ФИЛОЛОГИ И ЛОГОФИЛЫ
Почему филология отпугивает талантливых ребят? Почему на филенках студенты не идут в аспирантуру (из всего нашего многочисленного курса в аспирантуру пошли только несколько человек, через три года к защите добрался только я один; остальные более талантливые, отвалились, перенеслись, не захотели). Почему в конкурс в аспирантуру / в институт, где я работаю, был один человек на место? Почему на рынке труда молодые филологи пользуются таким малым спросом? Почему даже самые классные филологи, зарабатывают мало (по сравнению с другими)? Живут в основном на выбитые неимоверным трудом гранты, вертятся, как белка в колесе? А нам, не первоклассным, что прикажете делать? Журналистика, масс медиа, учительство, перевод, полиграфия, колонизаторство перебивают рынок сбыта! У нас за филологическим образованием совершенно не закреплена сфера приложения. Кто остается в науке после аспирантуры? Почти никто. На этих "почти" наука и держится. Такова судьба всех ученых - скажете Вы и я, пожалуй, соглашусь, но почему биологи, физики, математики получают в аспирантуре больше, охотнее идут в науку, социально более уважаемы? "Потому, что работа со словом приносит менее заметные и эффективные плоды, она менее репрезентативна" - ответите Вы. Тогда как повысить ее репрезентативность? Как сделать так, чтобы филологами стремились стать молодые люди, чтобы филологи воспринимались у нас, как на западе - как всеми уважаемые члены гуманитарного сообщества, а не "замаскированные безработные", непонятно чем занимающиеся?
Попыткой ответить на эти вопросы и является данная статья. Прежде всего, репрезентативность филологии (и гуманитарной мысли вообще) связана с тем, что "мы страшно далеки от народа" и по духу, и по содержанию, и по форме. Дух и содержание - ладно! Но форму-то подобрать, сделать наш предмет не только уделом высоколобых, но и всех интересующихся. Почему на Д. Быкова ходят бешеные толпы народа, хотя говорит он подчас тривиальные, а часто и спорные вещи? То же и с Н. Басовской и Э. Радзинским? Почему одной из самых рейтинговых программ на телеканале "Культура" является гуманитарный проект "Academia"? Значит, запрос общества есть, но мы на него отвечаем только малопонятными книгами, не замечаем его, не хотим его замечать...
Вот почему я считаю очень важным труд популяризаторов, начиная от таких профи, как Ю. Тынянов, И. Андронников, Н. Эйдельман, А. Терц, которые сделали свой предмет исследований достоянием народных масс, спровоцировали, заставили перечитать - до тех же самых Э. Радзинского, Н. Басовской и особенно Д. Быкова. Пример Д. Быкова вообще очень показателен. Пусть он называет "символистским романом" все подряд - от Гончарова до Пастернака, пускай его обвиняют в "школьном" литературоведении и в отсутствии ссылок на предшественников (могу представить, что было бы, если бы он ссылался на всех своих предшественников!), пускай он интерпретирует "Евгения Онегина" как недописанный роман о декабристах (с чего вдруг?). Мы прощаем ему и это. Ученик А. Жолковского и И. Волгина - он показал, что невозможно говорить о писателях не перевоплощаясь в них, не будучи артистом в душе. Именно эта художническая часть страстной натуры Быкова позволяет ему оттачивать мысли до такой афористичной чеканности и вдохновенной искрометный слога, иронизировать, мгновенно проводя параллели с современностью, заваливать нас тоннами цитат, заставляет нас спорить с ним, перечитывать классику (как Генезис и Вальс в "Родной речи"). Он - провокатор и лицедей. Он своим примером продемонстрировал то, о чем я уже писал в своих не филологических работах -
ЧУВСТВО ИНФОРМАТИВНО
Науке еще придется доказать это. Это касается, прежде всего, физиологии; М. Норбеков, кажется, сделал первый шаг к этому, доказав, что эмоции напрямую влияют на пропускаемость мембраны в клетке. Смысл не может быть вне чувства, а чувства без смысла (на то он и "sense"). Гораздо информативнее написать нам, филологам, в рецензии "Роман скучный, как смерть / роман серый / бездарный / чудовищный / бесподобный"; "роман поражает своей солнечной красотой/хочется его цитировать бесконечно". Но мы экономим на себе, скромничаем, боимся обидеть автора, перехвалить, мы боимся выражать свои чувства! Мы запутались в "измах", "ациях", "проектах", "моделях", "матрицах", "авторских стратегиях"! Какой "проект", ей богу! Каждый пишет, как он дышит! И все!
