила себе полную, с горкой даже, стопку.

Алихан и Олег, пристыженные, последовали ее примеру.

- Мальчишки, - сказала Марина, подняв стопку, да так ловко, что не пролилось ни капли. - Я, конечно, ничего не понимаю в этих ваших высоких материях. Куда мне. Но я понимаю кое-что другое. Я смотрю на вас и понимаю, что вы испугались. А этого делать нельзя... Вот ты, Лёш, разве ты испугался, когда Олег в две тысячи первом сидел по уши в дерьме? А ты сказал: это мой друг, я ему верю, и все, кто поливает его дерьмом, будут отныне иметь дело со мной, Алиханом.

Алихан криво улыбнулся и неопределенно пошевелил бровями.

- А ты, Олег? Когда у Сашки начало отказывать сердце, и все в кардиоцентре прятали от меня глаза - разве ты струсил пойти к министру и обложить его матом? И сразу все нашлось, и все сделали.

- Да, - сказал Олег. - Я тогда очень струсил. За Сашку.

- Вот об этом я и говорю. А сейчас вы испугались за себя. Вам стало себя жалко. Мол, бились-бились, сражались с ветряными мельницами, а теперь все начинать заново. И как начинать? И с кем? Поэтому у вас и рожи такие... Не люблю я вас сейчас. Не смейте бояться. Стыдно бояться. И нечего бояться. Кроме вот такого унижения... Сейчас мы выпьем и будем веселиться. И позовем детей, а ты, Лёха, будешь рассказывать им свои татарские истории, и все будут смеяться. Будем пить чай с тортом, очень свежим, кстати, и простимся только после одиннадцати - завтра ведь выходной и никому не надо рано вставать. Потом мы с Олегом поедем достраивать дом в Змиеве, а летом ты будешь жить у нас, Алихан, ловить рыбу, а по вечерам сидеть на веранде и любоваться на закат над Любой-рекой... Вот и все, что будет. А бояться стыдно. Если вы еще будете бояться, мальчишки, я вас разлюблю.

- Мама, - послышался из комнаты Сашкин голос. - Ты так громко кричишь, что мне из-за тебя Шрека не слышно. Ты что-то говорила про чай? Давайте уже, а то я совсем соскучился.

Телефон Олега снова зазвонил.



* * *


Пока на тесной кухне однокомнатной квартиры в спальном районе кипели страсти, на другом конце города, в одной из башен свеженького кондоминиума, шла кое-какая неспешная и тихая работа.

Три фигуры, проскользнув мимо будки охранника, пересекли темный двор и нырнули в подъезд. Затем поднялись в общий холл и чудесным образом миновали ночного консьержа в освещенном стеклянном стакане.

Примечательно, что в десяти метрах от подъезда стоял, поджидая кого-то, милицейский "уазик". Тем не менее молчаливые добры молодцы вошли туда, куда им было надо, совершенно беспрепятственно, и точно так же вышли.

Надо полагать, в тот поздний майский вечер всех, кто охранял мирный сон жильцов, поразил временный приступ слепо-глухо-немоты вкупе с кататонией. А может быть, все дело в том, что на груди и спине каждого из троих красовались сдвоенные белые буквы:

ТУК ТУК

С расшифровкой помельче:

Тугаринская Управляющая Компания Тарификации и Учета Коэффициентов

И ниже - еще мельче:
Приходим ночью, работаем молча

Люди в униформе доверяют людям в униформе. Можно побиться об заклад, что если бы хоть одна живая душа обратила внимание на странный, явно ернический слоган, и стряхнула наваждение, дальнейшие события развивались бы совсем иначе.

Но с живыми душами в пятнадцатиэтажном кирпичном доме на Богоявленской, 11а, как и во всем уездном городе Тугарине, в это глухое время суток было трудно. Только люди в униформе.

Кроме того, есть основания предполагать, что пока события развиваются так, как надо.




Глава третья. Папка "Важное"

Ей казалось, что она умирает. Она лежала в душной палате и не могла пошевелить даже пальцем. На ее теле - она это чувствовала - не было ни одного живого места. Вообще же, если не принимать во внимание бесчисленные порезы и ушибы, она удивительно легко отделалась: у нее была сломана только правая рука. Зато она потеряла очень много крови - слишком много крови для женщины, которая носит под сердцем ребенка.

Но ребенок был жив. Когда Зара приходила в себя и открывала заплывшие глаза, она видела свой живот - огромный, обтянутый сухой горячей кожей.

Мало того, что по каждому суставу будто бы проехал асфальтовый каток. Теперь боль поселилась и внутри. Она разрывала женщину, прокалывала ее насквозь, распускаясь, как железный цветок.

Боль была ее ребенком, который просился наружу и не мог выйти.

Русский доктор, не доверяя медсестрам, сам дежурил у ее койки днем и иногда даже ночью. Если она была в сознании, задавал ласковые вопросы, удивлялся, как она вообще уцелела в той мясорубке. На его добром молодом лице была написана такая гордость, будто это целиком и полностью заслуга его, русского доктора с дипломом медицинской академии. А иногда на его лице проскальзывала как бы тайная печаль: то, что женщина и ее ребенок до сих пор живут, выходило за все известные рамки и было, наверное, нонсенсом.

Наверное, доктору в его академии не говорили, на что способна женщина, в чьих венах текла кровь жены Назная - та, по легенде, прогнала мужа, отказавшегося защищать дом и детей, и сама взяла в руки оружие. Нахская женщина, которой нужно во что бы то ни стало выносить ребенка и разрешиться бременем в срок, чтобы продлить род. Память о матриархате, о мифической Хур-Ами, правительнице страны амазонок (а точнее алазанок), обитавших на берегах реки Алазань, или Термодон, еще до Троянской войны 26  - эта смутная, полустертая память также была жива в ее генах.

В академии учат многому, но не всему.

Так или иначе, но доктор назначал новые и новые утомительные процедуры, ради которых Зару перекладывали на каталку и долго-долго везли по одинаковым коридорам, а потом обратно. Кажется, только переливание ей делали два или три раза.

А боли все прибывало.

Теперь Зара была окончательно уверена, что эта ее боль - мужского рода. Только мальчики так трудно приходят в мир, потому что они не хотят воевать и умирать.

Но об этом не знают даже они сами. Об этом знают только их матери. За это страшное, непосильное знание матерям заранее прощены все грехи во всех мирах.



(Сашка, Аиша, отец, мама)

- Неужели неясно, Олег? Сейчас не лучшее время для поездки.

- Марина... Форс-мажор есть форс-мажор.

- Ненавижу это слово, - сказала мама с горечью. - С него начинается все самое плохое. И слишком часто я его слышу.

- Ну-ну, не преувеличивай, не нагнетай...

Так они спорили все утро. Вернее, это мама спорила, отговаривая отца ехать в Змиево. Для отца, похоже, вопрос был решен.

Оказывается, весь вчерашний вечер и часть ночи к нему из Змиева сквозь миллионы шумов и хрипов пытался пробиться Михалыч, бригадир кровельщиков. Он звонил по стационарному телефону от сторожа садового массива - мобильная связь в Змиеве отказывалась работать из-за особенностей рельефа, да и обычная дышала на ладан. Все, что отец смог понять сегодня из разговора с Михалычем - что-то случилось с крышей, обвалились какие-то балки, несколько строителей получили травмы. Теперь на месте происшествия требовалось присутствие отца - "для протокола", как выразился Михалыч.

- И потом, я еще вчера договорился со Славой, - сказал отец. - Он специально свернет, не доезжая до Гореликов, и подбросит нас к самому участку.

Сашка почти не сомневался, что это последнее обстоятельство было решающим. Отец просто не мог нарушить договоренность, заключенную ранее - о каких бы пустяках ни шла речь.

- А поехали все вместе, - предложил Сашка без особой надежды, так, в порядке бреда.

(Аишка наморщила нос. Змиево она не любила. Там для нее - по крайней мере, до завершения благоустройства - ровным счетом ничего интересного не было. Было палящее солнце, и были комары, и была скучная необходимость прореживать малину и полоть цветники. И, что совсем ужасно, дощатый щелястый нужник за домом. Бр-р-р.

Другое дело - Сашка. Для него участок в десять соток, сейчас весь заваленный разным строительным хламом, был, как и полагается, заколдованным царством.)

- Да, - сказала мама. - А кто прошлым летом на гвоздь напоролся? Кто вопил, как недорезанный?

- Вопил или не вопил - дело не в этом, - дипломатично сказал отец. - Дело в том, что нам с тобой, Мариша, все равно надо ехать. Заодно, кстати, и стеклопакеты посмотрим, и вообще как все теперь стало. А вот детям сегодня там и вправду делать нечего. И без них ступить некуда будет. Александр Олегович, ты на выходные остаешься за главного. Отвечаешь скальпом за сестру и прочее движимое и недвижимое имущество в квартире. Задача ясна?

- Йес, сэр, - сказал Сашка.

Аиша снова скривилась.



* * *


За окном посигналили.

- Мариш, ты готова? - спросил отец. - Ну, по коням. Черт, полдень скоро... Сашка, Аиша, значит, я на вас надеюсь. Сухпаек в холодильнике: шницель там, овощная смесь, то-сё. Разморозить не проблема. Из дома, разумеется, ни ногой. Посторонним дверь не открывать. Отбой - в десять ноль-ноль. Теперь вот что. Если все же, не дай Бог... тогда при размыкании внешнего контура квартиры в опорный пункт милиции поступает сигнал. В течение десяти минут либо вам перезванивают оттуда, либо вы звоните сами. В противном случае сразу выезжает машина... Все. Постарайтесь друг друга сильно не калечить. Сашка, узнаю, что лазил в мой ноут - сдам в клинику профессора Моро на опыты. В субботу заедет Алихан, проверит, как ты здесь справляешься. Кстати, его номер я записал на розовой бумажке, а бумажка - на мониторе. Мы вернемся в понедельник утром. Не забывай про свои таблетки. Повтори, как усвоил.

- Розовая, - послушно сказал Сашка, хотя толком понял разве что про холодильник, ноутбук и таблетки. - Не лазить. Не открывать. Ни ногой... Пап, один вопрос. Нет, два.

- Минута пошла.

- Вот, допустим... - Сашка сделал припоминающее лицо (а у самого в волосах только что искры не проскакивали от хитрого напряженного интереса). - Допустим, если какие-то люди... другого человека... зачем-то поваляли... потом отшлепали... а потом намочили. Это что, игра такая? Типа пейнт-болла?

- Ах ты, упырь, - сказал отец. - Ты же сам все прекрасно знаешь. Это ты вчера опять подслушивал. Когда мы у Лёхи на кухне сидели - подслушивал, так? Нет, я тебя точно сдам на опыты. Или в школу разведчиков... Второй вопрос.

- Допустим, если кто-то кому-то пожелал Очень Плохое, а оно взяло и сбылось. Так бывает?

- Мультиков обсмотрелся, - предположила Аиша. - Опять аниме какое-нибудь позорное.

- Ну почему же, - отец внимательно посмотрел на Сашку. Взъерошил ему светлые волосы. - Еще как бывает. Но лучше, если загадаешь Очень Хорошее. А оно вдруг - опа! - и сбудется. Правда ведь, так лучше? Как думаешь, Саш? Попробуй как-нибудь на досуге... Так, присели на дорожку. А теперь - последний салют.

- Я буду скучать по тебе, Крошка-Енот, - сказала мама, когда Сашка шагнул к ней первым по праву младшего и уткнулся носом в ее колени, обтянутые платьем. - Ну-ну, я же знаю, что ты не любишь целоваться. - И Сашка почувствовал теплое прикосновение маминых губ к своему затылку.

А дочери мать сказала тихонько, чтобы Сашка не слышал (но он все равно услышал):

- Присматривай за ним.



* * *


Слава, пятидесятилетний мужик с красным обветренным лицом, ждал внизу, приоткрыв переднюю дверь старенького, благородно потрепанного форда-"яврик". На крыше машины имела место свернутая и притороченная к багажнику палатка. В кабине рядышком со Славой сидела очередная девица с незаконченным средним специальным образованием. Девица то и дело прикладывалась к бутылочке с минеральной водой, будто только что из тренажерного зала.

- Здоровеньки, сосед, - сказал Олег, укладывая сумку на заднее сиденье. - Опять в поход? За туманом и за запахом тайги?

Слава кивнул.

- А как же. Спустимся на байдарках до Белой, а там такие пороги - водопад Виктория отдыхает.

- Удивляюсь я вам, Слава, - сказала Марина. - Удивляюсь и восхищаюсь вашей энергией.

- Эту бы энергию - да в дело, - изрекла девица, как будто ее кто-то приглашал к разговору.

"Яврик" заурчал и двинулся к воротам.



* * *


- Хороший пацан у нас растет, - говорил Олег, глядя, как в окне проплывают раскрашенные теремки детской площадки. - Серьезный. Задумывается вот о чем-то...

Марина вздохнула.

- Если бы еще не болел так часто... Кстати, у него две макушки. Как у тебя в детстве.

Мальчик и девочка, стоя у окна на восьмом этаже, провожали машину взглядом. Как обычно бывает в такие минуты (даже в самых счастливых семьях), они вдруг почувствовали себя чуточку осиротевшими.

И как бывает в такие минуты, они произнесли вслух совсем не те слова, что были нужны.

- Ну, Гарри Поттер недоделанный, - сказала Аиша. - Теперь посмотрим, кто здесь за старшего.

- Да катись ты колбаской к своим мальчикам, - огрызнулся Сашка. - Я и без тебя проживу.



(трио у фонтана)

В это время на набережной Любы-реки у фонтана, которому неизвестный архитектор придал форму солнечных часов (фонтан был известен тем, что никто и никогда не видел, чтобы он работал, но может быть, и это было заложено в проекте), встретились три молодых человека.

Вчерашние синие куртки они сменили на джинсы и легкие свитера - тоже своего рода униформа, не привлекающая ничьего внимания.

Но при ближайшем рассмотрении троица была довольно любопытной.

Первый, большой и рыхлый, с мокрым от пота лицом, дул дешевое пиво из жестяной банки. Вообще по его комплекции сразу становилось ясно, что он очень уважает пиво, а пиво уважает его. Главной деталью его костюма были тяжелые высокие ботинки со шнуровкой, которые не дотянули до "гриндеров" пару-тройку тысяч рублей. При сухой и жаркой, практически летней погоде они выглядели нелепо.

Второй, наоборот, был тощ и землисто бледен. Он нервно теребил в руках пластмассовые четки. Его полосатый свитер был украшен стилизованными, как бы истекающими кровью буквами. На губах играла неопределенно-злая улыбка.

А третий был бы совершенно неприметным, если бы не тяжелый и как бы замороженный взгляд и особая посадка небольшой, коротко остриженной головы на широких худых плечах. В этой посадке читались настороженность, угроза и готовность в случае чего незамедлительно перейти к действию.



* * *


Итак, молодые люди (навряд ли кому-то из них было больше двадцати двух-двадцати трех лет), сошлись в полдень 30 мая 20.. года у городского фонтана. Бегло поздоровались и сразу заговорили так, будто продолжали только что прерванную беседу.

- Слышь, Гагарин, - сказал малый с холодными глазами. - Ты вчера днем в той хате на Богоявленской везде внимательно посмотрел?

Толстяк глотнул пива, покачал банку, отпределяя, сколько еще осталось, потом ответил:

- Прошел с хозяйкой по всей квартире. Если честно, кроме оргтехники брать нечего. Хреновая твоя наколка была, Тарас.

- Моя наколка была какая надо, - процедил тот, которого звали Тарасом. - Может, это ты пропустил что-нибудь? Давай еще раз по порядку. Вообще все опиши, что видел.

- Гостиная - ЖК-телевизор "Самсунг", диагональ восемьдесят один, тюнер, колонки, кондишен, - начал перечислять Гагарин. - Кухня - понятное дело, полный боекомплект, миксеры-шмиксеры-микроволновки, но все - предыдущего поколения. Плита более-менее приличная, "Ханса". Спальня - ноутбук таксебешный, "Асус", но с веб-камерой, напольный вентилятор. Что еще? Пылесос - "LG", турбощетка. В детской - компьютер, DVD-плейер, телевизор цветной кинескопный, кажется, "Полар". И до черта плюшевых зверей, ну, жирафы, зайцы, бородавочники из Диснея...

- Бородавочников пропустим, - нетерпеливо сказал Тарас. - Ты можешь не отвлекаться?

- Так ты же сказал, по порядку...

- Шмотки? Шубы там или еще что-нибудь? Драгоценности? Должны быть у его жены драгоценности?

- Не видел, - признался Гагарин.

- Не видел или не смотрел?

- Времени же в обрез было, - сказал Гагарин и вытер потное лицо ладонью.

- Ну и куда мы со всем этим добром денемся? - вступил в разговор третий - худой и изможденный, крутящий между пальцев четки. - С этим вот, бляха муха, напольным вентилятором, которому в обед сто лет? Как мы его вытащим оттуда? Кто его у нас примет?.. Сам ты бородавочник!

- Крюгер, не кипешуй, - приказал Тарас.



* * *


- Нет, а чего он? Сколько мы эту хату выпасали! Сколько труда было влезть! И нате - вентилятор! Не, парни... так нельзя. Несерьезно как-то. Надоело по мелочам рисковать.

- Ты, когда вечером стоял на стреме, ничем не рисковал особо, - напомнил Тарас. - Все-таки слепки Гагарин делал. И ключи тоже он вытачивал... Теперь, когда все успокоились, послушайте меня. Значит, мужик этот - у него дом где-то за городом. Каждую пятницу он туда уезжает.

- С женой? - уточнил Крюгер.

- Ну да.

Тарас замолчал, предоставляя друзьям обдумать сказанное. И они все обдумали за какие-то считанные секунды. Теперь в глазах у троицы светилось полное взаимопонимание.

И предвкушение.

- На все выходные уезжает? - деловито осведомился Крюгер.

- До понедельника.

- А дети? - почему-то испуганно спросил Гагарин.

- Ну, и дети с ними, разумеется. Пацану семь, девчонке четырнадцать или около того. Кто же их одних оставит - в такое-то время? Слыхали, нет - в городе маньяк объявился. Говорят, это он Гаруду разделал.

- А даже если и дети, - сказал Крюгер, и на его тонких губах снова заиграла злая улыбка. - Четырнадцать лет, говоришь... Люблю этот возраст.



(Сашка, Аиша, еще кое-кто)

Вообще-то ничего особенно интересного в отцовском ноутбуке не было.

На рабочем столе - штабеля документов в "Ворде" и "Экселе": какие-то таблицы и графики, в которые, это даже Сашка понимал, лучше было не соваться, чтобы не стереть ненароком какую-нибудь важную циферку.

Залежи древней однообразной музыки - утомительно длинные гитарные композиции со смешным тонким вокалом.

Из игр - шахматы да пасьянсы. Взрослый вроде бы человек, нет чтобы установить хотя бы "Макс Пэйна", "Хитмэна" или самые завалящие гонки. На большее ноутбук и не потянет.

В общем, скукота и мерзость запустения. Но Сашкой руководил тот же самый инстинкт, который некогда заставил Адама и Еву угоститься жесткими и кислыми запретными яблоками. Надо полагать, и Адам, и Ева так же смутно сознавали, что ничего хорошего из этого не выйдет.

Сашка отклеил от края монитора розовую бумажку и невнимательно засунул в задний карман джинсов - номер Алихана он знал наизусть. Включил ноутбук и замер, разглядывая свое лопоухое отражение в пока еще темном экране.

Аиша, как и следовало ожидать, сразу после отъезда родителей напрочь забыла о младшем брате. И слава Богу. Она забралась с ногами на диван в гостиной и названивала с домашнего телефона подругам на мобильники. Очевидно, Аишка, баланс которой стабильно держался на нулевой отметке, решила оторваться по полной и заодно попасть в книгу рекордов Гиннеса как самый выгодный клиент Тугаринской телефонной сети за всю историю существования последней. Сашка представил вытянувшиеся лица родителей в конце месяца, когда придет счет за переговоры, и мельком посочувствовал им.

На ожившем экране ноутбука высветилась обычная заставка - отец, мама, Аишка и Сашка на фоне недостроенного змиевского дома прошлым летом, причем Сашка еще совсем белый (тот год выдался особенно грустным - сплошь очереди в коридорах кардиоцентра да капельницы, капельницы без конца).

И тут же острые Сашкины глаза выхватили в углу рабочего стола кое-что новое.

Желтенькая иконка, изображающая полураскрытую папку, с надписью под ней:

"ВАЖНОЕ".



* * *


К шлагбауму автостоянки тяжеловато подкатила подержанная "нива-шевроле". В солнечный субботний денек стоянка была пуста - те, у кого были дачи и колеса, разъехались на этих колесах по дачам, те, кто не обзавелся дачей, но имел колеса, напросились на дачи к друзьям, те же, у кого не было даже друзей с дачами, отправились искать приключений в компании таких же аутсайдеров.

За рулем "нивы" был Тарас. Рядом с ним на пассажирском сиденье лежал пластмассовый чемоданчик вроде тех, в которых носят электроинструменты. У Гагарина на коленях стояла большая картонная коробка, почти пустая. Крюгер мял в руках моток медной проволоки. Все три добра молодца были снова облачены в синие спецовки с аббревиатурой "ТУК ТУК",

Тарас быстренько провел инструктаж.

- Если что - Гагарин, ты, главное, молчи. Просто сиди и молчи, как партизан на допросе. Как будто тебя здесь вообще нет. А ты, Крюгер, держи морду лопатой.

- Не учи, - огрызнулся тот и вышел из машины.

Очутившись снаружи, Крюгер показал маленький фокус. Не совершив ни одного магического пасса и не изменившись в лице, он вдруг перевоплотился в солидного рабочего человека, такого себе сотрудника муниципальной службы. И вразвалочку зашагал к будке охранника.



* * *


Ничего.

Ничего по-настоящему важного в папке не было.

Два или три любительских ролика, снятых и смонтированных самим отцом - Сашкин пятый день рождения, позапрошлое Рождество, где Аишка скакала вокруг елки, изображая танец живота, еще что-то. Отец, оказывается, наложил еще и музыку - что-то быстрое и ритмичное, но непонятно щиплющее за сердце - и снабдил все это дело титрами собственного сочинения. Так что когда в кадре, скажем, появлялся Сашка, озабоченно грызущий крекер, слева выезжала надпись: "Сашка, победитель демонов".

И прочее в том же духе.

Обычный отцовский юмор.

Теперь Сашка вспомнил, что эти ролики он уже видел. Однажды осенью отец пришел с работы позднее обычного, и лицо у него было неузнаваемое. Неживое, почерневшее. Он долго гремел чем-то на кухне, открывал одну за одной бутылки пива, громко и мрачно сопел и не говорил ни слова. Мама услала Сашку и Аишу спать, сказав, что у отца был тяжелый день.

Позже Сашка, прокравшись по коридору (якобы в туалет), увидел сквозь неплотно прикрытые стеклянные двери гостиной непривычную и чем-то пугающую картинку.

Большой, сильный и насмешливый человек глотал слезы, сидя в темноте напротив экрана. А на экране Сашка грыз крекер, и кривлялась Аишка, и мама улыбалась весело и молодо.

Сашке тогда стало не по себе, будто он застал отца за каким-то стыдным занятием. Почему он плакал от этих смешных и безобидных роликов? И почему ролики теперь оказались в папке "Важное"?

Сашка решил при первом удобном случае незаметно, под шумок выведать это у отца.

И поставил еще одну зарубку в том уголке памяти, где собирал всякие такие несуразности насчет взрослых.



* * *


- Тарификация и учет коэффициентов? - задумчиво переспросил охранник. - А если по-русски - с чем это едят?

- Ну, ясно же, - сказал Крюгер. - Установка, опломбирование и проверка тепло- и водосчетчиков, счетчиков электроэнергии и так далее.

- Так это ваша контора, - сказал охранник, обрадовавшись случаю почесать язык. - Мне теща всю плешь проела с этими счетчиками. Говорила, будет дешевле в три раза. Ну, поставили... Хрена там! Как платили, так и платим. Только в счетах новая строка прибавилась: "Оплата услуг специалистов". Значит, это вы специалисты.

- Ты думаешь, мы эти деньги видим? - хмуро спросил Крюгер. - Мы люди подневольные. Нам что скажут, то и делаем. Только вот время у нас хоть и казенное, но тоже не резиновое. Бывают такие... бивни слоновьи, что пока им объяснишь - кто, да откуда, да зачем - полдня пройдет. Нас и так, считай, в субботу запрягли. А семья, дом, культурный отдых? Обидно.

- А я смотрю, у вас надпись на куртках смешная - "Тук-тук", - не унимался охранник, пропустив булыжник в свой огород. - А внизу что написано? "Приходим ночью... работаем молча". Гы-гы-гы! Чего вы тогда днем приперлись? И вообще, что это значит?

- То и значит, - сказал Тарас, незаметно подошедший к будке. - Пока другие задницы просиживают и треплются, мы работаем. Круглые сутки, если понадобится. И именно молча.

Говоря, он ни на секунду не спускал с охранника холодного тяжелого взгляда. Спокойно вроде бы смотрел, но охранник вдруг почувствовал, что температура его тела резко скакнула вниз. Он поежился и отвел глаза.

- Ладно, ладно, парни, я понял. Вам в какую квартиру?

- В восемьсот четвертую. И заодно по всему восьмому этажу пройдемся. Так что вы позвоните, куда надо. Пусть люди не беспокоятся зря. Мы минут на десять электричество отключим - и все.

- О'кей, - сказал охранник. - Щас только запишу... Значит, десять минут. Вы б еще кодовый замок в подъезде починили, вообще было бы здорово. А то, бывает, всякие тут шастают... Порядок, парни. Заезжайте.



* * *


И еще в папке были фотографии.

Некоторые, вероятно, отсканированные, потому что еще черно-белые или с большой зернистостью. Отец в допотопной военной форме, сидевшей на нем довольно мешковато, потом отец и мама, до неприличия молодые и веселые, в обнимку на травке в городском парке, а вокруг - бутылки шампанского и картонные стаканчики (сейчас таких уже не делают).

Из той же серии - отец в обнимку с Алиханом, у которого, оказывается, в ту пору была густейшая шапка вьющихся волос и атлетический торс, обтянутый пестрой майкой.

Дальше, вперемешку и вразнобой - свадьба отца и мамы (у Алихана через всю грудь - атласная лента, как у генерала), потом юг, солнце, море и мама в купальнике, уже с Аишкой в животе, потом маленький Сашка в разных видах. Вот отец усаживает его на постамент памятника маевщикам в Ширинском парке. Вот Сашка знакомится с Первой В Жизни Собакой - странно, но тот далекий день и ту рыжую дворнягу он помнил до сих пор. А вот больница, но эти снимки мы пролистаем.

А тут...

Одну секундочку...

Это кто у нас такая с большим пальцем ноги во рту? Кто это с безволосой головой, повязанной дурацким платочком? Кто это, в чем мать родила, смотрит в объектив скорбно-проникновенно, как смотрят вообще все младенцы?

- Аишка! ЙОУ-ЙОУ-ЙОУ! - в восторге завопил Сашка.



* * *


Охранник в будке набрал номер на мобильном телефоне и тихо произнес:

- Але (у него получалось, как французское "allez"). Але, Тимура позовите... Слушай, Тимур, ты просил отзвонить, если будет что-то интересное. Так вот, сейчас три чудака подъехали на "ниве-шевроле". Прошли во второй корпус, в восемьсот четвертую. Под электриков, что ли, косят. Но электрики из них - как из меня экскурсовод. Нам, говорят, счетчики проверить, а сами свет собрались отключать. У одного коробка, явно пустая. Наверное, выносить что-то хотят. Это не твои ребятишки? Понял, понял. Я ж ничего... Я к тому, чтобы шума лишнего не было. Извини, у меня инструкции строгие. Я из-за ваших дел не хочу без работы остаться... Да понял, понял. Да, в восемьсот четвертую. Слушай, Тимур, накинь еще полштуки, а?



* * *


Аиша примчалась сразу же, как была, в коротком халатике, с лицом, намазанным каким-то кремом, с трубкой телефона в левой руке и стаканом апельсинового сока в правой ("Мне кажется, моя кожа уже не такая упругая, как раньше, - жаловалась она как-то подруге. - Да, ты права, только фруктовая диета").

- Чего ты орешь? Тебя током стукнуло наконец?

Сашка только бессильно махнул рукой в сторону экрана. Говорить он уже не мог. Смеяться - тоже.

Аишка бросила взгляд на экран ноутбука и начала заливаться краской. Она вообще краснела пятнами, а в сочетании с кремом салатового цвета - ясно, у мамы стащила - это выглядело даже несколько жутковато.

Сашка погладил пальцем "тач-пад" и приблизил фрагмент фотографии, который был, по его мнению, наиболее интригующим. И издевательски хрюкнул.

Телефонная трубка полетела на пол.

- Ах ты... - не выпуская стакана, Аиша свободной рукой попыталась развернуть ноутбук экраном к себе. Сашка потянул в другую сторону.

В следующий момент содержимое стакана выплеснулось на клавиатуру.

Ноутбук пискнул и умер.



* * *


На лестничной площадке Тарас сказал:

- Гагарин, насчет надписи была твоя идея. Жаль, что я тебе это доверил.

- А что? - удивился Гагарин, вертя на пальце связку поддельных ключей. - Прикольно ведь.

- Засыпались бы, вот это было бы прикольно... Значит, еще раз: на тебе - двери. Крюгер - держишь лестницу, изображаешь вид. Вошли. Внутри смотрим все - ТЩАТЕЛЬНО смотрим, Гагарин. Крупного ничего не брать. На все про все - десять-пятнадцать минут максимум. Потом могут подъехать менты.

Он быстро и бесшумно сорвал плоскогубцами хлипкий замок с распределительного щита, покопался внутри, вынырнул.

- Поехали.

- Ты на сто процентов уверен, что дома никого нет? - спросил Крюгер.

- А мы сейчас узнаем, - ласково ответил ему Тарас.



* * *


- И что теперь? - убито спросил Сашка и еще раз потрогал клавиатуру, залитую густым липким соком.

- А ничего, - сказала Аиша зловещим ведьминским голосом. - Ничего хорошего для тебя, братец. Там знаешь сколько документов с папиной работы было?

Сашке чуть не дурно не стало. До этого мгновения он думал, что теперь будет с ним. А следовало подумать - что будет с отцом.

- Уволят теперь папу из Администрации, - продолжала безжалостная Аиша. - Еще и под суд отдадут. А тебя даже судить не будут. Сразу - в колонию для малолетних преступников.

- Ты-то чего радуешься? - неприязненно спросил Сашка. - Тоже - морду намазала... Скачет в халатике... Папа бы увидел - так бы врезал...

- Ты вообще видел, чтобы наш папа когда-нибудь дрался? - возмутилась Аишка.

Сашка помотал головой, помычал горестно. Да, отец никого из них ни разу в жизни пальцем не тронул. Но сейчас легче от этого не становилось.

Аиша, видя Сашкино искреннее раскаяние, вроде бы смягчилась.

- У меня есть один знакомый, он разбирается в компьютерах, - начала она. Но договорить не успела.

В дверь постучали.

Очень деликатно и тихо.

Тем не менее дети вздрогнули, будто услышали обвал в горах.



* * *


- Папа говорил, посторонним не открывать, - напомнила Аиша.

- Это какой-то странный посторонний, - таинственным шепотом сказал Сашка. - Почему он не позвонил?

- Не знаю, - Аишка тоже перешла на шепот. - Может, из соседей кто?

- Нет, - Сашка моментально все прикинул. - Слава увез папу и маму в Змиево. Коля-Клоун? Тоже вряд ли. Что-то в подъезде слишком тихо для Коли. А эта Алевтина, которая писательница, которая над нами, вообще никогда не заходит и здоровается через раз.

- Я Веронику приглашала в гости, - призналась Аиша.

- Вот ты наглая какая, - с сердцем сказал Сашка. - Отец сколько раз говорил - чтобы этой Вероники духу здесь не было.

- Кто бы говорил насчет наглости, - парировала Аиша. - Я уж молчу насчет вчера. По сравнению с сегодняшним собака просто меркнет.

Сашка опять сник.

- Давай в глазок посмотрим, - предложила Аиша.

За дверью в искаженном глазком пространстве лестничной площадки стоял человек в синей рабочей куртке, напряженно глядя перед собой. Нос и щеки у него, как всегда в таких случаях, были вытянуты вперед, ноги уменьшены и искривлены.

- Кто там? - крикнул Сашка в замочную скважину, когда они с Аишей посмотрели по два раза.

Человек помолчал, потом сказал:

- Проверка и ремонт счетчиков. Взрослые дома есть?

- Каких счетчиков? - крикнул Сашка.

Человек за дверью как-то злобно и тоскливо сморщился.

- Мальчик, мне некогда. Есть кто-нибудь из взрослых дома? Если нет, я зайду в другой раз.

Сашка слез с табуретки, отомкнул замки - верхний и нижний, приоткрыл дверь. Но цепочку оставил.

- Подождите, пожалуйста, - сказал он в образовавшуюся щель. - А вы только счетчики ремонтируете? А в ноутбуках разбираетесь?

Крюгер подмигнул Тарасу, прильнувшему к дверному косяку и превратившемуся в слух. Гагарин хоронился за мусоропроводом.

- Разумеется. Мы на все руки мастера.

Сашка скинул цепочку.




Глава четвертая. A la guerre comme a la guerre

Обычные шумы, застрявшие в телефонных паутинах. Обрывки разговоров и гудков, рингтонов и полифонических мелодий. Где-то отчаянно пульсирует, взывая о помощи, летающая тарелка, потерпевшая бедствие в галактике B-52.

Затем отчетливо - звук набираемого номера.

Длинный гудок. Голос, не привыкший задавать вопросы:

- Ассаламу, брат.

- Я слушаю.

- Даже не хочешь пожелать мне здоровья. Забыл, как здороваются мужчины. Или мне тоже называть тебя русским именем.

- Называй, как тебе нравится. У меня с тобой дел больше нет.

- Ошибаешься. Мы с тобой как нитка с иголкой - куда я, туда и ты, сам знаешь. Тем более теперь.

- Что тебе нужно?

- То же, что и тебе. Ты кое-что ищешь. И я ищу это кое-что. Видишь ли, у тебя есть реальный выход на пропавший порошок. Поэтому мне нужен ты.

- У меня нет времени разгадывать твои загадки. И желания тоже, если честно.

- А никаких загадок, все очень просто. Если ты вернешь мне мой порошок, я найду и отдам тебе тех, кто убил Гаруду.

- Ты знаешь, кто это сделал?

- Разве я сказал "знаю". Я сказал "найду". Ты понимаешь разницу. А если я говорю, что найду, значит, я найду... Вечером с тобой свяжется один человек и сообщит все, что понадобится для дела. Дальше - сам. Ты же мент, и говорят - честный мент. Два и два сложить сумеешь.

Пауза.

- Тебе нравится мое предложение.

- Я подумаю.

- Только ты не слишком долго думай. Времени у нас мало. Если я начну искать в одиночку, могут погибнуть люди. Причем русские люди, которых ты так любишь почему-то... Я не буду прощаться, как велит мусульманам обычай, потому что ты все равно не ответишь, как надо. Но это не значит, что я не считаю тебя мужчиной, хоть ты и потерял имя, данное тебе при рождении.

- Пусть тебе от этого будет легче, Муса.

Короткие гудки.



(Сашка, Аиша, Тарас, Крюгер, Гагарин)

- Я понял, мужик, понял: твой папа нас всех убьет, когда вернется, - говорил Тарас, развалившись на диване.

- Да-а, - гнусаво отвечал Сашка, вытирая глаза кулаком. - Не верите?

- Верю, - сказал Тарас. - Охотно верю. Скажу больше: ты меня реально напугал, мужик. Но мы не будем усложнять ситуацию. И так все очень сложно. Мы заберем, что нам нужно, и мирно уйдем... Ноутбук, кстати, классный, с веб-камерой. Пригодится.

- Там термическая бомба, - сказал Сашка. - Как раз в веб-камеру и вмонтирована. Считывает эту... сетчатку глаза. Если кто-нибудь чужой включит - взорвется к чертовой матери.

Сашка импровизировал на ходу.

- Какие ты слова знаешь... А чего же родители вас с собой не взяли?

- Не ваше дело, - сказал Сашка. Плакать почему-то расхотелось.

- Не злись, мужик. Кстати, как тебя зовут?

- Хитмэн, - мрачно сказал Сашка.

- Да? А я, значит... ну, скажем, мистер Пинк. Смотрел "Бешеных псов"? Мой любимый фильм.

- Смотрел, - сказал Сашка. - Только мне не очень. Мне у Тарантино больше нравится "От заката до рассвета", вторая часть.

- А это, кажется, и не он снимал. Тебе вообще не рановато ли смотреть такие фильмы?

- Не ваше дело, - повторил Сашка и не удержался, съязвил: - а мистер Пинк, он какой-то там... ну, на гомосексуалиста похож 27 .

- Надо же, - удивился Тарас. - Ты и это знаешь. Ладно, на самом деле я мистер Блонд.

- Это который полицейскому ухо отрезал? - Сашка снова начал дрожать. - Нет, тогда пусть лучше будет мистер Пинк.

- Мужик, тебе не угодишь, - сказал Тарас.



* * *


Пока Тарас успокаивал мальчика, а Гагарин вываливал на пол содержимое ящиков шкафа в спальне, Крюгер курил у двери ванной.

Аиша, закрывшись изнутри, лихорадочно набирала "911" на трубке домашнего телефона, которую она догадалась прихватить с собой. Напрасно: батарея трубки была разряжена. Аиша проклинала себя за недавнюю болтливость.

Только однажды трубка ожила, запищала, прокричала бодрым молодым голосом:

- Алло, восемьсот четвертая! Восемьсот четвертая, ответьте! Что у вас? - и окончательно впала в кому.

Крюгер в очередной раз поскребся в дверь и сказал нехорошим голосом:

- Девушка, а девушка... Может, познакомимся поближе?

Аиша изо всех сил старалась не всхлипывать. Ее мелко трясло. Она машинально посмотрела в зеркало.

Вид у нее был еще тот.



* * *


Але, - сказал охранник в будке у ворот, подняв трубку. - Да, Богоявленская, 11. И-мен-но так, гражданин начальничек. Нет, все в порядке. Это монтеры пришли, счетчики меняют или проверяют. Предупредили, что на десять минут отключат электричество на этаже. Не знаю, может, у вас там искра проскочила. Все нормально, говорю же. Ко-неч-но, гражданин начальничек, если что - я сразу.

Положил трубку и сердито пробормотал:

- Во, контролеры. Сидят, понимаешь, реагируют на сигналы... Мусорьё. А ты тут - работай, переживай...



* * *


- Значит, твой папа - большая шишка, - продолжал Тарас светский разговор в гостиной.

Из коридора послышался треск ломаемого дерева.

- Эй, что там? - Тарас выскочил в прихожую и увидел, как Крюгер налег плечом на дверь ванной.

- Занялся бы ты лучше делом, а? - предложил Тарас. - Гагарину вон помог бы.

Крюгер обернулся. Глаза у него были налиты кровью.

- Слышь, не лезь, - прохрипел он. - Я только глянуть хочу, что за телка такая.

Этого Тарас и боялся больше всего. Вечно Крюгера перемыкало в самый ответственный момент.

С другой стороны, у девчонки был телефон. Тарас слышал (все его чувства сейчас болезненно обострились), как она сдавленно шепчет там, в полумраке ванной комнаты: "Алло, алло... Кто-нибудь... Ну отзовитесь хоть кто-нибудь!". Или это фантазия разыгралась?

- На дверь прыгать - это не выход, - бросил он Крюгеру. - Пойдем поищем что-нибудь.

Они прошлись по квартире. Тарас бегло проинспектировал кухню и лоджию, порылся в кладовке в надежде обнаружить топорик или стамеску. Дураки, чемоданчик-то для отвода глаз взяли, а не догадались захватить инструменты посерьезнее кусачек и плоскогубцев. В следующий раз надо будет учесть.

Но, как и следовало ожидать, в этой холеной квартире жили интеллигенты-белоручки. Интересно, как они лампочки вворачивают - как в том анекдоте: одна лампочку держит, другой табуретку вращает, дети в стороне стоят и дают советы? Или дипломированных специалистов в таких случаях вызывают?

Крюгер в это время заглянул в детскую - и замер на пороге, пораженный внезапной догадкой.

На одной половине комнаты: одинокий тапок, потерявшийся на полпути от кровати к подоконнику, постер "Pirates Of The Carribean: Dead Man's Chest" с пепельно-бледным Джонни Деппом в треуголке, трансформеры и морские пехотинцы вооруженных сил США на полках стеллажа, шведская стенка и велотренажер.

На другой половине комнаты: аккуратные ряды разноцветных компакт-дисков, постер Аврил Лавинь и груда плюшевых игрушек в углу.

Крюгер покрутил головой - шея затекла - взял за ухо розового зайца и поволок его в прихожую.



* * *


Охранник опустил в банку с водой спираль кипятильника. Когда он потянулся к розетке, лучик солнца, проникший в бойницу маленького бетонного зиккурата, запрыгнул ему в левый глаз. Охранник на какой-то миг ослеп наполовину, а когда перед глазами перестали плавать рваные разноцветные круги, увидел чудо: в десяти метрах от будки сгустился из солнечного света красный приземистый "ауди" (не один ли из тех, что преследовали Зару и Арслана?). Он двигался прямо на будку и не думал притормаживать, пер с таким видом, словно вот-вот снесет хлипкий полосатый шлагбаум.

- Эй, эй, - начал охранник.

"Ауди", однако, миновал австостоянку и въехал прямо во двор. Одно из стекол опустилось. Из машины высунулась худая волосатая рука с толстым хромированным браслетом на запястье и поманила охранника пальцем.



* * *


- Считаю до трех, - сказал Крюгер, доставая нож с выкидным лезвием и наборной ручкой. - Если не откроешь, я твоего зайца... как это... анатомирую. Ра-а-аз... Два-а-а-а... Три!

Аиша отчетливо услышала тихий, но непередаваемо мерзкий звук, какой издает сталь, распарывающая поролон.

- Кто у нас там еще есть? Ага, пес Плуто... Пумба... Этого волосатого урода я не знаю, как зовут. Но тоже пойдет в дело...

- Это из "Мадагаскара", - сказал Сашка.

- Чего?

- Мультик такой древний, "Мадагаскар". И вообще это мои игрушки. А Аишка - она все равно глухая с рождения. И это... парализованная.

Сашка врал с вдохновением обреченного человека.

- Значит, барышню зовут Аиша, - сказал Крюгер. - Красивое имя. Аишенька, как слышишь меня? Нормально? Без помех? У нас тут много всяких зверей и навалом свободного времени. Так что лучше нам все-таки познакомиться, пока я не испортил весь твой зоопарк.

- Насчет времени, парни, - тихонько, чтобы не слышали за дверью ванной, напомнил Тарас. - Пора валить.



* * *


- Да, "шевроле", - говорил охранник, притянутый пальцем, как магнитом. Он склонился над машиной в неудобной, поневоле угодливой позе (самым естественным было навалиться локтем на крышу или хотя бы опереться ладонью, но он трусил). - Вон там, где береза у забора... Тимур, вы только не шумите много, ладно?



* * *


Из спальни вышел потный и взлохмаченный Гагарин. На его толстом лице было написано разочарование пополам с отвращением.

- Ну, что? - спросил Тарас, заранее зная ответ.

- Да ни хрена. Ноль. Пустышка. Ни рыжья, ни камней.

- Ноги-ноги-ноги, - скомандовал Тарас.

- Еще минуточку, - сказал Крюгер. В прихожей возвышалась уже целая гора выпотрошенных зверей. Теперь Крюгер держал за лапу далматинского дога. Дог был довольно потрепанный, с глупой мордой. - Это - последняя. Не люблю, когда остается какая-то недосказанность. Расставим все точки над "ё"...

- Все-таки ты говнюк, - сказал Гагарин с неожиданной злобой.

Крюгер оставил его слова без внимания. Чуть не всунув губы в щель между дверью и косяком, он прокричал:

- А СЕЙЧАС МЫ ПОСМОТРИМ, КАКОГО ЦВЕТА КИШКИ У ЭТОГО ПСА!.. Хотя они же у всех - поролоновые! На счет три! Аишенька, я тебя заочно...

Его последние слова потерялись в жутком грохоте взрыва.



(Сашка, Аиша, Тарас, Гагарин)

Взрыв был такой силы, что казалось, контуженый воздух за окнами еще какое-то время продолжал глухо стонать и ворочаться с бока на бок. Удивительно, как только не вынесло стекла во всем доме.

А на пустынной автостоянке догорал, плюясь раскаленными брызгами, остов "нивы-шевроле". В проволочном ограждении была проделана дыра с оплавленными краями.

И пылала за ограждением ни в чем не повинная береза Вити-друида. С нее огонь перекинулся на детскую площадку - с треском рассыпались раскрашенные избушки на курьих ножках, гибли с невозмутимыми лицами деревянные богатыри, плавились разноцветные пластиковые кольца. Над двором повисло черное облачко.

- Ну, ни фига себе... - только и вымолвил Гагарин, глядя на эту картину из окна кухни.

Сашка, прильнувший лбом к стеклу, был с ним полностью согласен. Иначе и не скажешь.

В восемьсот четвертой квартире также имелись пострадавшие.

Во-первых, пятнистый игрушечный дог. Он валялся под ногами Крюгера на полу прихожей, с распоротым наискосок брюхом, не переставая глупо улыбаться.

