Кто там лежал? Мертвый? Живой?
Не в нем дело. А дело в том - кому быть.
Он открыл окно и впустил ветер.
Тынянов "Восковая персона"
<...> Все это приснилось мне в неулыбчивых сумерках. Я проснулся с сухими глазами, давно ненужными мне, и, зная о том, что сон держится в человеке первые пять минут после пробуждения, стал вспоминать события сна.
Мы жили в старом деревянном доме возле леса. По ночам дом приподнимался и парил над теплой землей, рассказывая скрипучим голосом одну и ту же историю. Нас никто не беспокоил, разве что изредка забредали добродушные пьяные грибники - попить чайку и с гордостью продемонстрировать огромный мухомор. Все, что нам действительно было нужно, росло само собой на маленьком огороде, и в город мы ездили только за солью, крысиным ядом и фруктами. Ты частенько покупала на последние деньги два-три апельсина, грушу, банан, чтобы перенести их светящиеся изнутри бока на холст, в двухмерный масляный рай, навсегда оградив от времени, гниения, червей. Ты писала фрукты мастихином, быстро и неряшливо - тебе не терпелось съесть их. Всякий раз, наблюдая за тобой, я думал: наверное, это здорово - писать фрукты, зная, что съешь их.
На ужин в тот день была перловая каша с крапивой, подгоревшая оттого, что мы занимались любовью и опять все на свете проглядели. Намазывая хлеб вареньем, ты рассказывала о своих подругах, оставленных в городе - так, будто ты виделась с ними накануне и в курсе всех их запутанных дел.
Я не знаю, сколько времени мы прожили там. Все часы в доме давным-давно встали. Боюсь, истинная топография рая так и осталась для нас загадкой - до такой степени нам было наплевать на все, что находилось дальше зеленой рейчатой калитки.
Никогда я не был счастливей, чем тогда. Никогда я не был счастливей, чем тогда.
Я вышел покурить на веранду. Полуторагодовалый сын возился в мягкой пыли на тропинке у крыльца. Я окликнул его на языке, известном только нам двоим. Он не обернулся - он был занят важным и увлекательным делом: кормил плюшевого медведя, бывшего некогда заводным и умевшего открывать розовую пасть, кубиками от "лего". Я вспомнил, что в детстве у меня был точно такой же медведь, и точно так же я пичкал его всякой дрянью, пока он не сломался. Пришлось прибегнуть к хирургической операции, но это нисколько не помогло.
Я окликнул Илюху еще раз, и - странное дело - он посмотрел на меня с вызовом, не оставляя своих занятий. Я впервые видел на его потешной рожице такое взрослое выражение. Но все вокруг лежало так тихо и немного устало - наверное, нужна была хоть какая-то царапинка на матовой поверхности этого дня. Я ограничился тем, что мысленно надрал маленькому засранцу уши, а вслух сказал: "Я люблю тебя".
От опушки леса отделилась тень. Прежде чем я успел что-либо сообразить, сын закричал - пронзительно-торжествующе. Это была собака - неопределенной пыльной масти, крупная и тяжелая в поступи. Сын, в отличие от меня, обожал собак и всех их без разбора называл "вава".
Собака шла по тропинке к дому. Шагах в двадцать она остановилась и села, несуетно почесываясь.
- Вава, аф-аф, - серьезно и нежно сказал сын и побежал, вытянув ручонки с растопыренными пальцами. Сейчас он коснется этими пальцами, будто вылепленными из мягкого мрамора, пыльной бородатой морды со свисающими желтыми слюнями. Надо было что-то сделать, крикнуть, схватить вон то суковатое полено, спугнуть бездомную, клыкастую и наверняка заразную тварь, но ноги будто вросли в дощатый пол веранды, а язык намертво прилип к горчащему никотином нёбу.
Сын бежал, постанывая и приседая на бегу от нетерпения. Вава покорно ждал, свесив набок широколобую башку. Он чуял запах маленького существа, но это не был обычный человеческий запах - запах трусости, смешанной с дегтем, порохом и махрой. Думаю, он был в некоторой растерянности.
Их разделяли всего два-три спотыкающихся шажка, когда зверь поднялся и побрел обратно в лес. Только тут я понял - по отвислому заду и прямой линии загривка - что никакой это не вава. Это был волк. Сын заплакал, и сразу вслед за ним заплакала ты.
Все это я увидел в неулыбчивых сумерках, глазами, давно ненужными мне <...>.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