Один филолог прочитал эту фразу и спросил меня: "Ты искренно так считаешь? Зачем тогда филология нужна?". Да! Я действительно думаю, что многие почти все писатели не создают стратегии, матрицы и поэтические модели, что идет упрощение реальности писательского мастерства. Более того, я утверждаю, что те, кто создают проекты, стратегии и модели - плохие писатели. Потому что расчет не совместим с вдохновением. "Зачем тогда филология нужна?". Я не знаю. Наверное, чтобы наслаждаться словом и миром. Другой цели для меня лично нет. Был бы очень полезный семинар: "Лучшие статьи 20-го века". Как "поверить алгеброй гармонию", соединить вдохновение и доскональный анализ? Как сделать так, чтобы не было скучно и в то же время не перегружать читателя ненужными лирическими отступлениями? Согласитесь, какое счастье учиться току искрометной мысли у Г. Гуковского, точной взвешенности образов у В. Вейдле, широте кругозора у Ю. Лотмана... И знаете, какую книгу нужно прочитать до того, как написал рецензию или статью? Книгу Норы Галь: "Слово живое и мертвое". Гениальная книга! Как часто в академических статьях исследователи пишут мертвыми не расцвеченными черно-белыми словами (а какими же они еще могут быть? - спросит меня читатель), явно страдая глагольной недостаточностью, авитаминозом эпитетов, выдавая собственную безликость за научную отстраненность и объективность, рождая в нас блеклые тусклые образы, с полной убежденностью, что если мне, автору, это интересно, так значит и Вам тоже, читатель. Конца предложения ждешь как Спасения... Они, эти исследователи, прячут собственную страусоподобную индивидуальность в песок сносок, ссылок, "измов". Неакадемические статьи более яркие, человеческие, но в них тоже встречаются "полумертвые", "недоживые", официальные, ничего не значащие слова - вроде, и тема интересная, и пишет хорошо, но чего-то не хватает. Что это значит? Мертвые слова не рождают в нас никакого образа, делают восприятие автоматическим, стираются, читаются по инерции... Не мысль должна стыдливо маскироваться словами, а слова должны ее выражать. Если пробиться все-таки к мысли, то она окажется простой. Язык исследователя должен перебуравливать саму почву, смысловые пласты моего сознания, а не оставлять невнятные борозды на поверхности.
Будьте искренними, господа филологи! Не экономьте на себе! Рассуждайте не о значениях (вы же не лингвисты!), а о смыслах, о том, что это произведение значит для вас, признавайтесь в любви к прекрасным творениям, дарите себя, а не оставляйте самое главное про запас в жанре "это уже тема отдельной статьи". Экспериментируйте, смешивайте краски, играйте, сочетайте противоположное! Лотман, условно говоря, смешал кибернетическую теорию кодов с культурологией, лингвистикой и литературой! Получилась структурная семиотика (по-моему, самая интересная наука на свете!). Шкловский - писал не статьи, а законченные литературные произведения, щедро черпая метафоры из других областей! И от него невозможно оторваться! Каждая его статья, даже каждый абзац - манифест, маленькое произведение искусства, стиль которого ни с кем не спутаешь! А кто сейчас читает гениального Бахтина?! Кроме, быть может, самой искрометной его книге о Рабле да бесед с Дувакиным! А почему? Потому что в книге о Рабле и в "Беседах" видна его неординарная, фонтанирующая идеями личность, чувство! Потому что нельзя прочитать о карнавале и не восхититься! Потому что язык Бахтина не слишком философичен, а наоборот гибок, воздушен, искрист! Он заражает нас своим виденьем, своим стилем, он ворожит, колдует, он сам - карнавал! Заметьте, многие большие филологи пришли к простоте и искренности, их последние книги - исповеди, попытка поговорить о главном, но в максимально упрощенной форме - М. Бахтин ("Беседы с Дувакиным"), Ю. Лотман (о нем скажу немного подробнее позже), М. Гаспаров ("Записи и выписки"). Академичный С. Лихачев пишет для детей ("Письма о добром", "Письма о добром и прекрасном", "Заветное" и т.д.), А. Чудаков написал роман-идиллию "Ложится мрак на старые ступени". Думаю, просто замечательно, если такую книгу напишет А. Долинин. Многие не успели написать их главную книгу - либо погибли, как Г. Гуковский, Б. Томашевский, либо были заняты другим, как В. Жирмунский. Вспомним, что даже погруженный в теорию Б. Эйхенбаум в 1925 году испытывал ощущение "промежутка", кризиса, упадка, разочарованности и неуверенности в себе, внутреннюю потребность уйти от академизма, от статуса профессора по "формальному методу" к желанию делать настоящее дело - изучать литературу не в теории, а в живой взаимосвязи с историей, биографией, психологией писателя, мечтает "написать что-то вроде: проблема жизни у людей начала XIX века" . Так рождается прекрасная книга о Толстом. То же происходит с Ю. Тыняновым, который пишет свои замечательные романы.
