Богу угодны такие дома, где девушка Фанни,
Тихо сидела в Богу угодном кресле,
На угодных Богу колесах. Совсем не в храме
Сидела Фанни, тихо мечтая о маме,
В чьей утробе глаза Фанни умерли и не воскресли,
В чьей утробе так странно скрючило дух и плоть.
Приходила мама, и дух распрямлялся в теле,
Двадцатисемилетнем. Это было подобно чуду:
Она отвечала не "да" и "нет", а "хочу" и "не буду".
Давала себя уложить, валялась в постели,
Радовалась, дергала себя за рыжую стрижку.
Персонал заглядывал: не было бы припадка.
Соглашалась на воду без сока, пересаживалась, играла,
Лезла в сумку рукой и предметы там узнавала,
Нюхала, ела яблоко и говорила "сладко".
А потом и вовсе: мальчик-нянь садился за пианино,
Поскольку студент и умеет. Звучала церковная песня.
Мама теперь уходила. Красивая и моложавая дама,
Муж, престижная должность, дочь Фанни, у которой прекрасная мама.
Оставались студент-нянь, я и Фанни в своём детском кресле...
Фанни, всё еще ожившая, пела, плакала и смеялась
В мирах звуков и запахов, в тех прекрасных, несметных...
Был подчеркнуто женственен мальчик из персонала.
Мне подумалось, что цыгана нам не хватало,
Чтобы спеть квартетом бессмертных.
с мостов всегда виднее облака:
иная плоскость, нежная лука -
луковоздушье вместо лукоморья.
внизу бездомный сумрачный подбой,
вверху игра фигуркою-тобой
в подъём, в большое каменное взгорье,
в без-горье, если горя больше нет,
в пред-верье, если веры белый свет
еще не тот, что новый берег стелет,
в несмелое снижение небес.
мосты из городских твоих чудес
на райских ветках первыми поспели.
всё на круги потихoньку, свои резоны
сесть в эти сани, суля "и рубля не дам!"...
небо с наплывами - это товар сезонный,
шелк сувенирных косынок у встречных дам.
кто б говорил безрыбье, а я - безкрабье
бегали бы по камушкам, щелк-пощелк.
лето вам бабье? - вот это ненастье бабье:
в мокрой косынке: скользящий пестрящий шелк,
вот так фасончик: "и нам бы немного счастья",
вот так мотивчик- канканчик для Moulin Rouge...
как прозывают ненастье? должно быть, Настя;
что-то расскажет бабье: болячки, муж...
мол, утомилась по дому и нужен роздых...
каменный мол и соленные брызги за...
крабики летние, галька, горячий воздух,
на стебельках вертлявые их глаза.
Говоришь легко: "моментально в море"
Тот, кого так давно нет, оставил
Яркую шутовскую улыбку
На водяном словесном знаке,
На пустотелой фигуре речи...
Моментально в море - оно искрится,
Манит глубиной и голубизною.
Старшие на берегу поучают глупых:
Заходить надо быстро, тогда не страшно,
И к холодной воде привыкаешь сразу,
Соль её врачует, не травит ранки.
Положись на воду, плыви, а хочешь
Поучись нырять, там у дна красиво.
Словом, глупо стоять здесь у кромки, ёжась,
Лето, море, пляж - насладись моментом.
Шуры ли, муры, миры ли, шары...
Сел в стирке день по длине.
Скоро настанет пора мишуры,
Радующей или нет.
Мы расхлебаем дождливые щи,
Сплюнув ошметки листа.
Снова настанет пора нас на щит -
К ворогу-холоду в стан.
В сытом плену просыпается стыд
и согревает лицо.
Здесь, к сожалению, снег не гостит,
Прятать нас заподлицо.
Я-то привычная, слоган мой днесь:
Крошки мои, мол, за мной.
Стала курчавая сонная взвесь
плотною, зимней, земной,
Знаешь, такою, что трудно менять-
Бабка-забот-наворот...
Ты не узнаешь, мой город, меня,
А не наоборот.
когда рекой глинтвейн,
легко ли привкус крови
бензина запашок
и пота распознать.
сердит папаша рейн:
людишки суесловят,
не челядь разошлась,
а колобродит знать.
на дальних берегах
всегда сжигали пойлом
усталое нутро, -
гуревич твой черед...
незряч, нетверд в ногах,
не вор, хотя и пойман,
последний вздох в мороз.
ведь всё под новый год,
когда идет в отрыв
последний ангел тихий,
а вслед несется глас,
безумный, труб во сто...
услышал ли ты взрыв,
взорвали где шутиху,
или звезда взошла,
не помня, где восток.