А во-вторых, сам Крюгер. Видимо, в момент взрыва его качнуло от неожиданности, а может, дрогнула рука. В результате лезвие выкидухи, пропоров синтетическую шкуру игрушки, глубоко вошло ему в пах у самого бедра.

Крюгер удивленно посмотрел вниз, на расширяющееся пятно на джинсах, и выронил нож из руки, запачканной красным и липким.



* * *


Охранник, цепляясь трясущимися пальцами за воротник, выскочил из будки как раз в тот момент, когда "ауди" пронесся мимо. Охранник смотрел машине вслед, губы его что-то беззвучно шептали. А из окон уже выглядывали встревоженные лица, а с улицы доносились сирены, а в будке сердито надрывался служебный телефон.



* * *


- Из подствольника шарахнули, - сказал Тарас.

Сашке было жутко интересно, что такое "подствольник", да и пожарные машины, как всегда, выглядели так весело и празднично. (Они, кстати, приехали зря - все догорело очень быстро и само собой. Сашка вопреки всем доводам рассудка был уверен, что пожарники существуют не для того, чтобы тушить пожары, а как раз-таки наоборот.)

Но тут его взгляд упал на темную лужу, помаленьку расплывавшуюся вокруг подошв Крюгера.

- Его в "скорую" надо, - сказал Сашка.

- Никаких "скорых", слышишь, ты, - сказал Тарас, и Сашка почувствовал, что его ноги примерзли к паркету. - Нам всем троим знаешь какой срок светит?

- Конечно, пускай он лучше кровью истечет, - сказала Аиша. - Тоже мне, друзья называется.

Никто не заметил, как она вышла из ванной.

- Так, красавица, - сказал Тарас. - Аптечка в доме есть?

- Сейчас поищу.

- Я крови боюсь, - сказал Гагарин.

- Ага, ты иди, погуляй во дворе, проветрись, - усмехнулся Тарас. - Тем более что эти чурки, которые из подствольников шмаляют, наверняка кого-то оставили наблюдать. Может, и тебе повезет... Ты вон какой. Авось не промахнутся.

- Почему ты думаешь, что это чурки? - спросил Гагарин.

- Интуиция. Новости смотрел когда-нибудь? Ну, там, про Беслан, Хасавюрт или еще? Теперь посмотри в окно. Ничего не напоминает? Это же натуральная война. Сдается мне, мы влипли в какую-то чужую тему. Очень серьезную тему. И очень серьезно влипли.



* * *


Крюгера уложили посреди гостиной на предусмотрительно подстеленный Аишей кусок парниковой пленки. Кажется, он начинал бредить. Он смеялся, пытаясь поймать Аишину руку:

- Девушка, а девушка... А вы мне сразу понравились... Заочно... Через дверь...

Тарас расстегнул его брючный ремень, приспустил джинсы вместе с трусами-боксерами. Аиша отвернулась, Сашка же смотрел во все глаза, хотя и переворачивалось все внутри.

На бледной коже, сразу над жесткой курчавой порослью, зияла широкая треугольная рана. По ее краям виднелись белые волоконца жировых тканей.

Из раны толчками вытекала кровь - яркая и веселая.

- Бедренную артерию зацепил, - сказал Тарас. - Пластырь тут не поможет. Тащи, красавица, иголку с ниткой.

Аиша охнула, закрыла рот рукой и умчалась в спальню.

- Стоп... А это что такое? - подал голос Гагарин из прихожей. - Тарас, иди сюда.



* * *


- Это фен, - сказал Тарас, попробовав порошок сначала на нюх, а потом, для верности, еще и на вкус. - Амфетамин то есть. По-буржуйски - "спид". Может быть, центедрин, дезоксин или метедрин, не знаю. Хотя одна фигня - фен. И очень хороший, насколько я вообще разбираюсь. А ну, Гагарин, посмотри, сколько там еще.

Из плюшевого пса извлекли на свет более двух десятков пакетиков размером с детскую ладонь. Часть порошка просыпалась и смешалась с опилками и Крюгеровой кровью. Но и того, что осталось, прикинул Тарас, в переводе на деньги хватило бы ему... так скажем, на одну долгую и относительно безбедную жизнь.

Или на одну быструю и относительно безболезненную смерть.

Да, Тарас был прав, говоря, что они серьезно влипли. Но он и сам не предполагал, насколько был прав.

Он сыпанул еще немного порошка на ноготь большого пальца и вдохнул. И через какое-то время стал таким же сильным и уверенным в себе, как прежде - нет, в два с половиной раза сильнее и увереннее, чем прежде. Теперешнее его бесшабашно-сосредоточенное состояние (бывает, оказывается, такое) сводилось к словам:

"НА ВОЙНЕ КАК НА ВОЙНЕ".

С кем война - пока, правда, непонятно. Потом разберемся.

И когда в прихожую вышла Аиша и сказала "Там этот... ваш товарищ..." - и вслед за этим неудержимо разрыдалась, Тарас почувствовал к ней что-то вроде снисходительной жалости. Понятное дело, девчонка впервые видит смерть.

Впрочем, он и сам сталкивался со смертью так близко всего лишь второй раз в свои двадцать с небольшим.



* * *


Остаток дня и вечер прошли относительно нормально. Если вообще что-либо можно было считать нормальным в мире, где мертвый Крюгер лежал на полу гостиной, прикрытый вторым куском парниковой пленки.

Домашний телефон поставили заряжаться на базу. Сашка и Аиша позвонили Алихану и ровными, может быть, чересчур ровными голосами сообщили, что у них да, все в порядке, что да, ненадолго отключали свет и да, что-то горело во дворе. Но лично у них - да, да и еще раз да - все в порядке. Алихан ничего не заподозрил, пообещал, что заедет завтра "часов после трех дня" и отключился.

Нежелательная подруга Вероника на всякий случай поставлена в известность, что все ее ближайшие визиты будут отклонены.

(Сразу после этого и переносная трубка домашнего телефона, и даже Аишин мобильник с отрицательным балансом были изъяты от греха подальше.)

Позже Сашка и Аиша отвечали через входную дверь на вопросы милиционеров - столь же ровными безжизненными голосами и в похожем духе. А когда люди в униформах попросили открыть дверь, Сашка, ни секунды не раздумывая, соврал, что папа и мама заперли их снаружи. Да, вот такие дела, а вы разве про маньяка-потрошителя еще не в курсе?

Неизвестно, сколько здесь было личной Сашкиной склонности к авантюрам, а сколько - страха, который внушали ему холодные глаза Тараса. Неизвестно также, удовлетворились ли милиционеры его ответами в полной мере.

Но поскольку у охранника в будке случился кратковременный, но сильный приступ амнезии и он не мог вспомнить,

а) кому принадлежала сгоревшая "нива-шевроле"

и б) когда покинули охраняемую территорию мнимые сотрудники Тугаринской управляющей компании тарификации и учета коэффициентов - до или после взрыва машины,

то и далее следствие стало разрабатывать другие версии, лежащие за пределами злополучного двора с двумя красными башнями-"свечками".



(Зара и еще кое-кто)

Поздний посетитель приемного покоя Тугаринской городской больницы, несмотря на теплый майский вечер, зябко кутался в вельветовую куртку и вдобавок натянул на голову вельветовую же кепку с широким козырьком. Из-под козырька торчал нос, который принято почему-то называть "орлиным" и на котором сидели квадратные очки без оправы.

Посетитель был долговяз, худ и довольно молод, но держался надменно. Возможно, виной тому была привычка то и дело откидывать голову назад, что при его росте позволяло смотреть на мир только из-под полуопущенных век. Те немногие, кому удалось бы разглядеть его глаза, были бы удивлены, прочитав в них, во-первых, отсутствие всякого высокомерия, а во-вторых, в третьих и так далее - природную робость и благоприобретенное отчаяние, слепое душевное упрямство и неумение заводить друзей, а также какую-то давнюю и совсем немолодую боль.

Впрочем, широкий козырек в сочетании с квадратными очками отлично изменяет выражение глаз и вообще лица.

Еще одна деталь: в руках у посетителя не было обязательного пакета с логотипом ближайшего супермаркета и бугрящимися сквозь полиэтилен апельсинами и бутылками гранатового сока.

Это отметила, бросив острый профессиональный взгляд, тетка в зеленом халате, сидевшая под табличкой "Выдача бахил". Она с сожалением оторвалась от книги в мягкой обложке с ярко, но нереалистично нарисованной рулеткой и разлетающимися картами. И попыталась придать себе еще более строгий вид, чем тот, которым ее наделили миллионы лет, проведенных вот в этой скучной казенной комнате.

- Мущина, - сказала тетка в зеленом халате. - Мущина, у нас посещения только до двадцати ноль-ноль.

Посетитель повернулся, как на шарнирах, изучил ее из-под прикрытых век, поправил очки и осведомился:

- А сейчас сколько?

- Без пятнадцати, - сказала тетка с неудовольствием, как будто этим вопросом посетитель покушался на ее частную жизнь.

- Хватит, - заверил ее посетитель и зачем-то слегка прищелкнул пальцами. - Мне в хирургию, к Заре Гакаевой.

- А вы ей кто?

- Я от Тимура.

- А я от Гайдара, - тетка начинала злиться. - Я вот сейчас охранников позову.

- Артемартемыча позови, так лучше будет, - скороговоркой произнес посетитель, нимало не смущаясь пропастью световых лет, отделяющей его от строгой тетки.

- Ты мне не тычь, - сказала тетка без уверенности.



* * *


Артем Артемыч, заведующий хирургическим отделением, оказался на месте в этот час. И Артем Артемыч, которого, правда, вниз вызывать не стали, а уведомили по внутреннему телефону, все решил очень быстро и просто, с помощью нескольких энергичных фраз. После чего вредная тетка, сравнявшись цветом лица с цветом халата, только махнула рукой, указывая позднему посетителю на коридор, в глубине которого виднелась лестница на второй этаж. Даже про бахилы забыла, бедяжка.

Через каких-нибудь пять минут Артем Артемыч уже пожимал посетителю руку. При этом в глазах обоих промелькнуло удивление. По мнению посетителя, заведующий хирургическим отделением в лучшем случае годился ему в старшие братья. Артем Артемыч тоже, как видно, ожидал увидеть кого-то совсем другого.

- Здрасьте-здрасьте... Вас как звать? Вроде мы с вами не встречались. А Тимур что же? Обещал сам приехать... Замечательный он парень, ваш Тимур. Так беспокоиться из-за дальней родственницы, поместить в отдельный бокс, оплатить все процедуры, все исследования, все лекарства... Знаете, он хотел быть с ней в палате неотлучно, дежурить и день и ночь. Так что я даже был вынужден... э... охладить его энтузиазм. Родственные чувства родственными чувствами, а это все-таки моя работа. Но вообще я Тимуру благодарен, - доктор заморгал добрыми белесыми глазами. - Знаете, при нынешних нищенских объемах дотаций... Последние десять лет... Эти каменные задницы, засевшие в Администрации... Остаточный принцип финансирования...

В этом месте Артем Артемыч осекся и в течение всего последующего разговора так и не объяснил, за что же конкретно он благодарен Тимуру.

- Да, у нас так, - неохотно пробормотал молодой человек, которого упоминание о земляке почему-то не привело в восторг.

- Вот и вы нашли время, чтобы проведать Зару... Нет, я спрашиваю, вот почему наши так не могут, а? Лежит чья-нибудь русская бабушка с переломом бедра, неделю лежит, другую, от нее, извиняюсь, пахнет - санитарок не хватает - и хоть бы кто пришел, с бока на бок ее поворочал, простыни сменил... Ладно, вам это ни к чему. Ваша девочка (доктор, по простоте душевной, уже раз и навсегда решил, что юноша тоже кем-то там приходится его пациентке) - это просто чудо, в смысле, медицинское чудо какое-то. Если бы мне сказали - я бы не поверил. Я бы сказал - ребята, первое апреля уже прошло. При таких повреждениях... с такой кровопотерей.... в посттравматическом шоке... на девятом месяце беременности... Я вам говорю - это чудо. Когда придет срок, мы ее - со всеми, разумеется, предосторожностями, не снимая гипса - перевезем в роддом. В моей практике это первый такой случай. Тимур сказал, там тоже все будет готово... Нет, что бы там ни говорили, а замечательные вы люди, горцы, хотя и странные.

- Мне бы ее повидать, - напомнил посетитель и снова поправил квадратные очки.



* * *


Еще через пять минут он стоял посреди просторной палаты. Ее полумрак был наполнен густыми больничными запахами и попискиванием сложных агрегатов, подключенных к Зариной постели и к самой Заре.

Посетитель стащил с головы кепку, обнажив бритый породистый череп, лишь недавно начавший обрастать, и приблизился с каким-то суеверным страхом.

Зара спала или была без сознания. Огромный живот круглился под простыней.

А лицо у нее сейчас было безмятежное и по-детски невинное. Юное и почти прекрасное. Посетитель, который был все-таки очень молодым человеком, невольно залюбовался этим лицом, но тут же мысленно одернул себя. Он отступил назад и горестно прошептал что-то.

Даже если бы его сейчас слышал Артем Артемыч, он бы ничего не понял, потому что посетитель говорил со спящей Зарой на своем родном языке. Более того, если бы Артем Артемыч вдруг как по волшебству овладел этим языком, он бы также ровным счетом ничего не понял.

Посетитель сказал примерно вот что:

- Глупая, глупая... Зачем ты это сделала? Кому от этого стало легче? И ПОЧЕМУ ОПЯТЬ Я?

Излишне эмоциональный молодой хирург был прав как минимум в одном пункте: странные они люди, эти горцы.




Глава пятая. План четырех "У"

Двое лежали в одной постели и не могли уснуть. Дом, который они снимали в деревне, пока на участке идет строительство, был старый, рассохшийся, охающий и вздыхающий на тысячу разных ладов. Двое в одной постели слушали эту ночную музыку и негромко переговаривались.

- У меня что-то сердце не на месте с тех пор, как мы уехали, - говорила женщина. Ее голова лежала на согнутой в локте руке мужчины.

- "И матери сердце, упав на порог, воскликнуло: "Ты не ушибся, сынок?" 28 , - насмешливо и не совсем точно процитировал мужчина. - Брось. Аишка взрослая совсем, она Сашке не даст блажить. Да и Сашка... Не знаю почему, но я в нем уверен. Хорошего пацана мы с тобой сделали. Слушай, - он высвободил руку и привстал на локте. - А может, продолжим?

- Что - продолжим?

- Ну, заделаем им еще братика или сестренку. Можно начать прямо сейчас.

- Я серьезно, а он... Слушай, Олежек, давай вернемся завтра. Ты ведь все решил здесь, да? Ну, так и поехали домой.

- Как? На козе? Или на палочке верхом, как ты любишь говорить? Слава нас только в понедельник утром заберет.

- Отсюда автобус для огородников ходит три раза в день. В девять утра, в полдень и в семь вечера.

- Ну, знаешь, два часа трястись с какими-то бабульками...

- А у кого атрофировано чувство превосходства? Кому до сих пор хватало общественного транспорта?.. Поехали, Олег. Я тебя очень прошу.

Что-то в ее тоне было такое, что мужчина подумал и сказал:

- Хорошо.

Подумал еще и добавил - вернее, это добавило его самолюбие, уязвленное тем, что он так легко уступил:

- Ближе к ночи. Последним рейсом.



(Тарас и еще кое-кто)

Он спускался по лестнице, торопясь, спотыкаясь, хватаясь за скользкие перила.

Позади было разоренное им людское гнездо. Впереди - только неизвестность, пустота и мрак. Тем не менее он хотел поскорее убежать, чтобы забыть навсегда то, что он сделал.

Седьмой...

Шестой...

Пятый...

Одна из дверей, выходящих на площадку четвертого этажа, была приоткрыта. Какая-то непонятная сила принудила его войти внутрь.

Он увидел квартиру, которую оставил только что. За одним исключением: квартира была удручающе пуста, будто раздета - мебель вынесли, светильники и шторы ободрали. Окон как таковых тоже не было - их завалило битым кирпичом. Со стен свисали клочки обоев. Повсюду летали жирные черные бабочки сажи.

Посреди бывшей гостиной сидела на корточках пожилая голая по пояс женщина и кормила грудью младенца. Тарас присмотрелся и ахнул: вместо глаз у женщины были запекшиеся черные раны. А старообразный, мерзкого вида младенец, жуя беззубыми деснами, сосал из отвисшей груди светлую сукровицу.

"Кхузахь хазахетий хуйна? 29 ", спросила женщина и обвела комнату рукой.

Тарас открыл рот, чтобы сказать: "Не понимаю", но вместо этого сказал:

"Чуван мегар дуй? 30 ".

"Мегар ду 31 ", откликнулась женщина. Все, что происходило дальше, Тарас воспринимал как бы двумя разными половинками себя. Одна половинка была спокойна и отстранена, другая томилась и скорбела, стремясь вырваться на поверхность яви. Он мог без труда выражать свои мысли на заведомо чужом языке. На каком наречии изъяснялась женщина с кровавыми впадинами вместо глаз, определить не удалось. Возможно, на всех сразу.



* * *


"Сейчас он начнет считать, - женщина кивком показала на младенца. - Он будет считать твои годы. Когда он досчитает, ты умрешь. А значит, умрут все, кто тебе дорог и кто от тебя зависит. А от тебя ведь кто-то сейчас очень зависит. Скажи, так?".

"Скаш-ши", прошипел ребенок. При этом его крошечные сморщенные губы даже не пошевелились. Ребенок был мертв давно и бесповоротно, и никакие чревовещательские трюки не могли этого поправить.

"Сгинь, ведьма", сказал Тарас - грубость сейчас была его единственной защитой от надвигающегося, обступающего со всех сторон темного липкого ужаса.

"Будь здесь мой сын, - сказала женщина, - он отделил бы твою голову от тела быстрее, чем ты перестал бы чувствовать боль".

"Сын? А этот уродец тогда кто?".

"А это мой отец", спокойно ответила женщина.

"Дада", подтвердил маленький мертвец.

"Уродца я тебе прощаю - ты и так наговорил здесь на две смерти, - продолжала женщина. - И все-таки ответь мне. Назови имена тех, кто от тебя зависит. Где их найти. И как их найти. Они нужны нам. Возможно, им угрожает опасность - не та опасность, о которой ты сейчас подумал, а гораздо большая... И тогда ты быстрее попадешь в твой овечий рай. Без особенных страданий. Поверь, я никогда не опустилась бы до такого - просить помощи у одного из вас. Но здешний воздух съел мои глаза, а отец еще слишком мал и беспомощен".



* * *


"Давай так, чертова бабушка, - сказал Тарас, с облегчением возвращаясь к родному языку. - Я сейчас пойду на три буквы, пойду очень быстрыми шагами. А вы с папой отправляйтесь следом. Да там и оставайтесь. Лады?".

"Мудак ты, Тарас", сказала женщина - тоже по-русски. А мертвый младенец, который за это время стал еще чуточку мертвее, сказал:

"Цх'а".

И сказал:

"Ши".

И еще сказал:

"Кхо. Ди. Пхи".

Это он считает по-ихнему, дошло до Тараса.

ВОТ ГАДЕНЫШ.

"Пусть он заткнется, - сказал он женщине. - Пусть заткнется немедленно".

"Поздно", сказала женщина.

"Ялх", сказал младенец, не разжимая губ.

"Я знаю, как ты это делаешь, старая сволочь", сказал Тарас, чувствуя, как пол уходит у него из-под ног. Он попытался ущипнуть себя, но пальцы вместо кожи запястья ухватили пустоту, и сами пальцы были сделаны из пустоты, и это было лучшее доказательство того, что он не спит.

"Ворх. Барх".

"Знать еще не означает мочь. Я тоже знаю, куда дует ветер в этом мире. Но не знаю, откуда. Посмотри на меня еще раз, и ты поймешь, о чем я... Если бы я даже хотела, я не могла бы его остановить".

"Не заговаривай мне зубы", крикнул Тарас. Его трясло.

"Исс. Итт", сказал младенец с каким-то мрачным удовольствием.

Тарас кинулся к двери, не помня себя. А вослед ему неслось, догоняя, толкая в спину, издевательское шипение: "Цх'айтта. Шийтта. Кхойтта. Дейтта. Пхийтта. Ялхийтта. Вурхийтта. Берхийтта. Ткъаяссана. Ткъа. Ткъе цх'а 32 ...".



(Сашка, Аиша, Тарас, Гагарин)

Воскресное утро они встретили - все, как один - с темными кругами вокруг глаз.

Тарас на протяжении целой ночи усердно набивал ноздри порошком и как только смыкал веки, тут же просыпался с криком. Гагарин ныл, что ни за какие блага на свете не может уснуть в новом месте, да еще рядом с трупом. А Сашка и Аиша пугали друг друга историями о зомби и вурдалаках до тех пор, пока за окнами не забрезжил рассвет.

На ночь их заперли в детской, поставив на случай нужды одинаковые пластиковые ведерки - мама возила в таких помидорную рассаду в Змиево.

Это были излишние меры предосторожности. Сашка и Аиша стали вдруг очень смирными и послушными, так что сами себе удивлялись.

Самое же удивительное, что обоим вчерашнее уже не казалось чем-то из ряда вон выходящим. Как будто каждый Божий день к ним вламывались грабители, вооруженные ножами с выкидными лезвиями, и под окнами взрывались автомобили, и чужие несимпатичные люди умирали на их глазах от потери крови.

Сашка-то еще с пятницы понял, что он оказался внутри то ли компьютерной игры-стрелялки, то ли крутого сериала навроде "Киба" 33  (допустим, он, Сашка - юный маг-оборотень Зед, а сестренка - колдунья Юко, правда, это из другого мультика 34 ).

Но и четырнадцатилетняя Аиша ведь совсем недавно пересекла рубеж детства, когда то, что есть, не вполне четко отделено и от того, что только может быть, и от того, чего быть заведомо не может.

Вот почему детям легче справляться с жизнью и смертью.

Вчера в детской состоялся малый военный совет. Сашка заявил старшей сестре:

- Положись на меня.

- Саш, что с нами будет? - Аишино лицо опасно сморщилось, как у маленькой. - Мы же отрезаны от всех. Сам знаешь, мобильники в Змиеве не берут, а ноутбук с Интернетом ты погубил. Соседи на дачах. Алихан приедет только завтра. А вдруг они его убью-у-ут?

- Кого это - Лёху? - высокомерно переспросил Сашка (эх, женщины...). - Кишка тонка. Положись на меня, сестренка. У меня есть план.

Да, у Сашки был план спасения - не вполне четко оформленный, но все же план. Он назывался планом четырех "У" и, соответственно, состоял из четырех пунктов.

Пункт первый. У-сыпить бдительность.

Пункт второй. У-лучить момент.

Пункт третий. У-кусить как можно сильнее.

И пункт четвертый. У-дирать со всех ног.

Аиша выслушала и приободрилась.

Уже хорошо.



* * *


Завтракали на кухне все вместе, вроде как по-семейному. Да, такая вот семейка троглодитов в уютной благоустроенной пещере, за стенами которой - среди белого майского дня - стоял первобытный мрак и глядел на них тысячью глаз.

(Телефон с утра как начал заливаться на все лады, так и не останавливался больше. В конце концов Тарас, чертыхнувшись, вырвал вилку из квадратной розетки. Пару раз в дверь долго и настойчиво звонили, но в такие моменты даже дети ходили по квартире на цыпочках и разговаривали шепотом без всякого принуждения со стороны Тараса и Гагарина. Было похоже, что им эта новая игра в конспирацию начинает нравиться.)

Аиша в своем неизменном халатике снизошла до того, что сварила грабителям кофе по какому-то ей одной известному рецепту. Усмехнулась, подавая Гагарину чашку:

- Не бойтесь, не отравлю.

Сашка подавился кукурузными хлопьями: Аишка по своей дурости озвучила еще одну возможность, о которой он прежде и не задумывался.

У-КО-КО-ШИТЬ.

(Нет, правда, травили же чем-то людей в древности. И что, во всем доме не найдется какого-нибудь завалящего яда? Быть такого не может. Надо будет просчитать и этот вариант.)

Сам Сашка избрал тактику мудрого невмешательства: смотреть, слушать и время от времени подавать отвлекающие реплики.

Тарас посмотрел на Сашку и хмыкнул:

- А чего это наш Хитмэн сидит с такой хитрой рожей?

- Да так, - неопределенно сказал Сашка. - Я вот все думаю. Бывает такое: загадаешь что-нибудь, а оно раз - и сбудется? И не в сказке, не во сне, а по правде?

Сашка задавал этот вопрос отцу перед его отъездом и получил исчерпывающий ответ. Но ему хотелось знать мнение Тараса - человека, умеющего замораживать взглядом.

- Ха, - усмехнулся жирный Гагарин, которого вообще-то никто не спрашивал. - Сам, что ли, придумал? Ничего подобного. Я в школе хотел стать космонавтом. Ну и что? Фигушки там. Давай, загадывай. Допустим, у меня сегодня день рождения. Валяй что-нибудь такое... Ага, насчет волшебника в голубом вертолете. Пусть кино покажет и мороженым угостит. "Па-та-му шта... день ражде-нья... только рас... в га-ду". Слышал такую песню?

- Не-а, - сказал Сашка. - Но я попробую.

- Ну, а вы тоже космонавт-неудачник? - спросила Аиша Тараса.

Она облокотилась на стол, подперла голой рукой щеку и смотрела так, как все на свете Аиши, считающие себя неотразимыми, смотрят на мужчину, когда хотят смутить.

- В смысле? - Тарас поднял на нее ледяные глаза.

- В смысле - как вы дошли до такой жизни? Врываться в дом, крушить, резать, что попадется... и так далее? Трудное детство, деревянные игрушки?

Сашка и Гагарин одновременно хрюкнули.

- Красавица, - сказал Тарас, отставляя в сторону чашку с недопитым кофе. - Тут был один такой ... с трудным детством. Нет худа без добра - тебя судьба от него избавила... Так что ты того, не дразни гусей, ладно? А кофе - хороший.

- Спасибо, - буркнула Аиша и больше не приставала с расспросами.



* * *


После завтрака Тарас сказал Гагарину:

- Выйдем... общнемся.

Они перешли из кухни в гостиную, где теперь хранился амфетамин. Его уложили в Сашкин красный рюкзачок, сделанный в виде Человека-паука (когда Сашка его надевал, казалось, что ужасная харя с треугольными глазами торчит между Сашкиных лопаток, будто Человек-паук и в самом деле поселился внутри мальчишки).

Гагарин посмотрел на Крюгера, накрытого пленкой, и содрогнулся всем большим рыхлым телом.

Тарас присел на корточки у журнального столика, вынул из кармана куртки пакет с надорванным уголком. На стеклянной столешнице вырос крошечный курган из белых кристаллов. При помощи визитной карточки, лежавшей на столике ("Олег Тарутин, первый заместитель главы Администрации по социальной сфере") Тарас развалил курган на две горки поменьше. С непостижимой быстротой горки превратились в две узкие белые дорожки.

- Будешь?

Гагарина вторично передернуло.

- Спасибо. Ты уж сам как-нибудь, без меня. Я вообще не любитель этой химии. Я бы сейчас пивка выпил. Пару банок.

- Твое пиво грошовое - та же химия.

Тарас, вооружился полым пластмассовым цилиндриком, сделанным из корпуса гелевой ручки, и уничтожил одну белую дорожку. Замер, прислушиваясь к ощущениям, поразмыслил какую-то долю секунды и убрал вторую.

- Хотя... будет и пиво. Все будет, Юр. Нам бы теперь только выбраться отсюда.

- По-моему, ты сочиняешь насчет какой-то там засады, - сказал Гагарин.

- Может быть. Но в нашем случае лучше перебздеть. Забыл, как вчера машина рванула?

Тарас бухнулся на диван, откинулся на спинку и немелодично пропел:

- Если долго-долго-долго,
если долго по дорожке...


Слушай, до меня только сейчас дошло, что это самая наркоманская песня. "Если долго... по дорожке... И еще одну дорожку...А потом еще дорожку". Как там дальше? "То наверно-верно-верно... То в натуре-тури-тури...". А когда появляются крокодилы, попугаи и разные голубые бегемоты - ты на приходе.... Все-таки не зря мы эту квартиру обхаживали. Рыжье твое, камушки там и прочее - туфта. Вот оно, - Тарас приподнял с пола рюкзачок, потряс им и повторил с интонацией, которая, по его мнению, объясняла все и сразу:

- ВОТ ОНО, Юра.

- Завязывал бы ты, Тарас, - с тоской сказал Гагарин. - Не нравится мне эта твоя волна. И вообще все не нравится.

- Мне самому не нравится. У меня сегодня ночью такой жесткий трип был... После чего я понял, что пора выбираться.

- А Серегу куда? - Гагарин мотнул головой в сторону Крюгера.

- Серега - это... да, Серега - это проблема.

На лоб Тараса набежала тучка, но ненадолго: фен уже начал свое веселое и злое колдовство.

- Давай не будем загадывать наперед, Юр. У меня вообще знаешь как? Я все делаю на один удар сердца. Главное, его поймать, этот удар. Самый главный. Чтобы под ложечку торкнуло. И тогда - все в порядке.

- С детьми что будет? - продолжал Гагарин с непривычно суровым видом.

- А при чем здесь дети? - удивился Тарас. - Ничего не будет. Помашем ручкой, чмокнем Аишеньку в щечку, и спокойной ночи, малыши.

- Не знаю, не знаю. Мне кажется, что им здесь... ну, угрожает опасность.

- Надо же, - деланно восхитился Тарас. - Вот как ты заговорил.

И посмотрел на друга как-то по-новому, с особым пристальным интересом. А Гагарин принялся рассуждать. Ему нечасто приходилось это делать, так что получалось со скрипом.

- Откуда в игрушке взялся порошок? Не от сырости же завелся? Нет. Дети о нем знают? По всему видать, не знают. Значит, кто-то его подложил тайком. И... забыл, так скажем. Так? А значит, что? Значит, он рано или поздно вспомнит. И вот тогда будет очень плохо. Всем.

- Слушай, - сказал Тарас, - наше дело маленькое. Мы пришли, взяли, что нам надо было, и ушли. А порошок - это нам как подарок судьбы. Как бонус.

- У тебя вообще совесть есть?- брякнул Гагарин, набравшись смелости.

- Держите меня семеро, - сказал Тарас, которому становилось все веселее. - Совесть. Когда совесть раздавали, я в другой очереди стоял... Ладно, толстый. Выяснять отношения будем потом. Если живы останемся. А пока - после обеда я выберусь на разведку. И так и быть, принесу тебе твоего говенного пива. А там и насчет детей, и насчет Крюгера порешаем... Айда проверим, как там наши граждане заключенные.



(Сказочник и Рыжий)

Под окнами пятнадцатиэтажной "свечки" двое мужчин совершали неторопливую прогулку по радиальной пешеходной дорожке.

Мужчины переговаривались между собой - и иногда с невидимыми собеседниками по мобильным телефонам - на диковинном, клекочущем и цокающем языке. Оба, несмотря на обещанную Интернетом жару, были одеты в одинаковые длинные пальто из верблюжьей шерсти. У обоих на ногах были узкие туфли с задранными носами. Но на этом их сходство и заканчивалось.

Один был средних лет, высокий, с острым и темным лицом, обросшим щетиной. Он вроде бы в чем-то упрекал другого. А тот, совсем еще молодой, щуплый, с бледно-рыжими волосами и ресницами, вроде бы оправдывался, иногда приходя в сильное возбуждение.

- Курьеров упустил ты, машину из кйолума 35  разнес на куски у всех на глазах тоже ты, - перечислял первый недовольным голосом. - Мы и опомниться не успели. Не говоря уж о...

- Насчет машины я не спорю, накъост 36 , - перебил Рыжий. - Но это произошло как-то само собой. Можешь считать это актом устрашения неверных.

- У тебя вообще многое происходит само собой. А если бы там люди были? Ну ладно, люди. А ЕСЛИ БЫ ТАМ БЫЛ ТОВАР? Ты об этом подумал? Из-за таких, как ты, про наш народ и говорят, что мы сначала стреляем, а потом смотрим, в кого стреляли... Не знаю, стоит ли доверять тебе важные задания впредь.

- Суна х'ара к'ордийна! 37  - воскликнул Рыжий, сузив глаза. - Я не позволю разговаривать с собой в таком тоне. Я из орстхойцев, а у нас в роду, говорят, были великаны-нарты 38 ... Не смей меня упрекать.

Здесь Остролицый остановился, смерил взглядом щуплую фигуру собеседника. Подумал и сказал, с издевательской тщательностью выговаривая слова:

- Бехк ма биллалахь, со хьуна букъ тохна аш хиларна 39 .

- Яхийта! 40  - выкрикнул Рыжий, не владея собой.

Остролицый пропустил это мимо ушей и заговорил уже другим, спокойным и дружеским тоном:

- Я тебя выслушал. Теперь и ты меня послушай, великан. Помнишь сказку о трех жемчужинах?

- Расскажи, - потребовал Рыжий, и стало особенно ясно, какой он юный, почти еще мальчик.



* * *


- Жили три брата. Когда их отец умирал, он сказал сыновьям: "В саду под старой яблоней зарыт железный ящик. На девятый день после моей смерти откопаете его. Там есть кое-что для каждого из вас". Сказал и умер. Младший брат не вытерпел и откопал ящик до срока. Там лежали три большие жемчужины. Младший брат подумал: "Одна все равно моя" - взял жемчужину и закопал ящик обратно в землю.

На девятый день все три брата взяли лопаты и пошли к старой яблоне. В ящике лежали две жемчужины. "Наш отец был умный человек, - сказал старший брат. - Он не завещал бы нам того, что не делится на троих. Значит, кто-то из нас взял одну жемчужину себе". Младшему брату было стыдно признаться. Средний брат сказал: "Пойдемте к судье. Он нас рассудит".

(Рыжий слушал, как зачарованный, чуть рот не раскрыв. Сейчас он был далеко, очень далеко от этого двора, этого города, вообще этих чужих, пыльных и неприветливых мест.)

- Судья сказал: "Я загадаю вам загадку. А вы все попробуете ее отгадать. По вашим ответам я и пойму, кто из вас вор.

Одна девушка с детства любила бедного парня и обещала ему, что только он развяжет ее пояс. А ее отдали в жены богатому юноше, который заплатил за нее большой выкуп.

Сразу после свадьбы девушка рассказала мужу про свое обещание. Муж сказал: я благородный человек, я не хочу, чтобы ты была несчастна. Он сел на коня, посадил жену впереди себя и поскакал к бедному юноше. У порога его дома он оставил жену, а сам ускакал прочь.

Бедняк, увидев девушку, обрадовался, но она заплакала и рассказала ему про мужа. Бедняк сказал: если он благородный человек, то и я ничем не хуже. Я развяжу твой пояс, но даже пальцем тебя не трону. Так он и сделал, а потом повез девушку к мужу. Подъехав к деревне, он простился с ней и ускакал, пока его сердце не разорвалось на куски.

Девушка шла по деревне в поздний час. Навстречу ей шел разбойник и душегуб. Аллах послал мне тебя, обрадовался разбойник. Но что ты делаешь одна в такое время? Девушка рассказала и ему все без утайки. Ну так ведь и я не совсем зверь, сказал разбойник и отвел девушку прямо в дом к ее мужу... Теперь скажите мне: кто из троих - богатый муж, бедный возлюбленный или разбойник - поступил благороднее?".

"Конечно же, муж! - сказал старший брат. - Он отдал много добра за свою жену, и он отказался от того, что принадлежало ему по праву".

"Бедняк поступил благороднее, - возразил средний брат. - Он отказался от той, кого любил и будет любить всю оставшуюся жизнь".

"Самый благородный из всех троих - это разбойник. Он не был связан никакими обязательствами, и он отказался от всего, когда оно само плыло ему в руки". Так считал младший брат.

"Вот ты и украл жемчужину", сказал ему на это судья.



* * *


Рыжий, поняв, что сказка кончилась, вздохнул с сожалением.

- Наши сказки - самые красивые, - убежденно произнес он спустя какое-то время.

- Согласен, - кивнул остролицый Сказочник. - Но они еще и очень мудрые. На самом деле это не сказки, а притчи. О чем, например, вот эта?

Рыжий задумался, потом вздохнул:

- Бехк ма биллалахь 41 . Я как-то не уловил.

- Но ты заметил, что это сказка внутри сказки. Во-первых, она о том, что как бы ты ни скрывал свои истинные намерения, они известны Аллаху и всем, кто видит. Во-вторых, каким бы сильным ты ни был, иногда надо быть сильнее самого себя. А в третьих... представь, что судья задал вопрос тебе. Как бы ты ответил? Только хорошенько подумай. А чтобы тебе лучше думалось, ты сядешь на скамейку и будешь внимательно наблюдать за теми окнами и подъездной дверью. Не знаю, сколько это продлится - может быть, день, может быть, целые сутки, двое или трое... Сколько понадобится. Приметы тех троих ты знаешь. Детей - тоже. И не вздумай еще раз поднять шум. Увидишь что-нибудь - сразу звони. Мы будем совсем рядом. Такое задание под силу потомку нартов?

- Ахь бегаш-м ца бо 42 , Тимур? - только и смог вымолвить Рыжий в крайнем изумлении.

- Нисколько, - ответил Сказочник и ушел, не прощаясь.

Рыжий проводил его взглядом, запахнул длиннополое пальто и уселся на скамейку с самым злобным и отчаянным видом.



(те же и еще кое-кто)

- Ну, я пошел, - сказал Тарас. - Сейчас еще на посошок, и вперед.

Он стоял в прихожей.

Перед трельяжем.

И повторял две эти фразы уже целый час. Повторял, возвращался в гостиную к рюкзачку с Человеком-пауком, подзаряжался, бодрым деловым шагом подходил к трельяжу - и по-новой.

Он никогда не считал себя трусом, а вот сейчас было как-то не по себе. Покойник Крюгер в подобных случаях говорил (Гагарину, например): "Что, сфинктер сжался?". Ехидный человек был Крюгер. И все же не такой плохой, каким иной раз пытался казаться.

Вспоминать о Крюгере, который еще вчера был жив - в данный момент ничего хуже нельзя было и придумать.

Тарас заглянул в детскую. Там Сашка, Аиша и Гагарин смотрели "XXXHoliC". Что-то из жизни малолетних преступников с паранормальными способностями - врагов они размазывали по стенке при помощи магических заклинаний, но не менее охотно пускали в дело лазерные пушки. Рисованная кровь еще дешевле бутафорской. Главный герой по имени Кихимиро Ватануки, тонкий бледный мальчуган с губами, сжатыми в ниточку, и растрепанными черными вихрами, бегал по экрану от злых духов. Очевидно, несколько затянутый сюжет ничуть не утомлял зрителей.

- Дети, минутку внимания. - сказал Тарас. - Мистер Блонд, то есть я, отправляется в тыл врага. Хитмэн, командование в лице меня поручило тебе важное задание. Ты назначаешься... э-э... начальником обороны замка. Гагарин, на тебя возложен государственный контроль за выполнением задания.

- А кто главнее? - в один голос спросили Сашка и Гагарин.

За эти часы они успели неоднократно поссориться едва ли не до слез. Причем плакать готов был как раз таки Гагарин. Сашка оказался вреднее и изощреннее в придумывании всяких обидных прозвищ, которые тут же забывал, и мелких подколок, над которыми сам же и хохотал первый, когда они обращались против него.

- Главнее оба, - сказал Тарас. - Ну, я пошел.

- Подожди, - сказала Аиша и убежала на лоджию.

"Сейчас яблок подгнивших полные карманы напихает или еще какой-нибудь ерунды", ни с того ни с сего подумалось Тарасу. Непонятно почему, но эта мысль была ему, в общем, даже приятна.

Аиша довольно долго ворочала что-то - судя по звукам, древнее, проржавевшее и практически неподъемное - и наконец вернулась в прихожую запыхавшаяся и взволнованная. За спиной она прятала какую-то штуковину.

- Слушай, давай вот без этих... - начал Тарас, но закончить не успел. Аиша вынула из-за спины черную полированную бейсбольную биту.

- Держи.

- Умеешь хоть? - встрял вездесущий Сашка. - Смотрел "Сияние"? Старый, конечно, фильм, но все равно классный. Ка-ак она там стукнула по башке Джеку Николсону - он со ступенек покатился.

- Как Джеку Николсону, - сказал Тарас. - Со ступенек. Ага. Это легко. Да, кстати, - он позвенел связкой, надетой на палец, - я вас закрою на оба замка для вашей же безопасности и ключи заберу. Чтобы вас никто не стукнул по башке. И чтобы вы не убежали от дяди Гагарина. А то оставь его одного в чужой квартире - и к вечеру это будет не квартира, а свиноферма и обезьянник в одном флаконе. Короче, сидите тихо. К телефону не подходить.

Тарас еще раз посмотрел на себя в створку трельяжа. Он был похож на больную малокровием акулу - такое сравнение пришло в голову. Бледный, с красными от бессонницы и амфетамина глазами, которые стали еще настороженнее и холоднее. Руки судорожно сжимают биту. Портрет серийного убийцы в юности. Если чеченцы не подстрелят, то менты уж точно приберут.

Хорошо еще, что он догадался сменить синюю куртку с кричащими белыми буквами "ТУК ТУК" на неприметную старую ветровку хозяина квартиры.

Тарас углядел на полке солнцезащитные очки, нацепил их на нос, закинул биту на плечо - да, я, знаете, люблю поиграть в бейсбол на тугаринских улицах - и решительно двинулся к выходу, фальшиво напевая:

Если долго по дорожке...
по дорожке-рожки-рожки...
Рожки-ножки, ножки-рожки...


- и прочую чепуху в том же духе, только бы не слышать, как Сашка и Гагарин затеяли спор, кто все-таки главнее - Начальник Обороны или Государственный Контролер, и Гагарин упирает в основном на очередность назначений и причинно-следственные связи, а Сашка с легкостью побивает все его доводы при помощи извечного "а вот так, и все".



* * *


Не успел Сказочник выйти за ворота двора, а Рыжий уже начал беспокойно ерзать на скамейке. Ему и во время разговора немного хотелось по-маленькому, но прерывать старшего все-таки не слишком вежливо, да и сказка была интересная. Теперь мочевой пузырь напоминал о себе уже во весь голос. Но Рыжему казалось, что стоит ему отойти, выпустить из поля зрения окна и подъезд, как произойдет что-то важное, чего он не увидит.

К тому же в будке сегодня дежурил другой, не их охранник. Привлекать к себе внимание, шатаясь по двору с разнюхивающим видом, не имело смысла.

Наконец Рыжий присмотрел себе местечко неподалеку - и укрытое от посторонних глаз, и позволяющее вести наблюдение за объектами. Обугленная береза у продырявленного проволочного ограждения автостоянки. Следы его вчерашнего молодечества - и правда, какой шайтан толкнул его под локоть? Глупые мысли скачут на горячих конях, умные - идут пешком, говорят старики. С другого бока к автостоянке примыкали мусорные контейнеры и какие-то пыльные кусты. Рыжий бросил еще один проницательный взгляд на окна восьмого этажа (шторы - как нарисованные, не шелохнутся) и поспешил к березе.



* * *


Тарас поостерегся спускаться на лифте. Даже за короткие секунды вынужденного соседства в тесной кабинке любой может запомнить его лицо с фотографической точностью. Гораздо безопаснее разминуться с нежелательным свидетелем на лестнице, промахивая по три ступеньки. Опять же, при попытке нападения или задержания в лифте деться некуда. В подъезде же степеней свободы больше как минимум на одну: услышав поднимающиеся шаги, опознав их как именно те шаги, рвануть бесшумно, на цыпочках, выше, выше, пролет за пролетом, и затаиться где-нибудь на самой верхотуре - авось, пронесет.

На площадке четвертого этажа он остановился, чтобы поближе рассмотреть дверь, которая приснилась ему в жутком сне про мертвого младенца и женщину без глаз.

Дверь была та самая. В отличие от большинства дверей в подъезде, вернее, во всех подъездах всех домов каждого города - одинарная, деревянная. Нормальная, в общем, дверь, какие когда-то, еще на его памяти, были повсюду - очень давно, когда люди еще не боялись друг друга, как злейших врагов.

Странно: он был уверен, что ни в пятницу вечером, ни в субботу днем, поднимаясь, он не обратил на эту дверь никакого внимания, даже не взглянул на нее. А вот, видимо, каким-то образом зацепил краем глаза, и она отпечаталась на сетчатке, а потом всплыла в подсознании как вход в его, Тараса, личную преисподнюю.

Тарас постоял на площадке еще, размышляя над странностями сновидений, а еще больше - над странностями яви.

Короче говоря, он надолго залип, как залипает клавиша компьютера.

Это его, в конечном счете, и спасло.



* * *


На огромном листе мелованной бумаги, расстеленном на полу детской, были нарисованы континенты, океаны и моря - примерно так, как их видно из космоса, но с добавлением множества мелких подробностей. Этими подробностями были форты и крепости, координаты спрятанных сокровищ и затонувших на дьявольской глубине кораблей, стада морских чудищ и даже символические ветра, надувшие щеки.

И конечно, маршруты в виде разноцветных пунктирных нитей, опутавших оба полушария планеты во всех мыслимых направлениях.

Игра называлась "Каперы Ее Величества" и кроме качества полиграфического исполнения ничем не отличалась от настольных путешествий, в которые играли родители Сашки и Аиши в детстве. Тогда это были развороты из журнала "Мурзилка", напечатанные на дрянной рыхлой бумаге, но принцип был тот же. Он был тот же и сто, и двести, и тысячу, и пять тысяч лет назад. Маленькие древние египтяне уже вовсю играли во что-то наподобие "Монополии".