Вообще, чем шире гуманитарий, чем точнее, выразительнее, ярче он в слове, тем более он способен просвещать и говорить о главном - в нашей одновременно культурной и нечитающей стране, где разрыв между гуманитариями и остальными колоссален, где 99% населения говорят "обеспечЕние", а не "обеспЕчение", где слово "отнюдь" стало роскошью, которую не каждый может себе позволить, где самым популярным автором является Д. Донцова, а участвующие в соцопросах не знают, когда началась Вторая Мировая Война и всерьез задумываются, кто был сильнее, "Наполеон или Бонапарт"... Да что говорить, когда каждый второй из нас, филологов, говорит "довлеет над"!
Так что просвещать и еще раз просвещать! Самих себя, в первую очередь! Именно эта, просветительская деятельность гуманитария как герменевта, переводчика смыслов, если угодно, копирайтера самого себя заставляет задуматься о репрезентативной стороне филологии, о путях, по которым мы передаем эти смыслы. Представьте, что Вы работаете в архивах и находите там, не знаю, неизвестное письмо Пушкина (исторически, понятно, бесценное). Или Вы обнаружили нечто в "Евгении Онегине", объясняющее законы пушкинской поэтики, и у Вас есть шанс донести до читателя самое важное, ваше собственное - пускай маленькое - открытие о его произведении, то есть сдвинуть наше мироощущение с мертвой точки, изменить его понимание, перекодировать, сделать живым.
Что вы выберете?
Что для Вас труднее?
Это выбор принципиальный (хотя в реальности это может быть совместимо). Письмо ничего Вам не даст, кроме объяснения биографии поэта. Или почти ничего. Понимание рождает чувство. Фактически, это выбор между внешним открытием и внутренним, а если посмотреть глубже - решение проблемы, где подлинная биография творца - в букве документа или в художественном слове, в "изгибах его языка", как говорил Бродский? Что нам важнее читать - "Гоголя в жизни" В. Вересаева, грандиозный гербарий из документов, описывающих внешнюю жизнь поэта, где слово автора растворено в литературе факта, или же биографию Набокова "Николай Гоголь", артистическое, смещенное, сомнамбулическое проникновение в микрокосм гоголевского слова, где нет места свидетельствам современников и историческим документам. Филолог - это Вересаев и Набоков в одном лице, но перевес должен быть в сторону Набокова - невозможно почувствовать произведение, не приобщившись, не вдохновившись, не став на какой-то момент Гоголем. Филология - даже самая очищенная от меня - все равно сфера моих проекций на реальность. Личность исследователя не может быть вне информации. НЕ МОЖЕТ.
Но вернемся к письму Пушкина. Найти письмо в архиве может любой гуманитарий, оказавшийся в нужном месте в нужный час, а выразить свое понимание художника можете только ВЫ. Вы знаете, раньше вересаевской позиции - считал, что найти и прокомментировать письмо Пушкина или Гоголя, отыскать что-либо неизвестное из истории литературы - это самая большая мечта, сладкий сон, который видит, наверное, каждый филолог. Ведь это же культура! Так формируется сохранение, передача и ретрансляция нашей жизненно важной негенетической информации, базис текстов, необходимых человечеству...
Но стоп!
Человечеству! Не человеку! Общности, а не индивиду. Не мне, Кириллу Волкову! То, что важно для онтогенеза, не всегда важно для филогенеза. Ну, интересно, да, я очень люблю письма Пушкина, а тут еще одно! Праздник! Но теперь я думаю: для чего нужна гуманитарная мысль, если она не способна пробиться от человека к человеку, если она не может изменить наше восприятие мира хоть на миллиметр, что-то сдвинуть в нем, обнулить наш язык, ради языка, на котором говорил художник, то есть изменить наше сознание и мироощущение, "понять другого человека (и другую культуру, другую эпоху)...", как писал С. Аверинцев? Я все-таки наивно верю, что академическая филология не обращена во внутрь, не предназначена только для себе подобных, трухлявых сознаний, покрытых архивной пылью, запутавшихся в паутине дат, создавших гуманитарное зазеркалье и пишущих фактически для самих себя! Не просвещающих! Но тогда почему вход в чудесный мир книг строго по пропускам?
Объясните мне!
Многие мои знакомые математики, химики, программисты начитаннее, чем я, но говорят, что академическая (и особенно теоретическая) филология их пугает. История - не пугает, психология - не пугает, культурология - нет. Только теоретическая филология... Зачем пугать? Вообще, как любовь к слову может быть теоретической? Как можно любить, например, детей теоретически?
И еще вопрос: нет ли в этом чего-то сектантского? Приятно сделать гениальное открытие в филологии, но еще приятнее знать, что о нем знаешь только ты, может еще горстка профессоров! Филология стала областью приложения наших комплексов, желания стать инакомыслящим, избранным, посвященным. А если то, чем я занимаюсь, не так уж важно для мира? Тогда моя система ценностей рухнет! Нет! Лучше уж миру не знать, лучше уж шифроваться... Но еще Растр говорил, что личность становится личностью только тогда, когда может взглянуть на себя со стороны, стать не только субъектом, но и посмотреть на себя как на объект.
