Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность




ВИРУС-Д


Эта история про красивого чиновника, который 15 февраля превратился в буревестника да и улетел. А прежде? Прежде он все же не походил на буревестника; и тут важны не перья или клюв... А был, скорее, как тюльпан - тихий, поникший человек, терзаемый видениями. Красивый бледный чиновник не новость в провинции; даже если и идет по водам, пораженный идеями... А лицо? Лицо такое, будто он питается одними сырыми злаками да травами; и пьет, пьет ключевую воду... Звенят в жилах горные ручьи, а сам герой - мертв, если посмотреть мимолетно; мертв, как вчерашний идол. Ну а Тукляев был еще и одержим невидимыми идеями. Эти идеи наложили на его уста печать молчания; он не онемел вовсе, но говорил совсем немного и такие отчаянные глупости (будучи при этом отнюдь не глуп), что даже водитель Сергей, крепкий парень с лицом мясника, крякал и норовил укрыться в складках местности... Идеи довели Тукляева до жестокого запора - в интеллектуальном смысле. Он свирепо тужился, поводя мертвым взором; пытался найти применение... Огромный стол в кабинете Владимира Николаевича стал свидетелем этих свершений. Чудесный стол, на нем можно было бы установить игрушечную железную дорогу, и, право, поезд разносил бы по белу-свету веселые гудки: ту-ту! Этот гигантский стол будто специально был изобретен для тукляевских испарений. За таким столом можно было додуматься до чего угодно, хоть до закона всемирного тяготения... По должности Тукляев был в своей Администрации чем-то вроде  д у х о в н о г о   в о ж д я  (это приравнивается к специалисту 13 разряда) - и вот от усилий выбрать  п у т ь   Владимир Николаевич начал чахнуть, как цветок гардении. Он всё тужился вписать в историю духовной жизни города новые строчки, а довел свой организм до натурального диатеза. Гардения! Сон-трава... Идеи выступали в голове Тукляева парадом, как оловянные солдатики. Шли, но не производили настоящего залпа... А чиновник-мечтатель рассчитывал именно на настоящий залп, который взорвал бы стоячие воды. Вспучил... Однако идеи и сами по себе были блистательными фантомами! Невиданными мыльными пузырями! притом, что всё это гнездилось в одной, пусть и незаурядной, голове... Первым пузырем был Храм. Самым диковинным - ибо откуда взяться Храму, когда нет, допустим, надлежащей бани? В одну минуту Храм сделался главным припевом немногословного Тукляева.

- Городу нужен Храм, - твердил он по всякому поводу. Скажут ему, допустим, что на участке №10 лопнули трубы, и нечистоты хлынули на мирный город, точно вешние воды... Что же Тукляев? А ничего. Схватит карандаш и отстукивает по блестящему столу; не администратор, а милый Щелкунчик...

Наконец, разомкнет уста и молвит:

- Городу нужен Храм. Мы не богаты, верно... Но у нас есть кое-что, чего не имеют... а лучше сказать, чем не располагают...

Выскажется - и затихнет... Угаснет, будто свеча.

А в голове реют стяги; бьются горные ручьи... горние - вот как! Летит серебряный звон...

Когда Тукляев придумал Храм (а он именно придумал! Отродясь строители не возводили ничего подобного - то есть именно подобных сооружений; в голове Тукляева этот храм взлетал ввысь, нарушая каноны, бросая вызов геометрии) - в общем, когда руководитель всё это расписал в темнеющем сознании, настроение его живо укрепилось. Стало ясно, что он сидит в своем кресле не беспочвенно. Что имеются основания, он полезен и укрепляет жизнь горожан, точно витамин... Красивый чиновник стал чаще покидать кабинет, а его темное неподвижное око больше не пугало дам... Суровость его окрепла, будто под воздействием низких температур; Храм, придуманный Тукляевым, говорил в его пользу.

- Духовные традиции, - скупо пояснял Тукляев, - то есть традиции нашего духа.

А никто и не спорил...

- Духовная составляющая как центробежная сила, - пояснял еще руководитель.

А далее от усталости заговаривался, бормотал что-то про светоносные стрелы; про скипетр как символ; а отдельно настаивал на векторе властности.

- Такова духовная стратегия, - выговорил Владимир Николаевич и внезапно померк. Глаза покрылись тусклой пеленой, как болотце - ряской... При этом Тукляев не казался совершенно мертвым - скорее, это напоминало зачарованный сон. Во снах Храм путался с другими созидательными миражами... На взгорье, где предстояло высится духовному центру, теперь стоял Мавзолей, у входа замерли могучие, как ифриты, воины... Простая, но не лишенная величия картина... Отрадно смотреть на фигуру, заключенную в таком сооружении. Глупо воспринимать мавзолей как камеру хранения; Владимиру Николаевичу пригрезилось, что этакий склеп может открыть доступ горожанам к их памяти; к памяти, к чему-то подобному... Руководители высшего звена - в первую очередь; далее - средний уровень... Всех, конечно, не уложишь... Однако, красивая традиция пустила бы корни... Те же молодожены - причем, безо всякой формальности...

Мавзолей, виделось Тукляеву, высится над безмятежным городом; мимо проходят моряки, вообще военнослужащие - пусть теперь и не востребованы эти первобытные примеры... да и откуда, спрашивается, выскочили эти моряки, когда моря-то нет, нету! И кто там будет лежать? Во внутренних помещениях? Не хотелось думать, что усопшие; это уж совсем другая нотка... Но как уложить живых? Проблема, между прочим - и не только нашего региона... И потом - что скажут семьи? Ну, положим, ничего - если выдать соответствующий документ...

Закатив глаза, Тукляев повторял: документ, документ - пока не захрипел.