Итак, берем два кубика с круглыми углублениями на гранях, то есть обычные игральные кости. Какое-то время кубики нужно трясти в кулаке, делая при этом сосредоточенное лицо и бормоча любую волшебную абракадабру вроде "трэкс-пэкс-фэкс". Затем кубики выбрасываются на горизонтальную поверхность. Суммарное количество углублений на верхних гранях обоих кубиков означает количество ходов, которые может сделать игрок.

Порой, в другие времена и при других обстоятельствах, это означало кое-что посерьезнее. Разорение или богатство, поражение или победу, и даже - смерть или жизнь.

В настольном варианте все эти огорчения и удачи отражены в этапах пути. Оказавшись в некоей точке, получаешь неожиданный бонус в сто очков и покупаешь транснациональную корпорацию. Ступив на другой кружочек, продаешь акции на миллион условных единиц, садишься в гидроплан и перелетаешь через Атлантику. Или наоборот, возвращаешься на десять пунктов назад чинить свой "Кон-Тики", отбиваться от людоедов и ждать попутного ветра.

В этом и состоит прелесть игр, основанных на чистой случайности: никогда не знаешь, что выпадет.

Почему Бог любит детей?

И дети, и Бог одинаково обожают игры типа "Джуманджи" или "Монополии".

И, кажется, одинаково мухлюют.

- ...Нет, все правильно! - настаивал Сашка, пытаясь вернуть фигурку своего героя на прежнее место.

(Фигурка отдаленно напоминала Джека-Воробья, но, конечно же, изображала кого-то другого. Также присутствовали: сэр Уолтер Рэйли, капитан Кидд, прочие исторические персонажи.)

- Какое там правильно! - капитан Кидд, он же Государственный Контролер, он же Гагарин, был взволнован ничуть не меньше. - Тебе восемь выпало - ну и считай. - Он бесцеремонно схватил фигурку за талию и зашлепал ею по карте. - Раз-два-три-четыре-пять-шесть-семь-восемь... Во! Вот ты где должен быть! Пропуск хода!

Джек-Воробей, он же Начальник Обороны, понял, что спорить бесполезно. И что в следующий раз надо хитрить чуточку тоньше.

- Если вы будете так психовать, я вообще играть брошу, - заявил сэр Уолтер Рэйли, надул губы и украдкой посмотрелся в экран выключенного телевизора - вместо зеркала.

- Нет, а чего он нечестно играет?

- Ладно, буду играть честно, - сказал Джек-Воробей. С таким же успехом он мог сказать: "Ладно, с понедельника ухожу в дзен-буддизм". Что такое дзен-буддизм, Сашка, разумеется, знал более чем смутно. Что такое не мухлевать в игре - тоже. Вообще ему казалось, что мухлеж - одно из основных правил любой игры. Иначе пятьдесят процентов удовольствия коту под хвост. Просто об этом не принято говорить вслух, а возмущаются подобным порядком вещей те, у кого мухлевать не получается.

Гагарин перемешал и бросил кубики. Ему стабильно выпадали пары - две двойки, две четверки. Две пятерки, как сейчас.

- Опа! Вот так-то. Адью, лузеры! Подвинься, Аиш... - Гагарин навис своим большим телом над обоими полушариями Земли, переставляя бородатую фигурку в красном кафтане на десять делений. А когда садился на место, заметил брезгливую гримаску на Аишином лице - гримаска уже убегала, сломя голову, но Гагарин ее заметил.

- Что-то не так, моя радость?

- Юра, - серьезно сказала Аиша. - Ты когда в последний раз мылся?



* * *


Рыжий почти закончил, когда его осенила мысль: а как быстро он может в такой неудобной и отчасти смешной ситуации среагировать, случись что? Для чистоты эксперимента он поднапрягся, чтобы выдавить из себя еще несколько капелек, и, не убирая от ширинки левой руки, выхватил правой вороненый табч 43  из кармана пальто. Нормально. Переложил пистолет в другой карман и попробовал сделать все то же самое, только левой рукой. Похуже. Так, теперь (маленький орел отправляется обратно в свое гнездо) другой вариант: выхватить пистолет и в развороте безошибочно поймать на мушку подъездную дверь, чтобы в следующий момент нажать на курок. Раз. Другой. Третий. Теперь окна: вон в том чуть заметно колыхнулась штора. Губами, беззвучно: тох-тох-тох, тох, тох.

"...Чьог во хезаш ву хо! Топаш мича киссса?".

"Со 5-ый секторе ву".

"Отрядаш кюгал дал минла ву дещ?".

"Со ву".

"Со объекте веда. Хази хок?".

"Дик хозш ву. Штабе цаа висний?".

"Ца а цависан".

"Собурде".

"Со кята" 44 .

Снова перенести огонь на дверь. Тох-тох-тох.

Короче говоря, Рыжий увлекся.

Это его и погубило.



* * *


Гагарин балдел, лежа в горячей душистой воде. Аиша, как ни стыдно это признать, была права - в суете последних дней он забыл, когда последний раз умывался, не говоря уже об элементарном душе. Ванна же, настоящая ванна, с добавлением каких-то хитрых ароматических солей Мертвого моря, в клубах пара среди мозаичных стен, представлялась Гагарину немыслимой роскошью.

Он чувствовал бы себя римским патрицием, если бы знал наверняка, что это такое - быть римским патрицием.

На стене висело белоснежное мохнатое полотенце и халат с усатым тигром на спине - Аиша нашла его в отцовском шкафу. Вид этого халата почему-то особенно радовал сердце Гагарина.

А за стеной, отделяющей ванную комнату от кухни, двое бледных и сосредоточенных детей решали, как от него избавиться.

Случайная реплика пришлась как нельзя более кстати, хотя Аишка все-таки ужасно невоспитанная. Так вот взять и брякнуть. Зато они ушли из-под наблюдения. Теперь Сашка лихорадочно вспоминал все ужастики, просмотренные к семи с половиной годам, и все самые изощренные способы убийства, описанные в них. С ванной комнатой что-то такое было связано... что-то такое... стоп! Нашел.

Сашка огляделся по сторонам. Электрический чайник. Кофеварка. Кухонный комбайн. Все это были вещи, подходящие для его кровожадных целей, но к ним Сашка испытывал некое смутное уважение. Хотя бы потому, что они были красивы особой функциональной красотой, и Сашка это понимал.

А вот микроволновки Сашка не любил. Однажды он слышал рассказ о том, как некая американская, что ли, гражданка по ошибке засунула туда любимую болонку, та, естественно, умерла страшной смертью, а потом гражданка подала в суд на компанию-производителя и выиграла миллионы - потому-де, что в инструкции не было написано черным по белому, по-американски, крупным шрифтом:

НЕ ЗАЖАРИВАЙТЕ В МИКРОВОЛНОВКАХ ЛЮБИМЫХ БОЛОНОК!

Мама и отец хохотали, странные люди. Сашка не понимал, над чем тут можно смеяться. А к микроволновкам он стал относиться настороженно. И еду предпочитал разогревать на плите.

К тому же их микроволновка, с Сашкиной точки зрения, не отличалась особым изяществом линий. Возможно потому, что была старой-старой модели. Сашке она напоминала хищную пластмассовую жабу.



* * *


- Ир-р-род! Ты что делаешь, ир-р-род!

Рыжий обернулся. Со стороны мусорных контейнеров на него надвигалось нечто.

Рыжий и раньше знал, что русские - не ахти какие красавцы собой. Но это было действительно нечто.

Голый шелушащийся череп с венчиком жидких волос, длинный, неоднократно перебитый нос, с которого того и гляди упадет капля, рот, разинутый в крике и демонстрирующий два уцелевших передних зуба. Все лицо - в разнообразных вмятинах, рытвинах и воронках: топография военных действий. Здесь ангелы бились с демонами, и эта битва продолжалась до сих пор, хотя ангелам приходилось туго. К лицу были приделаны детские глаза чистейшей голубизны, и они смотрели на Рыжего гневно и недоуменно.

Нечто, одетое в измятый спортивный костюм, стремительно приблизилось к Рыжему и спросило сдавленным голосом:

- Ты что же делаешь, ирод?

При этом обдав мощным перегаром, который, казалось, источали все поры его тела.

Рыжий облегченно выдохнул. Обычный русский алкоголик. Самая слабая и безвольная овца в стаде слабых и безвольных овец. Против таких он оружие не поднимал.

Он оттолкнул овцу от себя кончиками пальцев, сказав что-то вроде "ну, пошел, пошел к своей Машке", засунул пистолет за ремень и зашагал к скамейке.

Нечто в спортивном костюме зарыдало в голос. Потом сказало внятно и горько:

- Зассали, заср-р-рали всю матушку Р-рассею! - и кинулось догонять супостата. При этом в руке у него неведомо откуда оказалась бутылка емкостью 0, 7 литра из-под портвейна "Кавказ" (КБР, г. Баксан, ул. Левобережная).

В следующий момент донышко бутылки вошло в соприкосновение с затылком Рыжего.



* * *


- Тащи удлинитель, - приказал Сашка сестре.

- А что это?

- В детской. У компьютера, за сетевым фильтром. Большой такой моток провода. На одном конце - вилка, на другом три розетки, - терпеливо объяснил Сашка.

- А зачем?

Сашка посмотрел на Аишу, как на больную.

- Микроволновку видишь?

- Вижу.

- Она от чего работает?

- От сети.

- В сети что?

- Электричество.

- Если электрический прибор в воду опустить, что будет?

- Ой, - сказала тихонько Аишка.

- Вот именно - "ой". А теперь смотри сюда, - и Сашка показал вверх пальцем с обгрызенным ногтем.

Аишка подняла глаза, кивнула и на цыпочках побежала в детскую. Тут же вернулась:

- А чего это ты меня гоняешь, как прислугу? Сам не можешь сходить?

- А я - мозговой центр, - сказал Сашка и для убедительности потыкал пальцем в свой лоб.

- Да что вы говорите, - изумилась Аишка, не выдержала, фыркнула и исчезла.



* * *


Рыжий пропустил удар из-за фактора неожиданности. Но на ногах он устоял, и когда русский алкаш снова занес бутылку, Рыжий, хэкнув, рубанул его ребром ладони. Алкаш упал и закорчился в пыли, выкрикивая какие-то нечленораздельные фразы. Рыжий по-волчьи озирался вокруг: так и подмывало вытащить табч и выпустить половину обоймы в грязного ублюдка.

Но Тимур говорил - не поднимать лишнего шума.

Поэтому Рыжий несколько успокоился и принялся деловито пинать алкаша ногами, обутыми в узкие остроносые туфли.



* * *


- Сначала ноутбук, потом микроволновка, - говорила Аиша, пока брат возился с удлинителем. - Что мама с папой скажут?

Сашка поразмыслил совсем немного.

- Папа скажет: "Молодцы". Скажет: "Горжусь вами". Скажет: "Лэс рубят - щэпки летят, таварищ Жюков". А мама скажет про микроволновку: "Туда ей и дорога, давно пора новую купить". Поставь табуретку вот здесь... Так, вроде хватает.

Ванная комната была соединена с кухней небольшим прямоугольным окошком под самым потолком. Назначение его было непонятно - в самом деле, подглядывать, что ли? Но тогда для чего такое толстое, волнистое, почти не пропускающее света стекло?

Сашка и раньше думал об этом как-то сквозь пальцы. Сейчас времени на подобные мелочи и вовсе не было. Окошко было, как уже сказано, небольшое, но для того, чтобы пропихнуть микроволновку, вполне годилось. Сашка прикинул и высоту: нет, его роста будет маловато.

Лезь ты, - сказал он Аише. - Тяжелая, блин... Готова? ЭНИ... МЕНИ... МИНИ... МО! 45 



* * *


Тарас услышал шум и наконец вынырнул из горячих и липких лабиринтов, где он снова и снова удирал от мертвого младенца. Шум происходил извне, со двора. Он осторожно выглянул в подъездное окно, забранное снизу железной решеткой.

Во дворе какой-то недомерок в дорогом пальто из верблюжьей шерсти избивал старика.

Бил ногами, рыча и плюясь.

Буквально убивал, как на миг показалось Тарасу.

Старик барахтался в пыли и орал что-то вроде:

Если кр-р-рикнет... р-рать святая... ох!
Кинь ты Р-р-русь... уй, бля!.. живи в р-р-раю...
Я отвечу... ох, не надо... не надо р-р-рая...
Сука!.. Дайте р-р-родину м-маю...


В дальнейшие подробности Тарас не вдавался. Он видел: молодой парень (по всему видно, из этих, мать их, новых хозяев жизни, которых Тарас, как полагается всякому люмпену, ненавидел тягучей нутряной ненавистью) колбасит подгулявшего работягу. Так, чисто поразмяться. Для собственного удовольствия, не иначе.

Он видел: разом обезлюдевший двор и плотно задернутые шторы, из-за которых не выглянет ни одна живая душа. НИ ОДНА ЖИВАЯ ДУША в целом мире - охранник в униформе не в счет - сейчас не встрянет, не заступится, пусть даже на самом деле убивать будут. Себе дороже.

В Тарасовой крови бесновался амфетамин, под влиянием которого мания преследования и прочие параноидальные страхи рано или поздно трансформируются в слепую агрессию, причем она направлена как раз на недавних мнимых или истинных преследователей. Но если бы Тарас заглянул в себя поглубже, он увидел бы самое главное: ему и в самом деле до чертиков надоело бояться. Ему опротивело пригибать голову, вздрагивать от каждого шороха и ждать неминуемого возмездия со всех сторон сразу.

Но об этом он узнает позже.

Пока же он почувствовал, что в нем лопнула какая-то тонкая заржавевшая струнка, и сразу все предохранительные тумблеры и реле полетели в тартарары, а то и подальше.

Возможно, Тарас поймал наконец тот самый главный удар сердца, о котором толковал Гагарину.

Он с грохотом скатился по ступенькам, миновал холл и, сжимая в руках бейсбольную биту, как меч джедая, вылетел из подъезда.



* * *


Гагарин привстал, чтобы дотянуться до мочалки и намылить спину.

В этот момент сверху треснуло и зазвенело, посыпались осколки, и в голове Гагарина взорвалась бомба. Он еще успел подумать: "Шаровая молния!". Он с детства боялся шаровых молний, хотя видел их только на картинках, как большинство из нас.

Поплыли перед глазами большие и малые круги, взметнулось, как юбка цыганки, разноцветное конфетти, а затем ванную комнату залило немилосердно ярким белым дневным светом. Посреди дня - а это был вечный день рождения его, Гагарина - пролетел слева направо голубой вертолет с надписью "Почта России". В брюхе вертолета открылся люк, и оттуда на Гагарина посыпались замороженные полуфабрикаты: шницели, тефтели, фрикадельки, студенческие котлеты... На их фоне быстро шли титры, причем в каждой роли только что просмотренного фантастического анимационного киножурнала "Фитиль" с элементами мягкого S&M был снова Гагарин, и все это - совершенно бесплатно.

Потом экран погас.

Микроволновка, угодившая Гагарину в темя, повисла на проводе удлинителя, раскачиваясь в нескольких сантиметрах от воды.



* * *


Звук получился такой, будто стукнули деревяшкой о деревяшку: тук! И все. Тем не менее недомерок в верблюжьем пальто начал заваливаться набок. Спутанные бледно-рыжие волосы у виска моментально намокли от крови.

Мужик в спортивном костюме (этот костюм вообще знавал лучшие дни, а сейчас был просто в плачевном состоянии), кряхтя, встал с земли, пнул поверженного врага в бок - несильно, без злобы, скорее для порядка - и протянул Тарасу руку:

- Витя. Лихо мы его, да?

- А ты за что огреб? - хмуро спросил Тарас, разглядывая эту руку и в особенности - прокуренные пальцы с желто-коричневыми никотиновыми пятнами у ногтей. Такие появляются, если десятилетиями курить бесфильтровые сигареты. - Тебе неймется, что ли?

- Ну ты же р-р-русский парень! - непонятно, откуда у Вити в его почти обеззубленном рту брались такие раскатистые звуки. - Понаехали тут, зассали, заср-р-рали весь двор, весь Тугар-рин, всю Р-р-рассею! Пидар-р-расы!

Поверженный Рыжий что-то попытался возразить, зашевелился, но Витя еще одним пинком призвал его к порядку. Потом отряхнул пузырящиеся колени брюк и сказал уже обыденным голосом:

- Вчера, понимаешь, какие-то вот такие же мою березу сожгли. Сегодня иду от Машки - только-только стакан пропустил, еще не разошлось - гляжу, а этот стоит и ссыт. На березу мою, на бер-р-резоньку...

- Ладно, ладно, хватит, - сказал Тарас в испуге, что Витя вот-вот опять войдет в образ. - Слушай, не знаешь, где тут поблизости можно пивком подзатариться... то-сё? Только по-быстрому. И... без лишних глаз, понял?

Он даже счел нужным состроить алчущую гримасу и многозначительно подмигнуть Вите.

- Это я-то не знаю? - удивился Витя. - Пойдем, покажу.

- Сейчас, - сказал Тарас. Он зашвырнул биту в пыльные кусты. Потом нагнулся, подобрал что-то и положил в карман ветровки. - Айда.

- Я тут всё знаю, и меня знают все, - говорил Витя, увлекая его за собой в ущелье между двумя одинаковыми кирпичными башнями. - Меня вообще-то друидом зовут, в смысле, мол, дурит много, но я не обижаюсь...




Глава шестая. Напиток фараонов

- Алло, алло!

- Хуюн хилла 46 .

- Они сбежали, гьоза ма хиларг!

- Как. Когда. И куда.

- Я ничего не понимаю. Дургали - в реанимации с проломленной головой. Квартира открыта, ключи на пороге. Внутри пусто, если не считать трупа какого-то русского. Видимо, один из тех троих. Мы соседей обошли, кто был дома - никто ничего не знает, не видел.

Пауза. Очень, очень долгая пауза.

- Хорошо, Тимур. Ты сделал, все что мог.

- Муса, суна ца ла'ара хуна вас ян. Пурба ло суна 47 ...

- Ты теперь с женщиной решай вопрос. Мне сказали, она пришла в себя. Того и гляди начнет давать показания.

- Муса, поручи женщину кому-нибудь другому. Я не могу.

- Я сам решу, кому и что поручать. Детьми и порошком займутся другие люди.

- Кто?

- Разве это имеет значение для тебя... теперь.

- Муса, не надо так со мной, прошу.

- Во-первых, я подключил мента. А до ума все доведет Вадуд.

- Только не он!

- Я знаю, ты не любишь Вадуда. Или ты ему просто завидуешь.

- Он очень плохой человек. Все, кто с ним работал, плохо кончили. Все говорят, что от него мурашки по коже бегают.

- Ты его боишься.

- Я его презираю. Он какой-то... какой-то не такой, как мы. Он не вайнах. Цу стеган тайп а, тукхум а дац 48 . Люди говорят, он сын Жёры-Бабы и сармака 49 .

- Может быть, он как раз и есть самый настоящий вайнах. Один из немногих, кто еще остался. Кстати, я позвонил ему сразу после того, как он вышел из тюрьмы. Он уже здесь, в Тугарине.

- Ва Дела! 50 

- И даже был в больнице у женщины. Я его попросил. Чтобы убедиться, насколько хорошо ты контролируешь ситуацию.

- Муса, столько всего навалилось враз... Этот Дургали меня с ума чуть не свел. Отправлю его домой, пусть пасет скот. Вообще какая-то чертовщина творится.

- Ты забрал ключи от квартиры?

- Да.

- Передашь их Олхазару. И свою машину тоже. Она тебе пока не понадобится.

- Муса, это унижение для меня.

- Это тебе урок. Давай, заканчивай с женщиной, Тимур. Вот как хочешь, так и заканчивай. Времени нет. И не звони мне раньше, чем все устроишь.

Гудки "отбоя".



(Тарас)

Погромыхивая пивными банками в пакете, Тарас поднялся на восьмой этаж - и испытал немалое облегчение от того, что входная дверь по-прежнему заперта. Кажется, он даже напевал песенку Красной Шапочки (в новом, усовершенствованном варианте, с другими строчками и целыми куплетами), нащупывая в кармане ключи.

Оказалось, он рано радовался.

Едва он вошел, как сразу почувствовал запах беды. Вернее, это был резкий и совсем свежий запах мочи - вот как если бы за пять минут до его прихода некий наглый хулиган помочился на груду тряпок.

Запах снова напоминал о кошмаре, и рассудок невольно уцепился за эту подсказку. Сейчас я себя ущипну - больно, до крови - и проснусь, и на этот раз уже по-настоящему.

Только просыпаться было поздно.

В квартире кто-то побывал, и этот кто-то, судя по всему, очень торопился и потому не церемонился. Кто-то изрезал обшивку кресел и стульев в гостиной - они валялись ножками кверху, со вспоротыми внутренностями, как огромные беззащитные насекомые. В спальне кто-то разворошил постель и переколотил все зеркала, в детской - разбил Аишины компакт-диски, растоптал Сашкиных трансформеров и морских пехотинцев. Кто-то делал вид, будто он что-то ищет, но наспех, не слишком умело, заботясь лишь о внешнем эффекте.

То, что он искал, было на самом виду.

Аиша и Сашка.

Они исчезли.

А с ними вместе и Гагарин.



* * *


Тарас заглянул в ванную комнату (с пугающей отчетливостью представились голые скорченные тела, плавающие в крови). Пусто. Окошко под потолком, выходящее на кухню, выбито, на дне ванны, заплеванной серыми сгустками подсыхающей мыльной пены, лежит среди осколков разбитая вдребезги микроволновка.

Кухня. Пусто.

Лоджия. Пусто.

Спальня. Детская. Кладовка. Пусто. Пусто. Пусто.

Он вернулся в гостиную, вернул одно из кресел в прежнее положение, но садиться раздумал, устроился на подоконнике, закурил, беспомощно потер виски.

Самое интересное, что в прихожей стояли тяжеленные ботинки Гагарина. А в ванной на стиральной машине неопрятной кучей громоздились его же шмотки. Оставалось предположить, что Гагарин, как та ведьма у Булгакова, в чем мать родила выпорхнул из окна, оседлав щетку от пылесоса. Да и в целом было здорово похоже, что здесь не так давно состоялась районная конференция нечисти.

Во всей квартире не тронули только мертвого Крюгера - он все так же отдыхал под куском пленки, отвернувшись к стене. Он уже начал попахивать, между прочим. Секундочку, Крюгер-то Крюгером, а...

Ну да.

Красный детский рюкзачок с мордой Человека-паука. Два десятка пакетиков с чудесным белым порошком. Несколько килограммов чистейшего химического счастья, выкристаллизованного в подземных лабораториях эльфов.

Вот в чем было дело, а вовсе не в Сашке или Аише.

Перед глазами всплыла очень четкая, выпуклая даже картинка: Гагарин, переодевшись и изменив внешность, выходит из подъезда, озирается по сторонам. В одной руке он держит рюкзачок, другой подталкивает испуганных ребятишек... Нет, этому жирному трусу такая сложная и рискованная операция не под силу. Что-то совсем мысли путаются.

Телефонная трубка, вынутая из гнезда, лежала на журнальном столике. Из нее доносилось сдавленное бормотание вперемешку с обычными астральными шумами.

"Говорил же, - стукнуло в голове. - Говорил, чтобы не подходили к телефону. Эх, Гагарин, Гагарин...".

Тарас поднял трубку. Незнакомый голос повторял с механической интонацией одни и те же - клекочущие и жестяные - слова:

- Суна еза жимма кхерзина биштек... Суна еза жимма кхерзина биштек... Суна еза жимма кхерзина биштек 51 ...

Тарас отнял трубку от уха и неверящим взглядом уставился в стену - туда, где раньше была квадратная розетка с четырьмя узкими вертикальными прорезями.

Теперь она болталась на конце перекрученного провода.

Кто-то выдрал ее из стены с мясом.

Он зажмурился, потряс головой, открыл глаза. Розетка была на месте, и провод полз по ворсистому ковру туда, куда ему надо было ползти - к обтекаемому корпусу базы.

В трубке ровно и успокоительно попискивали короткие гудки. Зато сквозь пузырящиеся обои стали проступать какие-то лица, которые снова зашептали непонятные слова.

(Может, и вправду подвязать с порошком, спросил он сам себя. И сам себе ответил: теперь подвяжешь точно. Как только кончится заначка - почти уже ополовиненный пакетик во внутреннем кармане ветровки.

В другом же кармане лежала еще одна Очень Важная Вещь, красивая солидной, неброской красотой, слегка маслянистая на ощупь, с рубчатой рукояткой, приятно оттягивающей ладонь.)



* * *


В детской на полу была расстелена карта обоих полушарий, разбросаны кубики и разноцветные фигурки. Играли, значит, себе, играли... Остров Гренландия был прорван и вмят в ковер полукруглым следом каблука. Одна из фигурок - крошечный пират с обмотанной красной тряпкой головой - все еще стояла в центре Бермудского треугольника, картинно опираясь на саблю. То, что пират был с мизинец величиной, нисколько не убавляло его веселого удальства. На линии, которую он попирал своими высокими ботфортами, было непонятно написано курсивом:

Xanadu - 40 000 km

Играли, значит. Очень просто: бросил кубики, отсчитал шаги, сделал ход. Где-то огреб сразу кучу фишек, трофеев, денег, барахла. Где-то получил пинка под зад. А где-то остался один на один с чуждым искаженным пространством, в котором пропадают без возврата корабли и самолеты.

Дети, друзья и ценные предметы.

И куда плыть дальше, на чем плыть, и надо ли вообще плыть - неизвестно.

Примерно так он и чувствовал себя сейчас.



(Сашка, Аиша, Алихан и прочие)

- Нет, как вы ко мне-то добрались? - Алихан снова и снова возвращался к этому эпизоду, будто он был самым главным во всей истории. - Все-таки другой конец города!

- А я сделала вот такие глаза, - и Аиша показала, какие глаза она сделала, - и таксист довез нас бесплатно.

Алихан поскучнел.

- Правда, что ли?

- Хватит врать, - одернул Сашка сестру. Он терпеть не мог, когда она выделывалась перед Лёхой. Тоже мне, красота неземная. - Мы на "семерке" до центра доехали, а потом пересели на "тридцать девятый". Деньги на автобус нам... в общем, у нас были деньги на автобус.

Дети до сих пор были возбуждены, они перебивали друг друга, рассказывая о событиях вчерашнего дня и сегодняшнего утра.

- ...и тут он говорит: "Раз-два-три!". Я слышу - Аишка в ванной: ы-ы-ы...

- Ничего не "ы-ы-ы". Ты сам первый заныл, когда они ворвались...

- ...и трах-бабабах! А потом кровища, кровища, кровища, как в "Школе убийц"...

- ...я ему говорю: нормальный кофе, не отравитесь...

- Ага, а сама опять глазами: хлоп-хлоп...

- ...Сашка молодец, придумал с микроволновкой...

- Ладно, что б я без тебя делал...

- ...и ноги-ноги-ноги!

Чай стыл на столе. Шоколадные пряники - любимые Сашкины - лежали в надорванном с края пакете нетронутыми. Алихан слушал внимательно, оживленно блестя глазами, но его мучил какой-то тяжелый вопрос, а задать его прямо, в лоб, было выше Лёхиных сил.

- Да, с микроволновкой - это было лихо, - сказал он наконец. - Это тот случай, когда результат превзошел ожидания. Вы молодцы. Олег вами гордился бы.

- Он и будет нами гордиться, - сказала Аиша. - А почему вы о папе - в прошедшем времени? И в сослагательном наклонении?

По русскому языку у Аиши была круглая пятерка. Алихан смутился.

- Глупый я, старый татарин. Кстати, вспомнилась одна история...

И тут же сплел историю о том, как в детстве они с братом доили корову. Брату надоело, что корова, отмахиваясь от слепней, бьет его хвостом по лицу, и Алихан предложил привязать к хвосту подкову. Привязать-то привязали, только не учли, что хвост у коров очень сильный, мускулистый... Ну, и ходил потом брат неделю с отпечатком подковы на лбу. Веселая история, как и все Лёхины. Правда, не совсем понятно, каким боком она относилась к тому, что происходило на другом конце города, на восьмом этаже краснокирпичной "свечки", в квартире № 804 и ее окрестностях полтора часа назад.



* * *


А происходило вот что.

После того, как Сашка и Аиша протолкнули микроволновку в окошко и услышали звук удара, они вломились в ванную комнату, сорвав задвижку. И увидели там обмякшего Гагарина с идиотской пустой улыбкой на лице. На его виске застыла одна-единственная капелька крови, но Сашке все равно стало очень плохо. Он подумал, что Гагарину и вправду пришел конец. В этот миг Сашка понял, как это на самом деле плохо - убивать.

Но Гагарин был жив и только оглушен.

И как по заказу, во дворе завыла сирена "скорой".

Вытащить здоровенного, голого, скользкого Гагарина из ванны для семилетнего Сашки и четырнадцатилетней Аиши оказалось едва ли не самым трудным из всего, что они задумали и осуществили.

Но дети, как давно известно, имеют доступ к скрытым, неизвестным науке источникам энергии.

(Подсчитано ведь, что один среднестатистический ребенок, подключенный к динамо-машине, может снабжать электричеством небольшой промышленный район. Так что поставьте перед ребенком цель - или лучше пусть он сам ее поставит перед собой - и результат действительно превзойдет все самые смелые ожидания. Настолько, что для восстановления рельефа местности, состава почвы и озонового слоя потребуется лет пятьдесят-сто.)

Главной проблемой в данном случае было другое.

- Я не могу, - сказала Аиша. - Не могу я смотреть на это.

Сашка сначала на понял. А когда до него дошло, чуть не расхохотался.

- Так не смотри.

- Все равно не могу.

И все. Как заело: не могу и не могу. Здесь Сашка, к своему стыду, едва не сорвался, и вместе с ним едва не сорвался весь План. Аишка твердила со всей категоричностью, на которую была способна: на это она не посмотрит никогда в жизни. Пусть лучше под окнами взорвется еще десять автомобилей или десяток Крюгеров зарежется на ее глазах.

Сашка взял себя в руки и почесал сдвоенную макушку. Вскоре вокруг жирных бедер Гагарина была обернута мочалка на манер гавайской юбочки.

Аишка повздыхала, похмыкала скептически, и они принялись за работу.

С входной дверью тоже все решилось просто. В кладовке, на неприметном гвоздике за дверным косяком, висела связка запасных ключей, о которых, как подозревал Сашка, сами родители давно забыли. Разумеется, не будь этой запасной связки, они бы никогда не решились уйти, оставив дверь нараспашку. И Бог знает, как бы там все вышло.

Но к тому безобразию, что обнаружил в пустой и запертой квартире Тарас, дети не имели никакого отношения (хотя, если учитывать их скрытые энергоресурсы, вполне могли бы). За одним исключением, о котором еще будет повод вспомнить.



* * *


Фельдшер "скорой помощи" укладывал рыжего бойца на носилки, когда из ближайшего подъезда выбежал взъерошенный мальчишка с глазами не то что по полтиннику - каждый в юбилейный коллекционный рубль - и, дергая за полы форменной куртки, зачастил, что в подъезде лежит "голый дяденька с разбитой головой, с мочалкой, наверное, пьяный, наверное, из бани шел, наверное, поскользнулся, там ступеньки такие, знаете...".

Фельдшер был человек не сказать чтобы очень грубый, но ороговевший за тридцать лет каторжной работенки. Поэтому он не обратил внимания на то, что мальчишка, рассказывая всю эту ахинею, буквально умирал от страха.

- У них дворовая традиция - головы разбивать по воскресеньям, - сообщил фельдшер шоферу. - А у меня носилок вторых нету, у меня не дом отдыха. Куда его - на крышу?

- Клади на первого, на, сверьху, ля, - посоветовал шофер. - Хошь так, на, хошь вольтом. К вечеру, ля, мы их целый штабель насобираем, на.

Наконец прибыла милиция, и фельдшер вспомнил о мальчишке, но того уже унесло тем самым ветром, каким уносит всех на свете мальчишек именно тогда, когда они нужны. Составлять протокол - что, да как, да где обнаружили голого мужика с мочалкой - пришлось опять-таки со слов фельдшера.

В результате желчный пожилой человек, озлясь на ментовскую обстоятельность, наговорил стражам порядка всяких резкостей, которые при желании можно было квалифицировать как оскорбление мундира и даже как мелкое хулиганство - там было много слов, которые здесь придется опустить (а жаль). За что получил устное предупреждение и требование явиться завтра в дежурную часть в кабинет такой-то для дачи повторных свидетельских показаний.

Яркий пример того, что даже люди в униформе не всегда находят общий язык.

Как можно догадаться, все это не прибавило суровому, замордованному работой фельдшеру ни капли оптимизма. Кончилось тем, что он сорвал злобу на своих клиентах - благо те были в отключке - последовав совету шофера буквально. Хотя при желании мог решить проблему размещения двух человек в салоне "газели" как-то иначе.

Лучше всего - хотя и не вполне беспристрастно - прокомментировал ситуацию его коллега, шофер "скорой":

- Ох, и вредные эти мусора! Никаких нерьвов на них не хватит, ля!



* * *


Аиша, изнывая от любопытства, ждала Сашку в прихожей. Переживала, как он там устроил Гагарина. Известное дело - женщины: градус ее симпатий к бедному малому резко скакнул вверх, как только она на пару с братом едва его не укокошила.

- Ты чего все еще в халатике? - возмутился Сашка, вернувшись со двора. - Давай, одевайся по-быстрому и поехали к Алихану. Пять минут на сборы.

Аишка, что удивительно, послушалась, обошлась без словопрений и своих обычных "мне пяти минут не хватит".

Когда они уже стояли у лифта, Аиша хлопнула себя ладошкой по лбу.

- Саш... Твои таблетки. ТЫ ВЗЯЛ ТАБЛЕТКИ?

- Да ладно, - попытался отмахнуться Сашка.

- Ничего не ладно. - Тут Аиша неким непостижимым образом на мгновение стала похожа на мать. - Марш за таблетками! Думаешь, кому-то охота смотреть, как ты опять превращаешься в бледного червячка?

- Дура, - без гнева сказал Сашка.

И поплелся к двери.

Потому что сестра в данном случае была абсолютно права.

Потому что у Сашки было больное сердце, как бы он ни пытался забыть об этом печальном факте.

Да, этот царапучий зверек, без спроса поселившийся в груди - он иногда болел, и очень сильно. Так, что темнело в глазах, и Сашка в свои семь с половиной лет складывался пополам и хватал ртом воздух, внезапно становившийся плотным, как снег.

(И это еще в лучшем случае. В худшем Сашка просто ничего не помнил и приходил в себя под капельницей, всегда в одной и той же палате кардиоцентра.)

Безжалостная Аишка говорила, что Сашка во время приступов становился похожим на бледного дохлого червячка. Это на их компьютере была такая древняя, еще двухмерная игра "Worms": разноцветные червячки ползали среди развалин каких-то крепостей (которые при ближайшем рассмотрении оказывались, скажем, остатками вчерашней пиццы) и расстреливали друг друга дротиками и стрелами. Когда в червяка попадала стрела, он терял окраску, обмякал и сползал по наклонной поверхности, как сопля.

И меньше всего на свете Сашка желал выглядеть в чьих-нибудь глазах таким червячком.



* * *


Он отомкнул оба замка, прошел в детскую и взял с полки стеллажа ненавистный стеклянный цилиндрик с плотно притертой крышкой.

Когда он возвращался, в гостиной зазвонил телефон. Сашка снял трубку - теперь ведь уже все равно - послушал. В трубке, наоборот, хотели послушать Сашку.

Так они с неизвестным взаимно помолчали, а потом Сашка осторожно положил трубку на журнальный столик.

Он вышел в подъезд, с самым мрачным видом продемонстрировал Аише стеклянный пузырек, вынул из кармана курточки ключи... и замер.

Кто-то поднимался по лестнице.

Безошибочным пацаньим чутьем, которое не собьешь никакими таблетками и капельницами, Сашка распознал: это они.

И это - к ним.

На восьмой.

В восемьсот четвертую.

(Оно часто обманывает, это Великое Пацанье Чутье, оно лукаво, как и все пацаны вообще, и поэтому люди старше десяти лет обычно в нем разочаровываются. Но те, кто еще полагается на ВПЧ, знают: раз, два, три, от силы четыре раза в жизни оно так толкнет под ложечку и в такие моменты, что выбора - верить или не верить - просто не остается. Из таких людей потом получаются великие игроки, аферисты, изобретатели, политики. Иногда - если очень повезет - поэты.)

Сашка засуетился, затыкал ключами в скважины, по закону подлости попадая то верхним ключом - в нижний замок, то наоборот. Шаги приближались, гортанные голоса переговаривались на незнакомом языке все слышнее... Щелкнул и загудел лифт, поднимаясь с первого этажа - на какой? Правильно.

Не помня себя от отчаяния, Сашка швырнул ключи на плетеный коврик у двери и шепнул Аише:

- Вверх, быстро!



(Сашка, Аиша, Алевтина, Сказочник)

Алевтина Михайловна открыла дверь и замерла на пороге с выжидательным видом, не говоря ни слова. У ее ног вились сразу три кошки: дымчатая, полосатая - отец называл таких "бусые" - и трехцветная.

Алевтина была высокая, сухая, со строгим длинным лицом. Не очень вроде бы старая, но вся седая. Во дворе ее почему-то не любили и, кажется, побаивались.

Но Сашке уже не было дела до вчерашних надуманных страхов. На пятки наступал совсем другой страх. И вот он-то был вполне реальным и обоснованным.

По здравому размышлению, самое лучшее, что они сейчас могли сделать - без спроса ломануться вглубь чужой квартиры, в которой, Сашка знал, комнаты расположены точно так же, как в их собственной. И хорошо бы, если где-нибудь между спальней и кладовкой нашелся железобетонный бункер с запасом продовольствия на ближайшую ядерную зиму. Но вместо этого Сашка вежливо сказал:

- Здрасьте, Алевтин Михална. Какие у вас кошки красивые! А котеночки скоро будут?

- Не "котеночки", а котята, - бесстрастным тоном поправила Алевтина Михайловна, не двигаясь с места.

(Голоса внизу достигли критической отметки - пролет между седьмым и восьмым этажами. Лифт все еще ерзал в узкой шахте.)

Сашка шевелил последними мозговыми извилинами, еще не отмершими за эти суматошные сутки.

- А мы это... хотели, чтобы вы нам свою книжку подарили ("Уф-ф-ф!"). Нет, две. Мне книжку и Аише.

- С автографом, - поддержала его Аиша ("Молодец!").

Алевтина Михайловна величественно кивнула.

Сашка расценил этот кивок как приглашение войти и без обиняков протиснулся в дверь, увлекая за собой Аишу.

Лифт дзынькнул и остановился на восьмом.



* * *


Все, что было известно Сашке про соседку сверху - что она пишет книжки и держит то ли семь, то ли восемь кошек, причем одна из них лысая, специальной породы. Еще - что Алевтина очень одинокая, очень надменная и слегка сумасшедшая.

Везло же им на сумасшедших соседей.

Теперь эта информация подтверждалась.

С кошками все было ясно сразу, стоило повести носом: как ни приучай кошку к туалету, какой-разникакой аккуратисткой она ни будь, а восемь тварей в одной отдельно взятой квартире - это, извините, в любом случае удар по обонянию, хоть они лысые, хоть волосатые.

Надменность и одиночество сказали о себе еще раньше, чем Алевтина открыла рот.

И книжки.

Когда-то Сашка был страшно огорчен, увидев любимую отцову книжку в желтой обложке - круглолицый малый в мятой форме отдает честь, "Приключения бравого солдата Швейка", отец хохотал над ней целыми вечерами - на полке у Алихана. Отец объяснил, что это другая книжка, что их, как и большинство других вещей, выпускают в огромных количествах совершенно не отличимыми друг от друга.

Сашка не поверил и, если честно, не очень верил до сих пор. Все-таки для него каждая вещь на свете еще была уникальной. Ручной работы, если угодно.

Так вот, Алевтина написала, по самым скромным подсчетам, не меньше десяти тысяч книжек. Они - в стопках, связках и полураспакованных коробках с ободранными краями - пылились в прихожей и занимали большую часть кухни. Кажется, вообще вся квартира Алевтины была оккупирована ее книжками.

Понятно, что человек, проделавший такую адову работу (сам Сашка вспотел бы, если бы его заставили описать на бумаге, ну, к примеру, вчерашний день), должен был, мягко говоря, устать от слов.

Алевтина в устной речи пользовалась самым их минимумом.



* * *


Алевтина сказала:

- Чай.

И пододвинула к ним стеклянные чашки со странной красноватой жидкостью, больше похожей на компот.

Сказала:

- Конфеты.

И показала длинным высохшим пальцем на вазочку с ирисками.

Потом сказала с непонятной интонацией:

- Дети. Давненько здесь не было детей.

- Алевтин Михална, а ваши дети где?.. (Аишка, ты чего пихаешься?)

Алевтина на это промолчала.

Сашка еще пошипел на Аишку, которой ни с того ни с сего вздумалось садануть его локтем в бок, и отхлебнул из стеклянной чашки. На вкус чай-компот все же больше тяготел к компоту, но в целом был ничего, приятно кислил. Ириску Сашка взять не решился - у него до сих пор шатался левый резец.

Аишка помалкивала, так что необходимость поддерживать светский разговор Сашка взял на себя. Он стряхнул с коленей огромное дымчатое животное и сказал:

- Интересно у вас. Все книжки какие-то, кошки. Кошки, книжки...

Никакой реакции. Прямой, ничего не выражающий взгляд серых навыкате глаз.

- И чай такой... интересный. Я вообще чай люблю, только без молока.

- Это красный чай, - сухо сообщила Алевтина.

- Ага, вот я и говорю, красный. Правда, Аиш? Я сразу обратил внимание.

- Это из Египта. Цветки гибискуса. Напиток фараонов.

- Ух ты!

Про фараонов Сашка и сам многое мог рассказать - зря, что ли, все части "Мумии" смотрел?

Но Алевтина, не любившая тратить попусту свои слова, чужих слов, такое впечатление, и вовсе не слышала. И вообще мало что слышала вокруг. Она как будто постоянно вслушивалась внутрь себя, а там, внутри, постоянно звучала одна и та же негромкая тягучая песня.

Рыжая тварь в ошейнике запрыгнула на подоконник, несуетно почесала задней лапой за ухом, встряхнула лобастой башкой и уставилась на Сашку. Сашка мог бы поклясться, что перед этим она ему подмигнула - самым осмысленным, наглым и колдовским образом. Ну, чисто кошка Мун 52 .



* * *


Когда Сашка выпил вторую чашку напитка фараонов - когда еще такой случай представится? - они прошли из кухни в гостиную. Здесь тоже безраздельно царили книжки и кошки, как недавно изволил заметить Сашка. Он начал считать, сколько именно кошек, сбился и плюнул - для этого их всех нужно было выстроить в ряд, что технически неосуществимо. Они постоянно находились в движении, и от этого движения рябило в глазах.

Возможно, виной тому было освещение. Тяжелые шторы были плотно задернуты и не пропускали в гостиную ни частицы веселого майского дня. А по всей комнате стояли зажженные свечи.

Свечи на столе, свечи на полках шкафа.

Свечи на пианино и на телевизоре.

Свечи в подсвечниках и настенных канделябрах.

Толстые и тонкие свечи, витые свечи, фигурные свечи. И самые обыкновенные, какими торгуют в церкви. Этих было большинство.

Зажжена была примерно половина, и все равно в комнате плавал тяжелый одуряющий запах горящего воска. В сочетании с кошачьими ароматами он давал и вовсе какое-то невероятное амбре. Сашка попытался представить, что будет, если зажечь все свечи, и не смог.

В одном из углов гостиной был устроен настоящий алтарь - фильмы про безумных сектантов Сашка тоже смотрел, будьте уверены.

- Смотри, сейчас нас в жертву принесут, - шепнул он Аише.

Аиша вместо ответа опять ткнула его острым локтем в бок.

Дети подошли поближе.

На обыкновенной тумбочке в окружении свечек стояла увеличенная фотография в рамке. С фотографии улыбался паренек в камуфляже, с "калашниковым" на плече. Рядом - сложенная вдвое солдатская кепка и тонкая красная книжечка с черным двуглавым орлом.

- Сын, - послышался сухой ломкий голос. - Митя. В декабре девяносто четвертого. Штурм Грозного. Домой прислали документы. Потом сказали - видели, жив. Поехала туда от Комитета матерей. Полгода жила у чужих. И люди-то ведь добрые. И земля добрая, красивая... Жду.

Из всего сказанного Сашка уяснил только, что с сыном Алевтины на войне случилось что-то не очень хорошее. Уточнять почему-то не захотелось.

Все та же рыжая тварь, которая гипнотизировала Сашку на кухне, а теперь терлась у его ног, вздрогнула, замерла и повернула голову с прижатыми ушами в сторону прихожей.

Во входную дверь постучали.



* * *


- А чего у вас - звонок не работает, что ли? - спросил мужчина в длинном пальто с поднятым воротником. - Я жму, жму...

- Неуплата. Свет отключили, - лаконично ответила высокая седая женщина.

- Извините, я вот по какому делу. Я друг Олега, вашего соседа, с восьмого. Он звонил из Змиева и просил заехать, узнать, как тут его дети. А в квартире никто не открывает. Вы не знаете, может, случилось что?

- Нет, - отозвалась женщина, изучая выпуклыми серыми глазами острое, заросшее щетиной лицо незнакомца. Старые люди недоверчивы и мнительны. Но в этом хорошо одетом и уверенном в себе человеке не было ничего, что могло бы вызвать подозрение. Говорил он спокойно, доброжелательно, даже чуть насмешливо. Стоял, расслабленно опустив руки в карманы пальто и немного подавшись к двери - в обычной позе случайного визитера, который сам понимает, что не вовремя, но вот очень нужно.