Филология рождает собственную мифологию, желание (часто подсознательное) заколдовать читателя сносками, терминами. Когда я работал в одном филологическом институте - не буду говорить в каком - я встречал сотни талмудов, которые написаны космически непонятным языком с несколькими тысячами сносок, этих жертвоприношений нашим идолам! А сколько диссертаций, составленных из мертвых слов, где росток живой мысли не пробьется сквозь корку "измов". Моя диссертация одна из них. Сейчас переделываю ее во что-то человеческое...
Вы замечали странный парадокс, что докторские диссертации читать подчас легче, чем кандидатские? Потому что им не нужно доказывать свою профпригодность ни себе, ни окружающим. А кандидаты боятся оступиться, не прикрыть тылы, угодить впросак... Такая школа, наверное, нужна, но нельзя же быть кандидатом в душе всю жизнь!
Задумаемся.
Почему мы изучаем историю литературы? Чтобы поднять духовность? Вижу этот увлекательный процесс! Сижу и поднимаю духовность! Расширить свой кругозор? Опять мимо! Поговорить о прекрасном? Но сколько в литературе того, что никак не соотносится с "прекрасным"! Ответ на самом деле прост и очевиден: мы изучаем ее потому, что это интересно! Но почему то, что интересно мне, должно быть интересно Вам? Переформулирую: как сделать так, чтобы то, что было интересно мне, было интересно Вам? Каким волшебным способом?
Я знаю только один способ. Раскройте смысловые миры книги, сразите меня наповал, переверните мое ожидание, докажите мне, что это интересно, выйдите за рамки дискурса, традиции, системы (или, как бы сказал приверженец мертвого слова, "парадигмы сознания") хотя бы одним словом. Не закидывайте меня цитатами и интерпретациями других, никому не нужных, интерпретаций! Пишите ярко, со вкусом! Чтобы запоминалось, хотелось цитировать! Час думайте над тем, что сказать! Два часа - над тем как сказать! Три часа! Десять часов! Десять дней! Ищите новую форму! Не надо мнить себя гениальными теоретиками, которых поймет лишь маленький круг избранных. Но как говорил, кажется, Ландау, плох тот ученый, который не может объяснить первой уборщице, чем он занимается.
Чего стоит Ваша работа, если она ничего не прибавляет к пониманию художника! Термин хорош, когда он оправдан, когда без него нельзя, когда он живой сгусток языка, помогающий переосмыслить произведение.
Я работаю в отделе Серебряного века. Что-то прочитал. Ну, узнал я, что "мифопоэтический инвариант многих сюжетных архетипических матриц в Серебряном веке изоморфен жанровым структурам, обусловленным историческим генезисом". Как это помогает мне понять Блока или Белого? Что я буду с этими "матрицами" делать? Кажется, Ю. Оксман писал М. Азадовскому, что в какой-то книге о Гоголе, хорошей, замечательной, не хватает воздуха... Так вот, я чувствую, что мне в этой фразе не хватает воздуха, я задыхаюсь от "немотивированного неосинкретизма", "посттрадицинного панмифологизма", от "интерференции мифоциклической нормы", от "вторичной дискурсивности текста"... Иногда понятными остаются только предлоги и союзы. Часто я задаю себе вопрос: "Зачем все это?". Не понимаю, чем занимаюсь я, чем занимаются мои коллеги. Когда я задаю вопросы, мне говорят что-то об "историческом иконизме метаязыка", мелькают какие-то цитаты, слова "дискурсивная несбалансированность", "метаязыковая трансформация", "герменевтико-феноменологическая константа"... Я сижу, киваю. М. Л. Гаспаров призывал филологов "отречься от себя и раствориться в своем высоком собеседнике", "отучиться от духовного эгоцентризма". Это так мы "отрекаемся" и "растворяемся", да? Через "исторический иконизм метаязыка"? Язык исследователя должен быть легким, воздушным, метафоричным и точным; он должен обогащать произведение и его смысл, а не заслонять его, вися на нём пудовыми гирями.
В храме нашей филологической науки никогда не скажут "превращение в хаос или космос", а скажут "космонизация", "хаотизация", вместо "глубокой трагичности" у них "глубинная трагедийность", "противоположность" у них оборачивается "контраверсой", они не "обозначают", а "маркируют", они не "равнодушны", а "индифферентны", "относительность" оборачивается "релятивизмом", "двузначность" - "дуалистичностью", "восприятие" - "рецепцией", "уместность" - "релевантностью"... Вы не встретите там "особенностей", а только "специфику". Предлог "над" у них преобразуется в "антипод". Шучу. Филолог должен хранить язык, прояснять его, а не затемнять его, замусоривая бесконечными цепочками из существительных в родительном падеже.