Хотелось ведь как? Хотелось, чтобы инициатива шла не сверху, а созрела внутри, как нарыв (образно выражаясь). Чтобы оформилась как неосуществимая мечта; то есть люди бы грезили вместе со своими руководителями... Слагали бы песни либо наивные байки... "Байки из склепа", - придумал Тукляев. В форме небольших сказок... Как, допустим, перед самым праздником 7 ноября в Мавзолей вошел путник, на голове его помещался небольшой тюрбан. Посетитель назвался Калифом-аистом, но охрана заспорила: где же аист? Где птица, освещенная традициями? Гость в тюрбане не растерялся и принялся для отвода глаз водить руками перед носом честных солдат - наподобие знаменитого фокусника Мишки. Но и это не помогло, военнослужащие дали друг другу команду и вскинули ружья, целясь в окаянную птицу.

- Не бойтесь! - молвил вдруг аист человеческим голосом. - Я несчастная принцесса, меня оклеветал старинный маг!

Выслушав это дикое напутствие, охранники заплакали от голода и жажды - вернее, от горечи и жалости.

Тукляев перевел дух. Красивая сказка, почти как настоящая...

Тукляев плыл дальше. Более всего тукляевским грезам мешали будни. Они вмешивались в духовные конструкции руководителя. Собственно, эти будни не так уж отличались от волшебных картин, и все же разбивали чары. Владимир Николаевич уж не однажды намеревался выйти со своим могильным проектом, но всякий раз в робости отскакивал от начальника. А тот, хотя и недоумевал, что за прыжки, с вопросами не лез; думал, как видно, что ногу Тукляева скрутила нервная судорога, вот Владимир Николаевич и крутится на одной ноге, как цапля, ну а голову, переволновавшись, прикрывает руками...



Круг забот чиновника велик, но не бесконечен. Каждое утро Владимир Николаевич просматривал текущий план. Это была отчасти литература, жанр, родственный быличкам; такие блокноты - если бы они издавались для широкого употребления - наверняка нашли бы своих почитателей. Людям интересно, допустим, как жили древляне; или - доподлинно ли существование племени сукчи? Пусть даже в отдаленнейших районах земли? Всякая диковинка манит пытливый ум, то же и с тукляевским  б л о к н о т о м   р у к о в о д и т е л я . В известной степени сам Тукляев разделял этот острый интерес, понимал, что отчасти они тут, в Администрации - как папанинцы на льдине. Свирепый ветер и полное отсутствие внешних сношений... Плюс - долг перед теми, кто остался на Большой земле. В чем этот долг? Быть может, в том, чтобы продолбить-таки окаянную льдину и доказать, что человек - сильнее, чем... Чем что? Вероятно, чем лед; Тукляев был обескровлен сомнениями.

Когда в окнах загорелся закат, Тукляеву позвонили по поводу конференции. Что-то (сейчас уже не упомнить) по социальной линии... Формулировка темы была довольно пространна, зато общий смысл можно было выразить в двух словах: "Верность сюзерену". То есть тема не была пустой формальностью, это было как раз то, чем жили и дышали люди - жили и дышали... Вчитываясь в строчки, Тукляев напустил на себя такую суровость, что его можно было принять за покойника. Руководитель остекленел от напряжения. Но главное - это была е г о тема! Как человек ясного ума, Владимир Николаевич сознавал, что быть верным - значит просто-напросто любить предмет верности. То есть предмет любви... Получался (внешне) устрашающий бред, но Тукляев не пугался. Он усвоил: в этом "бреду" переплелись нежность и воля, а еще - неукротимое стремление быть полезным. В принципе, никому другому на конференции можно было не выступать. Будущий форум вполне мог стать ареной для одного исполнителя... Конечно, Владимир Николаевич понимал, что найдутся и другие; и выступят, и не хуже его. Беда, однако, что те выступления будут продиктованы исключительно разумом (рациональным началом); ну а Тукляева, как духовного лидера, скорее питали невидимые родники. Несмотря на обманчивую внешнюю непробиваемость, Владимир Николаевич жил сердцем... Но была и заминка. Она заключалась в недавней смене одного руководителя города (чьим замом ранее состоял Тукляев) на другого (чьим замом он числился сейчас). Оба администратора (и бывший и нынешний) были крупными мужчинами, оба имели твердую походку (а корпус при этом несколько отклоняли в сторону - из-за обилия забот); оба были красивы. Но первый, ныне сгинувший руководитель города, был наделен красивой статью пахаря, а другой - недавний и ныне здравствующий пришелец - скорее был гибок, как лоза. Но в том-то и дело, что еще до того, как явился  н о в ы й  - Владимир Николаевич успел привязаться к первому. Это не была пылкая привязанность мальчишки - но вполне зрелое чувство. Во время ежедневных оперативок духовный лидер так смотрел на начальника, что даже у того - человека опытного и привычного к изъявлениям любви подчиненных - начинало зудеть... Как справиться с таким чувством? Тем более, скоро первого начальника  и з ъ я л  и, так сказать, из общественного оборота. Причины этого изъятия были смешны и нелепы (если соотнести их с мощным чувством, которое предшественник умел зажечь в сердцах); ему поставили в укор какие-то утерянные деньги! Кто их утерял? Для чего? Быть может, они просто утонули, когда руководитель переправлялся на другой берег городского пруда во время воскресной рыбалки? Тогда таскали окуньков и беспечно смеялись; а    б ы в ш и й  (он иногда не боялся крепкого словца) - если ему удавалось вытянуть рыбку - всякий раз восклицал: Ёпс! - чтобы не проворонить удачу...

Владимир Николаевич также бывал на тех сборищах - не потому, что так уж любил рыбалку; он, признаться, даже живую рыбу не смог бы удержать в руке... да и дохлую - тоже небольшое удовольствие... Ну а бывал там просто, чтобы побыть  с р е д и   с в о и х ! потереться между другими администраторами, послушать беспечный лепет людей, отошедших на короткое время от вороха дел...