- Что - "нет"? Нет - не знаю или нет - ничего не случилось? Вы меня простите, я тороплюсь очень.

- Не знаю.

- Так... Вы не возражаете, если я от вас позвоню Олегу? Мобильник в машине оставил.

И Сказочник занес над порогом ногу в остроносом штиблете. Алевтина же с неожиданной силой оттолкнула ее дверью, и Сказочнику не оставалось ничего другого, как вернуться, что называется, в позицию №1.

- Телефон тоже отключен.

Сказочнику надоело возиться со старухой. Он очень быстро проделал путь от позиции №1 к позиции, скажем, №5, и почти уже оказался в прихожей. И неизвестно, как бы там получилось дальше. Вполне возможно, что на этом месте повесть и закончилась бы.

Но тут в полутемную прихожую выскочило маленькое, голое и сморщенное существо с огромными ушами. Существо, тихо взвыв, взлетело в воздух, опустилось Алевтине на плечо и уставилось на Сказочника фосфорически горящими глазами.

- Жёра-Баба! Ты Жёра-Баба! - завопил Сказочник, и словно невидимая рука схватила его за воротник пальто, вынесла из прихожей и выбросила на лестницу.



* * *


Алевтина Михайловна вернулась в гостиную, Странное существо, напугавшее Сказочника до полусмерти, теперь мирно сидело у нее на руках.

- Ух ты! - с восторгом сказал Сашка. - Первый раз вижу лысую кошку. Можно погладить?

- Нет. Не любит чужих. Злая.

- А чего вы ее тогда держите, если она злая?.. Хотя с другой стороны, она лысая, так что если свечку опрокинет, не загорится. Серьезно, Алевтин Михална, они вам когда-нибудь пожар тут устроят. Вон как скачут везде...

- Кто это приходил? - чуть не впервые подала голос Аиша.

- Сосед. Коля-Клоун. Денег просил. Отказала. До пенсии неделя.

- А чего я песен в подъезде не слышу? - встрял Сашка. - Коля не в своем репет... репертуаре.

- Вам пора идти, - сказала Алевтина.



* * *


Сашка осторожно отвел штору и посмотрел во двор. Он был пуст. Со стоянки выезжал красный "ауди".

В прихожей Алевтина долго копалась костлявыми пальцами в кошельке, потом выудила две монеты по пять рублей и пять монет по два рубля.

- На автобус хватит. Домой пока не возвращайтесь.

Как будто о чем-то догадалась.

Сашка разглядывал обложку одной из подаренных книг. Светлоголовый мальчишка в чародейском плаще поверх пижамы в полоску, чем-то похожий на него, Сашку, отбивался сверкающим мечом от теней, которые тянули к нему четырехпалые руки со всех сторон. Название крупными буквами: "Новые приключения Гоши в Подкроватной стране". На обложках других книг были столь же соблазнительные картинки и столь же непонятные надписи.

Сашка спросил - из чистой вежливости:

- Алевтин Михална, а о чем вы пишете?

Он подумал, что старухе этот вопрос будет приятен.

- О детях, - ответила Алевтина. - И для детей. Я все про детей знаю.

Сашка едва не брякнул: жаль, Алевтина Михайловна, что дети о вас ровным счетом ничего не знают - но вежливость пересилила ехидство.

Он смолчал и засунул книги в свой старый красный рюкзачок, с которым теперь не расставался ни на минуту.

- Спасибо за все, Алевтина Михайловна. Дай Бог вам здоровья, - сказала Аиша серьезно, как взрослая.

И они ушли, оставив женщину наедине с ее тоской, которая старше египетских пирамид и песков вокруг пирамид, с зажженными свечами перед фотографией сына, с кошками и книжками - и негромкой песней внутри. Эта песня, если слушать ее внимательно, никогда не надоедает. В ней нет слов, но давно известно, что лучшие песни - всегда без слов.

Все-таки везло Сашке и Аишке на соседей. Везло.



* * *


...Когда Сашка станет взрослым и скучным человеком, он будет снова и снова задавать себе одни и те же вопросы.

Почему они не рассказали все Алевтине, фельдшеру, да любому прохожему на улице?

Почему не стали звать на помощь во весь голос?

Почему не побежали в милицию или не обратились к сотрудникам патрульно-постовой службы (на их пути к Алихану такой патруль встретился четырежды)?

И взрослый, скучный и трезвый Сашка не найдет ответа, который был очевиден для Сашки семилетнего.

Во-первых, Сашка уже никому не доверял, кроме себя самого, сестры, мамы, отца и отцова друга. А во-вторых... А во-вторых, это же была СКАЗКА. Страшная сказка - с взрывами, кровью и смертью, но все-таки сказка. Причем его, Сашкина, сказка, и больше ничья другая.

Он был в ней главным героем.

И она только-только начиналась.

Бог знает, что там думала Аиша, но пока она считала за лучшее подчиняться младшему брату. Хоть мама и сказала Аише: "Присматривай за ним", - до сих пор получалось, что это Сашка за ней присматривал. И Аиша, кажется, была не против.

Сашка - тем более.



* * *


На заднем сиденье "ауди" Сказочник поплотнее закутался в пальто - он все время мерз - и стал тихонько и мелодично ругаться на своем языке. Первым делом он призвал десять шайтанов на голову мерзкой упрямой старухи. Вторым делом - еще десять раз по десять. Хотя, судя по всему, она их родная сестра, так что шайтаны ей не страшны. Третьим делом он изругал себя за то, что по какому-то дурацкому наитию закрыл квартиру и положил ключи в карман, когда Докка и Аббас закончили внутри.

Потом подумал - нет, наитие было не таким дурацким. И дверь закрыл не зря, и ключи забрал не зря. Ни к чему привлекать внимание соседей. И тот, у кого есть второй комплект - пусть он поначалу тоже думает, что все в порядке. Пусть он войдет. Что-то подсказывало Тимуру, что сегодня в эту квартиру еще войдут, и не однажды.

Сказочник вздохнул, вытащил мобильник, набрал номер, дождался, пока на другом конце невидимого кабеля отыграет хищная свирепая музыка, и заговорил:

- Алло, алло!.. Они сбежали, гьоза ма хиларг!



(Сашка, Аиша, Алихан)

- Ну вот, - закончил Сашка.

Алихан откинулся в кресле, сложил руки на животе, покрутил большими пальцами. Помолчал.

- Ну так что же вы, дядь Лёш? - не выдержала Аиша.

- Что, доченька?

- Ну, я не знаю... вашим сообщите... поднимайте их там всех на уши. ОМОН, ФСБ, МЧС!

- А, да-да-да... так ведь я уже сообщил, сразу сообщил. Там уже со всем разобрались. Черт, хоть в Змиево не езжай - по мобильному же не дозвониться... Ну, дела. Слушай, доченька, у меня к тебе один вопрос. Но я хочу задать его тет на тет.

Они вдвоем вышли на балкон. Алихан закурил.

Над городом склонился теплый, совсем летний вечер, как бы раздумывая: начинать или не начинать? Свет был еще в полной силе, но уже наступил тот особенный момент, когда что-то почти неуловимо меняется в составе воздуха, и он становится чуточку мягче и прозрачнее, проницаемее для звуков - и слышишь, как в первый раз: гукнул паровоз на товарной станции, а в соседнем дворе прокричали: "Никита, злодей, иди домой!", и еще тысячи звуков сосуществуют на равных правах, не смешиваясь друг с другом, далеко и близко. И понимаешь: день на исходе, скоро вечер.

- Аиша, ты ничего не хочешь мне рассказать? - спросил Алихан, понизив голос. - Ты только не стесняйся и не держи это в себе. Эти ребята, которые вломились, может, они тебя... обидели? Что-то... пытались с тобой сделать? Может, говорили какие-то вещи? Ты понимаешь, о чем я?

- Попробовали бы только, - так же негромко ответила Аиша. - Я бы так пнула по яйцам - забыли бы, что такое на девчонок смотреть. А вообще они не такие уж и крутые. Этот Юрка, которого мы в ванной стукнули, он, по-моему, добрый. А Тарас только строит из себя начальника, а на самом деле боится больше всех. И вроде бы он больной какой-то, простыл, что ли, сильно... Нет, дядя Лёша, ничего они мне не сделали. Я бы вам первому сказала. Раньше даже, чем маме или папе.

Алихан шумно, может быть, излишне шумно обрадовался. Он обнял и расцеловал в щеки Аишу, назвал своей любимой амазонкой, принцессой и любимой женой Пророка, да благословит имя его Аллах и приветствует, от радости прожег сигаретой дыру в новой майке, на самом пузе - и они вернулись на кухню.



* * *


- Совсем забыл, - сказал Алихан. - Это мне для галочки на работе. Они ни про какие наркотики не говорили? Были у них наркотики?

- Нет, - в один голос ответили дети.

(Аишка-то, допустим, ответила честно. Что такое "амфетамин", она еще не знала в свои четырнадцать лет, и слава Богу. Она слышала, как Тарас и Гагарин что-то о нем говорили, но подумала, что это какое-то лекарство.

А вот Сашка слукавил, да, слукавил.

И правильно сделал.)

- Ничего вам не передавали?

- Нет.

- И никто другой вам ничего не передавал?

- Нет. Нет.

- Никакие незнакомцы с вами не заговаривали на улице?

То же сдвоенное "нет".

- Знаете что, - сказал Алихан весело. - Вы здесь часок посидите, а мне надо будет на Богоявленскую съездить по-быстрому. Наши там уже работают... А хотите со мной?

- Ни за что на све...

Договорить Аиша не успела - ее голос утонул в Сашкином вопле мощностью этак в сотню-другую децибел.

- ЙОУ-ЙОУ-ЙОУ! - заорал младший братец вне себя от восторга.



* * *


Увидеть своими глазами, как работает следственная бригада на месте преступления - это был практически предел его желаний.

Все, как в кино: вход в квартиру перечеркнут крест-накрест желтыми лентами. Внутри - тихая озабоченная суета, которая на самом деле не суета, а четкая последовательность согласованных движений. Человек в очках с толстой оправой колдует над отпечатками пальцев. Фотограф делает снимки Крюгера, потом Крюгера запихивают в черный пластиковый мешок, мешок застегивают на молнию. Если повезет, будут розыскные собаки (интересно, какой породы? Овчарки - слишком скучно. Ладно, и овчарки сойдут). Если совсем повезет, фотограф даст подержать штатив.

Сашка даже зажмурился от открывшегося ему великолепия, срисованного, как он сам позже догадался, с не очень свежих полицейских сериалов.

- Так и быть, разорюсь для вас на такси, - говорил тем времени Алихан, влезая в джинсовый пиджак. - Быстрее обернемся.

- А машину за нами разве не пришлют? - спросил Сашка (промчаться по Тугарину с включенной мигалкой было бы вообще здорово, хотя это ведь, наверное, специальная операция, какие там мигалки).

- Сашок, воскресенье сегодня. Машин мало. А я ж и по воскресеньям мент. Ну, пошли, - он подхватил с пола туго набитый красный рюкзачок. - Ух ты! У тебя там кирпичи, что ли?

- Книги, - сказал Сашка. - Много книг. Дайте, я сам понесу. Спасибо. У нас соседка, Алевтина, детские книги пишет. Знаете, сколько написала? У-у-у! Вот, подарила нам с Аишей. Вы у нее попросите, она и вам подарит. Или... или не подарит.




Глава седьмая. Фундаментальная теорема покера

Наконец-то боль ушла.

Зара сначала испугалась, что ребенок под ее сердцем умер - ребенок и боль слились для нее в одно целое. Но ребенок все так же ворочался в темных глубинах ее измученного тела, легонько пинался, просился наружу до срока.

Зара, как прежде, была прикована к постели в палате реанимации. Она была еще слишком слаба после пережитого потрясения. Кормили ее сперва внутривенно, потом через зонд, и только недавно начали кормить с ложечки. Она могла есть в лучшем случае очень жидкую кашу, глотала не то что с трудом - с мукой: организм по какой-то причине отказывался принимать пищу, а ведь ей надо было есть за двоих. Раны под бинтами горели медленным ровным огнем, ныла сломанная в двух местах рука, и страшно чесалась кожа под гипсом.

Но все это были мелочи по сравнению с той болью, которая двое суток подряд терзала ее изнутри, а вот теперь наконец насытилась и успокоилась.

Ушла.

И совсем скоро взамен пришли воспоминания. Наверное, до поры-до времени Зара старательно прятала их от себя, и боль помогала ей в этом. Теперь события того ужасного дня снова мелькали перед глазами в разной последовательности - от начала к концу или от конца к началу, словно один и тот же видеоклип прокручивался с безумной скоростью туда-сюда, туда-сюда... Но в любой последовательности получалось, что Зара очень виновата перед Димой, администратором Гаруды.

Она, собственно, даже удивлялась, что ее до сих пор не нашли и не наказали. Она выполнила Димины условия лишь наполовину: убрала Арслана (только Зара и Аллах ведают, чего ей это стоило), но не спасла товар. Особенно четкий кадр: залитый кровью салон машины, визг тормозов и она, проталкивающая игрушечную собаку в окно. Момент тошнотворной тишины и невесомости - и все на свете валится в бездонную, черную, громыхающую дыру.

Как все глупо и непоправимо. Теперь лучше даже и не думать, в чьих руках оказался порошок - все равно от этих дум ничего не изменится, лишь добавится паскудной щемящей пустоты в груди. Временами она ненавидела своего ребенка, который еще не появился на свет. Она решилась на предательство и убийство сородича ради этого нерожденного ребенка и его старшего брата Вахи. Она не хотела, чтобы ее дети жили и умирали в той же клоаке, где барахталась она и такие, как она.

ВСЕ ЧТО УГОДНО, ТОЛЬКО НЕ ЭТО.

Любая подлость, любая грязь, любая измена. Она знала, что потом ей зачтется.

Получалось, что все было зря. В ее ушах до сих пор стоял звук выстрела. Эхо от него превращалось в сумасшедший рев весенней Аргуни, которая выносила Зару к стене черного грохота. Зара снова и снова падала в машине, залитой изнутри кровью, на дно оврага. Потом в голове начиналось такое, что иногда ей казалось: боль была все-таки милосерднее.

Зара хотела только одного: тишины.

Абсолютной, белой, нескончаемой, как снежное поле за окном вагона, тишины.



(Тарас и Вадуд)

Дневной сон вообще тяжел и вязок. А спать во второй половине дня, когда свет помаленьку идет на убыль, и вовсе опасно для здоровья. Какая-то положительная энергетика высасывается из организма, что ли.

Именно такой сон и сморил Тараса. Там больше не было персонажей, разговаривающих на птичьем языке. Там его со всех сторон обступали выпотрошенные плюшевые звери, смотрели ему прямо в душу блестящими пластмассовыми глазами-пуговицами, тянули к его горлу лапы и хоботы... Пришел Крюгер, ухмыльнулся, как живой, и сказал: "Что, играет все же очко?.. Игра-ает, знаю. У меня тоже".

"У тебя-то с чего? - удивился Тарас. - Тебе же все равно теперь".

"Нетушки, - сказал Крюгер, и ухмылка исчезла с его обескровленного лица. - Для меня все самое поганое только начинается".

После этих его слов игрушечные звери расхохотались тысячью неприятных голосов, подхватили Крюгера своими плюшевыми лапами и уволокли неведомо куда.

Неудивительно, что когда Тарас проснулся, он чувствовал себя так, будто несколько часов подряд разгружал вагоны на товарной станции.

Зато объективная реальность вроде бы пришла в норму. Стены больше не выгибались, как линзы. Мелкие предметы перестали изображать не то, чем они являются на самом деле.

Значит, сделал вывод Тарас, можно позволить себе одну небольшую понюшку.

Только одну.

А потом уже решать, как жить дальше.



* * *


Он привстал на диване и поискал глазами ветровку Олега, в карманах которой хранились заначка и пистолет, оброненный Рыжим.

Ветровка висела там же, где он ее оставил - на спинке кресла. В кресле сидел худой высокий человек в вельветовой куртке и, откинув голову назад, изучал Тараса из-под полузакрытых век. В пальцах он вертел квадратные очки без оправы. На обритой голове красовалась вельветовая кепка.

- Привет, - сказал он. - Я - Вадуд.

- Федор, - на всякий случай солгал Тарас, гадая, не явился ли новый знакомец из еще какого-нибудь кошмара. - А ты как сюда вошел, Вадуд?

- Через дверь, - ответил Вадуд. - Ты дверь не закрыл.

- Ага, - тупо сказал Тарас. - А я вот тут... друзей ждал, да чего-то заснул. Плохо выспался ночью, знаешь.

Неизвестно с какой стати он уже оправдывался перед человеком по имени Вадуд, которого видел впервые в жизни. В этом человеке несмотря на то, что он был немногим старше Тараса, было что-то такое, что заставляло оправдываться и объясняться, причем совершенно искренне.

А Вадуд нагнулся вперед, посмотрел на него прямым прицельным взглядом и ласково спросил:

- Где порошок?

Тарас и сам был специалист по части разных впечатляющих взглядов, но тут он почувствовал, что его душа не то что ушла в пятки, а просочилась сквозь них и впиталась в ковер (чертовски неприятное ощущение).

И потому он ответил совершенно честно:

- Вообще-то я бы сам хотел это знать.



* * *


Вадуд вздохнул, посадил на нос очки и отключился. То есть на самом деле отключился: закрыл глаза и обмяк в кресле.

- Эй, - позвал встревоженный Тарас. - Эй, ты чего? У тебя золотой, что ли? Передознул?

Вадуд с неподвижным лицом поднял вверх указательный палец: мол, заткнись.

Это он, очевидно, таким образом думал.

Думал Вадуд недолго, минуты две. После чего вернулся в дольний мир, снова посмотрел на Тараса из-под приспущенных век и спросил:

- Ты, Федор, когда в школе учился, к вам раз в год зубной врач приезжал с проверкой?

- Допустим, - сказал Тарас, ничего не понимая.

- Давай я расскажу, как было. Значит, в медкабинете ставили кресло, там сразу начинало страшно пахнуть. Ну, как обычно в стоматологии пахнет. Тебе казалось, что это запах вырванных зубов. А вы сидели в коридоре на скамейке, притащенной из спортзала, и дрожали. Было слышно, как работает бормашина. У нее, кстати, тоже есть свой запах. Это запах раскрошенной зубной эмали... Потом выходил твой товарищ, весь белый, и держался за щеку. Его шатало. И кто-нибудь из вас говорил: ну все, теперь я. Ему просто очень хотелось выглядеть перед девочками героем. Но это был не ты, нет, не ты. Ты обычно говорил, что пошел в туалет, а сам прятался в раздевалке или зависал где-нибудь на подоконнике... Так было?

По-русски Вадуд говорил очень чисто и правильно.

- Слушай, - озлился Тарас. - Ты вошел через дверь, может, через нее и выйдешь?

(Он прикидывал расстояние от дивана до кресла.

Если рвануться внезапно, повалить чужака вместе с креслом, выхватить ту вещь из кармана ветровки...

Нет, это только в кино героям так везет.)

- Я вот думаю, - продолжал Вадуд, как бы не слыша его. - Пытать тебя - смысла нет, у тебя сердце откажет через полчаса, потому что ты трус. Толку от тебя, когда здесь начнется, тоже не будет. По той же самой причине. Короче, Федор, ты мне здесь не нужен.

- Решать, кто тебе нужен, а кто нет, будешь у себя в ауле. - Тарас посчитал за лучшее хамить и дальше, зная, что это испытанный метод довести ситуацию до того предела, когда собеседник либо спасует, либо откроет свое настоящее лицо.

- Я в Москве вообще-то вырос, - невозмутимым голосом сообщил Вадуд. - Ладно... Федор. Я пошутил. Не буду я тебя пытать. Некогда просто. Скажи, ты здесь ничего не трогал? Точно? Поклянись матерью, что не трогал, и тогда умрешь быстро. Да не дергайся ты... Это я опять пошутил... может быть. - Он пружинисто поднялся в кресле и потянулся. - Одевай свою куртку, пойдем отсюда в спокойное место. Там обо всем и поговорим подробно.



* * *


- Я туда не войду, - сказал Тарас у двери квартиры на четвертом этаже. - Если хочешь, кончай меня прямо здесь, на площадке, но я туда не войду.

Он напрягся, сосредоточился и попытался поймать взгляд Вадуда.

(Отшвырнуть резким толчком, по возможности сбить с ног, несколько раз от души приложить башкой о лестничные перила, наставить пистолет...

Все это - на один удар сердца. Тот самый, единственный, правильный удар.

Еще мгновение - и...)

- Да брось ты, - усмехнулся Вадуд. - Кстати, обойму я вынул. На, держи. Вставлять умеешь? Нет? Так я и знал. Да бы тебя давно уже грохнул, если бы мне надо было - с пушкой ты или без... И лучше засунь ее за ремень. Так удобнее.

С этими словами он втолкнул Тараса в проклятую квартиру.



(Сашка, Аиша, Алихан, еще кое-кто)

Вопреки ожиданиям Сашки, во дворе не наблюдалось скопления милицейских машин. Даже ни одного завалящего "бобика" не было.

Вообще двор выглядел до отвращения заурядно. Будто и не гремели здесь не далее как вчера взрывы, не выли сирены, не мигали тревожные синие и красные огоньки...

- Конспирация, - подмигнул Алихан, перехватив разочарованный Сашкин взгляд.

На автостоянке, там, где асфальт почернел и растрескался под сгоревшей "нивой-шевроле" (ее останки увез эвакуатор), копались рабочие в ярко-оранжевых жилетах.

Уже расстарались, с внезапной неприязнью подумал Сашка. Даром что выходной день. Видно, управляющая компания решила не ждать, когда большинство жильцов, вернувшись с дач, начнет организованно выражать свое возмущение беспорядками, царящими в их отсутствие.

Дураки, сперва бы детскую площадку привели в порядок.

У подъезда они столкнулись с человеком в надвинутой на глаза вельветовой кепке. Тот выходил и, по всему видать, очень торопился, так как даже не подумал извиниться за то, что задел Алихана локтем. Но поскольку Алихан не обратил на него никакого внимания, Сашка тоже не стал его разглядывать. Явно не оперативник и к тому же хам.



* * *


- А где клю...

- Тихо, - сказал Алихан и оттащил Сашку от двери. В руке у Алихана очутился небольшой коротконосый пистолет. - Тихо, Саш.

Дверь была не заперта. Это чувствовалось по тонкому сквознячку, пробивавшемуся сквозь какую-то совсем незаметную щелку. Сквознячок гулял себе по квартире - от приоткрытой форточки на кухне до балкона - и догулял до прихожей, и просочился наружу.

Алихан сделал детям знак, который должен был означать: "Стойте там, где стоите", и толкнул пальцами дверь.

Дверь беззвучно подалась.

Алихан исчез в прихожей.

Сашка к этому моменту был до того заинтригован, что предыдущий сценарий развития событий (следственная бригада, собаки и т. д.), ясное дело, тут же отправился в мусорную корзину. Может, они сейчас задержат Тараса, возьмут его, как это говорится, тепленьким?

На пороге снова возник Алихан. Теперь он выглядел спокойным и даже довольным. Пистолет был засунут за пояс джинсов. Алихан бросил два быстрых взгляда на лестницу - вниз и вверх - затем, не говоря ни слова, рывком втащил Сашку и Аишу в прихожую, захлопнул за ними дверь и щелкнул обоими замками.

..............................................................................

- Это ваши... коллеги сделали, дядь Лёш? - спросила Аиша, когда к ней вернулся дар речи.

- Какие там коллеги, - буркнул Сашка. Он уже все или почти все понял. - Вон Крюгер как лежал, так и лежит. От него уже воняет... НЕ БЫЛО НИКАКИХ КОЛЛЕГ. Да, Алихан?

- В точку, Сашок, - спокойно сказал Алихан. - В масть и в цвет. Ты умный пацан. Я тебя к себе в отдел возьму, когда подрастешь. Не было здесь моих ребят. И не будет до тех пор, пока вы не откроете мне один секрет. Только мне одному. Большой Секрет для Маленькой Компании, смотрели такой мультик?

Никто ему не ответил.

Алихан помедлил. Все-таки ему было здорово не по себе в этой чужой разгромленной гостиной. Он опустил глаза на журнальный столик, углядел снятую телефонную трубку, зачем-то повертел ее в руках и поставил на базу. Трубка сразу раскричалась пронзительным голосом. Алихан не глядя ткнул пальцем в какую-то кнопку (кажется, под ней было написано CALL DIV 53 ). Трубка умолкла.

Большой сорокалетний человек сидел и смотрел на бледных, очень серьезных детей, а они во все глаза смотрели на него. Наконец Алихан собрался с духом и задал тот же самый вопрос, который десятью минутами раньше задавал Тарасу Вадуд:

- Где порошок?



* * *


Очень недалеко от красной пятнадцатиэтажной "свечки", в общежитии пищевого колледжа, что двумя кварталами ниже Романовского моста, в съемной комнатушке с голыми стенами Олхазар посмотрел на экран мобильника и сказал Докке:

- Они снова там. Кто-то положил трубку. Пошли длинные гудки.

Докка, лежавший на матраце, постеленном прямо на полу, кивнул. Он смотрел по переносному телевизору футбольный матч. Больше Докка никак не отреагировал на слова Олхазара.

- Чего ты лежишь? - возмутился Олхазар. Он считал несправедливым такое распределение обязанностей. Он несколько часов подряд набирал на своем мобильнике один и тот же номер, так что уже пальцы сводило судорогой, а этот жеребец даже не удосужился сделать ему бутерброды.

Так и пялился в свой телевизор.

Между тем как Олхазару казалось, что разбуди его, Олхазара, через десять лет посреди ночи - он без запинки назовет номер квартирного телефона из шести цифр, проклятый номер, впечатавшийся ему в память лучше иных событий его жизни. Он не мог припомнить точно, как зовут его троюродного брата из села Плиево в Назрановском районе, а вот шайтанский номер будет помнить еще долго.

68-60-59. И цифры все какие-то шайтанские. Они чуть ли не подмигивали Олхазару с экрана телефона. Он их ненавидел.

Вдруг его мобильник гнусаво запел. На сей раз номер был семизначный, если не считать кода оператора. Олхазар поднес трубку к уху и сказал:

- Лодухш ву 54 .

Далекий настойчивый голос прокричал по-русски:

- Алло, кто это? Вы звонили мне на домашний телефон. Что вы хотели?

Олхазар дал отбой. Шайтан их знает, этих ерси. Пусть Муса разговаривает с ними сам. Его, Олхазара, дело маленькое.

Он пнул Докку ногой, обутой в белый мокасин с дырочками (у Олхазара было грибковое заболевание ног, настолько запущенное, что он стеснялся обратиться в поликлинику, да его все равно никто бы не принял - нет прописки, нет официальной работы, нет медицинского полиса). Несильно пнул, но этого было более чем достаточно. Докка вскочил с матраса, как ужаленный:

- Эй, вонючка! Хьо дохко вер ву! 55 

- Буди Аббаса и Назмара, - сказал Олхазар, ухмыляясь. - Поехали работать.



(Олег и Марина)

- Черт меня дернул тебя послушаться, - сказал Олег, наверное, в четырнадцатый раз.

- Просто не нужно было ждать вечернего рейса, - отозвалась Марина. - В этот час всегда аншлаг. Все же до последнего копаются.

Действительно, салон автобуса был переполнен огородниками - в основном немолодыми людьми в ветровках и болоньевых куртках, с усталыми лицами, которые успели загореть докрасна, с матерчатыми рюкзаками на плечах. Эти рюкзаки больше всего мешали тем, кто стоял в проходе. Но немолодые люди, выжавшие из выходных дней все, что можно, ехали без жалоб и ссор. Даже перешучивались время от времени, рассказывали анекдоты, негромко смеялись.

Олег и Марина каким-то чудом умудрились забиться на заднее сиденье. Теперь затылки им припекало солнцем. Вообще в нагретом салоне было очень душно и пахло так, как может пахнуть только в салоне маленького рейсового автобуса, битком набитого людьми в пропотевшей одежде.

- Обязательно напомню в понедельник Краснову, чтобы сняли с любого городского маршрута нормальный транспорт и бросили сюда, - сказал Олег, вытирая ладонью взмокшее лицо. - Совсем ведь недавно пригнали десять корейских автобусов, они ж полупустые ходят, а тут такое.

- Интересно, - сказала Марина, - что бы они все сделали... ну, наши попутчики... если бы узнали, что едут бок о бок с первым замом господина Дуба по социальной сфере?

- Подвергли бы дефенестрации, - предположил Олег.

- То есть?

- Из окна бы выкинули то есть.

Марина фыркнула. Приземистая круглолицая женщина, сидевшая впереди них, обернулась и сказала категорическим тоном:

- На осину его, вашего господина Дуба.

- Это за что же? - прищурился Олег.

- За то, что полностью оправдывает свою фамилию, - включился в беседу мужчина в очках, повисший на поручне.

- Что вы имеете в виду? - Обычно такие досужие разговоры Олега бесили: он, пожалуй, лучше других знал своего... хм-м, босса, но ведь в данных-то случаях - сплошные обывательские помои, никакого конструктива. Но сейчас от нечего делать он решил почесать языком. Он заговорщически подмигнул Марине:

- Проведем социологический опрос. Вокс попули - вокс деус.

Но услышать голос народа, а равно и Божий глас, им не удалось.

Тетка и очкарик только было открыли рты, чтобы начать перечисление грехов, за которые, по их мнению, тугаринский мэр был достоин казни, как автобус тяжело вздохнул, скрипнул всем своим нутром и встал.



* * *


На обочине сиротливо торчал островерхий теремок остановки (ее отменили в прошлом году, и теперь у теремка был такой вид, будто он заблудился). А за ним, в десяти метрах от шоссе, возвышался посреди голого поля кирпичный барак с вывеской:

Кафетерий "Избушка у дороги"
ВСЕ ИЗ МЯСА

Шашлыки
Люля-кебаб
Пельмени

Рядом также имел место квадратный железный ларек образца начала 90-х, в котором торговали пивом и сигаретами. Шофер объявил на весь салон, не прибегая к помощи микрофона:

- Стоим полчаса!

Люди с рюкзаками заволновались, заговорили громче, все - в одной и той же раздраженной тональности. Шофер закричал, перекрывая слитный недовольный гул:

- Вам хорошо, а я весь день не жравши! Щас пельменей четыреста грамм наверну, и порядок.

- Безобразие, - Олег попытался подняться с места. - Пойду, припугну его.

- Сиди и не возникай, - тихонько приказала Марина. - А то и вправду нас из окна выбросят.

Мобильник Олега исполнил первые такты "Танца феи драже" из "Щелкунчика" - сигнал эсэмэс-сообщения от оператора связи. Марине эти тонкие стеклянные звуки всегда казались печальными и немного зловещими. Как будто неизвестный зверь в высокой траве подкрадывался на мягких лапах.

Олег посмотрел на вспыхнувший экранчик.

- О, мы выехали из мертвой зоны. Так, что нам пишет оператор? "Этот абонент звонил...". Переадресовано с городского стационарного телефона. 68-60-59. Кто бы это мог быть?

- Это наш номер, - сказала Марина. - Ты забыл номер нашего домашнего телефона. Твоя вечная рассеянность.

- Может быть, может быть. И что за неизвестный звонил на домашний телефон, когда у меня в визитке указан только мобильник? А перезвоню-ка я сам...

- По-моему, ты просто не знаешь, как убить время. Может, это мне. Может, это мой тайный поклонник.

- Вот я сейчас и поговорю с твоим тайным поклонником... Алло! Кто это? Вы звонили. Говорите. Что вы хотели? Алло! Может, хва... Ну что ты будешь делать? Не по-русски что-то сказали и отключились. Меня эти безымянные шутники начинают раздражать.

- Олежек, позвони-ка Алихану, - вдруг быстро и серьезно сказала Марина. - Позвони прямо сейчас, прошу тебя.

- Один момент... Аппарат абонента временно отключен. Спит Лёха, что ли...

- Ох, Олег. Неладно у нас дома, я чувствую. Очень неладно.

Шофер тем временем выпрыгнул из кабины и бодро зашагал к кирпичному бараку.



(Человек-паук и все-все-все)

- Так, значит, и будем сидеть, - подытожил Алихан. - Сидеть и молчать. До ночи. И всю ночь тоже. Я, как сами понимаете, вас одних больше не оставлю, мне Олег с Маринкой и так голову открутят. Я даже не знаю, кого мне больше опасаться. Наверное, все-таки Маринку... А порошок, который был здесь - я нутром чую, что был - мне позарез нужен, ребята, поймите. Это важная ниточка одного большого клубочка. Саш, ну ты-то меня понимаешь?

- Понимаю, дядь Лёш, - кивнул Сашка. - А давайте вместе поищем.

Алихан вздохнул.

- Сашок, не держи меня за дурачка. Я же вас знаю. Сам таким был. Если вы что-то спрятали - пиши пропало. Через неделю сами не вспомните. А мы с вашим отцом, между прочим, этот клубочек два года разматывали. И вот, пожалуйста, - Алихан обвел рукой гостиную. - Куда ниточка привела. Сам своим глазам не верю, но факт остается фактом.

Сашка повесил голову. Упоминание о родителях снова вызвало в нем чувство вины - и почему-то глухой неосознанной обиды на них.

А Лёха добивал крупнокалиберными:

- Представляю, что будет, когда в понедельник Олег с Мариной вернутся. Вы же сами тем добрым молодцам дверь открыли. Сами, можно сказать, пригласили беду. "Здравствуйте, мама-папа, мы тут немножко поиграли в разбойников. Мамочка, ты только не волнуйся, в гостиной труп. Но мы все приберем, честное слово".

- А что, если... - начал Сашка.

- Молчите оба! - прикрикнула на них Аиша. - По-моему, кто-то в замке копается.

Тихий скрежет ключа, поворачивающегося в замочной скважине, услышал и Алихан. Он вытащил из-за пояса пистолет и поспешил в прихожую.



* * *


И попятился, едва устояв на ногах от сильного толчка в грудь. Тот, кто его толкнул, уже входил в гостиную - высокий и широкоплечий, чрезвычайно мрачный субъект с горящими глазами. За ним вошли еще трое, как от испуга показалось детям, совершенно не отличимые от первого.

И в гостиной сразу стало очень тесно и очень тоскливо, даже мглисто. Или это свет за окнами пошел на убыль?

Аиша тихо ойкнула и медленно, как во сне, начала оседать на диван.

Мрачный (от него несло какой-то тухлой кислятиной, то ли мокрой свалявшейся шерстью, то ли испорченной простоквашей), не теряя времени на разговоры, забрал у Алихана пистолет. Взвесил его на руке, усмехнулся и наотмашь, плашмя ударил им Алихана по лицу. Тот издал сложный захлебывающийся звук и опустился на колени. Из его носа побежали струйки крови.

- Слышь, ты, обезьяна, - медленно и трудно, будто пережевывая что-то, сказал Алихан. - Я мент.

- Мент - это, по твоему, власть, - произнес Мрачный густым голосом. - А сейчас власть - это я. Значит, и я мент, да?

Алихан выплюнул кровь и попытался подняться, но Мрачный ударил его снова, на этот раз - рукояткой пистолета по темени. Алихан мешком упал ему под ноги.

- Стойте, - сказал Сашка. - Не бейте его больше, пожалуйста. Вы, наверное, тоже за порошком пришли?

- Надо же, какой умный, - сказал кто-то, стоявший все это время на пороге гостиной за спинами громил.



* * *


- Двери у вас все нараспашку... Я не выдержал, сам заехал, чтобы посмотреть. Интересно стало. Что за дети такие, думаю, из-за которых мои люди третий день на ушах стоят.

Невысокий пожилой плотный кавказец в отлично сидящем дорогом костюме вошел в гостиную и уселся в кресло.

Самым примечательным на его лице были сросшиеся брови. Когда их владелец говорил, говорили и они - шевелились, изгибались, ходили ходуном вверх-вниз, как бы подчеркивая наиболее важные слова.

- Теперь вижу - дети как дети, - сказал кавказец, который, судя по всему, был у громил главным. - Олхазар, - обратился он к Мрачному. - Что - это - такое.

И показал бровями на беспорядок в гостиной.

- А чего Олхазар, - забурчал Мрачный с довольно сильным акцентом. - Чуть что, сразу Олхазар. Докка и Аббас здесь были...

- Докка. Аббас.

- Это Тимур, - бойко откликнулся самый молодой. - Тимур приказал навести шмон.

- Опять Тимур, - с неудовольствием пробормотал Главный. - Всегда Тимур что-нибудь напутает... - и прибавил что-то непонятное на своем языке: очевидно, ругался. - Это, по-вашему, НАВЕСТИ ШМОН.

Главный говорил без всякого акцента, медленно и увесисто. Каким-то образом в его устах даже вопросы превращались в утверждения. Или в обвинения, как сейчас.

Он окинул четверку громил взглядом, от которого те съежились.

- Докка, Олхазар - мошен 56 . Назмар, Аббас - на кухню.

Двое протопали по коридору, другие двое, миновав переднюю, вышли на лестничную площадку. Было слышно, как они начали спускаться по лестнице. Опять дверь не захлопнули, подумал Сашка. Да что же это такое с квартирой творится, в самом деле?

А Главный повернулся к нему и сказал, высоко подняв сросшиеся брови:

- Так ты знаешь, где порошок.

Сашке понравилось, как Главный разогнал бандюганов. Хотя эта сценка и напомнила ему детский садик, где Сашка был только в младшей и средней группах. Вообще Главный, пусть он и был Главный Бандюган, внушал Сашке уважение и даже некое доверие.

И все же Сашка медлил.



* * *


- Я знаю, - послышался голос Алихана. Он встал с пола, тяжело кряхтя, вынул из заднего кармана джинсов носовой платок, приложил к разбитому лицу и уже из-под платка повторил не очень внятно:

- Я знаю. Только не скажу до тех пор, пока дети не будут в безопасности.

- Алихан, Алихан, - укоризненно сказал Главный.

- Муса, Муса, - передразнил его Алихан. - Вот уж кого не ожидал встретить здесь, так это тебя.

- Вряд ли ты хорошо играешь в покер, Алихан, - сказал Муса. - А я играю хорошо. Ты знаешь, я зря хвалиться не люблю. Мне недавно один человек умную книгу дал почитать. Там есть фундаментальная теорема покера. Если ты играешь так, как будто видишь карты своих противников, ты выигрываешь. Если ты играешь не так, как играл бы, зная их карты - выигрывают они. Или наоборот: если твои противники играют иначе, чем если бы знали твои карты - опять выигрываешь ты. Если же они разыгрывают партию так, как будто все твои карты им известны - ты проигрываешь... Мудрено сказано. А на самом деле все очень просто. Я ЗНАЮ ТВОЮ РУКУ В ЭТОЙ ПАРТИИ. А ВОТ ТЫ ТОЛЬКО ДУМАЕШЬ, ЧТО ЗНАЕШЬ МОЮ.

- Детей отпусти, - попросил Алихан. - И скажи своей обезьяне, пусть вернет пистолет. Это табельное оружие.

- Всему свое время. Говори, где товар.

- В квартире. Обещай, что отпустишь детей. Целыми и невредимыми.

- Слово мужчины, - веско произнес Муса.

- И еще кое-что. Помнишь? Тот, кто убил Гаруду. Ты говорил, что найдешь его и отдашь мне.

- А он здесь будет с минуты на минуту... Да вот и он. Познакомься: Вадуд. Он же Стоматолог.



* * *


В комнату вошел высокий молодой парень в вельветовой куртке. Это его получасом раньше Сашка, Аиша и Алихан встретили у подъезда.

- Я свои обещания выполняю, - сказал Муса. - Вот тот, о котором я тебе говорил. Бери его, честный мент... если сможешь.

Вадуд посмотрел на Алихана из-под прикрытых век и пасмурно улыбнулся.

- Вадуд, абстановк мух ю? 57  - крикнули с кухни.

- Нормально, - отозвался Вадуд по-русски. - Во дворе и на улице - все чисто.

- А теперь ответь мне на мой вопрос, мент, - жестко сказал Муса.

(Сашка понимал, что оба - и Муса, и Алихан - ведут какую-то странную игру. И еще он понимал: ставкой в этой игре были его с Аишей жизни. Поэтому он решил, что настал момент вмешаться. Страха как такового в Сашке не было - он сам давно превратился в один маленький, сжавшийся комочек страха.

Жалко было только Аишку.)

- Здесь ваш порошок, - сказал Сашка и показал большим пальцем на красный рюкзачок с Человеком-пауком у себя за спиной. - Здесь. - И для пущей убедительности встал и повернулся к Алихану и Мусе спиной, чтобы продемонстрировать жуткую тряпичную харю с треугольными глазами, торчащую у него между лопаток. - И что вы все из-за него с ума сходите? Золотой он, что ли?

Алихан и Муса одновременно сделали движение к Сашке, но он этого ожидал и отскочил за диван.

- Спокойно. Там бомба с дистанционным управлением. Пульт у меня в кармане.

Муса усмехнулся.

- У меня внук такой же фантазер... Слушай, смелый русский мальчик, не заставляй меня применять к тебе силу. Мы с тобой мужчины, а мужчины могут решить все проблемы между собой на словах... Отдай рюкзачок. - Муса подумал, пошевелил бровями и произнес непривычное для него слово: - Пожалуйста.



* * *


- Ну, если "пожалуйста"... хорошо. Но мы с ней, - Сашка кивнул на Аишу, забившуюся в угол дивана, - сразу уйдем. А потом делайте с вашим порошком, что хотите. Можете его поделить и съесть.

- Годится, - сказал Муса. И перевел взгляд на Алихана. Тот задумчиво кивнул, не спуская глаз с Сашки - словно в первый раз его увидел.

- Вадуд вас проводит. Вадуд, скажи парням в машине - дериге а дига ду 58 .

- Э, э... - начал Алихан, но Муса прервал его, выставив перед собой короткопалую ладонь:

- Вадуд - настоящий вайнах. С женщинами и детьми не воюет.

Сашка скинул с плеч рюкзачок и поставил его на пол.

- Ну, мы пошли. До свидания.

- Саша, Аиша, все будет в порядке, - робко и виновато сказал Алихан. Но Сашка не удостоил его взгядом, а Аиша посмотрела с непонятной жалостью.

Дети в сопровождении Вадуда прошли в переднюю. Вскоре за ними хлопнула дверь.

Тут Муса показал, что и он умеет двигаться быстро и говорить взволнованно. Он вскочил с кресла, кинулся на кухню и крикнул Аббасу и Назмару:

- За ними, сиха! Из подъезда не выпускать!



* * *


Сашка, Аиша и Вадуд поравнялись с площадкой пятого этажа, когда вверху загремели шаги. В следующий момент дети почувствовали, что их ухватили за плечи железными клещами и куда-то волокут со страшной скоростью.

Вадуд, не отпуская детей, гигантскими и бесшумными прыжками заскользил вниз, став похожим на злобного и отчаянного демона - похитителя душ. За какие-то доли секунды он промахнул лестничный пролет и толкнул ногой обтерханную одинарную дверь - единственную на площадке. Та распахнулась, и Вадуд с детьми нырнул в темноту.




Глава восьмая. Все из мяса

В восемьсот четвертой квартире двое мужчин сидели друг напротив друга и переговаривались напряженными голосами. В нескольких метрах от них лежал труп, уже начавший разлагаться. В комнате было темновато - то ли от недостатка солнечного света, то ли от чересчур сгустившихся эмоций.

- Ты нечестный человек. Ты же обещал, что с детьми ничего не случится.

- Нет, не так. Я обещал, что они выйдут отсюда целыми и невредимыми. И я сдержал свое слово. У тебя нет оснований обвинять меня.

- Зато скоро появятся основания тебя арестовать. И я это сделаю. Теперь сделаю. Как только ты откроешь рюкзак и прикоснешься к порошку, я тебя арестую.

- Ну да. Так вот голыми руками возьмешь и арестуешь, когда внизу - мои люди... Знаешь сказку про хвастливого охотника. Жил человек по имени Сагайп. Случилось так, что он убил большого свирепого медведя и с тех пор возомнил, что сильнее его нет никого на свете. Его похвальбу услышал великан Тото и вызвал Сагайпа на битву. Сагайп выпускал стрелу за стрелой, но Тото они были как комариные укусы. Потом великан погнался за Сагайпом. Убегая, Сагайп встретил другого великана, однорукого, который пас коз. "Спаси меня", закричал Сагайп. Однорукий сунул его в карман, а сам начал драться с Тото. Они дрались долго, в конце концов Однорукий победил и сбросил Тото в пропасть. После этого он вынул Сагайпа из кармана и спросил, чем он, мышонок, мог досадить великану. Сагайп ему рассказал. "Глупый ты, хвастливый человек, - сказал Однорукий. - Когда я был молод, я тоже считал, что сильнее меня нет никого на свете. Но нашелся великан из великанов, перед которым я был меньше букашки. Он кинул в меня камушком, и этой скалой мне оторвало руку.

С тех пор я никогда не хвастаюсь и пасу коз".



(Гагарин, Рыжий и Сказочник)

Дургали кипел от негодования и стыда.

Он лежал на жестких носилках. Над ним был низкий вздрагивающий потолок - такой низкий, что если бы Дургали попытался встать во весь рост, он ударился бы головой. Но встать он не мог, потому что сверху на нем лежал голый русский с забинтованной головой. Своей скользкой тушей он буквально впечатал хлипкого Дургали в носилки. Рыжий едва не задохнулся (собственно, он и так почти уже задохнулся): большего позора он не мог себе представить. Слава Аллаху, его сейчас не видят Тимур и Муса, Олхазар, Аббас и Назмар, кунаки и односельчане. Злой остряк Докка вообще сжил бы его со света своими насмешками.

