Чудеса не случаются, просто идут домой,
Как прохожие, зря потратившие выходной.
Как подброшенный камень Земля возвращает вспять.
Как лазурное небо не может меня обнять.
Чудеса - там, где в рамке твой чёрно-белый сон.
Там, где я расстреляла, наверно, последний патрон.
С тополей белолистных сдувает последнюю спесь.
Был вчера львиный норов, да, видимо, вышел весь.
А листва зелена и как будто готова ждать.
Ты смеёшься - не будет, как раньше. Я вру опять.
На любом языке (волжский говор, английский, иврит...)
Замерзают слова. Подо льдом твоё чудо спит.
Из жёлтой маршрутки - по белому снегу,
Из снов ледяных - в предрассветную негу.
Наверно, в аду будут те же порядки,
Там тоже в маршрутках теряют перчатки.
Там тоже всё серо. В обиду, как в кокон,
Затянуты все среди праздничных окон,
Дивлюсь я на небо, стою дура-дурой,
Со звоном сползает вторая натура.
Смотри ж на меня, на разбитую вазу,
Где горе-мечты осыпаются сразу.
Летать я умею, примите на веру,
Лишь крылья сыщите вы мне по размеру.
В дождливой Москве, над Арбатом нелётным
Я б через туман воспарила охотно,
Но облачность давит, в меня ты не веришь,
Как в Деда Мороза за запертой дверью.
И сломанной куклой я еду в маршрутке,
Глотая стихи, где в словах промежутки
Похожи на город родной под снегами,
Похожи на сны ледяные меж нами.
Мы лгать разучились, да правды боимся.
Не хочешь - не надо. По-русски простимся.
Пускай дознаются друзья и коллеги.
Из слёз полуночных - в рассветную негу.
Разорву все стихи, но останется проза.
Разгоню всех друзей, но останешься ты...
Вспоминай иногда свою странную розу,
Даже если прекрасней бывают цветы.
Март 2006
Наверно, он тоже в опале,
В ловушке прибрежных песков.
В каком-то гламурном журнале
Он вычитал сон про любовь.
Наверно, как я, по ошибке
Он думал, что это тупик.
Конечная! Дальше всё зыбко.
Отчаянный чаячий крик.
Куском раскалённой латуни
Светило за город скользнёт.
Скорей же настраивай тюнер,
Там песня любимая ждёт.
А что нам ещё остаётся?
Греть руки с чужого костра,
Его принимая за солнце
И думать - ну вот и пора.
В мобильном мелодия стужи.
Пора бы её поменять.
Он тоже в реале не дружит
Ни с кем, кого можно обнять.
Все ходят по странному кругу,
Петляя, как зайцы в степи,
Не зная, не видя друг друга.
Так легче для всех. Let it bee.
А хлебом насущным ты станешь уже потом,
Когда осенит нас октябрь золотым крылом,
Когда все значенья слова поменяют влёт,
А слёзы той осени вдруг превратятся в лёд.
А там подо льдом будет много взрывчатки слов,
В седом монитора сиянье - тоски улов.
Как в омут бросать нам соцветья сухих "как дела?",
Костры разводить, чтобы вспомнить, куда я шла.
И стоит теперь-то стихов городить огород,
Когда наши реки забвенья - молчанья вброд
Давно одолели, и мнится, что всё же не зря,
Роднит до сих пор нас тот день золотой октября,
Где чёрная с белой встречается полосой,
Где в карих глазах у судьбы мы искали покой,
Которую осень я пью этот день вновь любя,
Лишь жаль иногда, что тогда я не знала тебя.
Мы отныне два острова-побратима,
Части суши бездомные, камень, пыль...
Между нами дрейфуют неотвратимо
Два разбитых корыта - на счастье! В штиль.
Фиолетовый омут - Солярис домашний.
Горьковаты на вкус эти воды, и вот
Вы уже различаете шпили на башнях.
Сонный город, который своих не сдает.
И куда вам деваться с подводной лодки,
Буря стихла, но ветер опять не наш.
Капитан выпивает грамм триста водки
И ведет свое судно туда, где пляж.
Между нами пролив, два разбитых корыта,
Лет тринадцать без страха, тоска маяка.
И посланье в бутылке надежно укрыто
Фиолетовой мглой, что на вкус горька.
Мы его прочитаем при свете зыбком.
Угостясь с корабельных запасов вином.
И вода отразит на два мига улыбки
Там, где в скалах, пожалуй, темно и днем.
