Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность




КАК  ЭТО  ДЕЛАЮТ  В  КИЕВЕ

О  "Романе  с  Пельменем"  Евгении  Чуприной

Впервые опубликовано
в журнале "Знамя" N12-2000.



Значит так. Таня любит Женю, Женя жених Наташи, Егор хочет Таню и спит с Наташей; Олександр Мыколаевич живет с Сережей, но тайно вожделеет Эдуарда Станиславовича; Валик, брат-близнец Жени, влюбляется в Таню и женится на Маричке, сестре Тани, такой же красивой, но только моложе и ниже ростом. "В их поцелуе было столько же сладости, сколько в мускатном орехе. А горечи еще больше."

Таня должна была выйти замуж за Антона, но вышла за его сводного брата Егора (он же Джокер, "демонический шатен в берете и черных очках"); после развода с Егором Таня хочет выйти за француза Рено и живет с Женей, потом выходит опять за Егора, который на самом деле брат Жени и Валика, и они (Егор с Таней) уезжают в Амстердам. Вот. Если добавить, что Таня бывшая мисс Украины и преподает в киевской школе русскую литературу, что Женя ее ученик, что Валик исполняет стриптиз в ночном клубе, что Егор художник, что Олександр Мыколаевич директор школы, в которой работает Таня, что Сережа одноклассник Жени, что папа Наташи владелец фирмы, где трудится Егор, и возлюбленный мамы Жени и Валика - то мы и получим сочинение киевлянки Евгении Чуприной "Роман с Пельменем". Текст помещен в Интернете на сайте "Сетевая словесность" и пользуется значительным успехом, что неудивительно, поскольку это, как, надеюсь, уже понятно, уморительно смешная пародия на любовный роман. Подобная проза и сама по себе вполне идиотична, а стоит чуть-чуть добавить абсурда - и хохот гомерический гарантирован. Причем Евгения Чуприна человек грамотный и знает, как заинтересовать читателя, и как разнообразить повествование, и как соответствовать современной литературной моде, а если порой (особенно в начале романа) и хочется зевнуть, то ведь слишком уж уныла фабула: он любит ее, она его, а третья тоже. Впрочем, автор честно предупреждает: "...глупо читать женскую прозу, а потом плеваться. Я требую, чтобы меня читали только женщины, а не противные, слюнявые самцы <...> Эти вонючие существа, видите ли, не любят мыльных опер!"

Всё это хихиканье, все эти прыжки и ужимки хороши и сами по себе, но интереснее всего в книге Чуприной отступления. Точнее, некоторые из них. Дело в том, что она как литератор оказалась в ситуации особенной - ситуации русского писателя на Украине, или украинского писателя, пишущего по-русски, кому как нравится. Чуприна склонна эту ситуацию иронически отрефлексировать, добавив некоторое количество своеобразного киевского снобизма. "Мы, киевляне, не слишком правоверные украинцы, а русские провинциалы из нас, как бомж - из короля Лира. У нас своя история болезни и свой рецепт лечения: не позволять никому навязывать себе национальность. Мы, киевляне, породили оба языка - и русский, и украинский." И здесь же, чуть дальше по тексту: "И что новенького в библиотеке? Ничего украинского: старых гениев повывели под шумок социализма, а новые - слишком непутевые, чтобы выучить мову вместе с приспособленцами. Ничего русского: в Москве сроду не было приличной литературы, для трезвых людей. <...> Отсюда вывод: давайте в Москве говорить по-украински. Давайте в Киеве писать по-русски. Спасать-то надо обе культуры, они обе без нас погибнут." Несправедливо? Конечно. Но это глядя из Москвы, а у киевских собственная гордость. И приходится писать по-русски и одновременно утверждать, что "этого предмета (русской литературы - А.У.) в реальной киевской школе вообще быть не должно", и одновременно спокойно констатировать, что родного языка киевляне не знают.

Сия русско-украинская коллизия могла бы стать темой чрезвычайно острой книги, но Чуприна, обозначив проблему, проходит мимо. Точно так же, как она, хотя и не упускает возможности пожонглировать стилями, но украинскую речь вводит в текст дозами гомеопатическими, чего не сделал бы автор, более склонный к лингвистическим играм. Чуприна же написала роман о любви. Все-таки - о любви. О взаимоотношениях мужчины и женщины, женщины, тонкой и очаровательной, и мужчины - грубого и отвратительного. Без которого тонкая и очаровательная жизнь свою представить не может. "...я даже когда начинаю со сцены проповедовать феминизм, то всегда косяка давлю: смотрит на меня вон тот высокий блондин, или не смотрит. Если смотрит, тогда распускаю хвост, делаю пальцы веером, и могу непрерывно вещать 24 часа без отдыха." Популярные мифы расчленяются, препарируются и их бренные останки предъявляют публике. Публика, в зависимости от настроения, веселится и хлопает в ладоши или задумчиво рассматривает открывшуюся картину.

На этом можно было бы и закончить, охарактеризовав "Роман с Пельменем" как чтение необременительное, приятное, в меру серьезное, местами очень смешное, а иногда глубокомысленное. Но еще один штрих: уже был когда-то роман про любовь Тани и Жени, "Евгений Онегин" назывался, и там тоже было много болтовни вокруг да около, много отступлений и необязательных картинок, и взят он Евгенией Чуприной за образец. Чуприна хоть и насмешничает, да прилежно следует традиции. От русской литературы и в нэзалэжной Украине никуда не деться.

(А, кстати, Пельмень - это Женя Пельменников, брат Вали Пельменникова, но, вообще-то, они оба Вяземские.)




© Андрей Урицкий, 2000-2024.
© Знамя, 2000-2024.





НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
Словесность