Словесность: Кибература:
Василий Логинов: Все бывшее сбудется


ВАБА1


В этой деревне уже давно никто не жил. Заколоченные дома стояли слева от раскисшей дороги, а справа, на берегу продолговатого пруда, теснились полуразвалившиеся темные баньки.

Дюк Автоном шел по размытой колее, избегая наступать в лужи жидкой грязи.

"Глина. Кругом одна глина. Она кислинку земле придает".

Он шагал под осенним, серо-голубым небом с редкими кучевыми облаками по направлению от бледно-размытой утренней Луны к поднимающемуся Солнцу.

"Я иду между небом и землей. Но, если все сложится удачно, то в конце концов побываю там, наверху. Подготовка к полету завершается. Осталось пройти только итоговые тесты. И все - полет в поднебесье! Буду высоко! Ха! На Вальдшнепе выше всех вальдшнепов! Здорово! Но пока еще я ближе к земле. И здесь вокруг кислые почвы. Закисление для почвы, все равно, что серая дымка для неба. В дымке предметы не проявляют полностью своего качества, никогда не разглядишь деталей, все нечетко, неясно, и на кислых почвах плохо растут культурные растения, которые в этих условиях тоже не могут полностью проявить своих полезных свойств. А ведь здесь еще недавно люди жили, и наверняка огородики у них были, подсобное хозяйство. Трудно им было возделывать такую неблагодарную землю, а ведь все равно жили и семьи заводили".

За околицей покинутой деревни начинался овраг.

Ежегодно поздней осенью перелетные вальдшнепы останавливались в березовом и осиновом мелколесье, подковообразно окружавшим глубокую, с почти отвесными стенками, щель в земле. Это было добычливое сверхсекретное место, о котором знал только Автоном, и никогда никому не рассказывал. Дюк был заядлый охотник и приехал сюда, за двести верст от Москвы, с единственной целью найти высыпки благородной дичи.

Верхушки молодых березок уже розовели в лучах восходящего Солнца.

Миновав последний дом, почти до окон вросший в суглинистый размякший грунт, и обогнув кривую баньку с по диагонали треснутым оконцем, Дюк остановился у большого дуба передохнуть.

Где-то далеко в поле каркнула ворона, рядом в кустах боярышника троекратно проскрежетала сойка, и, словно в ответ, за бугристым телом дуба раздалось глуховатое сопение, плавно перешедшее в звуки, одновременно сочетавшие в себе и визг, и гудение, и жужжание.

Из-за широкого, в три обхвата, дерева вышел мужик в стеганой телогрейке и длинных широких штанах, скрывавших обувь. К груди он руками прижимал большой надутый мешок, из которого во все стороны торчали черные разнокалиберные трубки.

"Стволы, что ли? Но почему так много?"

- Ну, что, охотничек? Вальдшнепами опять промышляешь?

"Хоп! Вот невезуха! Похоже, на егеря нарвался. Ведь здесь охота запрещена".

- Ух, ты! Напугал меня как! Откуда ты только взялся?

Дюк Автоном незаметно проверил предохранитель на своей старой тулке: "В боевом положении. Хорошо".

- Да, ты не боись! Я-то совсем не по твоей дичи. Хоть я подвывкой-подманкой и занимаюсь, но не по перу, - и мужик нажал на меха.

Из трубок опять полились визгливое многоголосье.

"Не-а, точно не егерь. А кто тогда? И это у него в руках... Это очень на волынку похоже. Но звуки - почти волчий вой. Однако на волчью вабу непохоже".

- Слушай, не темни! Говори, чего тебе от меня надо?

- А ты, милок, погляди-ка сюда.

Мужик опустил руки и задрал левую штанину ватных брюк.

На корявом дубовом корне стояла здоровенная когтистая волчья пясть, а вверх от нее поднималась жесткая серая шерсть и скрывалась на уровне колена в гофрированном раструбе собранной штанины.

- А почему в брюках? Мерзнет, что ли?

Вид звериной лапы в штанине был настолько необычен, что Дюк не нашел ничего лучшего, как задать эти глупейшие вопросы.

- Не-а. Зимой тепло даже без валенок.

Пошел мелкий дождь. Капельки влаги в лучах восходящего солнца розовели на несмачиваемых остистых волосках, сплошь покрывавших заголенную конечность. А еще на ней были три асимметричных пятнышка высохшей прилипшей грязи.

- Дождь и солнце. Смотри-ка, сегодня погодка то, что надо. А назавтра испортится, это точно. Вон и дрожь в когтях.

Мужикова лапа, от которой Дюк никак не мог оторвать взгляд, дернулась, и на большом корне остались три глубокие белые борозды от когтей.

Корочки сухой грязи отклеились от шерсти, упали и рассыпались.