Мы должны заниматься не "дискурсивностью панмифологических матриц", даже, в конце концов, не историей литературы (прошу Вас не падайте в обморок!), а САМОЙ ЛИТЕРАТУРОЙ, изучать ее волшебные процессы. Там где филология не переходит в психологию - там она в 99% бесполезна. Может, вы не понимаете, но главная и конечная цель науки, как и искусства одна - остранение. Это понимание другого как себя, а себя как другого. Смещение границ. Я это понял, когда термин "остранение" встретил не только в исследованиях В. Шкловского о Толстом, но и уА. Лурии в "Маленькой книге о большой памяти". Они независимо приходят к одной и той же мысли.
Меня это, честно говоря, поразило.
А что делают логофилы? Они ходят, с "трагедийностью" в глазах, пришибленные "контраверсой", "индифферентные" в своих "рецепциях", да кому же часто "довлеющие над"... Уже слышу голоса: "Но сложность языка неизбежна! Бюрократизация! Грант не дадут! Мы бы рады!". Какая пошлость говорить так! Вы один ответственны за ваши слова! И весь суд с вас.
Вторая пошлая мысль, которой вы защититесь! "Но ведь и у Ю. Лотмана, М. Гаспарова, С. Аверинцева, У. Эко и других "классиков" литературоведения можно найти логофилию!" - скажете Вы.
Никогда!
Гаспаров и Эко, к примеру, всегда были невероятно точны и просты определениях, а Аверинцев признавался в одном интервью, что тратит много времени, только для того, чтобы писать ясно и просто. А Лотман! Вы у него не встретите ни одного "изма". С какой мощью и простотой он утверждает свои новые научные принципы в книгах о Пушкине и Карамзине! Всеохватная энциклопедичность его волшебного интеллекта уже в "Анализе поэтического текста" сочетается с необыкновенной простотой изложения в "Не-мемуарах" и "Беседах о русской культуре" (в ТВ выпусках и книге). В "Культуре и взрыве" и в последней книге "Непредсказуемые механизмы культуры" он описывает космически сложные вещи удивительно простым языком. Ему не нужно ничего доказывать. Он словно океан сочетает все берега наук своим пониманием. НЕ ОБЪЯСНЕНИЕМ (кому оно нужно, если оно не питает понимания?), СЛЫШИТЕ, А ПОНИМАНИЕМ. Его образное, яркое виденья текста, человека, культуры высвечивается в множественных контекстах, в культурных перекрестках, во вселенной смыслов. Нам до этого расти и расти. Но почему бы не вливать свой скромный чистый ручеек в озеро понимания? Разве это трудно? Ведь для этого нужно, в сущности, только одно - искренность. А все ваши знания, ну придет еще кто-нибудь обнаружит еще что-то новое, потом еще... И таких людей сотни. Разве в этом суть? Истины мы не узнаем, у нас есть только правда, только точка зрения. Абсолютное не достижимо, как бы мы не мечтали. У нас в руках только относительное. Так утвердите его в моих глазах. Сделайте его абсолютным, преобразите меня, родите мое новое восприятие. Хоть на миг? Хоть не надолго? Разве не ради этого мы живем? Разве не в том счастье, любовь, созидание, вдохновение? Тот самый процесс, который так блестяще описан в "Охранной грамоте" Б. Пастернака, когда действительность "предстает как бы в иной категории", когда душе, словам В. Жуковского, "Зримо ей в минуту стало /Незримое с давних пор", когда поэзия, по словам Бродского, оказывается "колоссальным ускорителем сознания, мышления, мироощущения"? Не может быть любви без поэзии и созидания, нежности без перевоплощения. Мы счастливы только тогда, когда относительное делается абсолютным хоть на миг? Ради таких мгновений мы живем ("Я был счастлив 2 минуты" - читаем в дневнике Л. Толстого) и тогда мы как бы не принадлежим самим себе. Это хорошо описано в стихотворении Блока "Художник". Филология это тоже любовь. Любовь к слову.
Наука о слове должна быть наукой по содержанию. Но иногда - в самых редких и нужных случаях - это может проявляется в форме (например, в комментарии; и то комментарии Ю. Лотмана и В. Набокова в "Онегину" превосходны!) Я уверен, что подобную мертворожденность такого законсервированного языка осознают и сами филологи, считая почему-то, что прогресс возможен в закрытой системе (в том числе (мета)языка), хотя Илья Пригожин давно доказал, что принцип любой живой системы - есть умение перестраиваться, быть коммуникативно открытой, жить, развиваться, расти. Это вопрос о границах, об идентичности гуманитарного сообщества, проявляемой в языке, о гипотетической возможности ее потерять. История говорит нам, что диалогичность в любом ее виде никогда не была ущербна для понимания, индивида, сообщества, государства. Закрытые структуры, информационно центростремительные, исчезают, не выживают в нашей конкурентной среде.