А Главного он любил... Это было нечто из детства: как чувство ребенка к Деду Морозу. За что вот того любят? За подарки, конечно - но только ли? Блестящее платье, борода из ваты... Чудо, вот что!  О щ у щ е н и е   ч у д а!  то самое отчасти испытывал Владимир Николаевич, укрывшись под административной опекой своего шефа... Административное гнездо, которое сплел и ревниво оберегал начальник, действительно, было колыбелью многих - впоследствии возросших, оперившихся - администраторов. Среди них был и специалист по духовности Владимир Николаевич Тукляев.

Его инициативы потому и поражали неподготовленных людей! А кого-то - откровенно страшили (как наших первобытных предков - радиоприемник). Так или иначе, это всё были выплески живого, неугомонного ума; мавзолей! Храм! Даже целая система храмов! Комплекс! Плюс монастырь... Для чего монастырь? - спрашивали близорукие сограждане. Владимир Николаевич усмехался и рекомендовал почитать "Отца Сергия". Кто-то говорил, что уже читал, а другие возражали, что правильно не "Сергий", а "Сергей". Но Тукляев уже летел далее! Как Маргарита, реял над городом, распластав рукава! Ему уже мерещилось, что можно бы - ради эксперимента - учредить в городе школу самураев (для мальчиков). В Японии немало наносного, но рациональное зерно... Мы могли бы поучиться у них, а они - у нас, бормотал в своем кромешном просветлении руководитель. Конечно, вооружать мальчиков мечами ни к чему, да и нету никаких мечей... Но в них, однако же, следует вдохнуть духовное начало... Идею служения и идею верности - твердил Владимир Николаевич на все лады. Что же они будут делать в этой школе? - приставали иноверцы. - Служить, - бормотал Тукляев, а сам уж несся дальше! "Но программа? - кричали ему вслед. - Какова все же программа этого  с л у ж е н и я ?". Но Тукляев уж не слышал, а будто исполнял завет старинной песни: долетайте до самого солнца! И летел, парил, как портняжка из Саксенгаузена (которого, как известно, унесло порывом ветра прямо из окошка пивной)...

Внешность Тукляев имел подходящую как раз для духовного вождя. Это не был заурядный чиновник-невидимка, какие сейчас во множестве бредут по дорогам родины. Как перелетные птицы, тянутся эти стаи к теплу, к сытому очагу... Тукляев был не таков. Во-первых, он походил на бронзового египтянина; бритый сверкающий череп, мертвый (в угоду канону) взор... Пока Владимир Николаевич помалкивал, он был очень и очень хорош; речь у администратора тоже была гладкой, но вот сумятицу вносила духовная струя; а уж ее Тукляев вырабатывал бесперебойно, точно слюну...

Новый Глава Администрации поразил Владимира Николаевича. В груди его, как гвоздь, еще торчало чувство к прежнему начальнику, а на его место уж заступила новая нога... Чтобы разобраться в себе, Тукляев многократно  у с и л и л  прежние  у с и л и я ; усердие его отныне приобрело характер неутомимого гейзера - тут и там летела пена. Утром он первым бросался наперерез ничего не подозревающего начальника и глухо докладывал свежие новости о духовных завоеваниях горожан; о собственных предпринятых в данном направлении действиях... "Мы работаем на далекое будущее", - туманно высказывался Тукляев, так что Глава Администрации с некоторым испугом обходил Владимира Николаевича. А Тукляев, и точно, верил в это далекое будущее, правда, с трудом представляя - что там? Ну то есть что именно? В голову лез фантастический роман Уэллса и гигантские крабы на берегу замерзающего моря. Конечно, крабы тоже часть нашей экологии... однако Владимир Николаевич, хотя и старался любить природу (приветствовал прилет птиц и так далее), - был смущен открывшимся зрелищем. Безусловно, роман Уэллса - мрачная фантазия. Что писатель, интересно знать, имел в виду? - с внезапным раздражением подумал администратор.

Новый Глава Администрации потихоньку теснил (в груди Тукляева) прежнего. Как уж это выходило? Вопреки заметной разнице между этими примечательными фигурами... Владимир Николаевич даже начал задумываться без ясной перспективы; иначе говоря - без намерения до чего-нибудь додуматься... Просто бледная дымка ложилась на административное лицо. Стали подмечать, что Тукляев вдруг, среди разговора, дико вскинет глаза, легко толкнет собеседника в грудь и отскочит в сторону. А стоя в одиночестве, принимается озираться по сторонам, словно отыскивая знакомую, немного грузную скульптуру прежнего начальника. Но тот, повторяем, сгинул из-за превратностей судьбы, а Тукляев навек осиротел. И вот теперь новый кумир заступал на чужое место...

Был этот новый избранник совсем не плох, но Владимир Николаевич, из-за первобытной игры чувств, всё никак не мог рассмотреть черты новоявленного любимца. Они всякий раз расползались, будто начальник парил над горизонтом, а не был тут, рядышком, на своем посту...

С приходом нового Главы Администрации, конечно, началось осуществление новой стратегии. У прежнего Главы была нацеленность именно на конкретные дела (конкретику, как любил он повторять); и даже не на сами дела, а на их  к о н к р е т н о с т ь ; ну а нынешний вождь присовокупил к конкретике  в е к т о р   д е р ж а в н о с т и ; потому что без этого элементарного чувства люди уподоблены муравьям: и трудятся, и снуют - а дальше муравейника дело не идет.

Администраторы закручинились. Закручинился и Тукляев: духовность, сообразил он, конечно, требуется и там и тут (а не надо забывать, что духовность была чем-то вроде профессии Владимира Николаевича); но уж тут духовность особого рода... В виде гимнов, догадался администратор и поник головой. Жизнь стремительно летела вперед, поспеет ли он за новыми прекрасными миражами? Вот о чем кручинился Тукляев, ну а другие - те вовсе перепугались, ибо ни словечка не поняли. То есть поняли, что  д е р ж а в н о с т ь    от    д е р ж а в ы . Ну? А далее? Им-то что делать? Как исполнить? Вот почему первые дни сотрудники Администрации просто  т о п т а л и с ь . Они с ревностью вглядывались в лица товарищей: не додумался ли кто? Не разгадал ли загадку? Ну а новый улетел в Центр - за указаниями.