Маленькое тесное помещение было заполнено ровным тошнотворным гулом и, казалось, куда-то плыло. На заплеванном полу валялись окровавленные комки ваты. Сбоку имелся топчан, обтянутый искусственной кожей. Если по уму, непристойного субъекта следовало бы положить туда. Но на топчане сидел, раскачиваясь и что-то бурча себе под нос, пожилой человек в форменной куртке.

Край носилок врезался в бок, все тело ныло, особенно болел затылок. Дургали попробовал пошевелиться и сбросить голого с себя - куда там! Мало того, каждое движение отдавалось в затылке острой болью. А пожилой сказал:

- Лежи, лежи. Нажрался, подрался, теперь лежи. Еще и я из-за вас, засранцев, влип... Вот приедем в реанимацию, сдам я тебя, потом хоть скакать можешь. А у меня здесь не дом отдыха. Как положили, так и лежи... - и еще что-то, но дальше Дургали не разобрал.

Это меня в "скорой помощи" везут, догадался наконец Рыжий. Вместе с каким-то русским алкоголиком, который допился до того, что потерял всякое достоинство. И его, Дургали, сына Али и внука Али, в чьем роду, говорят, были великаны-нарты, принимают за такого же алкоголика.

И тут Дургали все вспомнил. Он из последних сил чуть-чуть сдвинул в сторону эту гору дряблого вонючего мяса и пошарил по карманам.

Пистолета при нем не было.

Рыжий до крови прикусил губу, чтобы не разреветься, как мальчишка.



* * *


Сказочник-Тимур, кутаясь в неизменное длиннополое пальто, подошел к двухэтажному зданию городской больницы, простучал каблуками остроносых туфель по ступеням крыльца, многократно отразился в стеклянных дверях и очутился внутри. Приемный покой он миновал быстрым шагом, кивнув знакомой тетке в зеленом халате ("Выдача бахил").

И, не притормаживая, свернул в коридор, ведущий к лестнице.



* * *


В реанимационном отделении больницы мучения Дургали продолжились.

Голого с него наконец-то сняли и увезли на каталке. Но набежали отовсюду молоденькие девчонки и давай тыкать в Рыжего пальцами, что-то лопоча - вроде бы по-русски, но совершенно непонятно. Какие-то длинные и ничего не значащие слова. Бедный Дургали, распростертый на кушетке в маленькой белой комнате, только скрипел зубами и заводил глаза к потолку.

Пришел русский доктор, точно такой, какими Рыжий и представлял себе русских докторов - суетливый, взъерошенный и сивобородый. Впрочем, тоже молодой.

- Барышни, барышни, - сказал доктор, - это у вас экскурсия, а у меня работа.

Вслед за этим Рыжего тоже куда-то повезли и совершили с ним множество сложных, неприятных и по своей сути оскорбительных действий. Дургали все порывался вскочить, превозмогая боль и тошноту, и объяснить врачам, что какая-то царапина на голове ему нипочем, что сейчас он немного отлежится и пойдет по своим делам. Но его и слушать не хотели.

В довершение всего беднягу засунули в некую белую трубу, наполненную жужжанием невидимых пчел, и продержали там несколько очень долгих минут, а затем Дургали выехал обратно на движущемся столе. Тогда и прозвучало слово "гематома".

Дургали на грузовом лифте переправили на второй этаж, в хирургию.



* * *


Сказочник шел по коридору хирургического отделения. Был тихий час, поэтому на своем пути Сказочник не встретил никого, за исключением стайки первокурсниц медицинского колледжа в небрежно накинутых халатиках.

(Их отпустили перекусить, сказав, что экскурсия продолжится после обеда, но особенно налегать на еду не следует - возможно, их поведут в морг. Ха-ха-ха три раза, профессиональный юмор. Приятного аппетита. Девчонки такой перспективой были и напуганы, и возбуждены. Студенток сопровождали два очень юных человека - единственные представители мужского пола на всем курсе. Рослые, угрюмые и прыщавые, они были похожи друг на друга, как родные братья, и посматривали на девиц с таким видом, будто это их общий, на двоих, гарем.)

Проходя мимо ординаторской, Сказочник ступал осторожно и мягко, как тигр, чтобы ненароком не царапнуть каблуком плиточный пол. Но и без этого его шаги полностью заглушало стрекотание какой-то машинки, доносящееся из-за двери. Также за дверью то и дело слышались взрывы молодого здорового смеха. В коридор из ординаторской плыл одуряющий аромат свежесмолотого кофе.

У палаты, где лежала Зара, Сказочник остановился и еще раз на всякий случай огляделся по сторонам.

Ни души.

Он нажал на ручку двери и неслышно вошел.



(Сашка, Аиша, Тарас, Вадуд и прочие)

- О! Какие люди в Голливуде, - деланно обрадовалась Аиша, увидев в пустой квартире Тараса с пистолетом наизготовку. Тарас только холодно глянул на нее и ничего не сказал.

Дети уже успели немного отдышаться и прийти в себя. Топот в подъезде затих.

- Тарас, а где ты пистолет взял? - поинтересовался Сашка, испытывая жгучую зависть.

- Так... на дороге лежал. Я и подобрал.

- А, ну да. На дороге.

Всегда они так. Нет, чтобы сказать по правде.

- А я знаю, где мы, - сообщил Сашка Вадуду. - Это Ивановых квартира была, я вспомнил. Они ее продали и уехали. Теперь она ничья.

- Не совсем, - сказал Вадуд. - Будем считать, что я снял ее... на время.

Сашка обрадовался:

- О, так вы теперь нашим соседом будете!

(Вадуд был еще не до конца понятен Сашке, но, безусловно, нравился ему. Как лихо он их спас от тех громил! Он казался Сашке похожим на Химуре из "Rurouni Kensin" 59  - сразу и не скажешь, плохой или хороший, и глаза странные, но вот чем-то притягательный.)

Вадуд на это сделал неопределенное лицо: мол, поживем, увидим.



* * *


- Как же ты мне надоел со своими байками, Муса, - устало сказал Алихан. Его разбитое лицо совсем опухло. От сломанной переносицы под оба глаза расползалась жуткая чернота. - Какое это имеет отношение к нам с тобой?

- Самое прямое, - ответил Муса. - Ты думаешь, что можешь что-то изменить. Что у тебя есть для этого средства и возможности. А на самом деле ты, как тот хвастливый охотник, сидишь в чьем-то кармане. И я сижу в чьем-то кармане. А тот, в чьем кармане сижу я, тоже сидит в другом кармане... И так далее. Таков порядок вещей в этом мире. И мы никогда его не изменим. Может быть, я бы тоже хотел пасти коз и не вмешиваться в ваши дела. Но сейчас я открою рюкзак и заберу то, за чем сюда пришел.

Он склонился над красным паучьим рюкзачком.

Отклеил застежки-"липучки".

Немного помучился с туго затянутыми тесемками. Наконец развязал.

Заглянул внутрь.

И замер неподвижно, как изваяние.



* * *


Аббас и Назмар, выскочив во двор, покрутили головами по сторонам и направились к красному "ауди" - он стоял напротив подъезда. Там коротали время Докка и Олхазар.

- Видели сына Жёры-Бабы? - спросил Аббас. - Куда он побежал с детьми?

- Никто не выходил из подъезда, - ответил ему Олхазар, сидящий за рулем.

А шутник Докка сделал придурковатое лицо, всхлипнул и сказал:

- Здесь в машине так воняет, что у меня глаза слезятся, и я даже ваших лиц не различаю.

Это он так прохаживался насчет грибкового заболевания ног своего напарника. Все, за исключением Олхазара, рассмеялись. Но Аббас тут же посерьезнел:

- Значит, они спрятались где-то в подъезде.

- Вон там машина Мусы, - Докка махнул рукой. - Спроси у его шофера, может он, что-то заметил.

Но и шофер серебристого "лексуса-LS600", стоящего в десятке метров, ничем не смог им помочь. Аббас и Назмар вернулись к "ауди".

- Мы еще раз проверим подъезд, - сказал Аббас. - А вы сидите и смотрите в оба. Если что - стреляйте на поражение.

- И в сына Жёры-Бабы? - удивился Олхазар.

- В него - особенно.

- Сына Жёры-Бабы пули не возьмут, - высказался Назмар, до сих пор молчавший.

- Вот заодно и проверим, деревенщина.

- Не вижу, не вижу никого! - запричитал дурным голосом Докка и захлопал глазами. -Олхазар с ума меня сведет меня своей вонью!

- Нет, я тебя просто убью когда-нибудь, буож 60 , - сказал ему на это Олхазар.



* * *


- Что делать-то будем? - спросил Тарас. Он успел подзарядиться феном, и его так и подмывало выскочить в подъезд, размахивая пистолетом и сея вокруг панику и разрушение.

- Ждать, - коротко ответил Вадуд, устроивший себе наблюдательный пункт у окна.

- Чего ждать? Второго пришествия? Или когда нас найдут и пришьют? Не нравится мне здесь... Как в ловушке.

- Сиди и не трепыхайся, - сказал Вадуд и продолжил изучать двор в щелку между тюлевыми занавесками. Кроме этих занавесок и ободранных обоев, в квартире не было ровным счетом ничего.

За стенами дома умирал день. В окнах бесился закат, разбрасывая повсюду пригоршни алой, малиновой, оранжевой и желтой краски, как душевнобольной художник.

Почему-то в пустых и неприбранных помещениях предвестие сумерек чувствуется особенно остро. А время в такие минуты тянется особенно долго.

Казалось, Вадуд и впрямь выжидал - то ли удобного момента, то ли условного знака.

Может быть, он тоже прислушивался к своему сердцу, как Тарас.



* * *


Муса вытащил из рюкзачка пухлую книжку в кричащей обложке. Из любопытства прочитал название: "Новые приключения Гоши".

Затем - еще одну книжку.

"Гоша в Полкоролевстве".

И еще две книжки с какими-то не менее дурацкими названиями.

И еще.

И еще.

"Гоша и Повелительница Белых Пчел". "Гоша и Гнуммр против Разгневанного Кашалота". Так он достал семь или восемь книг. Теперь они лежали веером на ковре у его ног.

На самом дне Муса нашарил:

а) целлофановый кулек с яблоками в рыжих пятнышках на боках,

б) упаковку крекеров

и в) сломанный игрушечный пистолет, каких нет на вооружении ни одной армии мира, с невиданным количеством съемных приспособлений и запасных обойм, крепящихся к корпусу - пистолет, когда-то умевший плеваться электрическими огоньками, а ныне лишившийся даже спускового крючка.

Больше в Сашкином рюкзачке ничего не было.



* * *


Вадуд, отведя занавеску, проследил, как двое выбежали из подъезда, покрутились у машин, снова направились к дому. Осторожно вернул занавеску на прежнее место и позвал:

- Малыш. Эй, малыш...

- Это вы мне? - уточнил Сашка. - Я не люблю, когда меня так называют. Мне уже семь с половиной.

- Дик ду, - сказал Вадуд, впервые перейдя на родной язык. - Ты прав, у нас в семь с половиной лет мальчик становится мужчиной... Тебя, кажется, Сашкой зовут. У меня к тебе важное дело, Сашка. ТЫ ОРУЖИЕ ЛЮБИШЬ?

Сашка онемел. Потом изо всех сил утвердительно затряс головой. Его глаза вдруг обрели способность распахиваться на пол-лица и полыхать лихорадочным красноватым огнем - или то были лишь отблески заката...

Одним словом, Сашку переполняло предчувствие близкого, совершенно неимоверного и, возможно, неподъемного счастья.

(И вообще он был странный, отметила про себя Аиша. Он был похож на сжатую пружину: слишком взвинченный даже для такой ситуации и одновременно - очень, как-то даже непривычно собранный.)

- Слушай меня внимательно, Сашка. Сейчас мы с Федором немного постреляем в подъезде. Твоя задача - занять лифт, спуститься, выйти из подъезда, подойти к красной машине и показать людям, которые там сидят, одну штуковину. Протяни руку.

Сашка повиновался. В его раскрытой ладони оказалась округлая металлическая чушка, выкрашенная в темно-зеленый цвет. Такая себе коробочка от большого "киндер-сюрприза". Или плод киви, только тяжелее и как-то прямоугольнее, что ли. К матовому боку прилегал рычажок навроде длинной плодоножки.

- Осторожнее, - сказал Вадуд. - Держи здесь. Большой палец сюда. Это как сцепление у велосипеда, знаешь? Так... Смотри, вот я разогнул усики и снял кольцо. Все. Готово к употреблению... Но ты не бойся, если сжимать изо всех сил, не рванет. Ни за что на свете не рванет. Держи гранату крепко-крепко, пока я у тебя ее не заберу. Ты ведь не боишься?

Сашка, зажав гранату в руке, вновь затряс головой, на сей раз - с отрицательной гримасой.

- И выстрелов не испугаешься? Не уронишь?

Та же выразительная пантомима.

- Вадуд, по-моему, ты лишкуешь, - подал голос Тарас.

- С ума сошли оба, - поддержала его Аиша.

- Поздно уже, - сказал Вадуд. - Что ж вы раньше-то молчали? А? Теперь обратного пути нет. Ну давайте, предлагайте ваши варианты, как нам выбраться отсюда... Что молчим? Вариантов тоже нет? Тогда слушайтесь меня. Значит, Федор. По моему сигналу бежишь на шестой этаж. Просто жми на курок, высаживай всю обойму не целясь, создавай как можно больше шума. Дальше по плану.

Тарас кивнул.

- А почему вы его Федором зовете? - поинтересовалась Аиша. - Он же вроде с утра был Тарасом.

- А он у нас непостоянный, - без тени улыбки пояснил Вадуд. - Никак определиться не может... Едем дальше. Девушка, вы пока остаетесь здесь. Как только стрельба кончится - быстро в подъезд, на улицу и в красную машину. Вы меня поняли?

- Я вас поняла, - тихонько сказала Аиша, к которой до сих пор, насколько она помнила, никто не обращался на "Вы".

Вадуд еще раз посмотрел сквозь щелку в занавесках, полюбовался на закат, причем его глаза на долю секунды стали очень старыми и очень печальными. Помедлил, словно бы досчитал про себя до какой-то цифры и внезапно изменившимся голосом - низким и сдавленным - скомандовал:

- Тарас, пошел!



* * *


Муса ошарашенно смотрел на книжки. Алихан выглядел не менее изумленным. Потом они встретились взглядами. И прочитали в глазах друг друга насмешку, презрение и огромную, рвущуюся наружу ненависть.

- Ты, кажется, читать любишь? - вкрадчиво спросил Алихан. - Сказки там разные... Мифы и легенды народов мира. Ну, вот тебе и будет чем заняться... на зоне.

Муса же в ответ на это поднес к его распухшему носу кукиш.

- На, съешь, мент. Нет порошка - нет и статьи. Обманул тебя твой мальчишка. И меня обманул. Обвел вокруг пальца.

Муса встал с кресла и пошел к прихожей.

- Шайтан, сколько же я времени зря потерял...

Алихан достал "Самсунг"-"раскладушку", раскрыл и набрал номер мобильника Олега.

- Привет... Плохо, Олег. Все очень плохо. Я не знаю, что с ними. Прости меня. Я еще попытаюсь все исправить...

Дальнейшие слова Алихана заглушили выстрелы. Они многократно отразились от стен подъезда и превратились в артиллерийскую канонаду.



* * *


Вадуд все рассчитал правильно.

В пролете между пятым и шестым этажами Тарас встретил неприятеля шквальным огнем из всех шести вращающихся стволов. Почти сразу его поддержал Вадуд, возникший между четвертым и пятым.

Молчаливый Назмар, поднимавшийся вторым, дернулся и споткнулся - пистолет Вадуда, рявкнув, укусил его за икру. Пуля, выпущенная Тарасом, впилась Аббасу в щеку, как оса. Вторая пуля ушла в молоко, а вот третья проделала небольшую дырку между близко поставленных Назмаровых глаз.

"Ха-ха-ха! Это моя подпись, мой коронный выстрел!".

Самих героев пули не берут: под их скучной обыденной одеждой спрятаны кевларовые доспехи.

Все вокруг расцветает разноцветными сполохами. Выстрелы выглядят так: маленькое плоское облачко, превращающееся в колючую звезду, в центре которой скачут жирные буквы - "BANG-BANG-BANG" или что-то в этом роде.

Вадуд, по инерции дважды выпалив в оседающего Назмара, снова перенес огонь на Аббаса, который уже получил заряд в левую лодыжку. Следующим выстрелом он прострелил Аббасу коленную чашечку правой ноги, а Тарас по чистой случайности влепил бандиту пулю в горло.

Над головой Тараса всплывает мыльный пузырь с текстом:

"Убирайся обратно в преисподнюю, исчадие зла".

Все произошло так быстро, что ни Назмар, ни Аббас даже не успели вытащить оружие. Теперь они лежали, нашпигованные свинцом, на ступеньках подъезда.

В ЧУТОЧКУ СЛИШКОМ живописных позах.

В лужах ЧЕРЕСЧУР яркой крови.

...Такие страшные и соблазнительные картинки представлялись Сашке, когда он ехал вниз в кабине лифта, сжимая в руке металлический плод киви и вздрагивая от выстрелов.



(Олег и Марина)

- "Все из мяса", - прочитал Олег. - Эти джигиты даже не удосужились точки над "ё" нарисовать. Согласись, так довольно мрачно звучит. Мол, все мы здесь одним миром мазаны. Мясные биороботы, как сказал... кто? Не помню. Я, наверное.

Они изучали вывеску дорожного кафетерия, на которой был красочно, но неправдоподобно изображен весь ассортимент заведения, как бы парящий в воздухе на фоне далеких гор.

- Ты все шутишь, - сказала Марина. - А я, между прочим, с ума схожу. Я что-то за эти выходные особенно соскучилась по детям. Словно целый год их не видела. И еще мне все время кажется, будто там что-то произошло.

- Будет тебе, - Олег поморщился - на душе у него тоже было неспокойно, но он не хотел поддаваться непонятной панике. - Зайдем внутрь? По шашлычку? Я бы сейчас даже водочки выпил.

Марина хотела возразить, но мобильник снова ожил. Из него плавно и печально полилась "Баркарола".

- О, Алихан проснулся. Здорово, Лёха. Как там мои оборванцы поживают?

Что Алихан ответил насчет оборванцев, Марина не слышала. Но по изменившемуся, вмиг затвердевшему лицу Олега поняла то, о чем ее сердце, собственно, давно знало.

Беда.



* * *


К железному ларьку у кафетерия лихо подрулила бордовая "одиннадцатая". На ее крыше была установлена желтая пластиковая панель с черными шашечками. Из окон с опущенными стеклами хрипло рыдал мужской голос. Судя по тексту песни и манере исполнения, голос принадлежал немолодому, видавшему всякие виды и не очень везучему человеку. Подкладкой звучала синтезаторная музыка, имитирующая струнные и аккордеон.

Олег кинулся к машине, склонился над передней дверцей.

- Мужик, выручай! Срочно в Тугарин, на Богоявленскую, 11. Знаешь, где это?

- Конечно, знаю, - сказал таксист и заглушил двигатель. Рыдающий голос в магнитоле тоже смолк. - За мостом. Типа, элитный район. Но я в другую сторону, в Глинск. У меня сегодня вообще выходной. Я в аэропорт, жену с детьми встречать. Они с югов прилетели.

- Подожди, мужик, подожди, выслушай меня, - заторопился Олег. - У тебя дети, ты меня поймешь. Слушай, мои дети - они там в беде. В очень большой беде, по ходу дела. Мужик, любые деньги. Сколько до Тугарина будет? Плачу втрое, поехали.

- Я все понимаю, братан. Только ты мою жену не знаешь. Съест, если опоздаю.

- У тебя вообще сердце есть? - Олег стукнул кулаком по капоту.

- Есть, братан, есть. Но сердце - это одно. А жена - совершенно другое. Дай выйти. И не молоти мою тачку, помнешь. Только что из автосервиса.

Олег отступил, не в силах больше вымолвить ни слова. Ему казалось, что он сейчас лопнет от злости.

Таксист вышел из машины и направился к ларьку, на ходу доставая из нагрудного кармана рубашки смятые купюры.

Олег зажмурил глаза. Он вдруг ясно увидел перед собой связку ключей и брелок с фирменным логотипом "Лады". Этот брелок раскачивался тихонько туда-сюда и зачаровывал Олега.

Ключи таксист оставил в зажигании.

Олег посигналил глазами Марине и кивнул на машину.



* * *


- Братан... Братан, ты чего? ТЫ КУДА? - заорал таксист, когда "одиннадцатая" заурчала и, обдав его пылью, вывернула на шоссе.

- Извини, мужик! - прокричал Олег в окно. - Мне ну очень, очень надо! За тачку не беспокойся - верну! И деньгами не обижу!

Машина на первой скорости удалялась от павильона с людоедской вывеской "Все из мяса", от одинокого заблудившегося теремка, от рейсового автобуса с огородниками - в сторону Тугарина.

- Твою мать, братан, только-только из автосервиса тачка, - сказал таксист и бессильно махнул рукой.



(Сашка и другие)

Докка развлекался вовсю. Он включил плейер на полную громкость, и красный "ауди" содрогался от древних нахских напевов в электронной обработке (новинка, родственник из Шатоя переслал диск через знакомых). Стараясь перекричать музыку, Докка донимал Олхазара обычными шуточками.

- Моя тетка... слышишь меня? Моя тетка делала овечий сыр. Однажды он прокис. Запах стоял во всем доме неделю. Но это пустяки по сравнению с тем, как воняют ноги у некоторых людей. А? Что ты говоришь? Я ничего не понял! А как-то раз у соседа сдохла собака. Она пролежала на пустыре за школой все лето. Представляешь, что было? Даже спустя несколько лет мне казалось, что она все еще лежит там... А ты не подумывал об ампутации?

- Ну все, - сказал Олхазар. - Ты меня допек.

Он повернулся к Докке и застыл, глядя поверх его плеча.

К машине с чрезвычайно решительным видом приближался русский мальчик небольшого роста, худенький, лопоухий, взъерошенный. И очень бледный. Его огромные глаза, как показалось суеверному Олхазару, были до краев налиты жуткой замогильной мглой - белки отсутствовали напрочь. Словно какой-то малолетний упырь вышел на свет среди белого дня, чтобы напиться Олхазаровой крови.

Мальчик с призрачьей быстротой очутился у машины и просунул в окно руку.

Олхазар посмотрел на то, что мальчик сжимал в руке, и его сдуло с водительского места.

Секундой позже Докка покинул машину через ту же дверь, что и Олхазар.



* * *


ТОХ-ТОХ-ТОХ-ТОХ-ТОХ.

Пиу, пиу, пиу.

Клац-клац.

БА-БАХ.

БЭНГ-БЭНГ-БЭНГ.

Тарас попытался перевести дух.

Как и предполагалось, Аббас и Назмар поднимались на восьмой пешком - снаружи дежурят Олхазар и Докка, так что лифт беглецам не поможет. Как и предполагалось, Тарас преградил им путь, когда они поднимались на шестой этаж. Но не успел навести пистолет, как в руках обоих громил распустилось по аленькому цветку, и сразу вокруг запели пули. Интересно, что хлопки выстрелов сознание зафиксировало позже.

Тарас отпрыгнул и прижался к противоположной стене, молясь только об одном - чтобы не срикошетило каким-нибудь особенно плачевным образом. В лицо, например. Или в пах. Лучше уж сразу - наглушняк. Вокруг лопалась и осыпалась штукатурка. В подъезде запахло горячим металлом и смазкой, вот как на железнодорожном переезде пахнет в жаркий летний день, и еще чем-то кислым. Ага, порох.

Выждав, когда выстрелы затихнут, он рванул вверх, на бегу разряжая волыну в просветы между перилами. Отдачей от первого выстрела (а это был действительно первый выстрел в его жизни) ему едва не выбило кисть руки. Впрочем, в течение следующих нескольких секунд рука будто сама приноровилась к отдаче - как и следовало ожидать, тело в экстремальной ситуации обучалось быстрее, чем голова.

В ответ снизу снова загрохотало.

Таким манером Аббас и Назмар гнали его аж до десятого этажа. Правая рука была задета повыше локтя. Ткань ветровки понемногу пропитывалась кровью, но рука действовала. И чувствовал он себя на удивление бодро и трезво, если не принимать во внимание взбесившийся пульс. Сердце хоть и молотило со скоростью, наверное, не меньше трехсот ударов в секунду, но при этом в каком-то исключительно правильном ритме.

Тарас бежал вверх по ступенькам, спотыкался, чуть не падал, отстреливался наугад, пригибал голову - и одновременно наблюдал за происходящим из темного и уютного зрительского зала.

В немалой степени его отрешенному состоянию способствовала хорошая понюшка из заначки во внутреннем кармане.

Он истратил четыре патрона из обоймы, и, кажется, все впустую. Вадуд что-то замешкался с поддержкой с тыла. Его пистолет тявкнул пару раз далеко внизу - тох, тох - и замолчал. В общем, зажать Аббаса и Назмара в тесное кольцо, как они планировали, не получилось.

Громилы с боем прорвались к восемьсот четвертой квартире.

Затем в подъезде наступила настороженная тишина.

Затем... затем на восьмом хлопнула дверь.

Сердце стукнуло так, что показалось, будто от удара вздрогнул весь дом. Тарас моментально все сообразил и понесся вниз.

На площадке четвертого этажа его ждал Вадуд. Пистолет он держал у плеча дулом вверх с таким невозмутимым видом, как если бы это был не пистолет, а ручка зонтика. Он спросил сквозь зубы: "Цел?" - и, не дожидаясь ответа, мотнул головой в сторону ничьей квартиры.

Тарас ворвался внутрь, схватил перепуганную Аишу за руку (маленькая ладошка была теплой и влажной), и дальше они уже летели втроем.

Третий...

Второй...

Первый...

В холле, у самого выхода, Вадуд притормозил и обернулся к Тарасу:

- Совсем забыл. Ты машину-то водить умеешь?

- Да. А ты разве нет? - удивился Тарас.

- Не очень, - буркнул Вадуд.



* * *


В прихожей восемьсот четвертой за дверью, запертой на оба замка, Аббас и Назмар оправдывались перед Мусой.

Они и в самом деле были застигнуты врасплох и думали лишь о том, как бы укрыться от нападавших, которых, как это обычно случается, в их воображении было куда больше, чем в действительности. Свою роль сыграла и коварная подъездная акустика: эхо от выстрелов, чужих и своих, удесятеренное стенами, и вправду создавало эффект оживленной перестрелки в узком горном ущелье.

Психологически Аббас и Назмар вообще не очень были готовы стрелять. И еще меньше были готовы к тому, что стрелять будут в них.

Потому что это только в кино герои и негодяи поливают друг друга свинцом и дубасят тяжелыми предметами, чудесным способом оставаясь в живых (вдобавок переползая из серии в серию) после тысячи пулевых ранений и механических травм, несовместимых с жизнью. Нормы человеческого общежития и статьи уголовного кодекса также писаны не для них. Киношные герои и негодяи знают этот чудесный способ, а мы - нет.

Аббасу оцарапало кисть левой руки, но от вида собственной крови его мутило. В общем, Аббас на время вышел из игры.

Муса, утратив уже всякие остатки вальяжности, бесновался.

- Гьоза ма хиларг! Мас бу юш? 61 

Аббас сказал - "ворх". Основательный Назмар подумал и поправил: "ялх". Так дошли до "пхи", миновали "ди" и "кхо" и наконец выяснили, что нападавших было всего-навсего двое. С Вадудом все ясно, прикинул Муса: парень вовремя смекнул, откуда ветер дует. У него на это чутье. Нет, все-таки верно люди говорят: сын Жёры-Бабы - он и есть сын Жёры-Бабы. И давно уже надо было от него избавиться. Муса надеялся, что это задание станет последним для Вадуда.

А вот кто был второй - совершенно непонятно.

Не из тех ли горе-грабителей?

И куда опять подевались дети?

И - еще и еще раз:

ГДЕ ПОРОШОК?

Между тем надо было смываться. Такой фейерверк в подъезде даром им не пройдет. В любую минуту могли появиться менты. Муса посмотрел в окно и чуть не закричал от досады: его серебряный "лексус" выезжал из двора.



(Гагарин, Рыжий, Сказочник и Зара)

Нет, все-таки это был самый черный день в жизни Дургали. Первым, кого он увидел в палате, был его недавний сосед по "скорой". Теперь его хотя бы накрыли простынями. В изголовье его кровати торчала металлическая стойка с двумя прикрепленными наверху опрокинутыми пузатыми флаконами. Из них по прозрачным трубкам, подсоединенным к жирному телу, медленно текла какая-то жидкость.

Капельницу Рыжий, выросший в маленьком высокогорном селе, видел впервые, как, скажем, незадолго до этого и аппарат компьютерной томографии.

Ему и лет было семнадцать-восемнадцать, не больше.

Толстый сосед приоткрыл один глаз, уставился им на Дургали, улыбнулся блаженно и сказал с расстановкой:

- Рыжий. Рыжий. Конопатый. Убил дедушку. Лопатой. А я. Дедушку. Не бил. А я дедушку. Любил.

Надо полагать, Гагарин - а это был он - на время впал в детство, и глупая дразнилка всплыла из темных глубин его сотрясенного мозга.

Дургали же воспринял сказанное весьма болезненно.

Потому что своего дедушку по отцу Али он действительно очень любил. Заочно. Али убили в Дальлаге летом сорок пятого, ровно через год после того, как было принято решение прогнать целый народ с исконных земель - потому, что во время оккупации этот народ якобы сотрудничал с врагами. Выселяли нахские семьи в Казахстан и Среднюю Азию. Дедушка, как все мужчины в их роду, был вспыльчив и нагрубил оперуполномоченному. И в результате оказался на четыре тысячи километров восточнее, чем предполагал. Там одноногого фронтовика и убили. Правда, не лопатой. Киркой.

А с Великой Отечественной дед, кроме подшитой пустой штанины, принес еще и медаль с изображением какого-то остроносого русского генерала.

Так что ничего смешного для Дургали в детской дразнилке не было. Он только не мог понять, откуда этот ужасный русский обо всем догадался. Может, в него вселился злой дух? Впрочем, все они шайтаны, и голые, и одетые, со всеми их шайтанскими городами, больницами, колдовскими лекарствами и приборами.

(Когда Рыжий был маленьким, он был уверен, что все люди вообще - в той или иной мере шайтаны. Поэтому он заползал в собачью будку и сидел там часами, сжавшись в комочек и обняв за шею старого пса. Пес не был похож на людей, а значит, не был и шайтаном.

В каком-то смысле Рыжий до сих пор сидел в той собачьей будке.)

Он приподнялся на локтях, просверлил идиотски ухмыляющегося Гагарина взглядом и попросил:

- Повтори... повтори еще раз, что ты сказал.

Гагарин ухмыльнулся еще шире и глупее и повторил.

Дургали застонал, соскочил с койки и бросился на Гагарина.



* * *


Зара спала. Ее черные волосы разметались по подушке. Дышала она ровно, только иногда на лицо набегали тени, полные губы страдальчески кривились, и Зара что-то невнятно бормотала на языке сна.

Сказочник вспомнил, что не успел прикрутить к стволу пистолета глушитель. Он слышал где-то, что в крайних случаях на ствол можно надеть, скажем, сырую картофелину, и тогда звук выстрела значительно смягчается. Такой вот одноразовый глушитель.

На глаза ему попался пакет из супермаркета, набитый фруктами. Эти фрукты Тимур сам принес сюда не далее как позавчера. Сказочник поковырялся в пакете и выудил апельсин с ромбовидной наклейкой, сообщающей, что плод сорван с ветки в далекой жаркой стране Марокко. Плод был большой, спелый, наверняка очень сочный.

Будет много брызг, подумал Сказочник, насаживая апельсин на ствол пистолета.

Он достал аккуратно свернутый носовой платок, встряхнул его и приложил к лицу свободной рукой с растопыренными пальцами.

А на темном пальто апельсиновый сок будет не слишком заметен.

Так же, как и кровь.



* * *


Два рослых угреватых первокурсника вышли на верхнюю площадку лестницы. Там, под прикнопленным к стене листком бумаги с надписью "Не курить!" стояло помятое ведро, на треть заполненное окурками в коричневой слизи плевков. Первокурсники посмотрели на надпись и одновременно закурили.

Они только что вернулись с обеда, который состоял из одной пиццы и пяти бутылок пива на двоих (пиццу и пятую бутылку поделили поровну), и закурить сейчас было просто необходимо.

- Не, надо завязывать с табаком, - сказал тот, что телосложением больше всего напоминал шкаф, и пустил длинный плевок в ведро.

- Точно, - подтвердил другой, самую малость поуже в плечах, во всем же остальном похожий на первого, как на родного брата.

- На следующей неделе пойду в спортзал, подкачаю дельту, трапециевидку и заодно уж пресс.

- Какой у тебя пресс? У тебя вон живот от пива расти начал.

- Где живот? - забеспокоился первый и завертелся на месте. - Не, ты конкретно покажи, где ты у меня живот увидел?

Их интересную беседу прервал оглушительный грохот, с которым на плиточный пол коридора упала выломанная дверь общей палаты. Было полное впечатление, что где-то рядом выстрелили из пушки. На дверь повалились, как бы обнявшись, две фигуры и принялись тузить друг дружку, причем одна из фигур была абсолютно голой и походила на борца сумо. За ней из палаты волочились трубки капельницы.

Студенты на лестничной площадке наблюдали за схваткой, не двигаясь с места.

- Как он его, - восхищенно сказал второй студент, когда спарринг-партнер наградил голого особенно впечатляющим ударом.

- Не, я ставлю на сумоиста, - сказал первый со знанием дела. - У него масса больше. Масса, она всегда свое возьмет.



* * *


Шум разбудил Зару, лежавшую в отдельной палате через стенку.

Зара снова падала в машине с моста, падение грозило растянуться на целую вечность, в ушах гремел выстрел, и когда она проснулась, ей показалось, что шум за стеной - эхо выстрела. То есть сон и явь окончательно и паскудно перемешались.

И как бы в доказательство этого у постели стоял человек в длинном пальто, приставив к ее голове пистолет с надетым на ствол апельсином. В другой руке он держал у лица носовой платок и немного отворачивался в сторону.

Но Зара его узнала. Его звали Тимур, он был ее дальний родственник и работал на местного криминального авторитета Мусу, который имел какие-то дела с ее хозяином Гарудой.

Вот ее и нашли.

Заре было уже в общем-то все равно, умрет она сейчас или несколько позже. Но она сознавала, что если Тимур нажмет на курок, вместе с ней умрет и ее неродившийся ребенок.

И вдобавок все это было так неправдоподобно и жутко: родич, наставивший на нее пистолет и прячущий лицо под платком, апельсин, зачем-то надетый на ствол, и чудовищный, нехарактерный для больницы шум за стеной...

И тогда Зара закричала.

Она кричала, когда в палату ворвались два дюжих первокурсника и скрутили растерявшегося Тимура. Кричала, когда внутри лопнула, как кровавый апельсин, и разлилась по всему телу знакомая огромная боль. Кричала, когда вокруг нее засуетились одинаковые люди в халатах, кричала, когда прибежал молодой доктор Артем Артемыч, дожевывая что-то на ходу, кричала, когда ее перекладывали на каталку и везли под вспыхивающими и угасающими лампами коридоров. Она кричала, почти не умолкая, около пяти часов кряду.

В роддом ее отправлять было поздно.

В девятнадцать часов двадцать минут местного времени Зара родила своего второго ребенка - на двадцать шесть дней раньше срока.

Мальчика.

Жалко, но все вышло так, как вышло.

А был бы Вахе младший братик.

В каком-то смысле чертов Сказочник все же успел нажать на курок.




Глава девятая. Сашка, победитель демонов

...Пока будущая жена Пророка - да благословит Аллах имя его и приветствует - переодевалась, Джек-Воробей, он же Начальник Обороны, он же Хитмэн, он же мальчик-оборотень Зед стоял посреди гостиной и напряженно думал.

Времени было в обрез: вот-вот должен был вернуться Тарас, он же мистер Блонд, он же - главный разбойник с холодными глазами. Да и мало ли кто еще мог войти в квартиру или поджидать в подъезде, со вчерашнего дня напоминающем проходной двор.

Но у Джека-Воробья было дело, не закончив которого он не мог уйти. Он тоже, как некоторые, терпеть не мог недосказанности и любил, когда расставлены все точки там, где надо. Один из этих некоторых, правда, лежал тут же и не дышал уже около суток, но Джек-Воробей его не боялся. Чего его бояться, если он просто лежит и не дышит. Ножом же не размахивает, ну и ладно.

Таинственный порошок в пакетиках, уложенных в красный рюкзачок. Естественно, Хитроумный Секретный Агент Сашка подслушал утренний разговор мистера Блонда с Государственным Контролером. И сделал вывод, что этот порошок чем-то ценен мистеру Блонду. Это, оказывается, и были наркотики, о которых снято великое множество фильмов. А раз так, пусть мистер Блонд их забирает и проваливает ко всем чертям, оставив Сашку и Аишу в покое.

С наркотиками Сашка дела иметь не хотел.

Хм-хм-хм. А сделаем-ка нашему другу мистеру Блонду небольшой сюрприз.

Мистер Блонд пришел сюда с пластмассовым футляром-чемоданчиком, в которых - Сашка видел - на дачу возят инструменты. Сейчас чемоданчик стоял в прихожей.

На все про все ушло не больше пяти минут.

Один из пакетиков надорвался. Когда Сашка вынимал его из рюкзачка и перекладывал в пластиковый чемоданчик, содержимое сыпалось тоненькой белой струйкой, как в песочных часах,

Сашка не был бы Сашкой, если бы из чистого любопытства хотя бы не понюхал ЭТО. То самое, о чем так взволнованно говорили отец и Алихан в пятницу на кухне, и из-за чего люди на экранах гонялись друг за другом, проламывали друг другу головы и палили из револьверов.

Он нащупал в кармане джинсов сложенную вдвое розовую бумажку с номером Алихана, вынул и насыпал на сгиб чуточку волшебного порошка. С виду - порошок и порошок, наподобие тех, которые Сашка глотал долгими зимами, лежа в постели.

Вдохнул.

И ровным счетом ничего не почувствовал. Легкий намек на аптеку, не более того. Слизистую обожгло, и Сашка громко чихнул.

Хоть бы его ароматизировали, что ли. Все приятнее.

Из того же исследовательского интереса Сашка послюнил подушечку пальца, вдавил ее в вершину холмика, а затем облизал. Порошка в запасах мистера Блонда было много, на основании чего Сашка сделал логичный вывод, что для достижения эффекта (какого?) его потребляют в гигантских количествах. На пальце же было... ну, сколько-то там крупиц или малых комочков. Вроде как снежинка прилипла, только не растаяла.

Да за свои семь с половиной лет он съел этих порошков - белых и желтых, горьких или кислых - побольше, чем иной за всю жизнь. Сашка считал себя в какой-то мере экспертом по части порошков, пилюль и прочих медикаментов. Они так ему надоели, что он давно перестал их бояться. Может быть, он не знал их названий, одинаково длинных и трудно запоминающихся, вот как этот... как его... "амфетамин". Зато всю их прелесть испытал на себе.

Вкуса порошок тоже не имел.

Джек-Воробей вздохнул несколько разочарованно и отнес потяжелевший футляр обратно в прихожую. Поставил там же, где и стоял - неприметный такой пластмассовый футляр-чемоданчик для инструментов, какие часто можно встретить в прихожих. Тем более неприметный, что стоял на самом виду.

Привет мистеру Блонду.



(Сашка, Аиша, Вадуд, Тарас и прочие)

Олхазар и Докка сидели на корточках за мусорными контейнерами, ожидая взрыва.

- Ей, хьажахья! 62  - вдруг воскликнул Докка.

На крыльце подъезда стояли трое.

Сын Жёры-Бабы.

Девочка-подросток.

И неизвестный субъект в ветровке.

Они двинулись к красному "ауди", где их ждал мальчик-призрак с ручной гранатой РГД-5. Двинулись не так, как в фильмах - сбившись в кружок, прикрывая друг друга, картинно расставив руки с пистолетами - а просто побежали, пригнув головы. Быстро, как только могли. И достаточно быстро, чтобы заскочить в машину, пока Олхазар и Докка приходили в себя. А когда Олхазар потянулся за пистолетом, красный "ауди", взревел и рванул с места.

- Уш да бага гэрташ бу! 63  - крикнул Докка.

Дальше вышла небольшая заминка с шофером Мусы. Человек положительный и семейный, бывший крестьянин из Джейрахского ущелья, шофер не хотел вот так, за здорово живешь, бросаться в погоню за беглецами. Погони, перестрелки и прочие разборки вообще не входили в его прямые обязанности. Его прямыми обязанностями было возить Мусу и мыть машину, которую он любил, как любят красивое, умное и сильное прирученное животное. К тому же очень дорогое, породистое.

Сам того не зная, шофер избежал смерти. И заодно подарил четверым беглецам спасительные пять минут.

В конце концов упрямца пришлось выкинуть из "лексуса". Его место занял Олхазар. Докка, оживленно ругаясь, сел сзади и наискосок, подальше от напарника.

- У меня резь в глазах от твоей вони, - объяснил он Олхазару.

Все ему было нипочем, этому весельчаку Докке. Олхазара тоже охватил знакомый охотничий азарт.

Перед Мусой они будут оправдываться позже.

Если придется оправдываться.



* * *


- Куда теперь? - спросил Тарас.

- Сначала надо оторваться, - Вадуд пристально смотрел в зеркало заднего вида.

- Что-то я пока не вижу никакой погони, - сказала Аиша.

- Будет, - мрачно пообещал Вадуд и обернулся к Сашке. - Ты как? В порядке? Гранату, часом, не уронил?

Шутка вышла тяжеловатая. Никто и не подумал улыбнуться. А Сашка только молча кивнул: мол, в порядке.

Если честно, на него было жалко смотреть. Белые-белые губы прыгали, дрожал и подбородок, и вообще все лицо ходило ходуном. Было похоже, что Сашка вот-вот сам взорвется.

- Давай ее сюда, - приказал Вадуд. - Осторожно, не торопись... Так. Сашка, ты настоящий мужчина. Знаешь это?

Вместо ответа Сашка громко и неудержимо разревелся. А потом начал смеяться - мелко и нехорошо.

Потом забился в судорогах.



* * *


Во дворе дома 11а на Богоявленской заныла сирена.

Назмар и Аббас, суетливо толкая друг друга локтями, выбежали из восемьсот четвертой квартиры - подальше от всех этих мутных дел, и особенно от мертвеца в гостиной - и бросились вниз. И, разумеется, были встречены у подъезда людьми в серых форменных куртках. Как минимум у двоих было табельное автоматическое оружие.

Люди в униформе, выезжая на вызов, привыкли не церемониться, а уж если вызов со стрельбой - тем более. Класть Аббаса и Назмара на асфальт вниз лицом, как показывают в криминальной хронике, они, правда, не стали. Как-то обошлись без этого. Быстро и толково обыскали обоих громил и извлекли на свет божий пистолеты системы Макарова с наполовину расстрелянными обоймами. На этом основании продолжить знакомство решили в дежурной части.

На Аббаса и Назмара надели тесные и неудобные (специальная конструкция такая) металлические браслеты, соединенные между собой тонкой, но чрезвычайно прочной цепочкой. Поскольку у людей в серых куртках нашелся только один комплект таких браслетов, бойцов приковали друг к другу. Вслед за этим их скоренько усадили в машину с синей полосой вдоль корпуса и увезли.

Остается добавить, что в салоне казенной машины компанию окольцованным бойцам составил шофер Мусы, рассудительный семейный человек, имевший, однако, две судимости - за мошенничество и кражу со взломом.

Муса проследил за этой сценой из окна и усмехнулся:

- Ва Дела. Ну и кретины. И те кретины, и эти.

- Тебе тоже недолго осталось, - огрызнулся Алихан, который во время перестрелки, кстати, сидел тихо, как мышь.

- Кесста гур ду вай 64 , честный мент Лёха, - сказал Муса.

- Да пошел ты... Знаешь ведь, что эти ваши "бала-бала" я не понимаю.

- Да ты и свой родной язык забыл давно, - с невыразимым презрением сказал Муса и вышел.

Алихан еще какое-то время сидел без движения, потом вынул мобильник, набрал номер и заговорил:

- Дежурная часть? Переключи на Симонова... Костик? Это майор Насыйров. Бери всех своих, кто на месте, и выезжайте. Богоявленская 11а, там две "свечки" красные, так вот, вторая, если от моста... Да, где стрельба. Ну, у них свои дела, у нас с тобой свои. Что? Еще один был вызов? От кого? Тарутин?.. Хорошо. Я уже там. Жду. Да, и труповозку пришли.

Далее он совершил еще один звонок.

- Алло, кто у телефона? Привет. Насыйров из шестого. Серебряный "лексус-LS600", номер К464 АМ, Ксения-Антон-Михаил, 18 регион - в розыск. Срочно по всем постам. Да знаю я, что он на Магоеве! Дальше... записывай, бля, записывай! Красный "ауди", У113 СЕ, регион шестнадцать, из ориентировки убрать. Убрать, говорю. Нашли, не нашли, тебе-то какое дело? Слушай, некогда мне тут... Да. Все.

Алихан захлопнул "раскладушку", откинулся на спинку кресла, закрыл опухшее, неузнаваемое лицо ладонями. Да так и сидел, шепча что-то непонятное. Может быть, даже ругался по-татарски. А ранние сумерки, просочившись между шторами, понемногу затопляли гостиную.

* * *


- Сашка, Сашенька, что с тобой?