А здесь... Сущности множатся. Вы слышали когда-нибудь про бритву Оккама? Я боюсь, Вы ее и в руках не держали. Она заржавела, притупилась. Мы как бы доказываем, что мы, не хухры-мухры, а филологи! Вы думаете, любой книгочей так может! А мы ему лепим "вторичную автомифологизацию дискурсивных форм"! Вот пускай этот книгочей и думает, что это значит! На сотню мертвых слов в этом "запустелом улье" иногда одно живое! Безликие слова, стертые образы, скучные ожидаемые метафоры. Как мы избегаем художественности (видимо, думаем, что от слова "худо")! Для чего мы читаем произведения, думаем о них? Ради "вторичной дискурсивности текста"? Это мы должны изучать? Ради этого произведения создаются, выдумываются, вымучиваются? В конечном счете, мы должны понять, как выражаются в слове добро и зло, о любовь и ненависть, человечность, тоска и одиночество! Нужно в них прорасти, ощутить произведение "позвоночником", как писал Набоков, увидеть его как особую реальность! Филолог - коллекционер реальностей, снов, состояний, это биолог, который наблюдает за произведениями - сначала в зачаточном состоянии, потом в развитии, потом в раскрытии, движении, росте, видящий все токи и нервы. Он - ювелир, который берет и рассматривает произведение на просвет, как диковинное сокровище, любуется переливами смыслов, хитросплетением сюжета, языковой структурой, многогранностью! Филология без эстетики невозможна. Это же филология, любовь к слову. А получается часто логофилИя (звучит, как название болезни). Сколько логофилов корпят над никому не нужными статьями и диссертациями! Их 99%! Среди них есть знаменитые и безвестные, очень талантливые и бесталанные совсем. Обращаюсь ко всем вам!
Сделайте так, чтобы после прочтения Вашей статьи во мне не мелькали бесконечные "измы" и "ации", а я почувствовал смысловую наполненность, теплоту, восхищение окружающим миром. "Чужое слово" делается на миг твоим. Этот волшебный процесс, родственен любви, преодолению границы чужого бытия.
... А так как мне бумаги не хватило
Я на твоем пишу черновике.
И вот чужое слово проступает,
И, как тогда снежинка на руке,
Доверчиво и без упрека тает...
|
Именно с этим ахматовским чувством нужно подходить к произведению. Если нет этого чувства бережности к чужому слову, этой зыбкой нежности к уже написанному - как к малышу, да к тому же чужому, не своему (здесь ответственность еще больше), то значит наша работа бессмысленна. Представьте, что мы исчезли. Что нас нет больше. Что от нас останется? Груда терминологических лабиринтов? Сомнительный замок, созданный из мертвых слов? Что?
Прошу Вас! Не закидывайте меня цитатами, датами и сносками! Какая мне разница, что третьесортный писатель издал свое сочинение не в июне, скажем, а в июле какого-то года. Лучше подумайте, как бы Вы сняли произведение на камеру своего воображения. Филология не самоценна и не самоцельна, она - лишь необходимые леса нашего понимания писателя, его мира, дара и слова, леса, которые по возведению здания легко убираются - чем легче, тем лучше. Конечная цель пушкинистики - все-таки Пушкин, как бы мы не любили Бартенева и Анненкова.
Филология не может быть вне критики, вне личности пишущего, она не может быть внесубъектна. Кстати, на Западе филологические работы называются просто "критическими работами". Осмысленный, значит о-человеченный, пропитанный личностью, вписанный в его систему координат и ценностей. Л. Гинзбург писала, что грош цена филологу, если перед ним стоят только научные цели. Я не призываю к наносной красивости слога (упаси боже!), а лишь к выверенности, точности, простоте языка. Не упрощению/уплощению собственных мыслей, а к простоте. По верному замечанию Ю. Лотмана, в структурном плане простота сложнее, чем сложность. Писать просто о сложном - это высшее достижение. Раннее слово Б. Пастернака сложно и невнятно, хотя и безумно талантливо; простота позднего Пастернака чарует. Она гениальна! Как часто мы о самом простом пишем сложно. Без терминов нельзя обойтись, но многие, очень многие вещи нужно проговаривать, объяснять, упрощать, и если Word подчеркивает слово, стоит задуматься: может быть его заменить, может быть сказать проще. Для того, чтобы писать интересно нужно оставить пространство между идеей и ее выражением, подобрать форму, преодолеть инерцию научного языка, обновить его, переосмыслить, выйти за пределы традиции. Как доказывают открытые лекции А. Зализняка по берестяным грамотам, книга В. Плунгяна "Почему языки такие разные?", книги Н. Эйдельмана по истории, поздние книги Н. Бехтевой, особенно "Магия мозга" и Далай-Ламы 14 по буддизму, лекции Вяч. Иванова по науке, культуре и антропологии, и многое-многое другое - простота изложения не снижает научности, а лишь преумножает ее. Я призываю к здоровому компромиссу между нашими мыслями и доступностью их изложения. Почему все пишется с такой серьезной миной? Почему хотя бы иногда не посмеяться над собой? Поиграть в филологию? В игре рождаются все открытия, потому что игра вне принятых рамок, она сдвигает твою точку зрения. Я пишу книгу про гениев изучил уже около 50 случаев абсолютной гениальности - от Леонардо да Винчи и Паскаля до Эйнштейна. И я с удивлением понял, что гений, в сущности, ничего не открывает. Он лишь заново считывает мир. Играет в него. Игра подразумевает границу, но как бы находится чуть-чуть вне ее, на расстоянии. Гений переосмысливает мир, заново его собирает...