и повесив на плечики
свой смущенный молчок
расскажи мне от печки
за которой сверчок
той что мною придумана
для тепла до бела
что исчезнет как дым но
ведь когда-то была
расскажи как в когда-то том
каждый легок не плох
приходили солдаты
из огня да в тепло
в том быту незатейливом
не гони не тужи
словно птиц эти те ли
ни своих ни чужих
где приветят усталого
скажут ждали давно
что изба что валгалла
бойцу ведь равно
как и вас убивали вы
и пришли на постой
так внизу не бывает
там всегда кто-то сво
одна но пламенная страсть
в мейнстрим того же детства впасть
спи алька спи - судьба у барабанщика одна
советская
взрослей
всё знай про городок сидней
но искушение сильней
туда от келий и молитв в мир книжных и не знавших битв
детей
а там лишь крикнут: "выводной"
и будут руки за спиной
цена наивности - теперь узнал-цене метафоры под стать
твой галстук годен не в ломбард
в секс-шоп
оно покруче бард
спи алька спи во мне родной уже не долго спать
Вот старушка в окне поправляет букли
двум фарфоровым людям, вниз глядящим с волнением.
здесь такая жизнь, что до старости куклы
продолжают быть ласковым её дополнением.
кружавчики разглаженны, платья складки
оправлены, сложены в шкаф бирюльки
это не деменция, правда, кукла? и ты в порядке;
и, качаясь, уснёшь в своей белой люльке
сном младенца, хотя... чем же ты не младенец
так же мила, беспамятна и любима.
пудра не порох, коса не тесак, я не немец -
суворовская мудрость непобедима...
Захолустней хляби, захлобыстней.
Ни тебе ковчега, ни навеса...
Дождь под веками - мерцающие листья
Изумрудно-девственного леса.
И ведет-не выведет в чащобу
Без дороги, сквозь сплетенья терний.
Мокро тебе, дЕвица? - еще бы!
Одиноко? - Это мы потерпим...
ни толпы, ни цветов или сдвинутых крепко столов
не хотело и нам не желать завещало столетье.
а искусство поэзии больше не требует слов
и берет междометья.
ничего, ничего, что меняются планы конца,
не лоскут поднебесный зато и не пытки в подвалах...
и вывозит кривая туда, за пределы кольца
только сирых и малых.
не поддайся же вдруг ни видению, где потолок
над тобою раскрылся, ни вкусу взметнувшейся пыли
на дороге, где ты ничего за собой не волок,
а ведь сколько копили.
Герр Игрек запил. А тебе нельзя.
И лучше не пытайся, не умея...
Не то что б западло, но норовит
Торкнуться в грудь, извергнуться грозя
На возрастную блузку и камею
(Mда, брошка с блошки). Твой солиден вид,
Не это ли устои фатерлянда?
И ты послушна, и забудь браваду-
В таком простецком деле - и профан...
А праздников блестящая гирлянда
В конце искрит салютом, будто вправду
Сильвестром побеждён Левиофан.
Пока ж течет- качается рожде-
ственская не просохшая неделя,
Герр Игрек пьян. Но стоек на юру.
Все ёлки отражаются в дожде.
Любуйся хоть огнями, раз похмелье -
Чужая роскошь на чужом пиру.
Я из дворняжек и люблю дворы,
Сквозные поры города сыры...
Но бес ли, ангел, кто-то спел "не надо".
Пой, птичка, коготок уже увяз,
Так смотришь жесть, смакуя новояз,
Чтоб не смотреть картину листопада.
Об эту пору всем, кто не готов,
Душа являет столько закутов...
Тьма-Скорпионь опять сгустилась к ночи.
Там бродит старикашка Эдельвейс
(Его с акцентом сделаем: "их вейс")
Он про байду астральную бормочет.
Невeжество не худшее из бед,
Где чей-то фейс, испит и не воспет,
Почти что лик. А что там скрыл овражек
Уж не заглядывай, имей и стыд, и страх,
Укрой меня в жилых твоих дворах,
Согрей и прикорми - я из дворняжек.
и даже не стихи а письма
та всевбирающая призма
где "твой" "твоя" не понимай
но растворясь в чернильной влаге
друг друга любят на бумаге
с такою маетой что май
не может перелиться в лето
"твоя" и песенка допета
"твой" и такой рывок что плоть
завидует
скажи чем плохо
слова ростки чертополоха
чертям их всполохи полоть
хотя
чем черти виноваты
в том что ни подписи ни даты
архив эпистолярий прах
и пали как пустые латы
местоимения-солдаты
зачем-то теплые в руках
читателя вуайериста
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