Это не было истерикой, как можно было ожидать, учитывая все, что им выпало за эти дни. Сашка хохотал все громче и все ужаснее. На его губах выступила розовая пена. Худенькое тело выгибалось и тряслось, будто Сашку подключили к неизвестному высоковольтному источнику.

- У него эпилепсии нет? - спросил Вадуд, внимательно посмотрев на мальчика.

- Сами вы "эпилепсия", - сердито сказала Аиша. - У него врожденный порок сердца. Но это... это не похоже на сердце... ТАРАС!

Но Тарас, на миг отвлекшийся на Сашку, уже увидел "лексус", выскочивший прямо на них на перекрестке Мельниковской. Он крутанул руль. Тормоза закричали от боли, и красный "ауди", тяжело накренившись, чудом вписался в узкий проулок, выходящий к Отводному каналу.

Они были на выезде из Тугарина, в частном секторе, застроенном однообразными деревянными домами. Машины с ревом пронеслись по проулку, сведя с ума всех окрестных псов, и вылетели на набережную канала. Здесь обычно гуляли мамаши с колясками и влюбленные парочки, да мирно паслись скейтбордисты. Через несколько секунд набережная вымерла, насколько хватало взгляда. Только две машины, как обитатели другого, технически совершенного, но бесконечно чуждого нам мира, мчались бок о бок вдоль канала.

Тарас сам себе дивился - откуда у него взялись ухватки профессионального гонщика? Он уверенно сжимал руль, кидал машину то влево, то вправо, не давая преследователям подрезать или вырваться вперед, чтобы потом перегородить путь.

На самом деле за рулем были двое - Тарас и амфетамин.

Он мельком глянул на Вадуда. Тот съежился на переднем пассажирском сиденье, сжимая в руке страшную металлическую чушку. Из-под козырька кепки торчал крючковатый нос, глаза были полузакрыты. Вадуд снова выжидал чего-то.

Послышались негромкие, словно игрушечные хлопки, и машину здорово качнуло два раза. От неожиданности Тарас едва не потерял управление.

- Шмаляй! Шмаляй, мать твою! - заорал он на Вадуда голосом, которого сам испугался. Его крик слился с грохотом лопнувшего заднего стекла. Слава Богу, Аиша еще раньше догадалась соскользнуть на пол.

А Сашке становилось все хуже. Конвульсии кончились. Он лежал на усыпанном осколками заднем сиденье, вытянув руки по швам, как оловянный солдатик, не двигаясь, словно закоченев. На самом же деле он был весь горячий, зато с ладоней буквально лился ледяной пот. Дышал Сашка быстро-быстро и неглубоко.

Вряд ли он замечал, что происходит вокруг: злобное инопланетное чудовище, которое поселилось у него внутри, вытворяло с ним куда более жуткие вещи.

Его начало рвать с кровью.

Аиша перевернула брата лицом вниз, чтобы он не захлебнулся, и зарыдала в голос. Она и прежде видала, как он превращается в бледного червячка, но сейчас это был самый бледный и жалкий червячок на свете. Она попыталась накормить его таблетками из стеклянного флакончика, но он выплевывал их вместе с рвотой.

Нет, это не сердце. Это что-то другое. Это было страшнее всего, что она вообще видела в жизни.

Он умирал на ее глазах.



* * *


Муса вызвал лифт.

Пока он ждал кабину, внизу хлопнула дверь, затопали быстрые шаги, заговорили голоса - с хорошо знакомыми Мусе шершавыми казенными интонациями.

Муса не стал суетиться, как его туповатые подручные. Он не двинулся с места, когда на площадку поднялись три человека, один из которых был в униформе. Этот последний скользнул по Мусе цепкими глазами. В ответ Муса послал ему в меру безразличный, в меру удивленный взгляд: что, мол, случилось, граждане?

Участковый же увидел солидного, хорошо одетого кавказца лет сорока, дожидающегося лифта. Галстук и костюм, а также сопутствующее им выражение лица - тоже ведь своего рода униформа. С такими благополучными, уверенными в себе кавказцами, давно имеющими тугаринскую прописку и легальный бизнес, лучше было не связываться вообще, как подсказывал участковому его опыт. Эти ребята без всяких причин становились раздражительными и обидчивыми, когда к ним обращались стражи порядка. Очевидно, какая-то идиосинкразия.

У участкового была четкая установка - искать двух русских детей, мальчика семи с половиной лет и четырнадцатилетнюю девочку. В дежурную часть позвонил обеспокоенный отец, сказал, что, будучи за городом, не может с ними связаться, что, по его мнению, с ними случилось несчастье, и что сам он уже едет сюда. Поскольку звонивший представился и назвал должность, которую он занимал в городской Администрации, к его словам отнеслись более чем серьезно.

И вдобавок в этом доме и его окрестностиях уже второй день творилось что-то непонятное: то взрывы, то пальба.

Участковый хотел было спросить у кавказца, не видел ли он... - но тут дзынькнул лифт, створки разъехались, и кавказец, дернув щекой, вошел в кабину.



* * *


- Шмаляй, Вадуд! Шмаляй, Вадик! - вопил Тарас, вцепившись в руль. Ему удалось оторваться от преследователей всего на какой-то десяток метров. От возбуждения он не замечал, что называет своего нового приятеля русским именем.

- Какого беса шмалять? - крикнул в ответ Вадуд. - Смотри - менты на хвосте!

В подтверждение его слов над набережной разлилось завывание сирен. Теперь к погоне присоединились две "хонды", выкрашенные в белый и синий.

- Тарас, пушку мне! - отрывисто приказал Вадуд.

- Чего?

- ПУШКУ МНЕ ДАВАЙ!

Тарас не глядя сунул пистолет, и тот полетел в открытое окно в мутные воды Отводного канала. Туда же чуть погодя отправился и пистолет Вадуда.

Канал был с обеих сторон стиснут наклонными бетонными плитами на манер желоба. На равных расстояниях друг от друга из плит росли бетонные же тумбы, с неровными, будто обкусанными верхними гранями. Назначение их было неизвестно. Вероятно, тумбы установили специально для того, чтобы местные скейтбордисты расписывали их корявыми граффити. Имелись также надписи вроде "RAP - это кал" и "ЭМО - ЧМО".

Когда красный "ауди" поравнялся с одной такой тумбой, Вадуд швырнул гранату под колеса настигавшему их "лексусу".



* * *


Муса привалился плечом к стенке кабины лифта и вытер со лба испарину.

Значит, пока искали не его. Но совсем скоро они обнаружат Алихана в двух шагах от трупа, среди обломков мебели и прочего хлама. Скоро Алихан начнет говорить. И тогда - рано или поздно - всплывет имя Мусы.

Не самое последнее в городе имя, между прочим. И хотя у ментов на него ничего нет, потом придется долго объяснять, к примеру, Толику Дубу, каким образом порядочный предприниматель, генеральный директор ООО "Альтаир" и член попечительского совета дома-интерната для детей-инвалидов, оказался замешанным в этой истории.

Толик, конечно, вяло улыбнется, погладит ладонью лысину и промямлит что-нибудь вроде: "М-да... некрасиво, некрасиво... ну да ладно..." - прихлопнет комара на шее и наклонится над барбекюшницей, переворачивая плюющиеся соком ломти (Муса довольно часто бывал у него за городом, и сегодня бы поехал, да вот дела задержали).

Но о доверии придется забыть. А свой разветвленный и всеядный бизнес в этом городе Муса строил именно на полном доверии господина Дуба.

Через пять-десять минут менты будут располагать точным описанием Мусы. О том, чтобы выйти во двор, не могло быть и речи. Оставаться в подъезде тоже не имело смысла. Он слышал, как по ступенькам всех лестниц поднимались и спускались, переговариваясь наждачными голосами, люди в серых униформах и люди без униформ, некоторые - довольно прилично одетые, в пиджаках и даже при галстуках, с виду люди как люди. Встреча и с теми, и с другими, и с третьими была сейчас одинаково нежелательна господину Магоеву.

Запертый в тесной и душной кабине, он чувствовал примерно то же, что огромный, сильный и свирепый наль 65 , угодивший в яму, которая сверху коварно прикрыта прутьями. Это новое для Мусы чувство называлось:

"Беспомощность".

Или, если по-другому:

"Обреченность".

Или вот еще:

"ПОРАЖЕНИЕ".

Он больше не искал лазеек. Ему нужна была хотя бы маленькая отсрочка.

Муса вспомнил имена самых древних, а значит, самых могущественных богов своего народа - Дела, которого стали отождествлять с Аллахом значительно позже, Тушоли, Мятцил, Сиели, Галь-Ерда - и нажал на кнопку "15".



* * *


Олхазар, сидевший за рулем, увидел, как из окна маячившей впереди машины высунулась длинная рука. На дороге заметалось что-то небольшое, округлое и как бы живое. "Граната!", вспыхнуло в его мозгу. Все, что успел Олхазар - вдавить педаль тормоза в пол и до отказа вывернуть руль вправо.

"Лексус" взлетел с гравийной дорожки, как с трамплина. На какое-то мгновение показалось, что над желобом канала застыла огромная капля ртути. Вероятно, машина благополучно приземлилась бы на покатые плиты и въехала в воду, если бы не задела передним крылом бетонную тумбу, торчавшую, как обломанный клык, между плит. Тупой бетонный клык с отвратительным звуком вошел в обтекаемое тело машины и пропорол его по всей длине. В итоге "лексус" изменил свою траекторию и достиг воды, несколько раз прокрутившись на плитах против часовой стрелки.

Две милицейские "хонды", не переставая выть, встали у кромки набережной.

А взрыва почему-то не последовало. Зеленая металлическая чушка, похожая на большой "киндер-сюрприз", поскакала в пыли и успокоилась.

Из "лексуса", наполовину скрывшегося под водой, выполз на мелкое дно Олхазар с залитым кровью лицом. Он навалился грудью на капот и стрелял по милицейским машинам, ориентируясь больше на звук сирен, до тех пор, пока не выронил пистолета. Затем Олхазар потерял сознание от болевого шока и через несколько часов скончался в реанимации. Ему начисто оторвало ступни ног, а то, что осталось ниже коленей, было словно изжевано в железной пасти.

Докка умер в момент аварии от разрыва сердца.

Никто из сотрудников Тугаринского ОВД не пострадал.



(Муса и еще кое-кто)

Лифт распахнулся. Муса шагнул на площадку пятнадцатого этажа.

Лестница здесь не кончалась, а круто забирала опять вверх, как это бывает в иных снах. Там было что-то вроде чердака - или общей кладовки, или, если угодно, пентхауса для ушедших на заслуженный отдых вещей.

Во всех многоэтажных - даже образцового содержания - домах, чем выше поднимаешься над уровнем земли, тем чаще встречаешь следы кой-какого мелкого вандализма, запустения или просто небрежения. Какая-нибудь глупая фанатская речевка, выцарапанная на стене, треснувшее стекло, пожилой окурок, а то и использованный шприц...

В данном случае чердачок-паноптикум выглядел на удивление опрятным и обжитым. Огромное, в полстены, окно заливало его мягким вечерним светом. Помимо обязательных сломанных велосипедов, сантехники античных времен и связок старых журналов, здесь имелся добротный, явно из девятнадцатого века притащенный сундук с таким выражением крышки, будто под ней хранятся царские червонцы и ценные архивные документы. Люк, выводящий на крышу, был закрыт на громаднейший амбарный замок с толстой дужкой.

В углу стоял колченогий столик, а напротив окна - вытертая кушетка. Столик украшала початая зеленая бутылка с темной жидкостью. На кушетке полулежал в одухотворенной позе, приводящей на память знаменитую фреску "Сотворение мира", некий человек средних лет и смотрел сквозь оконное стекло куда-то вдаль.



* * *


Отсюда открывался вид на весь Тугарин - маленькую уютную ойкумену, лежащую в чаше, чье дно было выстелено черемухой и сиренью. На Рыночной площади торчала наподобие черного грозящего перста древняя пожарная каланча - за последний десяток лет она горела несколько раз, да вот все не могла сгореть до конца. На противоположном краю ойкумены в зеленом облаке Учительского сада плыла, как белоснежный парусник, дача легендарного городского головы, купца и мецената Башилова. А кое-где плечи домов раздвигались, и тогда в последних - считанных уже - лучах солнца тускло блестела чешуя реки.

Город готовился сунуть ноги в домашние шлепанцы и усесться в кресло перед телевизором, а еще через пару часов отойти ко сну. Был последний вечер последних майских уикендов - самых долгих уикендов для нескольких человек в Тугарине.

Предполагалось, что ночь принесет отдохновение и даст силы, чтобы жить дальше.

Предполагалось также, что понедельник, а вместе с ним и лето, наступит для всех.

Человек на кушетке обозревал все это уездное великолепие с видом Наполеона на стенах Кремля. Одет он был в донельзя растянутый свитер и до смешного короткие брюки, то есть так, как одевается человек, который наплевал на свой социальный статус. А заодно и на мнение окружающих об этом самом статусе. Вместе с тем чувствовалось, что ему знаком и более строгий, деловой стиль, а это все - так, временные трудности.

В целом обитатель кушетки выглядел довольным жизнью и собой.

- А, здрасьте, здрасьте, - сказал он Мусе, будто давненько ждал гостей. С кушетки, впрочем, не встал и руки не подал. - Из новых, что ли, будете? Когда въехали?

- На неделе, - ответил Муса, озираясь по сторонам с брезгливым недоумением.

- Я и смотрю, вроде раньше не видел. Проходите, будьте как дома. На сундучок присаживайтесь... Николай. Директор Тугаринского цирка. По субботам и воскресеньям - бездомный алкоголик и философ. Вообще философ - мой идеал человека. А в чем суть философии? Надо проще относиться к жизни.

Сделав это спорное заявление, он вопросительно посмотрел на Мусу. Тот поморщился и представился как можно более сухо:

- Муса Мусоставович Магоев. Генеральный директор торговой фирмы "Альтаир".

- Оч-приятно, - бегло сказал Николай и продолжил: - Да, проще. Вот и я: жена, макака, из дома выгнала - а я ничего. Лежу, наблюдаю. Добрые люди в беде не оставят. Кушетку вынесли и вообще... - он мотнул головой в сторону столика. - О!.. Вопрос на засыпку. Вы, Мусамус... извините... вы - человек восточный?

- Ну да, - почему-то с неохотой признал Муса.

- Вот скажите, Пророк вам - лично вам - спиртное пить запрещает?

- Ну, может, и не совсем так...

(Здесь Муса засомневался. В таком разрезе он о проблеме употребления алкоголя не думал. Да ее и не было, этой проблемы. Муса был совершенно равнодушен к алкоголю и вообще ко всем веществам, которые люди вводят в свой организм, чтобы им стало лучше или, наоборот, хуже. Иные из этих веществ он сам продавал другим людям. Покупал, чтобы с выгодой перепродать, но никогда - для собственного употребления.

Муса полагал, что для жизни ему хватает самой жизни в чистом виде.)

- А если не совсем так, - обрадовался Николай, - тогда выпьем за знакомство! Выпьем виноградного! Мне ведь Пророк тоже не запрещает.

Он пододвинулся к столу и наполнил два неведомо откуда взявшихся пластиковых стаканчика темной жидкостью из бутылки - быстро и с прямо-таки аптечной точностью, присовокупив, как старый коверный:

- Ап!

На вид жидкость напоминала воду в баночке, где достаточно долго стояли, отмокая, акварельные кисти.

- Не буду я с вами пить, - угрюмо сказал Муса. - Мне ерундой некогда заниматься.

- Не-ет, - возразил Николай. - Вы со мной выпьете, Муса Составович. Да еще как выпьете.

И с таинственным видом ткнул пальцем вниз.



* * *


У двери с желтыми латунными цифрами "804" капитан милиции Симонов сказал участковому Юхнину:

- Пробегись доверху, сынуля, глянь, что там. Вроде мне какие-то голоса почудились. Проверь, в общем, обстановочку.

"Вот ты и пробегись, если тебе почудилось, папа", мысленно ответил ему участковый, младший лейтенант Юхнин. Но вслух, естественно, ничего не сказал, только посмотрел в затылок Симонову так, что если бы взгляд мог обретать плотность и вес - быть бы хорошему пулевому отверстию в капитанской голове.

Поднимаясь, Юхнин нарочно топал ногами и задевал за перила, создавая как можно больше шума. Так он выражал неосознанный протест против своей собачьей работенки. Он с привычной ненавистью думал о том, какой нехороший и недалекий человек капитан Симонов и как он унижает его, Юхнина, мелкими и трудоемкими поручениями. Кроме того, Юхнин был уверен, что в подъезде чисто.

Дом просто кишел ментами.

То и дело Юхнину попадались его коллеги. Эти-то работали каждый на своем этаже, у них был план, были четкие инструкции по опросу жителей - когда, где и при каких обстоятельствах видели пропавших детей в последний раз - а тут нате, "слетай-проверь". С-с-сынуля. Юхнину казалось, что коллеги провожают его сочувственно-насмешливыми взглядами.

Верхнего этажа он достиг, здорово устав от моральных переживаний. Лезть на чердак не хотелось вовсе. К тому же если дети и прячутся на пыльных чердаках или в подвалах, то это только в кино или книжках. Тоже мне, новые приключения Тома Сойера и как его... Чука и Гека. Нынешние, продвинутые, нашли бы тысячу других, более подходящих мест, чтобы поиграть в индейцев.

Например, Луна-парк или детский городок у "Макдональдса".

Все же он пересилил себя и заглянул на чердак. Там он увидел почти то же, что увидел чуть раньше Муса. Коля-Клоун расслабленно лежал на кушетке и болтал в воздухе ногой, напевая:

- Губы девушка мажет в первом ряду,
ходят кони в плюмаже и песню ведут
про детей и про витязей, и про невест...


и так далее. Грустная в общем-то песенка, но в устах Коли она звучала легкомысленно и даже игриво.

Больше на чердаке никого не было.

- Ты чего здесь? - строго спросил Юхнин, отметив и оценив профессиональным взглядом и Колин внешний вид, и бутылку на столе, и еще множество мелочей, недоступных глазу простого смертного.

Коля объяснился.

Юхнин с некоторым сожалением констатировал, что безобидный синяк не имеет никакого отношения к предмету его поисков. В другой бы раз Коле не поздоровилось - Юхнин был строг насчет распития напитков в общественных местах, к коим относятся, как известно, и подъезды. Он спросил для проформы, не видал ли Коля кого, получил ответ, что не видал, и с чистой совестью начал спускаться.



* * *


Когда его шаги затихли, Коля-Клоун соскочил с кушетки, подбежал к огромному сундуку и с возгласом "Ап!" откинул тяжелую крышку. И вправду, из сундука, точь-в-точь как в древней цирковой репризе, вылез полузадохнувшийся Муса. Аллах знает, в чем тут было дело - в изрядно помятом костюме или испытанном душевном потрясении - но господин Магоев и внешне, и внутренне будто бы продвинулся на несколько пунктов ближе к Колиному идеалу. То есть он стал чуть проще и философичнее смотреть на вещи.

И принял из Колиных рук пластиковый стаканчик с темной жидкостью.

Потом... потом поколебался и принял еще.

И еще.

Со стороны это напоминало, скажем, ритуал посвящения в кошевые у запорожских казаков. Будущему кошевому предлагали булаву, он отводил ее ладонью, ему снова предлагали - и так до трех раз.

Точно так же и Николай подносил Мусе стаканчик, а когда тот морщился, Николай многозначительно указывал пальцем себе под ноги, процедура повторялась, и в конце концов Муса соглашался.



* * *


Капитан Симонов и участковый Юхнин вышли из восемьсот четвертой перекурить на площадку. Сверху, усиленный подъездной акустикой, на них изливался слаженный мужской дуэт:

- На веселый манеж среди белого дня
приведите ко мне золотого коня!
Я поеду по кругу в веселом чаду,
я увижу подругу в первом ряду 66 ...


- Кто это там? - спросил капитан.

- Местный алкоголик, - меланхолично ответил Юхнин, выпустив колечко дыма.

- Двое вроде бы поют.

- Это эхо, - сказал Юхнин со всей язвительностью, на которую был способен. - Есть такое явление в физике, Константин Николаевич. Отраженные звуковые волны. Да хоть бы их было трое - детей там нет. Я ходил, проверял. По вашей личной... просьбе. Если хотите, я в дежурку звякну, если никто из соседей еще не постарался. Мигом в вытрезвитель уедут. Вы только знак дайте.

- Ты тут не умничай слишком, - сказал капитан Симонов.

Юхнин выпустил еще одно колечко дыма.



* * *


- Душевно спето, - сказал Николай. - А вы не хотели, Муса Суставыч.

(Булава, отказ, булава... то есть стаканчик, гримаса отрицания, указательный палец вниз, стаканчик - "Ап!" - согласие.)

- А может, в картишки перекинемся? - предложил вдруг Николай.

Давай, - согласился Муса, усиленно работая бровями. - Омаха. Омаха-хай-лоу. Американа. Пятикарточный. Семикарточный. Карибский покер. Оазис-покер. Техасский Холдем. Что пожелаешь.

- Что вы! - испугался Николай. - Я и слов-то таких не знаю. По-моему, Суставыч, все ваши проблемы оттого, что вы многое чересчур усложняете. Сыграем в дурачка. Обыкновенного. Подкидного... НЕ УМЕЕТЕ? Ну, я ж говорю. Запущенный случай у вас, Мустафа.

Выпили еще, и Муса смирился с тем, что кто-то берет на себя смелость обсуждать его проблемы и давать советы. Николай уже казался ему хоть и чудаковатым, но мудрым человеком. Вроде дервиша. То есть явно прихлопнутый пыльным мешком, но если разобраться - это ведь его ангел прихлопнул.

Николай изложил Мусе основные сведения об игре в подкидного дурака, и они приступили.

С каждым стаканчиком Николай становился все проще и проще. В процессе игры Муса познакомился с его политической платформой и выслушал несколько остроумных проектов. Самый остроумный состоял (вкратце) в том, чтобы "все сидели в своих клетках, были сыты и не гадили друг другу на головы". Здесь, несомненно, отразился опыт работы Николая директором... цирка или зоопарка? Муса уже не мог вспомнить.

Некоторых специфических тонкостей подкидного дурака Муса так и не уловил. Возможно, ему, непривычному к алкоголю, просто ударило в голову то ужасное пойло, которое Николай называл виноградным вином. Во всяком случае, партнер легко оставлял его то с половиной колоды на руках, то с двумя шестерками "на погоны".

Нет, все-таки правила игры в "Техасский Холдем" здорово отличаются от правил игры в подкидного дурака.

Попутно Муса узнал о существовании дурака переводного, дурака со сменой козырей и еще каких-то хитрых вариаций. Есть подозрение, что многие из них Николай выдумывал тут же, на ходу.

Позже к ним присоединился еще один любитель карточных игр по имени Виктор. Николай почему-то называл его "друидом". Этот друид поначалу косился на Мусу, но оттаял после нескольких глотков из бутылки, которую принес за пазухой спортивной куртки.

Муса попробовал и портвейн "Кавказ", нашел, что по вкусу он принципиально не отличается от тех чернил, что они пили с Николаем, и игра пошла уже втроем.

Сейчас уже неизвестно, кто из партнеров произнес роковые слова: "Стоп! Мы все здесь мужики серьезные, да? Чего ж мы мараемся-то? А давайте...".

В какой-то момент Муса обнаружил, что он сидит на кушетке, одетый в спортивную куртку друида, а тот примеряет его пиджак. Часы, золотая авторучка и печатный перстень с выгравированными аятами суры "Корова" перешли в собственность Коли-Клоуна. Среди лужиц темной жидкости валялись скомканные купюры и т. д.



* * *


Тут бы и оставить Мусу, тем более что вечер кончился для него плачевно.

То ли памятливый и исполнительный Юхнин сдержал свое слово, то ли соседи вызвали милицию, но около 22:00 в городской медицинский вытрезвитель доставили неизвестного мужчину, подобранного в подъезде дома 11а на Богоявленской. Его партнеров отбили у пэпээсников те же соседи, таким образом и исполнив свой гражданский долг, и проявив чувство локтя.

Документов, удостоверяющих личность, у мужчины не оказалось. Напрасно задержанный твердил, что он - тот самый Муса и завтра, нет, уже сегодня менты будут на коленях перед ним ползать. "А я - тот самый Мюнхгаузен", съязвил дежурный по вытрезвителю, усатый лейтенант, который уважал только две вещи в мире - свой новый, с иголочки, китель и отечественный кинематограф. Ну да, и еще - нефильтрованное пиво в компании тестя-шофера "Скорой", когда у них совпадали выходные дни.

Дежурный видел перед собой неопрятного полного брюнета с южным акцентом и в спортивном костюме. В лучшем случае задержанный мог быть таджикским торговцем с рынка, подгулявшим на вечеринке у земляков. А поскольку жене лейтенанта не далее как в субботу всучили на рынке бракованные сапоги, а зарплата у лейтенанта милиции маленькая, дежурный заранее был настроен недружелюбно.

(Не говоря о том, что люди в униформе терпеть не могут, когда им грозят какими-то грядущими карами. Этого не любят вообще все люди, но у ментов-то вся жизнь - одно сплошное медленное наказание, так что спрос с них невелик.)

Все же задержанному разрешили сделать несколько звонков. И оказалось, что никто из его могущественных друзей, должников и клиентов не горит желанием ему помочь. В каком-то глухом часу ночи ему удалось даже дозвониться (якобы) до загородной резиденции тугаринского мэра Анатолия Дуба. Но несмотря на то, что задержанный фамильярно называл невидимого собеседника Толиком, там ему дали понять, что никакого Мусы не знают и знать не хотят. Далее пошли короткие гудки.

Усатый лейтенант, нехорошо улыбаясь, отобрал у задержанного трубку и лично проводил его в раздевалку. А потом - до железной двери с окошком, забранным толстой проволокой. На пороге камеры Мусе вручили спальный комплект и пожелали доброй ночи.

Вот здесь, пожалуй, пора попрощаться с Мусой.

Навсегда.




Глава десятая. Человеческое молоко

- В эфире - "Криминальный Тугарин" и Оксана Норд. Стали известны некоторые подробности зверского убийства бывшего депутата городской думы и владельца некогда разветвленной сети игровых клубов Виктора Руденко, которого, впрочем, больше знали под кличкой Гаруда.

Напомню, что у Руденко была репутация человека, придерживающегося, мягко говоря, рискованной сексуальной ориентации. В Тугарине Руденко появился в конце девяностых, уже имея судимость за растление малолетних. Несмотря на это пятно в своей биографии, Гаруда смог стать одним из главных воротил городского бизнеса, начав с одной-единственной палатки на рынке. К началу две тысячи пятого года ему принадлежало подавляющее большинство игровых точек в городе.

В 2009-м, когда в силу вступил известный закон об ужесточении правил в сфере азартных игр, Руденко первым в регионе открыл так называемые "Интернет-клубы", где под видом предоставления платного доступа во Всемирную сеть Интернет осуществлялась та же деятельность по организации азартных игр. Только теперь налоговые отчисления в бюджет уменьшились на порядок... Таким образом Гаруда, сменив вывеску, остался только в выигрыше.

По некоторым данным, Интернет-клубы Руденко на самом деле являлись самыми настоящими наркопритонами, где за сходную цену можно было приобрести любые одурманивающие препараты. Контролировал незаконный оборот наркотиков, разумеется, ни кто иной, как владелец заведений. Он же лично обеспечивал бесперебойные поставки зелья из самых разных регионов и постоянное обновление ассортимента.

Но именно неумеренные аппетиты Гаруды, как считает следствие, и стали причиной трагедии. Администратор одного из клубов сети "Бонус" и одновременно казначей Гаруды, ранее не судимый тридцатилетний Дмитрий Д. вошел в сговор с конкурентами своего босса. Д. исчез, прихватив с собой около трехсот тысяч долларов наличными - сумма для Тугарина почти астрономическая - в минувший четверг. Менее чем через сутки тело Руденко со следами изощренных пыток было обнаружено в подъезде жилого дома в микрорайоне Кирпичный.

Вчера около двадцати трех ноль-ноль нам наконец удалось связаться с заместителем начальника "убойного отдела" Тугаринского ОВД капитаном милиции Константином Симоновым. Возглавляемая им следственная бригада трудится не покладая рук, уже вторые сутки. Из слов Симонова можно сделать вывод, что следствие считает Дмитрия Д. организатором и, вероятно, одним из...



(все наши)

Олег Тарутин покрутил ручку приемника, поискал музыкальную волну, ничего стоящего не нашел и тычком выключил магнитолу. Сказал с отвращением:

- Стервятники. Они ж ему сами по три раза в день анус зализывали. Наперегонки, ага. "Ах, Виктор Георгиевич заложил фундамент новой школы... Ах, наш депутат накормил пряниками пенсионеров Голодаевского избирательного округа...". А тут смотри, уже в грязном белье копаются, смельчаки. Одно слово - гонзо-журналистика...

Марина на это никак не отреагировала.

Олег выжимал из "одиннадцатой" все, на что она была способна - и даже, кажется, чуть больше. Шоссе, обсаженное березами, на этом отрезке было прямым, как стрела, и он вел машину одной рукой. В другой он держал мобильник и беспрестанно набирал номер домашнего телефона. Подносил маленький изящный аппаратик к уху - и снова слышал короткие гудки.

Сигнал на номер 68-60-59, несомненно, поступал. И тут же возвращался обратно, потому что кто-то включил переадресацию. С таким же успехом Олег мог звонить самому себе.

Но он звонил снова и снова, надеясь последней, полусумасшедшей и жалкой надеждой, что в трубке раздастся длинный гудок и кто-нибудь из детей, Сашка или Аиша, поднимет трубку. "Все хорошо, папа-мама. Мы гуляли в Ширинском парке. Этот Алихан такой глупый. Мы от него сбежали. На обратном пути зашли в кафе-мороженое. Мы вас очень любим. Мы не попали в автокатастрофу, не утонули, не сгорели в огне, нас не похитили, не убили, не...".

Вообще-то было бы неплохо, если бы мобильником занималась Марина. Но Марина, закутавшись в шаль на переднем пассажирском сиденье, отвернулась и курила, выпуская длинные узкие полоски дыма. Изредка Олег поглядывал на ее профиль - нос с тонкой горбинкой и отчужденно сжатые губы - и не решался с ней заговорить.

Олег всегда водил машину жестко и нервно. Обычно жена садилась сзади и, держась за спинку водительского кресла, подавала разные полезные, по ее мнению, советы. Всякий раз она говорила: "Ты меня раньше времени загонишь в гроб своими гонками". А Олег отвечал на это в сердцах: "Я не могу спокойно водить машину, когда рядом сидит инспектор ГИБДД в юбке".

Но сейчас Марина молчала, хотя стрелка спидометра не сползала с отметки "120".

Олег включил дальний свет. Сразу показалось, что вокруг темнее, чем на самом деле. Березы, попавшие в неровное желтое пятно света, шарахались в стороны, как будто их застали врасплох. Ну, как... как девчонки в темном коридоре общежития, выбравшиеся из комнаты покурить в одних ночных рубашках. А тут вдруг прибежал комендант с фонариком. Такое легкомысленное и нелепое сравнение пришло Олегу на ум. Совершенно неуместное, учитывая обстановку. Ерунда какая лезет в голову.

Наконец слева замаячила гравийная насыпь. Отводной канал. Сразу за ним - Тугарин.



* * *


- Кажется, ушли, - сказал Тарас. Но скорости не сбросил.

- Просто менты от нас отвязались, - отозвался Вадуд.

- Почему? Тачку-то мы угнали.

- Понятия не имею.

- Кстати, взрыва я не слышал. А ты?

- И я не слышал. Не было потому что никакого взрыва.

- То есть?

- Я взрыватель вынул. Пустышка это была... Ты что думаешь, я не в своем уме - ребенку настоящую гранату доверить?

(Сашка умирал и не слышал его слов, а то бы жутко расстроился.)

- Ну, ты даешь, - восхитился Тарас. - А я и вправду решил, что ты этого... того...

- Мальчики, - плачущим голосом позвала с заднего сиденья Аиша. - О чем вы? Сашку в больницу надо. Он совсем плохой.

- А куда, по-твоему, мы едем? - сказал Тарас сквозь зубы. - Сейчас от водокачки уйдем вниз, в Старый город, и по Татищева - до реанимации.

Они были у железнодорожного моста, приближающегося к ним, словно небывалый стальной ящер с двумя рядами ажурных лепестков на спине. Тарас отметил, что на него накатывает обычное сумеречное настроение, когда предметы по твоему желанию изменяют очертания и размеры и все вокруг начинает жить другой, днем никому не видимой, странной, но в каком-то смысле единственно настоящей жизнью. Раньше он любил это настроение - только самую чуточку печальное и горчащее, но в целом приятное, расслабляющее. То есть именно такое, какому сейчас поддаваться не следовало.

Внезапно ему показалось, что его затягивает в ледяную черную воронку. По всей правой стороне тела разлилась сосущая пустота. Машина, словно обрадовавшись, тут же вильнула в сторону, хотя Тарас ни на секунду не выпускал руля.

Вадуд посмотрел на него поверх очков и лениво сказал:

- В реанимацию-то нужно не только Сашке. У тебя вон весь рукав промок от крови.

Пуля, слабо куснувшая Тараса повыше локтя в подъезде.

Пустяковая царапина, на которую он не обратил внимания.

Амфетамин, притупляющий боль и дающий обманчивое ощущение бодрости и силы, когда ты по капле истекаешь кровью.

Тарас понимал, что для него вот-вот наступит фаза "down'а" - состояние, хорошо знакомое всем, кто сидит на психостимуляторах, компенсация бурной активности, беспричинной эйфории, нескольких суток почти без пищи и без сна. В лучшем случае он через какое-то время впал бы в самую чернейшую депрессию, граничащую с мыслями о немедленном самоубийстве. В худшем - просто отключился бы прямо за рулем, провалился в тяжелый сон без сновидений.

ДО ПЕРВОГО СТОЛБА.

Теперь, значит, был еще такой вариант: вырубиться от потери крови.

"Ауди" снова вильнул и чуть не сбил въехавшую на набережную канала бордовую - в сумерках темно-серую - "одиннадцатую". Та, еле успев увернуться, промчалась мимо.

- Совсем берега попутал? З-з-зеленоглазое такси! - не удержавшись, крикнул Тарас в окно. Он заметил на крыше машины выключенную световую панель с черными шашечками. Водитель "одиннадцатой" тоже прокричал что-то обидное и сердитое в ответ.

(А Сашка, любитель острых ситуаций, умирал и ничего не знал.)



* * *


- Во, еще одна консервная банка полетела, - сказал Олег. - Откуда у всех этих ребят уверенность, что дорога принадлежит только им? Наша-то главнее была, вон знак только что проехали.

- Олег, ты не можешь побыстрее? - спросила Марина, словно очнувшись от сна.

Олег усмехнулся и нажал какую-то кнопку на автомагнитоле.

- Деньги, дело, девки, дети -
кружит вечно карусель.
Хочешь вволю жить на свете -
ну, так ради Бога! 67  -


- заверил хриплый мужской голос в сопровождении бойкой кабацкой музыки. Почему-то было такое впечатление, что обладатель голоса во время пения подмигивает, и еще - что он всегда плохо побрит.

- Я понимаю теперь, почему у нас так часто убивают таксистов, - сказал Олег со злобой. - Как же их не убивать, когда у них в машинах только русский шансон играет. Обязательно нужно убивать.

Свободной рукой он набрал номер дежурной части. Послушал, что ему там сказали. Видимо, ничего утешительного не услышал, потому что всю дальнейшую дорогу молчал и только сопел, сжимая руль так, что костяшки пальцев побелели. Впереди, в огромном земляном котле, лежал город, скуповато освещенный вечерними огнями.



* * *


Встала у дороги и тут же отпрыгнула обратно во мглу старая водокачка, выстроенная по прихоти архитектора в виде готического замка с зубчатыми стенами и островерхой башенкой. Побежали одноэтажные дома, а между ними замелькала Люба-река, как бы размахивая светлым платочком - и на одно мгновение, как на один удар сердца, распахнулась во всю свою матовую ширь.

(А Сашка - поэт в душе - умирал и не видел этой красоты, каждодневной и привычной, от которой тем не менее всякий раз захватывало дух.)

Тарас был даже рад маленькому инциденту с таксистом. Он встряхнулся и на время одолел свою меланхолию, которая, если с ней соглашаться, вновь неминуемо тянула в черную ледяную воронку. Он изо всех сил пытался поддерживать разговор, чтобы не соскользнуть с краешка воронки.

- Скажи, ты меня в подъезде специально наверх загнал? В качестве наживки? План такой был - под пули меня поставить? - допытывался он у малознакомого, в сущности, чужого и не слишком приятного человека, который скорчился на переднем сиденье справа от него (откуда он взялся и что делает в машине? И главное, что я здесь делаю?).

Вадуд кивнул.

- Для меня главное было - детей из подъезда вывести. Вообще, если честно, я действовал без плана. Наугад. По ходу пьесы.

- Ни фига себе "наугад"... - возмутился Тарас. - А если б меня завалили? Нет, ты смотри, а? - он обернулся к Аише, приглашая разделить с ним его негодование.

Здесь Аиша совершила поступок, немало удививший всех и в первую очередь, кажется, ее саму: наклонилась вперед, обхватила Тараса за шею и крепко, до боли, поцеловала в губы.

(Сашка, ревнитель чистоты нравов, умирал и не мог съязвить по этому поводу.)

Вадуд глянул искоса, ухмыльнулся и ничего не сказал.

Какое-то время ехали молча.

- Вадуд, ты как вообще оказался в квартире? - спросил Тарас, чтобы скрыть смущение. - С неба, что ли, свалился на наши головы?

- А меня наняли, чтобы кое-какие вопросы с вами порешать... Да ты не клюй носом, ты на дорогу смотри!



* * *


К тому времени, когда "одиннадцатая" повернула во двор дома на Богоявленской, уже совсем стемнело. На фасадах обеих пятнадцатиэтажных башен загорались окна, точь-в-точь клеточки огромного светового кроссворда, который разгадывал прямо сейчас неведомо какой эрудит с большим, очень большим досугом.

Навстречу Тарутиным два человека в синей униформе вели под локти неопрятного, вяло упирающегося брюнета в спортивном костюме. Кажется, вся компания вышла из их подъезда. Брюнета усадили в фургон с решетчатым окошечком на задней дверце и увезли - Тугарин догуливал последние воскресные часы.

Труп из гостиной убрали, милицейские машины разъехались по своим делам. Одна из них увезла Алихана с разбитым и обезображенным лицом. Участкового Юхнина Симонов оставил дежурить в квартире и дожидаться хозяев. Юхнин и изложил ошеломленным Олегу и Марине ситуацию - в его, Юхнина, видении.

- ...Да вы не беспокойтесь, - закончил свой рассказ умный и проницательный Юхнин. - Киднапом тут не пахнет, просто сбежали куда-то детишки. Вот у одной тоже мамашки трехлетний малыш отправился гулять через весь город. Перешел благополучно Тихвинскую, Большую Соборную, Татищева, а там сами знаете, какое движение. И чуть-чуть не доходя до набережной, у фонтана, ну, где конечная остановка, попал под автобус... Они такие. Что еще? Да, завтра мы с Симоновым пошлем водолазов на Воложку. На всякий случай. Там каждое лето один-два ребенка обязательно тонут.

Понятное дело, что с Мариной после таких разъяснений случилась истерика. Олег же обозвал Юхнина ослом, чем нанес еще одну травму чувствительной ментовской душе, выгнал на лестничную площадку и опять стал названивать направо и налево - в реанимацию и кардиоцентр, в кардиоцентр и реанимацию, друзьям и знакомым, друзьям знакомых и знакомым друзей, Аишиным одноклассницам и их родителям...

Понимая при этом: все, что он делает - бес-по-лез-но.

Но что он мог еще?

Странно, но номер Алихана при этом как-то совершенно выпал из его памяти, как будто и не было Алихана на свете, и не был Алихан каким-то образом причастен к пропаже детей.

И еще один телефонный номер Олег пока не набирал. Вообще обходил его стороной даже в мыслях, хотя этот номер то и дело вспыхивал перед его глазами огромными, мертвенно-белыми буквами. Городской морг.

Нет, лучше об этом не думать.

Пока не думать.

Пусть уж лучше позвонят сами.



* * *


Это очень тяжело, почти невыносимо - сидеть рядком на стульях в темном коридоре реанимации, молчать и ждать чуда. Зная, что где-то совсем рядом, может быть, через стенку, умирает ребенок.

(Тарас то ли засыпал, то ли был на грани обморока. Правая рука совсем его не слушалась, и на Татищева, где движение было оживленным даже в этот поздний час, они чуть дважды не попали в аварию. У больницы он заявил, что останется в машине, справедливо полагая, что пулевое ранение в предплечье вызовет разные вопросы. Да он, наверное, и не смог бы встать с сиденья без посторонней помощи. Но Аиша буквально вытащила его из салона, силком заставила подняться по ступенькам и войти в стеклянные двери, полыхающие нестерпимо ярким электрическим светом. На кушетке в маленькой белой комнате Тараса укололи в бицепс чем-то приятно холодным и перевязали, ни о чем не спрашивая.)

Сивобородый доктор прибежал почти сразу. В ночь с воскресенья на понедельник заведующий хирургическим отделением подменял на дежурстве младшего коллегу - тот доучивался в медицинской академии и писал дипломную работу.

Сашке измерили артериальное давление (выше всяких допустимых норм) и температуру (39, 90С), заглянули в зрачки (сплошная чернота), сделали еще что-то необходимое, по мнению Артем Артемыча. После чего доктор странно посмотрел на Тараса, Вадуда и Аишу и произнес:

- Да он же у вас стимуляторов наелся по самое не хочу. Вы что, ребят?

Реанимация, как показалось Тарасу, взорвалась тысячью разных голосов и огней. Откуда-то появились еще люди в халатах, Сашку повезли на каталке по коридору, а вслед ему неслось: "Солевой раствор! Промывание! Активированный уголь!" - и прочие грозные, но не всегда могущественные заклинания.

Теперь Тарас, Вадуд и Аиша сидели рядышком на стульях и ждали.

Это очень тяжело - сидеть, ждать и молчать.



* * *


Аишка не выдержала первой.

- Вадик, а что вы имели в виду? Там, в машине. Насчет вопросов, которые порешать?

- Лично мне все ясно, - буркнул Тарас.

- Я сказал то, что сказал, - ответил Вадуд Аише, как бы пропустив мимо ушей реплику Тараса. - Но я же не сказал, что я собираюсь это сделать. Хотя бы потому, что сразу после того, как я убил вас, они убили бы меня.

- Ну, ты, киллер-неудачник, - опять вмешался Тарас. - Я тебе третий раз задаю один и тот же вопрос: откуда ты взялся?

- Пока что второй, - уточнил Вадуд. - Я, как освободился, приехал сюда...

- От чего освободились? - перебила Аиша.

- Ну... от разных других дел. Так вот, приехал, чтобы найти одного человека. Очень плохого человека. Может быть, самого плохого на земле. Он делал ужасные вещи с... Неважно. Ну, я его и нашел.

- И что?

- Нашел, и все.

- Что с ним стало? - не унималась Аиша.

Вадуд, помолчав, ответил с явной неохотой:

- Ничего не стало... Просто не стало его, и все. И может быть, мне зачтется, что я избавил мир от такой мрази, как Гаруда.

- Красиво излагаешь, - сказал Тарас. - Ты еще про стоматологию опять расскажи. Ну, а мы-то тут при чем?

- Порошок, который Гаруда Мусе проиграл, каким-то образом оказался у детей. Ты, Тарас, этот порошок забрал. И начал им распоряжаться в своих интересах. Знаешь нашу сказку о трех жемчужинах? Хотя куда тебе... Короче, ты взял то, что тебе не принадлежит, и взял тайком, по-крысиному.

- Слышь ты, бродяга, - скрипучим голосом сказал Тарас. - Я ведь могу за крысу и по понятиям спросить.

- Как бы тебе не пришлось отвечать по понятиям. Сиди и слушай, не залупайся. Вот меня Муса и нанял, чтобы это недоразумение... устранить.

- А заодно и нас, да? Как недоразумение. Что ж ты подвел своего Мусу?

- Я с детьми, женщинами и трусами не воюю, как некоторые, - сказал Вадуд. - Мне заподло.

Тарас решил пропустить мимо ушей эту его колкость, как бы незаметно вложенную в другую колкость. Черт его знает, вдруг на самом деле на зоне был, лучше не связываться, видели мы таких. И только пробормотал:

- Сказки какие-то, жемчужины... У меня чувство, будто я сам в сказку попал. Или в кино. Ага, очень страшное кино. Найду режиссера - набью морду.

Аиша сказала:

- Никакой он не трус. Он меня с оружием в руках защищал от... разбойников там всяких. И Сашку в больницу он привез, хотя самому плохо было. И...

Она, наверное, долго перечисляла бы Тарасовы подвиги, если бы в коридоре не загремели шаги. К ним быстро шли, почти бежали Олег и Марина.



* * *


Марина, еще не приблизившись, начала:

- Дочка, что... - и осеклась, прочитав на Аишином лице ответ. Там было все, что она боялась услышать. Все, чего боятся все матери на свете.

СЛУЧИЛОСЬ.

Вот это единственное и невозможное, после которого нечем дышать и некуда жить - оно случилось.

(Потом не останется даже слез, когда однажды, убирая в комнате, найдешь в пыли за диваном крошечный сандалик с оборванным ремешком. Два годика. Фотоальбомы с засунутыми в прозрачные слюдяные кармашки любительскими снимками лучше спрятать от себя самой куда подальше. Полгода, восемь месяцев, год, четыре. И вдруг наткнешься в шкафу на продолговатый сверток с неиспользованными, просроченными бенгальскими огнями - нет ничего грустнее этих бенгальских огней в навсегда онемевшем доме. Восемь лет. Восьмого Рождества в своей жизни он не увидел.