Как он играл свою игру шутя.
Всерьез, до слез навеки, не лукавя.
Как он играл... Как молоко лакая,
Играет с миром зверь или дитя
|
Мы не гении, увы! Но талантливы все! Я в этом убежден! Просто ленивы! Талант нужно расшевелить, вдохновить, отучить выражаться автоматически, так, чтобы сквозь асфальтированную корку нашего восприятия пробилось что-то новое и это что-то зазеленело, поднялось вверх, вытянулось к солнцу. Почему бы не поиграть в филологию? Хотя бы не попытаться? Ведь каждый из нас был ребенком, который конструировал мир. Почему не исследовать бахтинский карнавал, например, на материале комедии Кустурицы "Черная кошка белый кот"? Почему не написать статьи о поэтики комиксов или школьного сочинения? Если Вы изучили стиль писателя, напишите на него пародию! Это лучшая проверка! И если она будет удачной, то разберите ее! А если нет, то и не надо говорить, что вы изучили его стиль! Написать про ономатопею и метонимию, еще не значит, что Вы проникли в секреты писательского мастерства. А какие бездны смешного предоставляет нам фольклор? Как интересны исследования А. Мороза, посвященные "протестному фольклору" конца 2011 года!
У меня в диссертации был введен очень важный термин "герменевтическая модель интратекстуального вчувствования". Я переделал всю диссертацию, предельно упростил язык, структурировал ее, переписал ее более-менее живыми словами, но подобрать аналогичного "живого" слова не мог. Убрал "герменевтическую модель", но "инструментальное вчувствование", этот терминологический динозавр, пугал меня, он вроде бы был впаян в саму суть работы. Он не дробился никак, был как неделимый атом. И все-таки через два года я вроде бы нащупал аналог этому чудовищу - "ощущение затекстовой реальности". Так просто... Но на это два года ушло, чтобы превратить "мертвое" слово в "живое". Два года! Но это стоило того! Словосочетание вызрело во мне, ожило, обрело образ...
Наша культура семиотична, я понимаю, она пользуется кодами и шифрами. Сам человек так устроен, состоит из ДНК. Но не забиваем ли мы свое сознание терминами-шифрами? Не загораживают ли они сути? Хорошая филологическая статья - та, которую поймет почти каждый гуманитарно мыслящий человек (а их, поверьте, не мало!). Не отгораживайтесь от понимания, приращивайте его! Не делайте вид, что Вы пишете для узкого круга лиц. Вы пишете для себя. Ваша статья - отпечаток вашей личности. Не пишите "как мы писали выше", "как нам удалось показать", "как мы уже замечали"... Нет никаких "мы", не обобществляйте "я" до "мы", не прячьтесь за него. Только Я несу ответственность за свое филологическое слово, оно - мое индивидуальное и неповторимое лицо, хочу я этого или нет. Истину нельзя увидеть, увы, есть только набор точек зрения, "правд", интерпретаций. Наслаждайтесь языком! От слова "симптоматично" хочется умереть. Напишите "признаком / симптомом этого", "очень закономерно", "важным следствием этого", "неслучайно" и т. д.. Хорошая статья пишется от души, а не от разума. Живая статья, как и сам человек, направлена в мир, к диалогу, к другому человеку, она - открыта, она нас приглашает по-другому увидеть реальность, литературу, автора, произведение, в конечном счете, самого себя.
Плох тот психолог, который не помогает пациенту, а пишет только труды о психике.
Плох тот физик, который не умеет применить формулы на практике.
Плох тот филолог, который не помогает понять литературу конкретному человеку, а пишет для абстрактного сообщества. Адресованность, направленность, конкретность - важнейшее качество филологической статьи. Она лишь форма сообщения о произведении и чем прозрачнее эта форма, тем лучше.