Покинутые администраторы немного осмелели и принялись обмениваться соображениями.

- Пусть объяснит! - говорили они твердым шепотом.

- Пусть наметит! - отвечали еще тише и тверже другие.

- Пусть объяснит и наметит! - едва слышно, уверенно возражали третьи.

Тукляев же от дискуссий устранился. Он бродил по коридорам Администрации, побледневший без свежего воздуха - не администратор, а болотный дух; но взгляд, взгляд его был не здесь, внутри обшитых нарядной плиткой стен! А был очень высоко над уровнем моря (Тукляев обладал этим свойством: смотреть и видеть не то, что есть, а что-то другое). Группа чиновников уже, наверное, час, без еды и питья, двигалась по направлению к Гималаям. Миновали улицу Пушкина, вышли на бульвар Карла Маркса... Гималаи светятся нездешним огнем, их узнает даже самый бестолковый путник. Чиновники шли, не обмениваясь ни словом, ибо разом - из-за форс-мажорных обстоятельств - перезабыли все слова. На устах каждого сидела печать молчания да небольшие пузыри, из-за усилий высказаться. Среди городских зданий путники выглядели немного сиротливо, хотелось просто взять их за руки да развести по домам... Карты у них не было, двинулись безо всякой карты на юго-восток, да и всё... Чуяли, что там Тадж-Махал; то есть примерно в том регионе. Вдруг Ирина Германовна, пожилая дама из молодежного отдела, выговорила, что паломники должны идти босиком, но никак не формально.

- Семь пар башмаков износить, - прибавила она значительно, но нелогично.

- У меня аллергия, - молвила другая дама и вдруг заплакала.

- На что же? - заспрашивали все, почесываясь (ибо внезапно аллергия началась и у них; натуральный зуд! Зуд, галлюцинации...).

- На город, - жалобно призналась дама. - Тут испарения...

А действительно, в городе были испарения, это правда. Потому что здание Администрации, в некотором роде, - закрытая экосистема. Наподобие аквариума. Ну а снаружи совсем не то...

- Не чешитесь! - кричали чиновники друг на друга. - Только хуже будет!

Неожиданно дунул ветер; ну, ветер и ветер - но, видно, он прилетел из каких-то гнилых широт, возможно, из  с е л ь в ы ... И вот люди, помимо зуда, начали дрожать; это был бич всех путешественников - желтая лихорадка! Так и запечатлел их городской художник на картине (которая теперь висит в Городском музее): "Группа чиновников на пути к Гималаям, во власти желтой лихорадки". Всё - в желтых, охристых тонах, для натуральности...

Но чиновники чиновниками, а Тукляева несло дальше!

- Просто кто-то должен начать, - повторял он. Но вот со временем позабыл - ч т о именно начать? И мучился, бедняга, над этой глупостью всерьез... Может, имелся в виду какой-нибудь пустяк? Допустим, кто-то должен наконец-то начать делать утреннюю гимнастику? Разрешились эти сомнения смешно и трогательно: в руки Тукляева попала книга. Огромных размеров том со всякими сочинениями - повести, рассказы и что там еще? Короче говоря, Владимир Николаевич почуял, что книга как раз осветит мрак ночной. Автор (пока малознакомый читателям) какой-то В.Блинковский был, видимо, усидчивым человеком. Он написал устрашающе громадный труд - притом вот парадокс: ни о чем! Называлось сочинение "Монастырская чаща" - однако, никакого монастыря видно не было; произведение, впрочем, было многолюдным, герои вылезали тут и там (а имена все были крепкие, исконные: Артамон либо Супостат, Святостат... или все-таки Святослав?) И выражались чудеснейшим языком; говорили "здря" вместо "зря", "робяты" вместо "ребята"; а иногда вставляли изысканные обороты, типа "межреберное пространство"... Чем уж так понравился неведомый В.Блинковский Тукляеву? Чем покорил? Быть может, все-таки со своей птичьей высоты Владимир Николаевич неважно соображал? И вот обнесло человека, что ж...

Так или иначе, Тукляев придумал: теперь - с книгой - все пойдет по-другому. Книгу прочитают, фантазировал духовный наставник горожан; прочитают, осмыслят... В конце концов, роль книги в человеческой жизни не миф, не фантазия; книга - источник знаний, горячился Владимир Николаевич. Вот Толяй у В.Блинковского; сорванец и пустомеля, однако же... А, собственно, что "однако же"? А ничего. В том-то и суть литературы, грезил Тукляев, чтобы - ничего не сказав - быть услышанным и понятым! Толяй взял ведро, налил воды... Или Толяй попил воды, утерся... А то бы мы подумали, что каплет с него, окаянного! Студеная водица! А какая еще, спрашивается, бывает в колодце? Кипяченая? И все же чтение не бесполезно... Тукляеву пришло в голову, что читающий человек временно парализован - в лучшем смысле этого слова! Читая, он, к примеру, не может быть коррупционером или пиратом. Сидит, читает - и всё! Владимир Николаевич чуял, что близок к какому-то решению. Плохо, однако, что совсем отсутствовали значительные события. Государственной или хотя бы региональной значимости. Был бы, к примеру, в городе зоопарк; Тукляев мог бы поучаствовать. Как мэр какого-то города - преотлично участвовал! Тот же Шварцнеггер... Произнес бы речь, держа в руках какое-нибудь небольшое животное... Кошку-не кошку, но что-то в этом роде. Людям нравится, когда руководители делают то же, что они: позволяют какие-то слабости (кошка); безобразничают... Причем не обязательно поджигать дом (хотя пепелище и вызывает участие). Даже небольшие проступки трогают человеческое сердце; случайная кража, наивная пьяная выходка... На открытии зоопарка должен присутствовать не бродяга, раздумался Тукляев, не проходимец. А тот, кто (как Тукляев) чует, что мы и звери связаны невидимыми ниточками, соединены... Тут Владимир Николаевич вздрогнул, представил себя привязанным к тигру; или к какому-нибудь орангутангу! Тяжела чаша Мономаха... Шапка... Из живой природы духовному администратору больше нравились комнатные растения... та же герань, искусственный бамбук... Тукляев до того провалился в грезы, что ему даже вообразился нарисованный зоопарк - пока нету настоящего. Картины заменяют тех животных, которых еще не поймали; ну а другие представлены натурально; допустим, кошки... Тукляев придумал и речь; решил, что назовет в ней животных младшими братьями; меньшими... И сестрами! Так и скажет: братья и сестры! Какая, однако, выходила несвязица... да и где, в конце концов, взять животных - вот вопрос! Ну а где их обычно берут? В лесу, надо думать, в джунглях... Выходит, совсем другой регион...