И будет, будет сниться - без пощады. А единственная радость, которая останется тебе - на какой-то очень долгий и очень краткий миг прижать его к себе и найти горячими сухими губами двойную макушку, пахнущую все так же. Замереть и не отпускать его, зная, что он все равно уйдет туда, где ему теперь хорошо. В этот рай для мальчишек, куда вместе с ними также отправляются сломанные игрушки и умершие домашние животные. Останься еще на минутку, ну еще на одну только минутку.

И проснуться среди ночи - в счастливых слезах. Теперь можно. Немножко, пока никто не видит.)

Марина медленно-медленно опустилась на свободный стул. Олег беспомощно посмотрел на нее и обратился к Вадуду, как наиболее здраво и спокойно выглядящему из всех:

- Может быть, ты мне объяснишь, в чем дело?

- Сильное отравление химикатами. Сейчас доктор придет, все узнаем.

- Ага, ага... - Олег потер ладонями лицо, потом увидел хмурого, уставившегося в пол Тараса и спросил - просто для того чтобы что-то спросить: - Это кто с тобой? Зачем он здесь?

Примечательно, что насчет самого Вадуда - кто он и зачем, Олег не поинтересовался, будто его присутствие в коридоре реанимации было само собой разумеющимся. Такое впечатление умел произвести Вадуд, когда считал нужным.

Вадуд, впрочем, ответить на заданный вопрос не успел. За него ответил Алихан, неслышно подошедший сзади:

- Молодой человек - мой клиент. - И, повернувшись к Тарасу, сказал уже казенным тоном: - Пройдемте со мной.



* * *


Олег Тарутин отшатнулся от Алихана, как от привидения. А когда пришел в себя, шагнул вперед, размахнулся и ударил его по распухшему и кое-где залепленному пластырем лицу. Так вот взял и отвесил пощечину бывшему лучшему другу, которому сегодня и так уже досталось. На глазах у четырнадцатилетней дочери. И Марина не сказала, что это непедагогично.

Эту сцену видел также молодой бородатый доктор, появившийся из-за белой двери в конце коридора, где горела единственная лампа. Доктор потоптался в пятне света и вынул из кармана мятого халата мятую же пачку "Явы". Сказал усталым голосом:

- Если вы тут драться будете, я вас выгоню к чертовой бабушке на крыльцо. Мне сегодня одних боксеров хватило. У вас разборки, а у меня работа...

И широко зевнул, показав молодые, крепкие, но уже частично подремонтированные зубы.

Марина сорвалась со стула и с безумными глазами кинулась к нему. Артем Артемыч попятился назад и поднял руки, как бы сдаваясь в плен:

- Тише, мама, тише. Выбрался ваш мальчик. Сам не знаю как, но выбрался. При таком-то слабом сердечке...

- Что? Что? - крикнула Марина, вкладывая в это "что" все слова на свете.

- Пока без сознания. До утра полежит, еще прокапаем, там видно будет. Вас я к нему не пущу в таком состоянии, а то у меня, не дай Бог, еще работы добавится - вас откачивать. Нечего там смотреть. Сильное истощение организма, ну и вообще. Промыли мы его, конечно, основательно... Слушайте, вы его голодом морите, что ли? Он же почти сутки ничего не ел.



(Сашка)

Итак, пока любимая жена Пророка (да благословит Аллах его имя и приветствует) переодевалась в своей хрустальной спальне, Джек-Воробей спустился по витой лесенке в зал. Он прихрамывал и опирался на шпагу, а в зубах у него дымилась трубка.

Стены зала были обтянуты тускло и неровно переливающимся красным бархатом - от него на сердце всегда становилось тревожно. Джек-Воробей, он же Хитмэн, сплюнул и подошел к камину. В разинутой закопченной пасти пылал огонь. На вертел, висящий в воздухе и поворачивающийся сам по себе, была насажена кабанья голова. Голова открыла глаза, скептически посмотрела на Сашку и сказала внятно и необычайно торжественно:

"Разрешите вам представить, ваше превосходительство - Злобрая Фея!".

И добавила уже обыденным тоном: "Ну, оглянись, оглянись, чего ты. Невежливо стоять к даме спиной".

Начальник Обороны вспыхнул и повернулся на высоченных каблуках.



* * *


Да, это была она. Такая, какой он себе ее представлял. В тяжелой юбке колоколом, с тонкой талией и длинной лебединой шеей, белизну которой оттенял темный бархатный стоячий воротник, усеянный живыми звездами. Над ее бледным чистым челом плавали, пытаясь ухватить друг дружку за хвост, веселые аквариумные рыбки.

Злобрая Фея протянула ему руку, обтянутую перчаткой. Произнесла непонятную, явно магическую фразу:

"В ЭТОМ СПЕКТРЕ РАНЬШЕ НЕ БЫЛО ЧЕРНОГО ЦВЕТА".

Ладонь у нее была узкая и прохладная, голос - стеклянный. Мальчик-оборотень Зед догадался, что по законам сна он только что получил приглашение на танец.

Стены и потолок зала, и без того немаленького, разъехались, и зал стал уж вовсе неправдоподобно, головокружительно огромным. Сашка повел свою даму под странную дикую музыку, которая была старше всего, что здесь находилось - и даже старше себя самой.

Когда музыка смолкла, Сашка учтиво щелкнул каблуками и усадил Фею на трон, парящий в нескольких сантиметрах от голого бетонного пола. Вообще здешние вещи имели привычку приподниматься и надолго повисать без движения. Там и сям можно было увидеть игрушечные машинки, медные и золотые монеты, гайки, болты и круглые магниты, застывшие на разной высоте, будто увязшие в плотном, слишком плотном воздухе. Вдоль стен гуляли акварельные сполохи северного сияния.

Злобрая Фея, которая выглядела немного печальной и усталой, сказала:

"За то, что ты потанцевал со мной, я покажу тебе Одну Вещь".

На ее узкой ладони оказалось нечто вроде коробочки от "киндер-сюрприза". Отважный Разбойник встал на цыпочки и потянулся к коробочке.



* * *


"Ну, вот куда, куда мы вечно торопимся", проворчала кабанья голова на вертеле.

"Действительно, куда вы все торопитесь? - задумчиво спросила Злобрая Фея. - Зачем вы от меня уходите? Я скучаю, и мне уже целую вечность никто не звонит. Но если тебе тоже хочется покинуть меня... если тебе так хочется, сперва окажи мне одну услугу".

И прибавила:

"В ЭТОМ СПЕКТРЕ НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ ЧЕРНОГО ЦВЕТА".

Заиграл саундтрек из "Пиратов Карибского моря", и в гостиную вплыл, перебирая в воздухе восемью ногами, Человек-паук. Сейчас он был скорее Паукочеловек, то есть паучьего в нем было куда больше, чем человеческого. Кто-то вскрыл его брюхо, набил под завязку неким неизвестным веществом и затем зашил крупными стежками.

"Ты знаешь, как этим распорядиться, - произнесла Злобрая Фея. - Но поторопись: принцесса уже почти закончила переодеваться в хрустальной спальне. А вам еще нужно успеть на "семерку", а потом пересесть на "тридцать девятый".



* * *


Великий Маг Сашка топнул ногой: раз!

Человек-паук взорвался, будто в него угодила граната, и на его месте образовалось маленькое черное облачко, вот как если растереть две таблетки активированного угля и дунуть на ладонь.

Откуда-то Сашка знал, что черный порошок, тысячу миллионов лет хранившийся в брюхе паука, был волшебный. Но не для всех, а только для таких, как мистер Блонд. Во-первых, для них в силу каких-то особенностей восприятия он был ослепительно-белым. Хотя - и это Сашка тоже знал совершенно достоверно - его изготовляли из растертых на каменных жерновах прекрасных черных жемчужин, а жемчужины добывали на дне Марианской впадины специально обученные слепые большеротые рыбы. Мистеры Блонды гонялись за этим чудесным порошком по всей Галактике, потому что не могли без него обойтись. Они распыляли его над скопищами летучих мышей, которые обитали в сырых трещинах их душ и питались человеческой трусостью. Когда порошок попадал на крылья, мерзкие сморщенные твари превращались в одуванчики - белые, желтые, оранжевые, красные, лиловые, фиолетовые, всякие.

Кроме черных, разумеется. Черный одуванчик - такое и в самом кошмарном сне не приснится.

Великий Маг Сашка топнул ногой: два! Коробочка от "киндер-сюрприза" на ладони Злоброй Феи распалась на две половинки.

Великий Маг Сашка топнул ногой: три! И облачко, съежившись и вытянувшись, перелетело через зал и с тонким всхлипом само себя утянуло в раскрывшуюся коробочку, как в воронку. Половинки моментально схлопнулись - не осталось и шва. Злобрая Фея сжала коробочку в кулаке и звонко рассмеялась.



* * *


"Ну что, все успел рассмотреть?", спросила она, закончив смеяться.

"Я что-то не понял", сказал Сашка.

"Хорошо, покажу еще раз. Только будь внимательнее".

Узкая ладонь в перчатке раскрылась. На ней ничего не было.

"Упс, - сказала Злобрая Фея, смутившись. - Не рассчитала".



* * *


Щекочущий ветер схватил Сашку за шиворот и перенес в детскую, и швырнул на постель, которая стала расти-раст-расти и выросла до потолка. Сашке, Бледному Червячку, стало очень трудно дышать, и жутковато было смотреть оттуда, с верхотуры, на растерянных папу с мамой и совсем маленькую, почти неразличимую среди травы Аишку.

Теперь Сашка стоял на поляне Ширинского парка. Дальше деревья сбегали вниз по склону холма с сумасшедшей скоростью. Здесь открывался самый лучший вид на картонный город. В пяти шагах торчало колесо обозрения - оно же Чертово - как будто и не сгорело позапрошлым летом. По правде, Сашка, этот маленький трусливый упырь, катался на Чертовом колесе только один раз в жизни, да и то с родителями. Он очень испугался, когда кабинка - не кабинка даже, а просто деревянная круглая платформа, обнесенная железной цепью на четырех штырях - вознеслась вверх как бы сама по себе. Сашка визжал, цепляясь за отцовский рукав, а отец смеялся и раскачивал платформу. Потом Сашка, держась обеими руками за цепь, высунул нос наружу и увидел, что они плывут над городом, который на самом деле не картонный, а весь переливается бриллиантовыми огнями.



* * *


"В ЭТОМ СПЕКТРЕ БОЛЬШЕ НЕТ ЧЕРНОГО ЦВЕТА", донесся откуда-то голос Злоброй Феи.

Храбрый Авиатор Сашка застегнул шлем и взобрался на деревянный щит, обдирая коленки. Государственный Контролер соединил звенья цепи и повесил на нее большущий ржавый Кодовый Замок.

Путешествие началось.

Его мотало, подбрасывало и трясло, в какой-то момент колесо встало на бок, как тарелка для фрисби, а потом завертелось беспорядочно - в разные стороны и во всех плоскостях одновременно. Сашка, Который Вверху, Везде и Всегда, наблюдал со стороны, как оно превратилось в модель атома с картинки из журнала. Родители остались далеко внизу на поляне и плакали, запрокинув бледные лица. Они плакали, потому что навсегда покинули чертоги Злоброй Феи, а значит, стали старыми и когда-нибудь умрут, и им было очень страшно. И вместе с ними плакали Аишка, Лёха-Алихан, Тарас, Гагарин, Вадуд, Муса, Алевтина, Витя-друид и Коля-Клоун и прочие люди на Земле, потому что они все - ВСЕ - оказывается, тоже когда-нибудь умрут.

А вот Сашке страшно не было. Хотя он и узнал прямо сейчас, что это случится и с ним тоже - когда-нибудь потом, в далеком будущем.

Разве можно было плакать, когда он поднимался по бесконечной лестнице, которая забирала вверх все круче, а он все не уставал карабкаться по ней. Жаль только тех, кто остался внизу - им было по-прежнему страшно, и чтобы не бояться, они глотали порошки и пилюли, выдумывали про себя, что они злые и добрые, сильные и слабые, богатые и бедные и так далее.

Глупые, глупые, маленькие. Смешные.



* * *


Но что-то изменилось вдруг в составе воздуха. Кто-то где-то сорвал Черный Одуванчик, поднес к губам и дунул. Кругом замельтешили крошечные черные зонтики, их была целая туча, они набивались в уши и ноздри, скрипели на зубах, как пыль. Стало темно, как перед дождем. Голубок, летевший над правым плечом Сашки, Покорителя Пространства, сбился с курса и начал терять высоту. Сашка понял, в чем дело: надо было заново закрутить резинку, спрятанную в груди голубка - раскручиваясь, эта резинка приводила в действие его крылья. Сашка потянулся за голубком, перегнувшись через перила лестницы - и полетел в никуда.

И упал на жесткую, обожженную холодным дыханием зимы, серо-буро-малиновую траву, как будто напоролся на все на свете гвозди сразу. Он лежал на покатой поверхности планеты Крок, чья атмосфера, как известно, лишена не только кислорода, но и всякой надежды на кислород. А ведь нет ничего важнее для атмосферы далеких планет, чем надежда на кислород.

Когда-нибудь.

В далеком будущем.

Может быть.

Так он лежал тысячу миллионов лет. Слышал в пустоте обрывки зашифрованных сообщений с секретных военных баз, полифонические мелодии и рингтоны, сигналы SOS инопланетных кораблей. Под веками лопались разноцветные мыльные пузыри. Кто-то ехидно прохрюкал: "Спокойной ночи, добрых снов, папочка". Сашка очень разозлился и хотел было встать и надавать наглецу по шее. Но у него не получилось и пальцем пошевелить.

Потом он уже ничего не слышал. Ничего не видел. Ничего не знал.

Ничего не мог, кроме как повторять про себя одну и ту же загадочную фразу:

"В ЭТОМ СПЕКТРЕ БОЛЬШЕ НИКОГДА НЕ БУДЕТ ЧЕРНОГО ЦВЕТА".



(Тарас и Вадуд)

Теперь стало ясно, почему темнота опустилась на город так быстро. Где-то высоко над Тугариным собрались отовсюду и вошли в преступный сговор тучи - погода решила преподнести в последний день весны сюрприз, чтобы люди не расслаблялись и не забывали о вздорном ее характере. Налетел твердый шквальный ветер, и сразу в стеклянные двери приемного покоя хлобыстнули из невидимых брандспойтов водяные струи, и все снаружи на какое-то время перестало существовать, будто приемный покой взял и погрузился в пучину, как "Наутилус".

Впрочем, дождя хватило ненадолго. Уже через несколько минут он выдохся и зашлепал по крыльцу и дорожкам более или менее равномерно, а вскоре и вовсе стих.

Алихан, получив оплеуху, как застыл на месте с отвалившейся челюстью, так и продолжал стоять, пока доктор не тронул его за локоть:

- А тебе, майор, не мешало бы поехать домой и выспаться.

Алихан мотнул головой, словно стряхивая наваждение, исторг из себя долгий звук вроде "а-е-е-е..." - и поплелся по коридору к выходу.

Олегу, как ни тяжко у него было на сердце, тоже пришлось уехать. Люди в униформе, появившиеся на какое-то краткое время в коридоре реанимации, многое хотели узнать прямо сейчас, не откладывая на завтра. Что они надеялись услышать, когда у самого Олега голова шла кругом - навсегда останется скрытым во мраке.

Также неизвестно, почему люди в униформах лишь мельком глянули на Тараса и Вадуда и больше вообще не смотрели в их сторону, будто их и не существовало вовсе. Так, два сгустка напряженной пустоты на стульях.

Возможно, все дело было в том, что Олег сразу же отвел в сторонку неугомонного капитана Симонова (вот еще одна загадка - когда этот человек спал?) и что-то негромко, но внушительно растолковал. После чего речи о каких-либо "пройдемте" не было.

Зато его самого Симонов забрал с собой. Олег вдоволь почертыхался, каким-то образом, не прибегая к прямым оскорблениям, дал понять людям в униформе - всем вместе и каждому по отдельности - что он о них думает, пообещал Марине и Аише, что будет звонить, и уехал на заднем сиденье казенной "хонды" с синей полосой вдоль корпуса.

Напоследок он сказал Вадуду и Тарасу:

- Мужики, я на вас рассчитываю. Аишка мне все рассказала. Поговорим позже - мне вам обоим есть за что и по шее дать, и в ноги поклониться, но все потом. Присмотрите за моими девочками.

Угнанная первым замом господина Дуба "одиннадцатая" с гребешком такси осталась ночевать у крыльца реанимации. Компанию ей составил угнанный Тарасом красный "ауди". Надо полагать, что у машин хватило времени и обменяться впечатлениями о пролетевшем дне, и вдоволь посетовать на взбалмошное людское племя. И лишний раз позавидовать легендарным трансформерам-автоботам, которые умели превращаться из заурядных бюджетных седанов и кабриолетов в толстоногих и длинноруких механических дьяволов вроде Юникрона, наводящего ужас на всю обитаемую Вселенную.



* * *


Наконец девочки, и совсем взрослая, и та, что помладше, уснули, напереживавшись за эти дни по-разному, но обе - предостаточно.

Аишу перенесли в покойное кожаное кресло в ординаторской и укрыли маминой шалью, а Марина от предложенной кушетки отказалась и чутко дремала на стуле в коридоре.

Тарасу же, вот что странно, спать расхотелось. Еще более странно, что он больше не испытывал потребности в подзарядке. Початый пакет с порошком так и лежал во внутреннем кармане. Лежал себе и лежал. Лет так пять или семь строгого режима лежали в кармане у Тараса, если бы ментам вздумалось его обыскать.

Надо будет скинуть где-нибудь, пока не поздно.

Его знобило и потряхивало, голова до сих пор легонько кружилась, но в целом он был в порядке. Он даже чувствовал некое возбуждение - не то горячечное возбуждение схватки, державшее его почти двое суток, а пустотелое и невесомое возбуждение крайнего переутомления. В самом деле, ему казалось, что он вот-вот взмоет под потолок, и это было не страшно, только немного щекотало под ложечкой.

И еще хотелось говорить - долго и много, размахивая руками и перебивая собеседника, обо всем сразу и ни о чем.



* * *


Тарас вспомнил что-то, усмехнулся и повернулся к Вадуду:

- Ты не спишь? (Вадуд блеснул в полутьме квадратными очками.) Вадь, а ты кем в детстве хотел стать?

- Скажу - не поверишь. Смеяться будешь.

- Поверю. Скажи. Не буду, зуб даю.

- Художником. До сих пор хочу.

- Ну, блин... А ты рисовать-то умеешь?

- Нет. И никогда не умел. Даже фломастер или там карандаш - забыл, когда в руках держал. И не научусь, наверное. Поэтому и хочу. В тюрьме вот, думал, времени будет навалом, думал, начну. Да где там...

- А зачем тебе это?

- Знаешь, я, когда представляю, как пишу картины - я спокойным становлюсь. Я бы только пейзажи писал. Без людей, как Левитан. Люди там... ни к чему. А если бы писал портреты, скажем - то только детей. Я за детьми много наблюдал. Они знаешь, какие... Они же разные все время. Разных цветов и оттенков. Я их как-то так вижу. Понимаешь, о чем я?

- В курсе, насколько они разные. Я за эти последние дни...

- Ну вот, значит, я и успокаиваюсь, когда представляю, как я их пишу, - продолжал Вадуд, не слушая Тараса. Вероятно, ему тоже хотелось выговориться. - Нормальным человеком себя чувствую... У меня вот здесь, - он показал куда-то в область левого нагрудного кармана своей вельветовой куртки, - внутри, с той стороны сердца, что ли, там как будто черное пятно. Как чернильный мешок у этих, у каракатиц. И иногда чернила разливаются, и тогда...

Вадуд замолчал.

- Что тогда?

- Еще когда в детдоме был, за собой замечал, - сказал Вадуд после паузы. - Меня только тронь - а я уже себя не помню, в глазах мухи какие-то летают, и все разбегаются от меня в разные стороны. Потом еще хуже стало.

- Странно, мне казалось, ты вроде можешь держать себя в руках.

- Могу, - кивнул Вадуд (линзы очков снова блеснули, поймав полоску света в конце коридора). - Но пятно-то - оно есть, и я об этом знаю... Вот. А теперь ты.



* * *


- Что я?

- Теперь ты расскажи о себе.

- А что я? - повторил Тарас не без горечи. - Я как все. Школа, путяра, завод. От армии откосил, мать тогда уже с постели не вставала, я вроде как кормилец-опекун, то-сё. Умерла мать - а я сперва только облегчение почувствовал, честное слово, так страшно все было последние полгода - ну, я и сорвался с катушек. Пой, душа, гуляй, рванина, да? Двери нараспашку днем и ночью, полна горница гостей и все такое. На иглу, слава Богу, не подсел, хотя были все предпосылки. Вовремя образумился. Зато подсел на игровые автоматы, а это, знаешь, та же дурь, если не хуже. А потом предложили - поговори с тем-то, сходи туда-то, посмотри там-то. Первую хату вообще легко выставил. Даже понравилось. Адреналин. Потом... потом противно стало, до не могу. Когда узнал, что мой напарник к моей же соседке пьяный в окно влез - первый этаж был - и топориком для мяса... Старуху полупарализованную. А у нее денег в кошельке - пятьдесят рублей. Взяли его менты там же с этим полтинником... чуть не убили на месте. Я бы сам убил, честное слово, веришь?

- Я - верю, - сказал Вадуд. - У тебя глаза такие. Ты бы смог. Но разве в этом дело?

- ...Ну ладно, этого черта посадили, а я тогда долго бухал, все из дома вынес, все материны вещи. Потом однажды сижу, меня ломает всего, как скотину... И входит она. Соседка. А с ней - моя сестренка двоюродная, она в детстве утонула, а сейчас смотрю - она взрослая. Вошли, стоят. Смотрят. Я делаю вид, что их нет, а сам-то знаю. Они подходят ближе, встали с обеих сторон и давай на меня дуть. Дуют, а я мерзнуть начал. Чем больше дуют, тем сильнее замерзаю... Думаю, заморозят они меня нафиг. Чего вам, говорю, надо? Чего пришли? Они: "Мы за тобой вообще-то. Одевайся, пойдем". Я ломанулся среди ночи в реанимацию, а отсюда уже на Первую Дачную уехал. И там, знаешь... сдулся. Все равно стало. Все - все равно. Ну, колеса эти пачками, уколы, ясно... Голова пустая, кругом - все из ваты, а ты сам - как глубоководная рыба. Но так ведь и засыпаться недолго. Короче, тогда я и попробовал стимуляторы. О, думаю, вот это - мое. Я себя стал чувствовать... шпионом в глубоком тылу врага, да. Жутко, но интересно. И грабить стал, будто на работу ходить. На важную такую и ответственную работу.

Молчание, прерываемое лишь прерывистым дыханием Марины, впавшей в какую-то особенно тревожную фазу сна.

- Интересные у тебя видения, - сказал наконец Вадуд. И посмотрел на Тараса, как ни разу не смотрел - то ли с суеверным страхом, то ли с уважением. Странно, в общем, посмотрел.

- Это еще что. Я тебе один сон недавний расскажу, там вообще край. Тетки какие-то без глаз, младенцы... Слушай, я вот вспомнил. А почему тебя твои земляки называли сыном этой... Жёры-Бабы - я правильно запомнил?



* * *


(Подмечено: больничные коридоры, залы ожидания, вагонные купе и прочие места, где люди сходятся случайно и ненадолго, порой располагают к откровенности. Особенно если ночь будет долгой, как всякая бессонная ночь - и нечем убить время.)

- Меня еще и не так называют, - сказал Вадуд с неудовольствием. - Говорю же, я детдомовский. Родителей убили в девяносто четвертом еще, когда у наших с вашими все началось. Они были майстинцы, а меня взяли к себе чартоевцы из тукума Нохчамахкой 68 . Потом в Москву отправили - время такое было, своих бы детей спасти... Хотя, конечно, это не по адату 69 , ну, наш родовой устав. Московская община про адат и не вспомнила - для них тоже плохие времена наступили. Сдали меня, короче говоря, в детдом. У меня обида, конечно, до сих пор - все же так не делается... Мне ведь всего восемь лет было. А когда в две тысячи третьем на родину вернулся - никого не знаю, не помню, и меня никто из сверстников не помнит. Тут у меня опять чернила начали разливаться. Вот и прозвали сыном... ведьмы и людоеда. Я тогда совсем злой был, убить кого-нибудь хотел. Но не умел. Потом научился. По-всякому. Когда Муса меня к себе взял.

- А Жёра-Баба - это ведьма, значит?

- Не совсем. Хотя у нас дети ее боятся. Она... ну, вроде вашей Бабы-Яги. Очень старая и очень мудрая женщина. Она в каждой второй сказке появляется, хотя про нее саму ни одной сказки нет. Ни добрая, ни злая, но чаще всего помогает герою. Советы ему разные дает. Причем совершенно бесплатно... ЭТО ЕЕ ТЫ ВО СНЕ ВИДЕЛ?



* * *


- Да, - Тарас был сбит с толку. - Ты-то откуда знаешь?

- Так. Я ж ее сын якобы.

- Нет, ты скажи! Я там чуть не поседел от страха...

- Да ты мне сам все только что рассказал. Она к таким во сне и приходит, которые от своей тени шарахаются. Она ведь тебе показалась... не слишком красивой?

- Да уж, - сказал Тарас, вспомнив кровавые ямы глазниц.

- Зато она сильная. И если она решила, что ты достоин ее увидеть, значит, она готова поделиться с тобой своей силой. Так в сказках.

- Какая там сила, - усмехнулся Тарас. - Все, что она мне сказала - это что-то вроде: "Я знаю, что здесь происходит. Но не знаю, как".

- Вот в этом и заключается сила. Но только для тебя. Для тебя одного на целом свете. Вообще сила не спрашивает, что и как. Если она спрашивает, она уже не сила, а что-то другое, как я в одной книжке прочитал.

- Ты умный, Вадуд, - произнес с расстановкой Тарас. Он вдруг непонятно на что разозлился. - Ты на зоне много книжек прочитал, наверное. В книжках все есть: про силу, про слабость... А как насчет страха?

- Я в детдоме первое время по ночам спать не мог, - вместо ответа сказал Вадуд. - Темнота, шорохи, вообще чужое место... И позвать кого-нибудь не мог. Во-первых, по-русски ни слова не знал, а во-вторых - меня же сгноили бы насмешками. Мол, струхнул наш чурка, наложил в койку. И вот каждую ночь одеялом с головой накроюсь и плачу тихонько, чтобы никто не слышал. И чувствую: оно рядом. Мой страх. Чем больше я боюсь, тем больше его притягиваю. А остановиться не могу. Замкнутый круг... Так вот, твой страх именно в том, какой тебе показалась Жёра-Баба. Ты ее сам такую придумал и пригласил в свой сон. Настоящим воинам она является в виде красивой... ну, феи, что ли, по-вашему. А тебе просто меньше наркоты надо было жрать. Тогда, может быть, что другое увидел бы.



(Сашка и Зара)

...но однажды тысяча миллионов лет прошла, и он очнулся.

Его вызвало из небытия сердце, требовательно толкнувшееся в грудную клетку.

И еще - голод.

Пустой желудок ссохся в тяжелый камешек, в гладкую плоскую гальку вроде тех, что Сашка находил на берегу Любы-реки и запускал, как маленький диск, стараясь, чтобы галька проскакала по воде как можно дальше. У Сашки получалось таких "лягух" максимум три, у отца - пять и больше.

Артем Артемыч был прав. С воскресного утра у Сашки во рту не было маковой росинки. Да и то немногое, что он съел за завтраком, вымыли из его желудка.

Всякими хитрыми препаратами вымыли из Сашкиных вен - вместе с ядом - все, что только можно. Обедненная, пустая кровь бежала к сердцу - а сердце, и без того хилое, никак не могло ею насытиться и запсиховало. Вот именно так чувствовал Сашка, может быть, вопреки всем медицинским справочникам. Он уже привык чувствовать свое сердце как маленького, больного и обидчивого зверька, без спроса поселившегося в груди.

Капризным толчком в грудь, от которого он очнулся, сердце предупреждало: еще несколько минут, приятель, и кое-кто превратится в бледного червячка.

Возможно, на этот раз совсем бледного.

И холодного.

Угадай с трех раз, кто это?

В его руках торчали толстые иглы, приклеенные к коже квадратными кусками пластыря. Через них в Сашку вливались по капле другие препараты, которые должны были не дать ему умереть от истощения. Но желудок, проворачиваясь в животе сухой каменной галькой, просил нормальной, человеческой пищи.

ХОТЯ БЫ ЧУТОЧКУ.

Голод поднимался по венам к сердцу. Сердце обмирало от негодования и отказывалось качать кровь. Кровь все неохотнее струилась по телу, омывая его последними спадающими волнами. Тело умирало от голода. Замкнутый круг.

Если бы Сашка был склонен к высокопарным отвлеченным рассуждениям (и если бы вообще мог сейчас рассуждать), он согласился бы с японскими самураями, считавшими, что душа обитает не где-нибудь, а в желудке. И именно оттуда ее, душу, извлекли самым безжалостным образом.

Сашка открыл глаза.

Увидел стену, выкрашенную в зеленый цвет и уходящую куда-то очень высоко. Окно, попавшее в поле зрения случайно, уже убегало впопыхах, захватив прилепившуюся к стеклу веточку черемухи с бумажными цветами. На потолок лучше было не смотреть вовсе - его выражение не обещало ничего хорошего. Это был больничный потолок, хорошо знакомый Сашке и кочевавший за ним из палаты в палату, всегда один и тот же.

Амфетамин, а затем голод так прошлись по Сашкиным органам чувств, что все вокруг он видел сплющенным, двухмерным, нарисованным наспех и без любви, словно третью координату пространства тоже вымыло напрочь, и непонятно, далеко или близко находится, скажем, вон тот стакан на тумбочке или пятно на стене, похожее на Остров сокровищ.

У противоположной стены - а возможно, в сорока тысячах километров от него - полулежала на койке, подоткнув под спину подушку, смуглая черноволосая женщина с загипсованной рукой на перевязи. На другой руке белел пластырь, придерживающий иглу капельницы. В опрокинутой пузатой банке на металлическом штативе тихо побулькивал голубоватый даже в полутьме раствор.

Женщина смотрела на Сашку, но, кажется, не видела его. Ее смуглое лицо в сумраке казалось зеленоватым - под цвет стен - совсем как у Зелгадис. 70  Тонкие правильные черты немного портил длинный и узкий шрам на щеке.

Возможно, из-за шрама Сашка и не признал Зару, которую в минувшую пятницу на его глазах вытаскивали из дымящегося автомобиля. К тому же тонкое лицо было до неузнаваемости искажено гримасой страдания - того страдания, когда одновременно и скорбит душа, и тело претерпевает муку, и трудно сказать, что хуже.

Лицо словно взывало о помощи.



* * *


Зара проснулась от того, что ее душила какая-то огромная безобразная тяжесть. Ее легкие сдавило, было очень жарко, будто ее бросили в яму, а сверху навалили комьев глины и развели огонь.

Это ее груди лежали на ней, как два горячих животных. Она ощущала их чужими и даже враждебными своему телу. Тем не менее каким-то образом скопившаяся в них боль передавалась Заре.

Они вот-вот должны были лопнуть от боли.

Молозиво стало выделяться из сосков еще за неделю до родов. Теперь обе груди были налиты настоящим, густым и тяжелым молоком.

Которым она собиралась кормить своего второго ребенка.

Который появился на свет мертвым.

Сцеживать одной рукой было неудобно. Зара попросту не успевала. Пока она, вся измучившись, наполняла молоком из правой груди пластиковую мензурку с верхним делением "50 ml", левая, совсем недавно вроде бы выжатая, снова тяжелела. Мало того, стоило сдавить сосок пальцами, как все тело словно прокалывало железным прутом. Грудь хотела, чтобы к ней прикасались не жесткие, изрезанные осколками, равнодушные пальцы, а теплые крошечные губы. Такие жадные. Такие живые. Грудь хотела, чтобы ее выпили. Это грудь сейчас хотела ребенка, а не Зара.

На соседней койке лежал под капельницей русский мальчишка лет семи. Мальчишка был весь белый и выглядел очень несчастно. Зара мельком пожалела его: такой маленький, а уже угодил в какую-то беду.

Вахе сейчас примерно столько же. Как он там, у чужих людей?

Его младшему брату тоже когда-нибудь исполнилось бы семь лет, девять, одиннадцать, шестнадцать... Играл бы, падал и расшибался, хныкал и капризничал, болел, возился в лужах, рвал штанишки, зацепившись за гвоздь. Ходил бы к мулле, потом - в школу в соседней деревне, что в трех километрах. Встретил бы девочку, полюбил первой, самой сильной и самой несчастной детской любовью - как ее могли звать, эту девочку? Малика, Залина, Тойта, Сацийта, Хазабика, Зулай?.. Узнал все, что полагается узнать мужчине - дружбу, закон, настоящую веру (именно в такой последовательности). Обзавелся бы семьей и домом. Подарил бы ей, Заре, внуков.

НИЧЕГО ЭТОГО НЕ БУДЕТ.

Груди разрывались от молока, которое теперь никому не было нужно. Они казались ей непристойно большими, разбухшими, как два бурдюка. Ткни - и польется.

Мальчик на соседней койке что-то еле слышно пробормотал, зашевелился, потом с явным усилием приподнял голубые веки. Повернул голову на подушке и встретился с Зарой взглядом. Глаза на осунувшемся, съежившемся лице казались огромными. И слишком опустошенными и старыми для семилетнего ребенка, пусть даже очень, очень больного. Из них точно вытянули по капле что-то важное, без чего глаза - не глаза, просто два резервуара зыбкой пустоты. Все, что осталось на самом их донышке - немая мольба:

"Помоги мне. Пожалуйста".



* * *


Сашка застонал и повторил вслух:

- Помоги мне... Пожалуйста.

- Тебе плохо, кянт?

На ее родном языке это слово в зависимости от обстоятельств означало и "мальчик", и "сынок".

- Я очень... хочу... есть.

- Ты можешь встать и подойти? В тумбочке есть фрукты и печенье.

(Добрейший Артем Артемыч не поленился и притащил из ее палаты тот самый злополучный пакет - "на всякий случай". Напрасно: твердой пищи Зарин организм до сих пор не принимал.)

Молчание.

- Если нет, закрой глаза.

Сашка опустил веки.

- Я кого-нибудь позову, - сказала Зара.

Но кого она могла позвать? Артем Артемыч, умотавшись за несколько беспокойных суток, спал в комнате отдыха в другом конце коридора, приняв двести граммов неразведенного спирта. Безусловно, доктор (привыкший за долгие ночные смены вскакивать по любому требованию и в кондиции, значительно превышающей любые представления о толерантности организма к алкоголю, при этом сохраняя ясную голову и твердую руку) прибежал бы тут же и сделал все в лучшем виде. Но слабый Зарин крик, больше похожий на шелест, совсем заглушали голоса Вадуда и Тараса в коридоре. А эти слышали только себя. И даже Марина, чей слух сейчас был настроен только на голос ее мальчика, не вынырнула из дремоты.

- Сейчас я попробую встать сама, кянт, - сказала Зара, когда поняла, что звать бесполезно. - Потерпи. Дотянусь до тумбочки и брошу тебе апельсин.

Сашка приоткрыл глаза. Это далось ему с таким трудом, что Зара наконец поняла: он действительно еле жив от голода.

Нет, ни апельсин, ни печенье ему просто не осилить. И всякая твердая пища тоже сейчас будет ему только во вред.

Ему бы сейчас пару ложек бульона, что ли.



* * *


Она вдруг вспомнила рассказ своей бабки, которую в сорок четвертом году переселили из-под Моздока на север Казахстана. Поселок из дощатых бараков стоял посреди голой, продуваемой пыльными ветрами степи. Воду - желтоватую, с привкусом железа - брали из единственного глиняного колодца. Непонятно, какую пользу государству могли принести здесь двадцать семей изгнанников, которых - всех до единого, от беззубых младенцев до беззубых же стариков - обвинили в пособничестве оккупантам. Делать в поселке было просто нечего. Никакого даже завалящего производства, никакой сельской техники. Ничего, кроме жесткой травы, режущей руки, как бритва, на здешней земле не росло.

Есть тоже было нечего, не считая того немногого, что привозил раз в неделю низкорослый, вечно пьяный казах в кузове довоенного грузовичка. Несколько десятков мешков муки. Пшенная и гречневая крупа. Чай, соль, совсем немного сахара. И спички.

На самом деле их привезли сюда медленно умирать.

Взрослые еще как-то перебивались, многие ходили за тридцать километров в соседний поселок, там была хилая атрель по пошиву спецодежды и при ней - столовка. Те, кому удавалось подработать в артели, получали талоны на питание и приносили еду из столовки домой, чтобы накормить детей.

Дети страдали больше всего, особенно самые маленькие.

Бабка, которой в то время было четырнадцать лет, рассказывала: когда было совсем худо с продуктами, ее мать, недавно родившая третьего ребенка, давала грудь пятилетней бабкиной сестренке. А худо бывало часто - шофер-казах запивал и мог пропустить один, а то и два рейса. То есть они сидели на воде, подкрашенной остатками муки, и неделю, и вторую. Бабка привыкла к такой картинке: одну материну грудь сосал крошечный Бейсолт, другую - большенькая Даша.

Пока Зара все это припоминала, она уже знала, что ей надо делать.



* * *


Она села на койке прямо, едва не теряя сознание от слабости, опустила ноги и нащупала больничные шлепанцы. Сосчитала про себя - "цха, ши, кхо, ди, пхи, ялх, ворх, барх, исс, итт" - и поднялась, обдирая с запястий иглы капельницы. Едва переставляя ноги, поддерживая грудь загипсованной рукой, подошла к соседней койке и присела на краешек. Малыш смотрел на нее спокойно, без удивления, будто тоже знал обо всем заранее.

Собственно, он далеко не малыш. В ее народе мальчики в семь лет уже переставали быть глупыми несмышлеными детьми и смотрели на самих себя, как на мужчин.

Просто этот русский ребенок был такой маленький, такой жалкий.

Такой голодный.

- Ты только не стесняйся, - сказала Зара. - Если хочешь, снова закрой глаза.

И вынула левую грудь, гладкую и тяжелую, переполненную молоком - ткни, и польется, - из-под ночной рубашки.



* * *


Сашка увидел перед собой что-то смугло круглящееся в полутьме. От женщины исходил запах, который независимо от цвета кожи или вероисповедания помнит каждый человек, потому что это первое воспоминание в жизни, и оно остается с нами до конца.

Запах материнской груди.

И Сашка перестал быть Сашкой. Он превратился в маленькое скорченное существо без имени, языка и привычек, совсем недавно плававшее в смутной алой мгле и вот неожиданно вброшенное в чуждый мир, где надо дышать, двигаться, есть. Он обхватил губами тугой темный сосок и стал с ним единым целым.

- Кянт, - услышал он слово, понятное ему не больше, чем любое другое слово на любом языке.

Через мгновение тот, кого позже будут звать Сашкой, ощутил вкус человеческого молока. Оказывается, его он тоже помнил - ну еще бы.

Это был необычайно насыщенный и в то же время какой-то смутный и вязкий вкус, похожий на вкус сна. Для него не существовало точных определений (кто может точно сказать, какого цвета туман над Любой-рекой в пять часов сорок пять минут утра, скажем, двадцать девятого мая 20.. года - и только в это время, потому что через минуту все снова волшебно изменится?). В нем словно соединились все оттенки сразу. И вся информация о новом мире в сжатом, заархивированном, что ли, виде - потом только останется распечатать и заучить. Все сказки всех народов мира, все восхитительные, мудрые и лукавые человеческие игры, все песни, которые тот, кого позже назовут Сашкой, услышит когда-либо.

Кроме одной. Она звучала сейчас. Ее поет каждая мать, когда впервые подносит ребенка к груди. Поэтому ее поют и поют сотни тысяч лет, но каждый раз - это первый и единственный раз. Там не было ни мотива, ни слов, в этой самой прекрасной песне на земле. Но если бы слова все-таки были, то сейчас, возможно, это звучало бы так:

- Давным-давно, до Троянской войны, до ученых греков, перевравших историю, в высокогорной стране Хелазон у подножия недоступной Квирин-Лам, Горы Горшунов, жили гордые женщины-воительницы. Они сами выбирали себе мужчин для продления рода и сами воспитывали детей. На пороге взросления, примерно к восьми годам, наиболее сильным и смелым мальчикам давали отведать женского молока.

Старухи говорили, что мальчик, прошедший ритуал, обретает свою мужскую душу. Теперь он может воевать и строить, ненавидеть и любить.

Взрослому человеку достаточно одного-двух глотков, чтобы насытиться таким молоком навсегда. Сделавший больше трех глотков может тяжело заболеть и даже умереть - настолько оно густое и жирное. Оно одновременно похоже и на кровь, и на семя, и на желчь, и на слезы. Тот же, кто напьется человеческим молоком в свою меру, обретает чудесный дар: оставаться ребенком всю жизнь, будучи при этом зрелым мужчиной. Он живет в обе стороны сразу - и в сторону рассвета, и в сторону заката.

Глупые младенцы забывают обо всем, как только их отнимают от груди. Мужчина-ребенок никогда не забывает ничего, и нет дара чудеснее и горше, чем этот...



(Сашка и все наши)

Палату реанимации заливало юное наглое солнце первого летнего дня 20.. года. Сашка, лежа на койке, принимал гостей - до сих пор немного бледный, но веселый и сосредоточенный, по-прежнему нетерпеливо поблескивающий глазами и улыбающийся, живой и взъерошенный Сашка.

Зару, которой под утро стало гораздо лучше, перевели наверх, пока он спал, так что можно было считать, что ночное происшествие просто привиделось ему в бреду. Так или иначе, но рассказывать о нем Сашка никому не собирался.

Артем Артемыч запретил вваливаться в палату всем сразу. По его мнению, Сашка был еще слишком слаб. Поэтому все заинтересованные лица разбились на несколько групп, по два человека в каждой. Так они и входили в палату, чинно и попарно, не задерживаясь более чем на пять минут - Артем Артемыч бдил у дверей с массивными часами в руках, точь-в-точь такими, какие в "Криминальном чтиве" отец Бутча передал сынишке через уцелевшего сослуживца.

(Врочем, опасения доктора были излишними. Сашка чувствовал себя превосходно. Утром он поел горячего куриного бульона из поллитровой банки, которую откуда-то притащила Марина, и успел поразить молоденькую медсестру своими познаниями в фармакологии ядов. В частности, сообщил ей, что мышьяк сохраняется в волосах и ногтях трупа, а равно и в почве, где его закопали, лет сто или даже тыщу, честное слово, на каковом факте основан сюжет не одного детективного фильма.)

То, что происходило в самой палате, со стороны напоминало торжественный прием иностранных послов с верительными грамотами при дворе некоего монарха.



* * *


Первыми вошли Тарас и Вадуд.

- Как ты? - задал Тарас самый распространенный и стертый вопрос.

- Нормально, - на том же ничего не обозначающем языке отозвался Сашка.

Зато Вадуд был более конкретен.

- Саш, ты скажи - мне просто интересно: куда ты все-таки порошок перепрятал?

- Не помню, - ответил Сашка совершенно искренне.

Когда Тарас и Вадуд двинулись к выходу, Сашка перевернулся на живот, приподнялся над подушками, как солдат на бруствером, и позвал:

- Вадик... А Вадик?

- Да, Саша.

- Я хотел насчет гранаты...

- Давай.

- Какая это марка?

- "РГД-5", - без запинки ответил Вадуд.

- Ну, что такое "РГД", я сам догадаюсь, - сказал Сашка. - Ручная граната... "дэ" - десантная, наверное. А "5" что означает? Что сразу пять человек убить можно?

- Вряд ли. Скорее всего, просто порядковый номер. Ну, знаешь, до этого была "РГД-4", до нее - "РГД-3" и так далее. Видишь ли, такой гранатой можно убить и больше, чем пять человек. А можно вообще никого не убить.

- А моя граната... сколько убила? - спросил Сашка дрогнувшим голосом, и по его лицу стало видно, что этот вопрос его очень мучает.

- Конкретно твоя - нисколько. Ни одного.

- Вот и замечательно, - тихо сказал Сашка и уткнулся лицом в подушку.



* * *


Следующими были Марина и Аиша.

Мать, с черными кругами вокруг глаз, за ночь осунувшаяся так, что Сашкино сердце на миг страшно сжалось и заныло, сказала горестно:

- Крошка-Енот, Крошка-Енот... Что же ты наделал? - хотя Сашка-то, пожалуй, ничего такого и не наделал, а скорее старался исправить то, что наделали другие, игравшие в свои маловразумительные игры.

Но мать есть мать, и нельзя судить ее строго. Сашка неким новым, только что поселившимся в нем чутьем это понял и сурово потупился.

С Аишкой же разговора не получилось вовсе, потому что ровно через сорок две секунды после того, как сестра открыла рот, Сашка поссорился с ней самым безобразным образом по какой-то дежурной причине, которая вряд ли кому здесь интересна. Кажется, речь шла о породе и будущей кличке собаки, которую наконец-то родители собрались им купить, и кто будет с ней гулять, а кто - убирать за ней, или что-то еще в таком роде.



* * *


Напоследок в палате появились отец и капитан Симонов.