Кстати о произведениях! После Ролана Барта стало модным рассматривать произведение как текст, который как бы не имеет автора. Автор умер. Все привилегии отдаются читателю, который может интерпретировать его, как хочет, крутить его, как Кубик-Рубика. Текст, по словам Р. Барта, открыт в бесконечность означающего. Ему присуща смысловая множественность: "Это значит, что у него не просто несколько смыслов, но что в нем осуществляется сама множественность смысла как таковая - множественность неустранимая, а не просто допустимая. В Тексте нет мирного сосуществования смыслов - Текст пересекает их, движется сквозь них; поэтому он не поддается даже плюралистическому истолкованию, в нем происходит взрыв, рассеяние смысла" . Текст объявляется не самодовлеющем бытием, которое нужно понять, определив его законы. Нет! Он как бы оживает, кокетничает с нами, играет, он сексуален, он объект вожделения, от которого читатель получает "удовольствие". И главное - его смысловая бесконечность определяется интертекстуальностью, в которую он якобы погружен и которая не имеет границ. Интертекстуальность стала самым питательным веществом! Куда ни плюнь - интертекстуальность, куда ни доплюнул попадешь в аллюзию. И не важно, что там автор имел в виду, что он даже в руки не брал книгу. Это мелочи! В "Курочке-рябе" видят предшественника Джойса, в "Красной шапочке" прочную интертекстуальную связь с произведениями Толстого, Пушкина сравнивают с Кэрроллом...
Постмодернизм, одним словом.
Нам все можно!
Интертекстуальность жирным слоем мажется на свежевыпеченный шедевр, вышедший из-под пера (пира?) филолога; хороший литературовед потребляет ее, как витамины и пичкает ими читателей. Я сам иногда использую этот термин, но понимаю, что никакой интертекстуальности нет - есть лишь неумение филолога анализировать произведение, нежелание увидеть реальную почву, откуда оно растет. Одним взмахом волшебной палочки оно превращается текст. Я старовер: я верю, что произведение в отличие от текста, живет по законам своего эстетического бога-демиурга, авторитарного автора-творца, чья воля и, в конечном счете, личность обусловливает "правильное", часто данному ему одному, автору, понимание всего произведения. Интертекстуальность как термин насквозь гнилой. Другого нет, пользуемся этим. Перефразируя Барта, я бы сказал, что главный лозунг современной филологии должен быть противоположен названию известной статьи Р. Барта:
ОТ ТЕКСТА К ПРОИЗВЕДЕНИЮ.
От "измов" - к человеку, от "трагедийности" к - "трагичности", от "текста" - к "произведению", от "терминов к чувствам". Поймите! Нельзя проанализировать "На холмах Грузии лежит ночная мгла", не прорастя в стихотворение, не представив влюбленного поэта на холме, не думая над ним, ни вымучивая его, не СТАВ стихотворением на какой-то момент, как говорит мой друг Тема Стрелецкий. Филолог - это ребенок, играющийся, сопоставляющий, познающий... Мастерящий маленькую модель своего маленького мира. Мы же все были детьми! Но мы бросаем в лицо читателю шматок "измов", комкаем собственную идею, умножаем сущности. Подумайте, какая мысль в том, что Вы написали? Перескажите ее простыми словами? Ааааа... Не можете. Мысли уже приросли к словам, одискурсивились, заактуализировались и законтроверсились.
Метаязык лишил Вас языка!
А если можете, то зачем писать мертвыми словами? Потому что так принято у научного сообщества? Сложность терминологии стала мерилом филологического веса. "Измы" - некий талончик в научное сообщество. Только не прячьтесь за Бахтина и прочих! Он-де писал и нам можно! Этот фокус у вас не пройдет! Относиться так к Бахтину, значит не понимать его! Он создал как бы надъязык: он нас приподнимает над обыденностью, над словесной инерцией, над автоматизмом мышления. Это даровано только ему. Может еще кому-то. Все его понятия "вненаходимость", "хронотоп", "карнавал", "амбивалентность" и проч. изменили сам научный язык, соединив филологию с эстетикой и философией. Если вы уверены, что вы так же способны на это, то флаг вам в руки. Я не способен. Но вообще меня оправдывает тот факт, что такое явление как Бахтин, рождается 1 раз в столетие.
Филология сродни поэзии, интимнейшее дело каждого, его личность, его понимание мира. Каждое предложение - территория борьбы между мыслью и словом. Сказали: "архетипические матрицы вторичной дискурсивности". Все. Вы эту борьбу проиграли. Не ваша мысль, а слово повелевает вами, термины рождают новые и новые тома, перегруженные словесным мусором. Филолог превратился в логофила.
Мне такая филология неинтересна и не представляется полезной.
© Кирилл Волков, 2014-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2015-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