Тукляевские мечтания были в чем-то для руководителя надежной броней. Их можно было принять за    п о и с к и . Там, где другие действовали в рамках формальных инструкций, Владимир Николаевич  и с к а л . И хотя новый Глава Администрации все более сердился на туманные экскурсы духовного подчиненного и, распаляясь, называл того  Г ё й н е , - все равно выходило, что - так или иначе - Тукляев выполняет какую-то работу, которую никто другой не потянет. Он предпринимал ежедневный духовный хадж - вот что! Ходил с таким печальным и суровым лицом, что не сунешься... Никон! Петр и Павел! И, к тому же, будто в кандалах... в веригах...

Короче говоря, новый Глава Администрации попривык к Тукляеву (как, в свое время, попривык  с т а р ы й ); только глянет, прикроет нос платком да сплюнет в горячке работы - вот и всё! Ну и присовокупит иногда мимоходом, что ходит, мол, этот Тукляев - будто Иисус по водам, блин! А более ничего...



Красивая идея с зоопарком умерла в одно мгновение. Хотя Владимир Николаевич на оперативке и внес предложение (его мертвый голос звучал в кабинете, будто плач по покойнику). А это был не плач по покойнику, а плач по идее! Которая оказалась все равно что усопшей - погребена!

Выслушав предложение духовного предводителя, администраторы немного обалдели. Все притихли, будто к кабинету уже приступали дикие звери.

- А кормить-то, кормить! - вскричал вдруг чиновник из какого-то подотдела. - Ведь они, поди, много едят!

- Да, - кивнул новый Глава. - Мы, безусловно, живем в мощном государстве - однако ж...

Тут все закивали: да! Верно! Государство государством - однако ж...

Тукляев угасал, как свеча.

- Они могли бы питаться подношениями, - подал он голос со своего смертного одра.

В общем, тукляевский зоопарк не прошел. А жаль! Иногда какой-нибудь бамбуковый мишка трогает сердце сильнее, чем руководитель даже среднего звена! Притом, что и медведь-то неполноценный; не бурый, не белый!.. Но - нет так нет.

Получив отказ, Тукляев тут же провалился в яму своих созидательных снов. От ямы тянуло сладкой гнилью - это был запах неосуществленных идей и решений. Ну а сверху вился робкий дымок - новые  и с п а р е н и я  неукротимого тукляевского духа; Тукляев летел дальше, дальше, дальше! Непредвиденным образом провалилась и другая, помимо зоопарка, идея духовного наставника - встреча весны. А уж тут, надо сказать, идея была так идея! В ней не было видно и следа безумия, зато вилась ниточка традиции... Однако же, повторяем, идея лопнула. Из-за чего? Из-за глупых предубеждений, почему еще? Так вот: Владимир Николаевич придумал акцию. Ему захотелось ободрить горожан, и всё мерещились статные землепашцы, которые с достоинством выходят в поле и становятся красивым полукругом. Здравствуй, Весна-красна! Здравствуй, новый день! Тукляев с сочувствием подумал, что ремесла уходят из повседневного быта, совсем не стало кружевниц, сгинули румяные сучкоборцы - или как их там? Исчезли, истаяли в утренней дымке... Это дымка времени, растрогался Тукляев; она накрыла и свистунов - красивых, бесшабашных парней в рубахах со славянской тематикой; исчезла песня про соловьиную рощу. А сами соловьи? Соловьи-то есть, но теперь они молча служат природе. А жаль, жаль, жаль!

"Встреча Весны" была назначена на пятницу. Пока еще было холодно, но весна, установил, сверившись с календарем, Тукляев, была не за горами. На речках трещит лед... Ах, что же из этого? Тем более, никакой лед не трещит; да и не был Тукляев на реке четыре года. Всё, однако, должно быть сорганизовано... Огромные хороводы движутся по кругу в полном согласии с природой. Гудят шмели... Нужно будет поделить всех на две команды; и вот флажки будут сигнализировать... то есть подавать сигналы... Оставалось только до конца придумать, для чего две команды. Тукляев схватился руками за голову, как Наполеон в канун битвы.  Д в е     к о м а н д ы . Ничего особенного. Просто люди померяются силами после долгой зимы. Поведут очами...

