Ну, хватит жевать
И тянуть этот приторный сок.
Я девушку знал, что себя целовала в висок.
Всё будто бы в норме, смеёмся, болтаем, как вдруг
Тяжёлые делают губы её полукруг,
И вот поцелуй опьяняющей розой горит
На бледном виске, над одною из нежных ланит.
Вокруг все смолкали, и капало на пол Сент-Рё.
Ведь не было в это мгновенье прекрасней её.
Суставы сияли, открытые взорам, раствор
Бежал через горло по трубкам в сердечный мотор.
Потом всё скрывалось, и снова за шумным столом
Сидела задумчиво девушка с вычурным ртом.
Хотя, быть может. А вот нет, ах, да!
Послушайте, ведь это никогда!
К чему всё это? Перестаньте! Вон!
Хотя, наденьте, может быть, condome?
На всякий случай. Шансов нет. Но всё же...
Вы так на Тарантино не похожи,
Что я готова дать..
Ой, нет, не дать..
С чего вы вдруг уселись на кровать?
Нет нет, пардон, месье, я не такая.
И что с того, что я лежу нагая?
Нет, там не мокро. Просто был муссон.
В томление меня приводит он.
И я брожу по улицам одна.
Задумчива, прекрасна и мокра...
А я вас не звала. Идите с миром!
Входная дверь меж ванной и сортиром.
Вернулись? Заблудились? Вот позор!
Но где блуждает ваш нахальный взор!?
Подайте шарф! Я им прикрою ноги.
И то, что между ними. Эти соки
Блистают не для вас меж этих губ.
Ах, осторожней! Ваш язык так груб!
В нём нет гармонии! Нет глубины Шекспира!
Размаха Гёте! Натиска Аттилы!
Всё! Надоели! Я вас прогоняю!
Правее! Глубже! Ах, ох, ах! Кончаю...
Овечьим жиром смазаны лодыжки.
Ревёт Непрядва глухо подо льдом.
А мы, Галинд-Ятвяжские мальчишки,
ныряем в прорубь, в наш подводный дом.
Тяжёлый ил встречает нас, отважных.
В нём древней рыбы каменный скелет
со множествами уровней монтажных.
И череп тонкостенный - кабинет.
Здесь управленье внутренней системой,
чудовища просчитанный рывок.
И в строгом соответствии со схемой
горючего послушный кнопкам ток.
Нажмёшь на газ - и дёрнется махина.
В густом дворе заложен шоколад.
Подача первоклассного хинина
налажена в височный аппарат.
Под гнётом поршней, скользких от тосола,
вращается серебряный плавник.
Прощай Непрядва! Жми педаль до пола!
Расколем водной массы сердолик!
Я посмотрела на сундук,
И сразу сон, и сразу ветер...
Ко мне пришёл мой старый друг
И грудь мою тайком заметил.
Мы говорили про поля,
Про тяжкий стон комбайнов мудрых,
О том, как ласкова земля
Среди деревьев златокудрых,
О том, как сладко землю мять,
Раздвинув скрипнувшие травы,
И, погрузив лицо, кричать
Древнеславянские октавы.
Но на соске моём была
Печать его шального взгляда.
Она горела и звала,
И опьяняла хуже яда.
И я сказала: друг мой милый!
Мне грудь теснит недуг постылый!
Не брось меня в плену тоски!
Ну поцелуй же мне соски!
Он, было, сник, метнулся тенью,
Но поскользнулся и упал.
И вскоре без сопротивленья
Уже соски мне целовал.
Ксю Мод настроил цвет лица
И выел жилку из яйца
Тончайшей греческою ложкой.
И на качающихся ножках
Ушёл скорее отдыхать.
Прогнулась мощная кровать,
Заныли жалобно пружины.
А утром чёрный сок машины
Вдруг закружился и вскипел,
Мотор чудовищно взревел,
И наш герой умчался к другу
Гулять по дремлющему лугу,
Искать брусничины во мхах,
С тяжёлым соком на губах,
Упасть на холм при свете лунном
И взглядом провожать безумным,
К Луне взметнувшийся гурьбой,
Поток пылинок золотой.
Скрипел щегол на ветке у фонтана.
Душило солнце юную траву.
Ты вся была до судорог желанна.
Волосья колыхались на ветру.
Подъехать бы, да контуры заело.
Свести изображение невмочь.
Проводка синим пламенем сгорела.
Экран мигнул, и в нём настала ночь.
Но через винтовые сочлененья,
Сквозь тесные сосуды напролом
К тебе одной меня влечёт давленье,
Что создано божественным огнём.
И вот, тугие связки обрубая,
Я выпал на увядшую траву.
Теперь ползёт душа моя нагая
К тебе в водозаборную трубу.
Нырнув под когтем быстрого медведя,
Ему сломаю толстый позвонок,
Потом вцеплюсь в транзисторы, потея,
И вырву сердца бронзовый кусок.
А почки наземь вывалятся сами.
(Такая уж система рычагов)
Они поют смешными голосами,
Мгновенно остывая меж снегов.
Пройдёт совсем немного времениды:
Коклонд, птоборг, крифтыдлыд упдорой,
И рёв безумных зрителей корриды
Ударит в спину плотною волной.
Я поверну к толпе свой генератор
С улыбкой на карминовых губах:
Смотрите! Я держу как гладиатор
Кибрадстодод на вскинутых руках!
Сквыдкорлопмнорупакснедка
Алвоупшнобштрыкнобубу.
Этванглостнок зорфатука
Плоснок тн карчу нафу.
Скофтоблёк - лишь один ностоб
Из ножен вытащил, крича,
И ткнул ему в гудящий зоб,
Безумный, в роли палача.
Нет, не отбар, а чёрный Мод,
Скрипя суставом о бетон
Скупую песнь печальных нот,
Облокотился о фронтон...
В зените славы Кочубей
Опять поднял свой тусклый нож,
В плену дыхательных солей
Кромсая преданных вельмож.
Синела пуля. Воздух пел.
Отдачей выброшен старик.
Но Кочубей уже горел,
В песок уткнув свой дивный лик.
За ним стелился чёрный дым,
Ревел разорванный мотор,
И ликовал свободный Крым.
Толпа ревела мутабор.
Уам кводрот. Уам кводроты пыли.
Кводрот зимы. Отфелион кводрот.
Когда кводрот отфелион мы мыли,
Розм из-под пыли золотой кводрот.
Кводрот реки зубал и отфоренен.
Бриги по краям нет в помине нет.
Записал муд стекали откровенен:
Кводрот зимы - отфелиофоед.
Я поведу тебя с могучим ускореньем
Сквозь птичьи трели, слившиеся в рёв,
В безумный лес, где юные растенья
Взрывают, воя, земляной покров.
На них плоды вспухают за минуту.
Птенцы из гнёзд ветшающих кричат.
И видно, как сквозь нежную фактуру
Сердца птенцов взрослеющих стучат.
Сорву цветок пульсирующий, дикий,
Что сразу хищно руку обовьёт,
Раскроется, и плод равновеликий
В ладони наши тяжко упадёт.
Не жди, кусай, рви бархатную кожу,
Залейся соком, мякотью урчи!
Засыпет пепел на мгновенье позже
Траву, деревья, солнце и ручьи.
Зоб за зоб птыпыргнул антихристе.
Рианмр фробары зубонос.
Прышкняра задубеет в море.
Жрот кнобр рама из присутств.
Но и слетп нлетп хитрость.
Птон скоблить на обед.
Всё это только Тихон, база.
Пришлите точку слева от ума.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]