Олег смотрел на сына. Он видел перед собой все того же смешного, теплого, пахнущего молоком человека, который когда-то, когда мальчики еще не стыдятся своих чувств, говорил, проснувшись: "Добаута, папочка". В ту пору он выговаривал не все буквы. Засыпая, Сашка бормотал: "Покойной ночи, доб'ых снов, папа, мама, Аиша, котенок Дженис и Бог". Как-то Олег подобрал в подъезде двухмесячного бездомного котенка с гладкой черной шерстью - кроха едва пищала, зато через неделю, отъевшись, обнаружила на удивление громкий, противный и сиплый, будто прокуренный голос, за что впоследствии и была наречена в честь Дженис Джоплин. Сашка, такой маленький, что и сам теперь не вспомнит, очень ее любил. А из слов мамы он уяснил, что всем любимым надо желать спокойной ночи и добрых снов.

Насчет того, чтобы ежевечерне желать спокойной ночи Богу, Сашка, очевидно, догадался сам. Во всяком случае, никто его этому не учил.

И одновременно Олег видел перед собой другого человека. Этот незнакомый пока человек узнал нечто большее, чем он сам. Возможно, настоящую войну, без которой мужчина не мужчина. И, возможно, настоящую победу.

Олег понимал, что теперь ему будет сложнее с Сашкой.

И - лучше.

Поэтому Олег ничего не сказал сыну вслух. Они обменялись взглядами, имеющими значение только для них двоих. Затем Олег повернулся к капитану Симонову:

- Костя, ты что-то хотел спросить.

Симонов подошел ближе к койке, оседлал белый больничный табурет и молвил:

- А теперь, Сашок, расскажи мне про того человека в черной машине, которому в пятницу ты пожелал Очень Плохую Вещь. Ну, и что из этого вышло.




Вместо эпилога. Баркалла

- Я - Оксана Норд. Дело об убийстве Виктора Руденко, больше известного как Гаруда, обрастает новыми загадочными подробностями. Сегодня около семи часов утра сторож городской свалки при обходе сектора Б обнаружил тело мужчины со следами насильственной смерти. Следственная бригада, возглавляемая начальником "убойного" отдела капитаном Симоновым, прибыла на место для опознания погибшего. Им оказался ранее не судимый 30-летний Д., который исчез накануне убийства Гаруды с большой суммой денег. Однако содержимое кейса, найденного рядом с телом, удивило даже бывалых оперативников 71 ...

FM-приемник в кабине мусоровоза поперхнулся и перепрыгнул на другую волну.

Контейнер громыхнул и рывками поплыл вверх на вытянутой железной лапе. Вороны, приступившие было к ланчу, разлетелись в стороны с недоуменными криками.

- Замечательное нашли место для финальной сцены, - сказала Аиша и наморщила нос. - Два доморощенных гангстера прощаются на задворках жизни.

Никто ей не ответил. Сашка Аишиного сарказма не понимал. Тарас же внимательно смотрел Вадуду в глаза, пытаясь разглядеть в них хоть что-нибудь.

- Тебе сколько лет, Вадь?

- А какое это имеет значение?

- Так... Просто интересно.

- Двадцать пять нынче будет, - сказал Вадуд довольно мрачно.

- Старик, - сообщила Аиша некоему невидимому собеседнику.

- Ну ни фига себе, - искренне удивился Тарас. - Ты мне максимум в старшие братья годишься. А я думал...

- У нас мужчины рано взрослеют, - сказал Вадуд и по какой-то своей причине помрачнел еще больше.



Они стояли во дворе дома на Богоявленской, 11. Приближался полдень понедельника 1 июня 20.. года. Недавно еще раз сыпанул дождик, но уже тихий, теплый. Кругом одуряюще пахло влажной землей и листвой. Вчерашние рабочие в ярко-оранжевых жилетах ковырялись на сгоревшей детской площадке, устанавливая какие-то диковинные ажурные конструкции - надо полагать, деятелям из управляющей компании был голос свыше, и голос повелел: заложить на сем месте небольшой космический городок (так, по крайней мере, хотелось думать Сашке).

Кодовый замок на подъездной двери был починен какими-то неизвестными добрыми силами и не иначе как ночью - во избежание жалоб от жильцов.

Сашку выписали час назад и привезли домой все в том же красном "ауди", который, похоже, так никто и не собирался искать. Бордовую "одиннадцатую", страшно ругаясь, отогнал от крыльца реанимации таксист-любитель русского шансона, добравшийся-таки до Тугарина. Впрочем, заявления на Олега он писать не стал. Денег же взял только за бензин, и ни копейки больше. Все же неплохой мужик попался.

Кстати, на крыльце реанимации Тарас повстречал своего приятеля Гагарина - его Артем Артемыч, несмотря на всю свою доброту, вышвырнул из больницы, выразившись в том духе, что больной, который устраивает гладиаторские бои в хирургическом отделении, никакой не больной, а симулянт. Кому бойцовский клуб, а кому работа, заключил Артем Артемыч. Не стоит говорить, что такая же участь постигла и рыжего Дургали.

Тарас и Юрка при виде друг друга почему-то не выразили особого восторга. Обменялись сухими кивками и разошлись каждый в свою сторону.

С проникновением в квартиру номер восемьсот четыре тоже как-то обошлось само собой, к вящему огорчению капитана Симонова. Симонов на прощание подарил Тараса взглядом, в котором читалась надежда, что их пути еще пересекутся - и отбыл восвояси.



Аиша все ждала обещанного отцом представления - когда он начнет давать Тарасу и Вадуду по шее и одновременно кланяться. Любопытно, как это: одному - бац! - по шее, и тут же другому - бух! - в ножки, и так далее, или иначе?

Сдержал ли Олег Тарутин первую половину своей угрозы - неизвестно. А вот руки пожал обоим крепко и многозначительно. Вадуд молча кивнул, а Тарас вдруг расчувствовался и ляпнул:

- Приходить не выбиралось, Олег Геннадьич.

Он, разумеется, хотел сказать "выбирать не приходилось", но вышло именно так.

- Насчет "уходить", видимо, тоже выбора не будет, - не удержавшись, съехидничал Тарутин, но тут же восхитился: - А ты философ, я гляжу! Тебя надо с нашим Колей-Клоуном познакомить... Но вообще - оговорка что надо.

Сашка, узнав, что Вадуду и Тарасу "пора", уперся, что называется, рогом и добился разрешения проводить их - даром что доктор назначил строгий режим, близкий к постельному.

Застегивая молнию куртки под самым Сашкиным горлом, Марина торопливо говорила Олегу:

- Я сегодня утром начала уборку в детской с его половины комнаты... ЭТО ЖЕ ТИХИЙ УЖАС. Куча дисков - и ни одной книги. А ребенок, между прочим, до сих пор по-английски читает лучше, чем по-русски. И то - на упаковках и плакатах. А ребенку, на минуточку, в сентябре в школу...

- Почему ни одной, - возражал Сашка, безуспешно пытаясь повернуться вокруг своей оси. - Мне вот Алевтина подарила целых несколько. Она их, правда, испортила все - написала что-то на первых страницах. Представляю, если бы я в папиных книжках рисовать начал. А английский вообще международный язык...

- Ты мне зубы не заговаривай и не крутись. Вот, значит, и будешь читать нормальную детскую литературу. Алевтина, конечно, Алевтиной... да стой ты смирно!.. но у нее, надеюсь, про обычных детишек, а не про всяких супергероев.

(Сашка вспомнил мальчугана с мечом и в чародейском плаще на обложке, но промолчал.)

- С этого дня - никаких фильмов и мультиков. По телевизору - только "Дикая природа с Дэвидом Аттенборо" в лучшем случае. Слышишь, Сашка?

- Слышу, - просипел Сашка с вытаращенными глазами, изображая то ли висельника, то ли вурдалака.

- Была же передача "Спокойной ночи, малыши", - не очень кстати поддержал Марину Тарас. - Филя там, Степашка, потом поросенок этот, ну... забыл... Снафф-Снафф, что ли...

- Хрюша, - сказал Сашка с омерзением. - Они и сейчас есть, "Спокойки" твои позорные... Сам вот и смотри.

А когда мама отвернулась, в порядке мести показал Тарасу язык: предатель, мол, ты.

Тарас наконец избавился от ветровки Олега с заскорузлым от крови рукавом. Ветровка тут же отправилась в мусорный мешок. Содержимое заветного пакетика из ее внутреннего кармана еще раньше отправилось в унитаз. Синюю рабочую куртку с аббревиатурой "ТУК ТУК" Тарасу надевать было стыдно, и он сунул ее под мышку, свернув так, чтобы не было видно надписи.

В другой руке у Тараса был чемоданчик для инструментов, с которым позавчера он постучался в квартиру номер восемьсот четыре. Тарас увидел его в прихожей, когда выходил на площадку, и захватил мимоходом. Мимоходом же отметил, насколько все-таки он ослабел от потери крови, бессонницы и лошадиных доз фена: полупустой чемоданчик показался ему на удивление тяжелым.

- Доча, вынеси по пути мусор, - на пороге вспомнила Марина. - Сейчас машина должна приехать.

Аиша, по обыкновению, собрала на носу все морщины, какие только могла, но повиновалась.



Теперь они стояли неподалеку от мусорных контейнеров - один из них как раз опрокинулся над открытой пастью машины. Внутренности мусоровоза заскрежетали, сокращаясь, переваривая пластик и стекло.

- Ф-фу-у-у, - сказала Аиша, держа прозрачный мешок на отлете.

- Интересно, почему до сих пор не додумались выпустить трансформер-автобот с альтернативным режимом мусорки? - вслух размышлял Сашка, наблюдая за эволюциями ржавой железной лапы, растущей из брюха машины.

Лапа ухватила другой контейнер. Тарас заговорщически подмигнул Аише, та поняла и подмигнула в ответ. Когда контейнер уже оторвался от асфальта и взмыл вверх, в него полетели под улюлюканье: пластиковый мешок, затем - чемоданчик-футляр для инструментов.

- Высшая лига "Эн-Би-Эй", - одобрительно прокомментировал этот хулиганский поступок Сашка. В его глазах что-то лукаво блеснуло - какое-то узнавание, что ли - и тут же погасло.

- Школьная сборная по баскетболу, фиг ли, - отозвался Тарас. - Это тебе не мышью по коврику водить.

Кстати, в момент броска ему снова почудилось, что чемоданчик значительно потяжелел.

Килограмма на два-три.

Ровно на столько, сколько порошка он своими руками переложил в красный детский рюкзак.

ЧТОБ МЕНЯ...

Опорожненный контейнер с лязгом опустился на асфальт. В него тут же спикировало несколько ворон, которых ранее спугнул мусорщик. По мнению ворон, на дне и стенках оставалось еще много чего интересного.



Тарас провожал пустым взглядом мусорную машину, выезжавшую со двора. Не вопрос, можно было поехать за ней, каким-то чудом проникнуть на территорию городской свалки, охранявшуюся, пожалуй, получше, чем иные стратегические объекты, договориться за умеренную плату со сторожем, например, и...

"А не заподло ли?".

Заподло. И главное - ни к чему. Нет, главное все же "заподло". Или как?

Поганое сокровище, заключенное в пластмассовом сундучке, принадлежало не ему. Он и не хотел им распоряжаться. Никому от этого лучше не стало. Через час оно будет погребено под тонной разномастного смердящего хлама - прокисших арбузных корок, смятых пивных банок, расчлененных детских игрушек... Даже если кто-то из синеносых завсегдатаев свалки и откопает его, нипочем не догадается, что приплыло в его трясущиеся руки.

А вот футляр-чемоданчик пригодится. Тряпье, например, собирать.

Прежний, позавчерашнего образца Тарас и представить не мог, что он будет в таком духе рассуждать о партии амфетамина стоимостью в несколько десятков тысяч гринов.

Но разве мало случилось с ним всяких невероятных вещей за эти дни? Разве не он целился и стрелял из пистолета, и разве не в него целилилсь и стреляли другие вооруженные люди? Разве не он мчался в ревущем автомобиле по самой кромке гибели? И разве не он молился - может быть, впервые за много лет - и не за себя, а за какого-то мальчишку, до которого еще позавчера ему не было никакого дела?

Да, что-то очень серьезно изменилось - и в составе воздуха, и в нем самом (кто плавал, тот знает: одно взаимосвязано с другим).

Как будто бы Тарас читал библиотечную книгу - за ней всегда была длиннющая очередь, и потому она существовала в сугубо отвлеченном виде, как чистая идея. И вот очередь дошла до него. А книга оказалась с полуоторванной обложкой, вся испятнанная тысячами чужих жирных пальцев. Вдобавок - путаная и не сказать чтобы шибко интересная. Но он читал, борясь с зевотой и разочарованием. Как же. Ведь столько ждал. И однажды перевернул страницу с загнутым кем-то уголком. И среди убористого текста забили тяжелыми нефтяными фонтанчиками короткие абзацы, набранные заглавными буквами и для пущей выразительности разделенные пробелами.



ПОЧЕМУ ТАК ПРОИСХОДИТ?



ПОЧЕМУ МИР РАСКРАШЕН В ЧЕРЕСЧУР ЯРКИЕ, КРИЧАЩИЕ ФЛУОРЕСЦИРУЮЩИЕ ЦВЕТА, ОТ КОТОРЫХ ПОД ВЕКАМИ СКАЧУТ БОЛЬНЫЕ ПЯТНА?



ПОЧЕМУ МЫ, С ТРУДОМ ШЕВЕЛЯ ПЛОХО ПРОРИСОВАННЫМИ ЛИЦЕВЫМИ МУСКУЛАМИ, СНОВА И СНОВА ЦЕДИМ НИЧЕГО НЕ ЗНАЧАЩИЕ ФРАЗЫ?



ПОЧЕМУ ПЕРЕД ГЛАЗАМИ ТО И ДЕЛО ПЕРЕД ГЛАЗАМИ ВСПЛЫВАЮТ И ЛОПАЮТСЯ ПЕРЕД ГЛАЗАМИ ШАРОВЫЕ МОЛНИИ ГНЕВА И ЛЮБВИ, РАДОСТИ И ПОЗОРА ПЕРЕД НАШИМИ ВЕЧНО ИЗУМЛЕННЫМИ ГЛАЗАМИ?



ПОЧЕМУ ВСЕ ВОКРУГ ТАК ЖУТКО И НЕЛЕПО, НЕВЫНОСИМО И СКАЗОЧНО-ПРЕКРАСНО ДО СЛЕЗ?



ВОЗМОЖНО, БОГ - ФАНАТ МУЛЬТИКОВ АНИМЕ И КОМИКСОВ МАНГА.



ВОЗМОЖНО, ОН ЕЩЕ МАЛ И ГЛУП.



НО ОН ПОДРАСТЕТ И ИСПРАВИТСЯ, ОБЯЗАТЕЛЬНО ИСПРАВИТСЯ. СТАНЕТ ХОРОШИМ, ПРАВИЛЬНЫМ И СКУЧНЫМ.



ВОЗМОЖНО ТАКЖЕ, ЧТО СЛЕДУЮЩАЯ СЕРИЯ БУДЕТ УЖЕ БЕЗ НАС.



Из ступора его вывел Сашкин голос:

- Тарас, а давай это... круг почета на нашей тачке по двору? Или даже два.

Разумеется, красный "ауди", угнанный у бандитов, Сашка уже считал их общей собственностью.

- Да легко, - согласился Тарас.

- Я пешком пойду, - сказал Вадуд. - Мне и вправду пора.

- Да ладно, Вадим, - Аиша сделала специальные глаза. - Это же круг почета.

- Вы решайте, а я пока в машине посижу, музыку послушаю, - сказал Сашка. - Там ведь плейер есть?

- Есть, - сказала Аиша. - Только записи все какие-то... дикие. Не по-людски поют. Лучше "Лав радио" послушать.

- А мне нравится, - сказал Вадуд. - Это наши, нахские песни, между прочим.

- Чтобы никому не было обидно, я из дома свой диск взял, - тоном мирового судьи сказал Сашка. - Ради такого особенного случая.

И быстренько, пока его решение не оспорили, направился к "ауди", наигрывая на губах: ту-ру-ру, ру-ру...

Тарас кашлянул и спросил:

- Куда ты теперь, Вадь?

- Вернусь на родину. У меня под Урус-Мартаном дядя нашелся. Старый совсем. Надо помогать... Да и мне пора обзаводиться домом, раз художника из меня не вышло.

("И киллера тоже", добавил про себя Тарас.)

- Найдешь свою Зейнаб... нарожает тебе маленьких вадудиков, - вставила Аиша. Кажется, она сердилась - на кого и за что?

- В той деревне имя Зейнаб редко встречается, - совершенно серьезно отозвался Вадуд.

Помолчали еще немного.

- Ну, бойцы, обнимитесь, пустите скупую мужскую слезу - и по домам, - сказала Аиша.

- Обойдемся без объятий, - буркнул Тарас. - Давай, что ли, брат... Может, увидимся когда-нибудь.

- Пиши-пиши-пиши, - скороговоркой произнесла Аиша.

- Дика вехийла, марша вехийла 72 , - сказал Вадуд таким обыденным и вместе с тем непререкаемым тоном, как если бы Тарас внезапно овладел чужим языком и все прекрасно понимал. Впрочем, сейчас он и впрямь почти понимал, что хочет сказать Вадуд. Может быть, потому, что наконец увидел, какого цвета у Вадуда глаза.

А тот добавил:

- Хьайна сингаттам ма баккха 73 , - поправил очки без оправы на большом носу и пошел по затопленному полдневным солнцем двору.

- Погоди, - окликнул Тарас. - А как по-вашему "спасибо"?

Вадуд на ходу обернулся и уже открыл рот, чтобы ответить. В тот же миг над контейнером за спиной Тараса с омерзительным, скребущим по душе карканьем поднялись в воздух вороны - числом пять, а показалось, что целая стая. Тарас дернулся, как подстреленный, и глянул на ворон с ненавистью.

- Все-таки ты ужасный трус, - убежденно сказала Аиша, но Тарас и не думал обижаться на глупую девчонку. Он хотел еще раз позвать Вадуда - куда же ты, а круг почета - и осекся.

Двор перед ними был пуст. Будто и не шел по нему только что высокий хмурый человек с голубыми глазами за стеклышками очков, который знал, что у него в груди есть чернильный мешок, но ничего с этим не мог поделать, а еще мечтал писать портреты детей, хотя забыл, когда держал в руках самый обыкновенный карандаш или фломастер.

А Сашка, мирно посапывающий на заднем сиденье красного "ауди" - его то и дело клонило в сон, все-таки он был еще очень слаб - даже не проснулся.



Эль,
1 мая - 1 июня 2009,
Тугарин-Змиево-Тугарин




Appendix. Трэкс-пэкс-фэкс: о чудесах и суевериях, Фундаментальной теореме покера и вертолетной почте России (и снова о чудесах)


Самый простой способ борьбы с заблуждениями и суевериями - во всем им потакать.

В лучшем случае сработает метод доказательства ad absurdum, и вчерашний приверженец культа Эбеновой Матери устыдится своих дряхлых, жутких и кровавых богов, отряхнет прах с пузырящихся коленей брюк и пойдет в методистскую школу.

В худшем случае вы в очередной раз выставите себя на посмешище, только и всего.



* * *


Существует, например, такое популярное заблуждение (назовем его заблуждением №1), что к большой вещи приступают, вооружившись всесторонними знаниями о предмете, тщательно проработав план и т. п.

Вообще имея перед собой четко поставленную цель.

Здесь автор напускает на себя важный вид и изо всех сил морщит лоб: да, что-то такое было... Несколько часов рысканья в Гугле, включая посещение сайтов, где основную информативную нагрузку несут картинки... пара-тройка недель общения с симпатичным чеченским террористом пяти лет от роду... запойное чтение переводной "хорошей плохой литературы"... да, было, было. Сто пудов, было.

Насчет плана, впрочем, небольшая неувязка. В этом пункте автор целиком согласен с Вальтер-Скоттом, который сам признавался, что, дописывая страницу, понятия не имеет, как будет развиваться действие на следующей. Самому, знаете ли, интересно.

Но цель - была.



* * *


Вот она, эта цель: написать а) книгу, б) хорошую книгу и в) полновесную книгу, в которой было бы все, что свойственно хорошей, полновесной книге.

Увлекательный сюжет и герои, обладающие собственным более или менее вздорным характером (это чтобы автор не расслаблялся). Широкая плавная интродукция, и потом - коротенькие скорострельные главки: тох-тох-тох. В меру - морали и нравоучений.

И чтобы были погони, пальба и драки. Диалоги и описания. Пестрые этнографические вставки и внятные сноски внизу каждой страницы. А также всяческие отступления, наблюдения и размышления: автору ведь иногда хочется выглядеть умнее своих персонажей.

Вот точно так же всякий, кто в данный момент не участвует в игре, уверен, что он-то знает лучшие ходы и комбинации, и на этом основании считает себя вправе лезть к игрокам с советами.

Но в итоге, конечно же, такой горе-советчик выглядит довольно глупо. Именно потому, что НЕ участвует в игре.

Так или иначе, но автор полагает, что свою задачу он выполнил. То есть довел повествование до конца (если кто-то сейчас читает эти строки - значит, вправду довел) и сохранил главных героев живыми и почти невредимыми, обойдясь минимальным, на его вкус, количеством крови и насилия.

Да, при съемках этой серии "Ералаша" не пострадал ни один ребенок.



* * *


Существует еще одно заблуждение, диаметрально противоположное заблуждению №1 (назовем его заблуждением №1а): чтобы написать книгу, достаточно захотеть.

Мол, проснулся однажды утром, выкурил сигарету натощак и решил: а напишу-ка я книгу.

Напиши-ка. Только не пшикни.

Один приятель автора, бывший снайпер, узнав, что автора поперли с очередной работы, сказал: "Ну, что тебе еще остается? Садись, сочиняй роман".

Пока получилась, правда, всего лишь повесть. Одна криминальная сага сгорела вместе с жестким диском компьютера - туда ей и дорога. Две или три сломанные и залитые вином клавиатуры тоже не в счет.

Поводом для того, чтобы приступить к работе над повестью, послужил сон, в котором автору было показано примерно то, что показали Тарасу в пятой главе, только куда страшнее. Восстав ото сна (а это был дневной сон, точнее, послеполуденный - кто плавал, тот знает, что опаснее для душевного здоровья только сон на закате, также регулярно практикуемый автором), он прилежно записал все, что успел запомнить, задумался и сказал себе: "С этим надо что-то делать". Имелся в виду весь накопленный к тридцати трем годам опыт неосознанных сновидений.

Садись и пиши, сказал суровый снайперский голос в голове автора.



* * *


Косвенным поводом стали размышления об играх с неполной информацией, к которым, если верить Дэвиду Склански (искать ссылку: "Теория покера"), относятся все карточные игры и в частности - покер. В процессе работы над повестью автор сравнил их с другой категорией игр, а именно тех, что основаны на принципе случайности, и отдал последним предпочтение.

И те, и другие можно с успехом применить к описанию мира, но если игры с неполной информацией описывают его точнее (и безжалостнее), то игры, основанные на случайности, рисуют все же более отрадную картинку. Ибо автору понятнее сусальный образ Старого Бочоночника, который... ну, слегка смошенничал со своим мешочком, чем батальное полотно, на котором вдруг видишь самого себя, маленького и напуганного, в центре столкновения неких холодных безликих сил.

Короче говоря, сердцу автора мухлеж милее блефа, если уж на то пошло.

Да ведь и в покере на сдаче есть немалый элемент лохотрона, но дело в другом. Представлять себе Господа Блефующего, Господа Расчетливого - кому как, а лично автору и противно, и смертельно скучно. А вот ступать по этой зыбкой дымящейся земле, отмеряя количество шагов с помощью игральных костей - наоборот, очень даже интересно.

Доверие. Либо оно есть, либо его нет. Может быть, в этом все дело?

Страшно интересно. Страшно, но интересно.

Как в кино. Или в хорошей книге.

Которую пришлось написать хотя бы для того, чтобы разобраться со всеми этими вещами.



* * *


Другое распространенное заблуждение (это у нас, значит, будет №2) гласит, что послесловия-де пишутся для того, чтобы сказать недосказанное, объяснить недообъясненное и проч. Спохватиться, что раненько наступил на горло собственной песне, и продолжить как ни в чем не бывало по принципу "ах да, мы совсем забыли...".

И - бла-бла-бла - еще на пять страниц.

(Кстати, очаровательная аспирантка Клэр задурила-таки старому профессору Чарльзу его гениальные проникотиненные мозги, в результате чего проект "Коралл" попал в ее цепкие руки. А наш пастор отвез своего пса в клинику на укол, потому что паства совсем сбилась с пути истинного, а бедный песик ел только мясные консервы. Да, была у попа собака, была.)

Или чтобы поставить точку пожирнее после того, как герой сказал финальную реплику. Не точку, так многоточие или еще какой знак препинания.

В некоторых особо извращенных случаях - чтобы еще раз упиться в стельку собственным стилем и интеллектом. Торопясь, задыхаясь, захлебываясь собой, хватая уходящего читателя за рукав: подожди, куда ты? Давай еще посидим. Давай еще по кружечке, я тебе такое расскажу...

Опять-таки - прямое попадание. Все или почти все - в масть и в цвет.

Особенно насчет последнего.



* * *


Что касается персонажей повести, то они перестали занимать автора сразу же, как только был пересечен ее экватор. Тем не менее автор благополучно прожил с ними бок о бок, как с приятными и даже близкими людьми, вплоть до самой развязки, да и по сю ночь они напоминают ему о себе - звонят, пишут, корчат рожи в темном оконном стекле...

Но хищный и горячий, живой интерес, который возник в момент первого знакомства автора с Сашкой и Аишей, Олегом и Мариной, Вадудом, Зарой, Тарасом и всеми-всеми-всеми - он пропал, этот интерес. Ну не вечно же автору глотать слезы умиления, решая, каким эпитетом снабдить своего любимчика, семилетнего мальчишку с врожденным пороком сердца, вот на этой странице: "неугомонный" или все-таки "вездесущий"? Неугомонным он у нас уже был дважды, там-то и там-то.

Оставим пока так, потом все равно вычеркнем всю сцену.

Да, пропал интерес и желание отслеживать дальнейшие перипетии их судеб (а тем паче описывать), за одним исключением.



* * *


Возлюбленные кошки Алевтины, бездарной детской писательницы, учинили-таки в квартире пожар. А ее ведь предупреждали. Было много шума и паники, была толпа зевак во дворе, наблюдающих, как валят клубы жирного черного дыма из окон девятого этажа и т. д. Среди толпы, кстати, мелькали сплошь знакомые лица, но едем дальше. В квартире нашли семь (!) запеченных кошачьих трупиков, и это было все, что нашли в квартире. Из чего сделали вывод, что кошки попросту сожрали свою хозяйку - последний месяц Алевтина совсем не выходила из дома - а затем приступили к поеданию друг дружки. Не слишком правдоподобно, однако об Алевтининых кошках-людоедках только и говорили в Тугарине до самого Нового года.

Может быть, это что-то вроде цеховой солидарности, но автор оставляет за собой право думать, что Алевтина одной темной дождливой ночью просто уехала в далекую горную страну, предоставив своих пушистых питомиц самим себе. Разыскала сына Митю, познакомилась с его молодой, смуглой и быстроглазой женой и осталась жить у них. И больше, слава Аллаху, не написала ни одной строчки в жизни.

А внуки и внучки не знали лучшего развлечения, чем тискать диковинную лысую кошку, которая к старости обеззубела, лишилась когтей и поневоле сменила злобный и мстительный нрав на кроткий и терпеливый.

Впрочем, своей смертью кошке умереть не удалось. Ее убили камнем соседские мальчишки - мулла сказал, что это животное привиделось Пророку, да благословит Аллах имя его и приветствует, в одном из эпилептических трипов. А шайтан изловчился и выдернул кошку из кошмара за хвост. С тех пор она и ходит, оскверняя своим существованием землю.

Все-таки плохо это - быть лысой кошкой. Еще хуже, чем черной.



* * *


Самое же большое заблуждение, которое можно себе представить - это то, что послесловия пишутся действительно ПОСЛЕ того, как книга завершена. Это будет заблуждение №3, и здесь автор просто кипит от негодования.

Помилуйте, да это же равносильно утверждению, что вторая глава сочиняется сразу вслед за первой, третья - за второй и так далее только потому, что единица предшествует двойке, а двойка - тройке.

А предисловие (не может успокоиться автор) - предисловие, что, по-вашему, тоже пишется раньше, чем сама книга?

Ужасная, непростительная мысль. Ужасно, если читатель, перелистывающий страницы или прокручивающий на экране длинный-предлинный свиток дежурного шедевра, думает о писательском ремесле в таком вот унизительном бухгалтерском разрезе. Еще ужаснее, когда подобным расстройствам восприятия подвержен автор.

Таких отступников надо наказывать самым страшным наказанием, то есть навечно приговаривать друг к другу. Вот тогда пусть одни пишут, а другие - читают в свое удовольствие.

"А ночью я буду тебя поябывать", сказал Изя Кацман Андрею Воронину.

Что касается автора этой повести, то послесловие было им задумано и осуществлено в одну из ночей, когда действие крепко застряло на седьмой, что ли, главе (требовалось срочно вводить в игру Алихана, а он не хотел, упирался изо всех сил, норовил спрятаться за спинами). Руки тем не менее чесались, и под утро этот текст - от первого до последнего слова - был вызван из небытия с помощью несложных магических пассов. Попутно было сожжено в сугубо ритуальных целях порядка тридцати табачных палочек.

Вот до чего доводит самонадеянность.

И последнее великое заблуждение, за номером пять, которое уже больше чем наполовину опроверг сам читатель. Внимание:

НИ ОДНО ПОСЛЕСЛОВИЕ НЕ СТОИТ ТОГО, ЧТОБЫ ЕГО ЧИТАТЬ.



* * *


Что можно сказать после слов?

Многое, полагает автор. Очень многое.

Автор хотел бы сказать, например, что его нимало не смущают многочисленные технические погрешности, которые он допустил в своей повести.

Например, то, что он заселил элитный дом исключительно алкоголиками, психами, графоманками и прочими асоциальными элементами. Или то, что одним-единственным выстрелом из подствольника пол-двора при всем желании не спалишь.

Фигли заморачиваться? Все же понимают, что это сказка. Нормальная современная сказка для взрослых детей, ради чего и введен изрядно потрепанный, но еще добротный антураж: элитные дома (читай - рыцарские замки), подствольные гранатометы (читай - магические молнии), наркотики (читай - волшебное зелье) и прочая мишура.

Автор, к своему стыду, ничего не смыслит в автомобилях, но когда он приступал к повести, он торжественно обещал сам себе, что по страницам у него будут разгуливать эти замечательные, сильные и гордые животные.

Потому что - ну какая сказка без фантастических животных?

Без превращений и исчезновений?

Без злодеев, рыцарей и принцесс?

И самое главное, без счастливого конца?



* * *


Автор хочет публично признаться в любви двум книгам, повлиявшим на его понимание сюжетостроения сильнее, чем какие-либо другие. Это, разумеется, "Мастер и Маргарита" Булгакова и менее известный широкой публике "Дневник наркомана" Алистера Кроули.

Как известно, Булгаков задумывал своего "Мастера" в первую очередь как авантюрный роман. Не его вина, что потом из книги сделали что-то другое. Намерения у писателя были самые благие, и со своей задачей он справился блестяще.

Кроули, по легенде, надиктовал "Дневник" за считанные недели, когда живот подвело от голода. Соответственно обстоятельствам он попытался придать тексту максимум увлекательности, чтобы затем выгодно его продать. Автор не помнит точно, удалось ли Кроули разбогатеть на "Дневнике наркомана" (кажется, он разбогател, занимаясь другими вещами, куда более скучными и приземленными, чем литература), но роман получился отменный.

Роднит оба произведения - не говоря о крепкой арматуре и роскошных декорациях - безошибочно выверенное соотношение таких взаимозависимых компонентов, как ужасное и смешное, мистика и быт и проч.

Когда лорд Питер Пендрагон, набив ноздри кокаином, чуть ли не на метле летает, а в следующем абзаце, зарядившись еще понюшкой, с не меньшей энергией рассуждает о том, как важно не пускать деньги на ветер и в частности, экономить спички - этому веришь. Не потому, что "если бы этого не существовало, это следовало бы придумать", а потому, что это не нужно придумывать. Это все так и есть.

О Булгаковской Москве вообще сказано столько, что тут даже самонадеянный автор предпочитает заткнуться. Но если в ближайшем или отдаленном будущем у автора будет возможность приобрести цилиндр, он приобретет его с одной целью: снимать в знак почтения всякий раз, когда речь зайдет об одном из самых прекрасных и самых несчастных русских писателей.

Суммируя вышесказанное: прошлый век подарил нам два потрясающих приключенческих романа - "Мастер и Маргарита" Михаила Булгакова и "Дневник наркомана" Алистера Кроули, и эти произведения очень схожи. В первую, главную и единственную очередь - это две непревзойденно рассказанные истории о путешествиях духа в тесных стремнинах плоти, о путешествиях плоти в стремных теснинах духа или как-нибудь еще.

Все остальное, созданное их современниками и создаваемое нашими современниками - в той или иной степени золотой теленок на двенадцати стульях.



* * *


Автор принимает, не пикнув, упреки в том, что характеры персонажей, возможно, недостаточно хорошо проработаны. Другой приятель автора, его школьный учитель физики, любил повторять: лень - двигатель прогресса. В данном случае природная авторская лень пошла только на пользу.

Характеры, представленные в этой повести, давным-давно известны. Это скорее архетипы: Занюханный Принц, он же Гадкий Утенок, Санчо-В-Пейсах, Иванушка-дурачок, Контрабас-Барабас, Злобрая Фея и так далее.

Сказка терпеть не может исключительных личностей. Ее куда больше занимает, куда прилетит вон та заговоренная стрела.

А на том, что его повесть - не что иное, как сказка, автор будет настаивать с пеной у рта. Если точнее, сказка внутри сказки, как выразился один из не самых симпатичных героев.



* * *


С глубоким прискорбием автор сообщает, что в этой повести он отступил от своих обычных правил и, насколько вообще в его силах, воздержался от употребления обсценной лексики, сохранив экспрессии ради только парочку междометий на букву "б". Ну и так, по мелочам.

Богатейшие языковые пласты остались практически нетронутыми. Судя по всему, такими они и останутся впредь, несмотря на усилия всех старателей, вместе взятых.



* * *


Остается добавить, что отрывочные и противоречивые сведения об игре в покер, о чеченских народных обычаях, нравах, истории и языке, а также о вертолетной почте России - упс, эту-то многообещающую сюжетную линию мы благополучно свернули - автор выуживал из неисчерпаемых ресурсов Интернета. Отсюда их отрывочность и противоречивость.

Особая благодарность - сайтам Правила Покера.ру (последняя партия Гаруды прямо так и содрана с готового примера для чайников) и chechnya free.ru. Соответственно на эти же источники ленивый и беззаботный автор по широко известному методу перевода стрелок возлагает ответственность за все ошибки и неточности.

Короче, если кому-то придет в голову, оказавшись в чужой стране, завести непринужденную беседу на улице или в баре при помощи разговорника, купленного на вокзале у мнимого глухонемого, или постигать премудрости восхитительных, мудрых и лукавых человеческих игр, вооружившись пособием для начинающих - да ради Бога.

Только потом не жалуйтесь, что вас никто не предупреждал насчет неполной информации.



* * *


Что еще?

Один из главных героев повести говорит в самом ее начале: "Чудес не бывает". И сразу вслед за этим попадает в самую чудесную, невероятную и непредсказуемую ситуацию в своей жизни.

Чудес не бывает, послушно повторяет за Сашкой автор, имея в виду чудо как единичный случай - ну, вроде огненной колесницы в небе, что ли. Это, господа, грубая работа, халтура для отвода глаз. Помилуйте, да какие там огненные колесницы, какие единичные случаи, когда стоит только посмотреть вокруг - и...

Нет, чудес таки не бывает, говорит автор. Ерунда какая, ну что вы, в самом деле. Затем берет два кубика с выдавленными на гранях углублениями, числом от одного до шести - сиречь игральные кости - и трясет их в кулаке.

ТРЭКС-

ПЭКС-

ФЭКС.



    ПРИМЕЧАНИЯ

     1   Где? Здесь, за углом. Далеко? Близко. Рядом с гостиницей. На площади. Около памятника. Где вы были? Нигде. Где мы встретимся? Всюду (случайный набор фраз на чеченском языке)

     2   Небольшие обязательные ставки "втемную", которые гарантируют, что каждый отдельный банк содержит небольшую сумму. Блайнды ставятся только перед первым кругом торговли. В "Холдеме" эти небольшие ставки делают два игрока слева от баттона (специальный маркер со стрелкой, которая поворачивается между игроками перед каждой сдачей). Обязанность ставить блайнды переходит вместе с баттоном.

     3   Флоп, турн, ривер - соответственно три, четыре и пять последовательно вскрываемых общих карт, а также наименования кругов торговли с их учетом.

     4   Пять последовательных карт независимо от их масти.

     5   Соответственно - четыре карты одного достоинства (например, четыре дамы), три карты одного достоинства плюс две другого (например, три туза плюс два короля) и пять карт любого достоинства, но одной масти .

     6   Пять последовательных карт одной масти. После ройял-флэша, включающего туз - наивысшая комбинация в покере.

     7   Makai Senki Disgaea - сериал по мотивам одноименной компьютерной игры.

     8   Хорошо (чеченск.)

     9   Быстрее (чеченск.)

     10   Очень хорошо (чеченск.)

     11   Нохчалла (от "нохчо" - самоназвание чеченцев) - совокупность моральных, нравственных и этических норм жизни чеченского народа. Своеобразный "кодекс чести", включающий в себя гостеприимство, дипломатичность, умение дружить, почитание женщины, неприятие любого принуждения, уважение к людям независимо от их вероисповедания. .

     12   Русские (чеченск.)

     13   Будь внимательнее (чеченск.)

     14   Черт возьми! (чеченск.)

     15   Осторожнее! (чеченск.)

     16   Мне очень жаль (чеченск.)

     17   Боль в груди... В боку... В спине... Голова кружится (чеченск.) .

     18   Здравствуй, брат (чеченск.)

     19   Приветствую, Муса (чеченск.)

     20   Ты меня понял (чеченск.) .

     21   Живи с добром (чеченск.)

     22   Передавай привет матери (чеченск.)

     23   Аиша (Айша, Айшат) - действительно одна из жен пророка Мухаммада, да благословит имя его Аллах и приветствует. Значение имени - "живущая".

     24   Tsubasa Cronicle, Megami-sama TV - популярные когда-то фэнтезийно-приключенческие аниме-сериалы.

     25   Подробнее - в новелле "Все, что вы хотели узнать о Веселых Велосипедистах".

     26   Автор статьи, размещенной на www.aksakal.info, ссылается на Страбона (64 или 63 г. до н.э. - 21 г. н.э.), который в свою очередь ссылается на Аппиана Александрийского (ок. 95-165 гг.) и т. д. Также упомянуты Гомер (8 или 7 в. до н.э., Илиада, III, 185-190; IV, 811-815), Эсхил (525-456 гг. до н.э.), Еврипид (ок. 480-406 гг. до н.э.), Геродот (между 490 и 480 - ок. 425 гг. до н. э.), Диодор Сицилийский (прим. 90-30 гг. до н.э.), Павзаний (второй век н.э.), Плутарх (ок. 45-ок. 127 гг., Жизнь Помпея, 35), и др. .

     27   "ДЖО. ...Нуладно, а теперь быстро (называет каждого и показывает на него пальцем). М-р Бурый, м-р Белый, м-р Светлый, м-р Синий, м-р Рыжий и м-р Розовый.
    М-Р РОЗОВЫЙ. А почему это я м-р Розовый?
    ДЖО. Потому что ты педик.
    Все смеются" ("Reservoir Dogs")

     28   Д. Кедрин "Сердце матери".

     29   Как тебе здесь нравится? (чеченск.)

     30   Можно войти? (чеченск.)

     31   Входи (чеченск.)

     32   Один, два и так далее до двадцати одного (чеченск.)

     33   Приключенческий сериал студии Madhouse.

     34   Таинственная красавица Юко - героиня довольно мрачного (всяко не для детей) аниме XXXHolic по мотивам манги арт-группы CLAMP.

     35   "Карандаш", условное обозначение гранатомета (чеченск.)

     36   Товарищ (чеченск.)

     37   Мне это надоело! (чеченск.)

     38   Нарты - в чеченских сказках богатыри-великаны. Ростом они с полгоры, ездят на лошадях величиной с гору, съедают в один присест целого барана, спят по семь суток. Когда сражаются, пот с них течет так, что грязи по колено, их имени не смеют называть вслух и т. д. Нарты обладали скверным непредсказуемым нравом и досаждали соседям, принадлежащим к другим тейпам, сдирали с них живьем кожу, угоняли скот и пр. Например, орстхоевские нарты одно время враждовали с цонтороевцами. По сути - гиперболизированный образ врага в условиях феодальной раздробленности средневековой Чечни. В легенде о Тинин Вюсю рассказывается об одноглазом нарте-людоеде, который пожирал путников живьем, "бросая их в рот, как орехи". Один из путников, оказавшийся слишком худым, уцелел и подглядел, что в пещере нарта живет козел, которого нарт ласково называет "Дадин" (папочкин). Путник убил Дадиного козла, накинул на плечи его шкуру, выбил людоеду единственный глаз etc. Привет Дж. Дж. Фрезеру.

     39   Извините, что я сижу к вам спиной (условная формула извинения за какую-либо мелочь) (чеченск.)

     40   Убирайся! (чеченск.)

     41   Прошу меня простить (чеченск.)

     42   Ты шутишь? (чеченск.)

     43   Пистолет (чеченск.)

     44   "Очень плохо тебя слышу! Где перестрелка?". "Я в пятом секторе". "Кто командует отрядом?". "Я". "Иду на объект. Как слышишь меня?". "Слышу хорошо. В штабе кто-нибудь остался?" "Никого". "Понял тебя". "Жди" (чеченск.)

     45   Считалочка Мэйлори в начальной сцене "Natural Born Killers", если кто не в курсе.

     46   Что случилось (чеченск.)

     47   Не сердись на меня. Позволь мне... (чеченск.)

     48   Он - отрезанный ломоть (дословно - "у него ни тейпа, ни тукума", т. е. ни рода, ни племени) (чеченск.)

     49   Жёра-Баба и сармак - персонажи чеченских народных сказок. Первой неизменно сопутствует эпитет "мудрая", порой она дает парадоксальные, но единственно правильные советы. Также известна тем, что якшается с неким Черным Хожой о девяти головах, владеет стадом волшебных кобылиц, а ее дом обнесен частоколом, который украшают человеческие черепа. Все это делает ее чрезвычайно похожей на одну пожилую женщину из русских народных сказок. Сармак - людоед с несвойственной этому племени впечатлительностью и тягой к прекрасному. Подстерегает путников на пустынных тропинках и принуждает соревноваться с ним в сочинении небылиц - хорошо хоть загадок не загадывает. Понятно, кто обычно побеждает и что ждет проигравшего. Система сбоит на каждом третьем путнике, который как назло оказывается младшим братом двух предыдущих неудачливых соискателей. Можно бы сделать выводы, но Сармака в прямом смысле губит его любовь к искусству: наслушавшись небылиц, он теряет бдительность, и рассказчик либо убивает его, либо заставляет отрыгнуть съеденных братьев. .

     50   О Боже! (чеченск.)

     51   Я люблю, когда бифштекс прожарен самую малость (чеченск.)

     52   Персонаж японского игрового сериала "Sailor Moon", помогает своей хозяйке сражаться с демонами .

     53   Переадресация вызова.

     54   Слушаю (чеченск.)

     55   Ты об этом пожалеешь! (чеченск.)

     56   В машину (чеченск.)

     57   Как обстановка? (чеченск.)

     58   Все в порядке (чеченск.)

     59   Классический shounen-adventure (сёнен-эдвенчер, приключения для подростков) - эпос о самурае времён реставрации Мэйдзи, умеющем, но не желающем больше убивать.

     60   Козел (чеченск.)

     61   Черт возьми! Сколько их? (чеченск.)

     62   Эй, ты только посмотри! (чеченск.)

     63   Они хотят смыться! (чеченск.)

     64   До скорого (чеченск.)

     65   Кабан, вепрь (чеченск.)

     66   М. Анчаров "Песня циркача, который ведет коня по кругу, и вообще он недавно женился".

     67   Кажется, Шуфутинский.

     68   Майсти - исконно чеченский тейп, живший в Средне-Аргунском районе. Майстинцы не входили ни в один тукум (союз тейпов, не объединенных кровным родством). Соседи считали их колдунами, хотя майсти были в первую очередь искусными лекарями - они не только врачевали раны, но и проводили ампутации органов, трепанации черепа, задолго до появления русских на Кавказе практиковали прививки от оспы. Чартой - тейп еврейского происхождения, исторически входивший в нахчмакинский тукум (Нохчамахкой). .

     69   Адат - т. н. обычное право, созданное на основе экономики и быта оседло-земледельческих и скотоводческих племен. Адат затрагивает вопросы, непосредственно соприкасающиеся с бытом. Сюда относятся уголовные, семейные и наследственные вопросы, в т. ч. - коллективная взаимопомощь между членами тейпа, право на усыновление и принятие в тейп посторонних лиц и др.

     70   Персонаж культового японского сериала "Рубаки".

     71   Подробнее - в новелле "Все, что вы хотели узнать о Веселых Велосипедистах".

     72   Живи с добром, живи свободным (чеченск.)

     73   Не нарывайтесь на неприятности (чеченск.)




© Алексей Сомов, 2009-2024.
© Сетевая Словесность, 2009-2024.



Словесность