Владимир Николаевич стремился продумать все наилучшим образом. Внизу люди, пашня. Вверху жаворонки... В конце концов, это не такая уж проблема: жаворонки неплохо поддаются дрессировке, они будут парить над полем, пока прихожане допоют гимн весне. То есть, конечно, не прихожане, а горожане... В других городах пока еще эта традиция в забвении. Духовному администратору хотелось, чтобы люди испытали рецидив гордости за свою избранность; мертвыми губами он дважды рассказал свой замысел. Первый раз - на той же оперативке, где мечтал о зоопарке; а вторично - неизвестному сотруднику Службы безопасности. Молодой человек выслушал и ласково осмотрел Тукляева. Он даже заглянул, исполняя свой невидимый долг, в тукляевские зрачки. Что, интересно, он там хотел разглядеть? Стяги, хоругви? А зрачки Тукляева были мертвы; черные дырки. Сотрудник отклонился в небольшом недоумении, ему почудилось, будто он заглянул в пустой чулан. Владимир Николаевич не противился осмотру. Надо будет призвать поэтов, вот что. В городе живет целая армия поэтов; могло бы выйти состязание, как перед храмом Артемиды. Или Афины? А главного певца увенчать венком из тернового листа... лаврового; венцом...

Додумавшись до лаврового листа, Тукляев окончательно затих. Сотрудник Службы безопасности этому ничуть не удивился. Ему и раньше доводилось видеть мертвецов, и вот он принял Тукляева за мертвеца. Он легко (будучи тренированным человеком) переместил Владимира Николаевича в самый конец коридора, чтобы тот не препятствовал общему движению. Это смешное недоразумение скоро разрешилось. Тукляев разомкнул уста, и хотя его речи было легко принять за говор речной волны (бессвязная музыка, лепет) - все же то была не мертвая материя, нет. На устах руководителя пеной всходили чудесные фрагменты стихотворений (которые - спасибо учителям - Владимир Николаевич вытвердил еще в школе); целые басни. Дуб и журавль. Эта образность проста лишь на первый взгляд. Где живут журавли, где? Никак не под дубом, экая нелепость... Журавль слишком велик и не поместится в дупле. Все же между этими двумя реальными персонажами возможна какая-то модель отношений. Журавль хвастает перед Дубом своими успехами... Хм. Либо Дуб обсыпает Журавля листвой на память... Как-то все не то, неладно... То, что мы не читаем басни, говорит о многом. О чем? Да господи, о чем угодно! Любой пятиклассник безбоязненно перескажет басню, а мы считаем за труд... Тем не менее, для нас, городских жителей, это была бы неплохая разминка. Имена птиц вычитываем в инструкциях... Вот для кого пенсионеры ставят скворечники? Пионеры? Вот вам и передача "Самый умный"...

Или, допустим, басня "Чашка и ложка". Хотя в баснях, по традиции, отдается предпочтнеие животным... Однако ж, под видом чашки и ложки вполне можно было бы высмеять недостатки тех же голубей... Косвенно... Если ты в приличной шляпе... Долгое время сом (это довольно крупная рыба) считался первым человеческим помощником. Ничуть не хуже собаки; не хуже собаки, кошки, проворной выдры, привязчивого хорька, лисички-сестрички, тех же голубей. Конечно, не хуже. Да и в том перечне нету ничего плохого, что ж... Если сом становится на задние ноги... Но стоп. Как говорится, хода нет. Где ноги у сома? Даже образно... Гигантский сом на четырех ногах! Какое-то Евангелие от Иоанна, ей-богу... Сому место в каше. То есть из этих наблюдений видно, до чего можно себя задергать.

В сущности, запретных тем нет, не существует. Тот же сом... Неплохой подарок для тех, кому за тридцать... Ну и ну...

Сом умело приветствует человека, издавая небольшой клёкот. Тукляев припомнил картину: "Известный чабан подносит подарок руководителям партии и правительства в виде сома". В виде сома - как-то... Однако, время было другое, да! Так сказать, праздники и будни...

Владимир Николаевич стал несколько походить на вымысел. При всех, однако, административных приметах... Вымысел! Ноги несли его по объектам, как крылья. В том смысле, что он летел довольно бестолково, хаотично, сам не представляя, где объявится в следующую минуту... Как вестник богов в книжке "Греческие мифы"; в сандалиях... Тукляева видели в детском садике (где его, кстати, не узнали в лицо, а приняли за мужа одной сотрудницы, 14 лет назад уехавшего в Пермь, в командировку). Владимира Николаевича даже не стали ни о чем расспрашивать, а просто накормили овсянкой и дали немного киселя... Сразу вскакивать и уходить после еды Тукляеву показалось неудобным, и вот он еще некоторое время торчал в кухне, путаясь под ногами у поваров... Ну а потом одна воспитательница (ее звали Неля) утерла Тукляева влажным полотенцем и пристально оглядела пришельца, покачивая головой. И - хотите верьте, хотите нет! - едва не заплакала от жалости! И даже именно заплакала! Да и любой бы заплакал, таким сиротой глядел Тукляев... Брошенный в воду цветок! Козетта!

Или вдруг наставник по духовности остановил свой беспорядочный бег и высадился прямо на территории строительного участка. А сам и не планировал туда идти! Просто пока не чувствовал себя готовым... Участок показался Тукляеву (привыкшему к закрытым помещениям) огромным. И, надо признать, отчасти устрашающим... Будто тут вчера только происходила  п о с л е д н я я   б и т в а , и еще неизвестно, кто победил... К тому же, Владимир Николаевич немедленно застрял в какой-то расщелине. И вот, вместо того, чтобы позвать на помощь, стал притворяться, будто просто замешкался, интересуясь деталями строительства, вникая... Так проторчал в идиотской дыре до вечера (а строители всё не возвращались после перерыва, компенсировали утерянные силы). Владимир Николаевич иногда дергал ногой (хотя и довольно безучастно); он покрылся ровным слоем извести. Но по-прежнему нечто античное сохранялось в красивом облике чиновника; стоял, будто гражданин Геркуланума... По крайней мере, буду в курсе, болтал Тукляев. Ему захотелось найти рубанок - вот только как он выглядит? Точно ли так, как в букваре (а этим первым опытом не следует пренебрегать)? Нога, однако, была зажата, вот что... Освещенный луной, Тукляев продолжал свою инспекцию. Это был в полном смысле слова сказочный вояж по объектам! Его всюду видели, но немного слабо. Кто-то запомнил плащ (как в оперетте "Мистер Икс", вот смех!); а никакого плаща не было в помине. Что за плащ? Демон, летящий на крыльях ночи? Так или иначе, Владимир Николаевич придумал  п р о е к т . Что ж, не впервой... На этот раз это был проект-поэма. Или  б ы л а  поэма- проект... Стихов, впрочем, Тукляев никогда не писал. Даже простые рифмы... То есть "вольный" и "раздольный" уже вызывали радостное изумление (а ведь это были еще не стихи). И вот поэма...