А пока мы два острова несвободы,
И маяк не горит, и морзянка не впрок.
Солнце встанет, плеснув в эти странные воды
То ли золота горсть, толь ещё островок...
Можешь мне возражать, напуская под утро туману,
Отвечать холодком на тепло, ведь на то он и май,
Быть в сети, где бессонниц твоих заполнять я не стану,
Впрочем, я разрешаю, мою у меня - отнимай.
Говори о погоде московской, о ценах и сценах,
Согревая ладонями воздух искристый ночной.
В бесполезное варево дня мы войдем непременно,
Растеряв по дороге, пожалуй, излишний покой.
А пока ты молчишь, устаревшим внимая наветам,
Полнолунье читая как карту, где ясен маршрут,
Я топчусь на пороге у мая, предвестника лета,
Где тропинки порой так внезапно навстречу бегут.
Говори с темнотою, московское время потерпит,
Как терпели бумага и клавиши где-то в пути.
Через несколько дней от луны остается лишь серпик.
Через миг (или десять) узнаю, что ты - не в сети.
Это было давно и, по-моему, даже неправда.
В чьём-то радужном сне, в девяносто каком-то году.
Я украдкой писала стихи. Говорят, даже складно.
Обречённо любила нескромную телезвезду.
Шли мы стройным галопом по чьим-то манящим Европам,
Покоряли унылые пляжи и дебри лесов.
Разбрелись все давно... Там, где ими открытые тропы.
Я ж осталась стоять с бестолковым пучком васильков.
Я давно позабыла цвет моря и запах сосновый.
Звёздный мальчик подрос и уже не поёт на заказ.
Потеряла тропинку. Теперь вот ищу её снова.
Говорят, это юность проходит. Проходит сквозь нас.
И эти мгновенья осыпятся горсточкой звезд,
Стеклянных, бумажных, как будто для самых последних
Желаний, к примеру, чтоб вырос над пропастью мост.
Стихи перестанут стучаться, как злые соседи.
Рассветы наполнятся разумом чуткого сна,
Ты станешь застывшею каплей в чужом фотоснимке.
Как будто не осень, и будет ли дальше весна,
С нездешней сиренью и небом, как две половинки.
Мы сменим пароли, звонки и значенья пустот,
Поделены тайны меж теми, кому параллельно.
А может, всё будет мучительно-наоборот -
Московский сентябрь, догорающий в окнах кофейни,
Блаженные тучи на крышах, где мир не чужой,
Где миг обожжет и польется стихами мне в чашку...
Но август подкрался всего лишь транзитной грозой.
И звезд не видать, лишь повсюду осколкобумажки.
Звёзды не падают, крепко висят на небе,
Солнце, луна ли, им в сотый раз всё равно.
Тонешь. Твой омут зовется мягкая мебель.
Дно уже близко, но только зачем нам оно.
Здесь что-то шепчут цветы золотого июня.
Ложь неопознанна, правда уснула пьяна.
Томный закат, как предвестник моих полнолуний.
Кто-то сбывает мечты, но, похоже, не нам.
Звезды не падают. Падаем мы, не заметив.
Льется вода в решето, исчезают слова.
Ты строишь стены до неба, как в детстве столетий.
Только вот в небе свободно гуляет молва.
Солнце, луна, что им, право, какие-то стены.
Звезды разделим, ведь это лишь горсть серебра.
Что дальше будет? Утонем. Хотя - по колено.
Звезды не падают. Боль доживёт до утра.
Все пляжи расчерчены на квадраты,
Все мысли за нас уже кто-то думал.
Ни в счастье твоем я не виновата,
Ни в том, что осталась цветком неразумным,
Обрезанным кадром, стихами вприпрыжку,
Неузнанной узницей, даже без грима.
Лишь галька шуршит под спасательной вышкой,
Чужие закаты так зорки и зримы.
Ещё невиновна я в том, что молчанья
Бывает шесть видов, и ты номер третий.
И в каждой избушке - свой треснутый чайник,
Свой город-магнитик, где сонные дети.
Я тоже умею быть плюшево-снежной,
Сворачивать горы бесшумно, но быстро.
Читать гороскопы, встречать по одежде,
Знать все, кроме истины горькой, лучистой.
Вина не доказана, где-то у моря
В далеком году над предутренним Сочи
Жила моя тень, в ней ни счастья, ни горя.
А нынче - твоя. И мои многоточья.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]