Придумав этакую штуку, Владимир Николаевич стал не шевелясь среди проспекта Карла Маркса. ПРОЕКТ-ПОЭМА! Владимир Николаевич вернулся на ватных ногах в Администрацию. Сел за сверкающий письменный стол и разом почувствовал себя пилотом. Тут его место! Мысль  п р о е к т а  состояла в том, что духовная составляющая должна быть пафосом... а лучше сказать - вектором... (ах! Он это уже говорил... И тем не менее...). То есть сама по себе духовность может производить впечатление дыма и не иметь ценности. А духовность, обличенная... облаченная... оплодотворенная конкретными делами... Иначе говоря, люди должны не только есть, но и пить; то есть плыть (удачно срифмовал духовный вождь)... Но вот куда? Естественно, это "плыть" - образ... Плывем... Куда ж нам плыть? Очень и очень неплохо...

Владимир Николаевич перечитал написанное. Оказалось, на листе, помимо слов "Проект-поэма", значился только одинокий вектор. Для проекта маловато... Да и для поэмы...

Ах, подумал вдруг Владимир Николаевич, как все-таки чудесно было бы объединить людей вокруг какого-нибудь общего дела ("национальной идеи", шепотом вымолвил чиновник). Допустим - встреча первого космонавта... Или - ополчение. Вектор - ветер, опять срифмовал Тукляев, точно заболел. А он и заболел, это был вирус. Но - в лучшем смысле этого слова. Тукляев был прекрасно болен! Им овладел зуд свершений (духовных свершений). Товарищи по Администрации с сочувствием и уважением косились на своего брата. А он только молча поворачивал голову (позволял собой любоваться) да посылал  к о с у ю   в о л н у   о ч е й ! И так оно все катилось; в коридорах Администрации (в родном тукляевском гнезде) вился кофейный дымок да плыл запах хорошего шоколада; какая-то резиденция Омара Хайама, право... Ну а Тукляев ходил с мрачным лицом по коридорам и заглядывал в лица товарищей своих, пытаясь установить: усвоили они его ведущую мысль о  в е к т о р е  (духовном векторе)? Выходило, вроде бы - да, усвоили, хотя и немного пассивно... И вот среди этих передвижений вдруг вылез странный призрак прошлого. Мелькнула дорогая тень... Это был (уже можно догадаться) бывший Глава Администрации. Оказалось, его, хотя и выкинули из административного ковчега, но не совсем позабыли. Он понадобился самым непредвиденным образом - чтобы  п е р е д а т ь   к л ю ч и . То есть наметилась акция, как у Наполеона с Кутузовым. Бывший верховный администратор вручает нынешнему предводителю  к л ю ч и  от города. Хотя город, естественно, и не запирался. Это были символические ключи от символических ворот (от судеб горожан,  ч а я н и й ). Как раньше запускали в новое помещение кошку, от сглазу... Однако, ключи все же были зрелищнее. Кошку не уложишь в футляр (хотя это и частность); кошка не из тех животных, что добавят процедуре торжественности; это не барс, не орел... Короче говоря, кошку отвергли и призвали  б ы в ш е г о . Тот явился (он был по-прежнему красив, только как будто немного заспан). Разъяснили задачу. Он тут же подсобрался и изверг несколько дельных советов, чисто протокольного свойства. Как стать, как оттеснить народ во время гуляния, чтобы люди в запальчивости и энтузиазме не поскользнулись. Его, однако, уверили, что никто не поскользнется, так как никого и не будет, помимо участников акции. Они да оператор с камерой, плюс несколько сотрудников Администрации, загримированных под обычных людей. Автором сценария был какой-то дядька от культуры, человек, между прочим, талантливый, натуральный самородок; из тех, кто в компании себя не щадит. Причем как придумал? Когда сам был не в лучшей форме, из-за пищевого отравления; говорил, что это чеснок, только он, зараза... Но вот так ли это? Во всяком случае, сценарий одобрили, а новый Глава Администрации даже внес деталь: дать задний план со штурвалом либо этими самыми... бескозырками. Бескозыркам, сказать правду, немного удивились, но отвергать не стали. Не цилиндры же предъявлять...  б о л и в а р ы  ...

Владимир Николаевич Тукляев болтался между другими администраторами, как какой-нибудь беспризорный окунь. Ну, решительно никакого толку! А дело в том, что Тукляева накрыл приступ юношеского столбняка (что-то вроде первого свидания). Он почти совсем ничего не мог делать; одна - две чашки кофе - вот и весь рабочий день; кофе, да неразборчивый лепет на оперативке... И неотступная мысль о грядущей встрече с дорогим призраком! Притом, что и новый верховный администратор нравился Тукляеву; и не меньше! В общем, направо пойдешь - убитым быть, налево пойдешь - убитым быть, а прямо пойдешь - убитым быть. Туман, болотные огоньки...

В назначенный день Тукляев вместе с другими чиновниками прибыл, чтобы в художественной форме освидетельствовать новый статус Главы Администрации.



... они ... стали небольшой кучей... на заднем плане драпировка и матросские бескозырки (это удалось реализовать)... Слева - прежний Глава Администрации, на лице уже выступил бледный мох... А справа нынешний руководитель города, нестарый крепкий человек... части подогнаны одна к другой, крепок, как акведук... Поодаль - административные разночинцы, переодетые горожанами... Тукляев в их толпе... Поддавшись короткой слабости, пересчитывает своих любимцев: один - два, один - два; как будто возможно другое число! Другой результат! Тукляев, однако, цепляется за этот невинный расчет; как бестолковое дитя, пересчитывает пальцы, всякий раз получая новый результат (только наоборот!).

Владимиру Николаевичу кажется, что административные столпы уже больше, чем просто две фигуры администраторов - одна, так сказать, использованная для дела, а другая только выпущенная, как новенький трактор, для будущих свершений. Тукляеву видится, что первый и второй администраторы - это две небольшие горы, что они, как девушка и джейран из известной легенды, не могут ни сойтись, ни разойтись, а только стоят в своей горной местности, радуя туристов...

Но вот и Ключ. Зрители затаились (как и было предусмотрено сценарием), а два администратора, точно два витязя, выступили на встречу друг друга. В руках старого Ключ, а руки нового пока что чисты. Тукляев был неподвижен и тих, да и остальных тронула необыкновенная минута. Отныне... в надежных руках... конкретные дела - гудела первая (устаревшая) фигура. А новая фигура вторила: в надежных руках... отныне... идея властности, нацеленная на конкретные дела... Оплодотворенная нравственным чувством... возрожденной духовностью... В ушах Тукляева была вата, стоял гул. Но вдруг духовность! она развалилась в голове колоколом! Владимир Николаевич вскинулся, это была его материя, его дороженька, как говорится, исхоженная вдоль и поперек! И вот теперь отдалось... А Ключ плыл и плыл (как в кино) из одних рук в другие! Всё! Тукляев видел, как отворяются и затворятся рты других администраторов, благодарят, исторгают напутствия... Как взлетают чьи-то белые руки... Прощание длилось только, может быть, минуту, а Тукляев чуял, что минута вдруг волшебно разрослась и огромным воздушным шаром стоит над головами двух его любимцев, над Ключом, который словно бы повис в пустом воздухе, над самим Тукляевым, будто выпавшем из седла - в то время как административная конница несется дальше и дальше... тачанка... На стуле золотом, На рытом бархате Сидит тут царь Азвяк, Азвяк Таврулович. Суды рассуживает, Костылем размахивает. Шурьев царь дарил, Одного не пожаловал - Любимого шурина Щелкана Дюдентьевича! За что не пожаловал? А за то не пожаловал - Его дома не случилося Уезжал-то млад Щелкан В дальнюю землю русскую За моря синие Брал он млад Щелкан Дани невыплаченные С князей он брал по сто рублей С бояр по пятьдесят С крестьян по пяти рублей У кого днег нет У того дитя возьмет У кого дитя нет У того жену возьмет У кого жены нет Того самого возьмет! Зачванился он загордился И они с ним повздорили Один ухватил за волосы А другой за ноги И тут его разорвали Тут смерть ему случилася Ни на ком не сыскалося Подробности превращения человека в животное (в птицу) неприятны. Постепенное обрастание перьями, клюв взамен носа... Два администратора милостиво смотрели на дело своих рук (теперь второй держал Ключ, а первый был налегке). Администраторы помельче негромко ликовали, как этого требовал их долг. Не было одного только Тукляева. А между тем, дверь была заперта! И форточка! Так что же? Где объяснение?

15 февраля Тукляев, красивый чиновник из Администрации, от напряжения и усилий, превратился в буревестника и улетел. И кстати: почему буревестник? И где они обитают? Над седой равниной моря? Но это не адрес, господи! Да и существуют ли такие птицы в реальной жизни - или только в поэтических брошюрах?! Нету ответа.




© Тамара Ветрова, 2009-2024.
© Сетевая Словесность, 2009-2024.





НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Андрей Бычков. Я же здесь [Все это было как-то неправильно и ужасно. И так никогда не было раньше. А теперь было. Как вдруг проступает утро и с этим ничего нельзя поделать. Потому...] Ольга Суханова. Софьина башня [Софьина башня мелькнула и тут же скрылась из вида, и она подумала, что народная примета работает: башня исполнила её желание, загаданное искренне, и не...] Изяслав Винтерман. Стихи из книги "Счастливый конец реки" [Сутки через трое коротких суток / переходим в пар и почти не помним: / сколько чувств, невысказанных по сути, – / сколько слов – от светлых до самых...] Надежда Жандр. Театр бессонниц [На том стоим, тем дышим, тем играем, / что в просторечье музыкой зовётся, / чьи струны – седина, смычок пугливый / лобзает душу, но ломает пальцы...] Никита Пирогов. Песни солнца [Расти, расти, любовь / Расти, расти, мир / Расти, расти, вырастай большой / Пусть уходит боль твоя, мать-земля...] Ольга Андреева. Свято место [Господи, благослови нас здесь благочестиво трудиться, чтобы между нами была любовь, вера, терпение, сострадание друг к другу, единодушие и единомыслие...] Игорь Муханов. Тениада [Существует лирическая философия, отличная от обычной философии тем, что песней, а не предупреждающим выстрелом из ружья заставляет замолчать всё отжившее...] Елена Севрюгина. Когда приходит речь [Поэзия Алексея Прохорова видится мне как процесс развивающийся, становящийся, ещё не до конца сформированный в плане формы и стиля. И едва ли это можно...] Елена Генерозова. Литургия в стихах - от игрушечного к метафизике [Авторский вечер филолога, академического преподавателя и поэта Елены Ванеян в рамках арт-проекта "Бегемот Внутри" 18 января 2024 года в московской библиотеке...] Наталия Кравченко. Жизни простая пьеса... [У жизни новая глава. / Простим погрешности. / Ко мне слетаются слова / на крошки нежности...] Лана Юрина. С изнанки сна [Подхватит ветер на излёте дня, / готовый унести в чужие страны. / Но если ты поможешь, я останусь – / держи меня...]
Словесность