- А что надо-то?

- Надо, чтобы Она сегодня народилась. Последний день октября и погодка подходящая.

Дюк взглянул в лицо мужика и обнаружил, что глаза у собеседника ярко-желтые.

"Ведь на вабу человек волка манит, а не наоборот. Неужели он... Жаль, что у меня нет серебряных пуль".

- Ты кого, вообще-то, подманиваешь, а?

И для собственного спокойствия Дюк Автоном все-таки погладил приклад тулки.

- Не боись, не боись. Мне человечинка не нужна. Я по другой части.

"Нет, вроде на оборотня не похож. Когда лапу не видно, то обыкновенный. Таких в каждой деревне полно. Глаза вот только совсем желтые".

Между тем странный мужик опустил штанину, положил ладони на мешок с трубками, закрыл глаза и вдруг завещал утробным голосом.

- И после того, как Князь Альтернативы вытесал из клена первого волка, он не смог его оживить. И тогда он вложил в волка половинку третьего ока, но скрыл ее от нескромных. И вновь Князь попробовал оживить волка, но тщетно. Стружки же кленовые и листья пожелтевшие с превеликой легкостью оживил, из них всяческие наземные гады произошли, а волка, изобретенье свое, не осилил.

- Эй! Ты чего это? - Дюк Автоном отступил на полшага назад, а желтоглазый продолжал заунывно гундосить.

- Зодчий же узнав о том, долго хохотом оглашал небесные окрестности, а потом взял вторую половинку третьего ока и вложил в Златокосую, и в знак примирения подарил ее Князю. И тогда с помощью бесценного подарка Князь с легкостью вдохнул в первого волка жизнь.

Осеннее солнце уже поднялось над верхушками деревьев, дождь прекратился, а бледная Луна скрылась за кучевым облаком.

- Но первый волк бросился на Князя и укусил за ногу. А Златокосая испугалась, сжалась и ушла обратно в первостихийную мелодию, и вернулась к Зодчему. И от всего этого осерчал Князь, и наказанье наложил на волчье племя. С тех пор мечутся волки между "тем" и "этим" светом, между людьми и силами иных миров, и не находят себе пристанища ни там, ни здесь, и мучаются от тяжести ноши разъединенного третьего ока.

Где-то слева над лесом цвиркнуло, потом ближе, и два молодых вальдшнепа игрунками стремительно проскользнули в небе.

"Да уж, похоже, не удалась моя охота", - подумал Дюк Автоном и с тоской посмотрел в сторону улетевших птиц.

- Сильно заклятье Князя, но не бесконечно. Ограничены волчьи муки пятью тысячью лет. Так говорю я, Вупуат2.

Мужик закашлялся и открыл глаза.

- Накатывает на меня иногда. Вещать начинаю.

В голове Дюка все перемешалось, он уже устал удивляться странностям этого осеннего утра.

- Слушай, а ты-то сам кто есть? Вроде и не оборотень, а с волчьей лапой?

-Иосиф Волчья Лапа я... До тридцати трех лет был как все, а потом заболел. Тело все в струпьях, язвы замучили, лишаи сплошняком по спине. Слабый, ходить не мог. А тут как раз нашу деревню выселять стали, - здесь водохранилищем хотели все затопить. Потом, правда, отказались плотину строить. Дорого, мол... Меня же тогда соседи в теплой баньке положили, думали, что хворый, все равно, мол, не выживет, а сами собрались в одночасье и умотали. Двое суток я так на полке провалялся, без еды, питья и курева, а в третью ночь, смотрю, - печка-каменка загудела, огоньки в топке забегали, камни зашевелились, зашипели и на пол посыпались, а из-под них вылез худющий пацан в странных таких плавках, - спереди вроде короткое полотенце весь стыд прикрывает, а сзади одни веревочки посередине, и задница голая сверкает. Голова при нем волчья, неприятная, морда словно тяпкой настроена, а в руках лук со стрелами и палка с набалдашником шиповатым.

- Булава, что ли?

- Наверное... В общем, каким-то Ву... Вуп... Вупуатом назвался, в груди у меня этой самой булавой безболезненно поковырял, банным веничком похлестал, потом сам на полати присел, передохнул, кое-что рассказал, уму-разуму меня научил, кое-что показал, ну, к примеру, как вот этот манок на Нее сотворить, и пообещал, что болеть никогда не буду, если успею в течение десяти лет найти Златокосую и соединиться с ней. А сам опять под шипящие камни залез, - как и не было его... С тех пор я иногда вещать начинаю. Вот так.

Закрыв глаза, Волчья Лапа опять гнусаво запричитал.

- А Зодчий, желая помочь и человекам, и Князю, растворил волчью суть среди людей. Рассеял ее среди всех. А сжатую мелодию Златокосой спрятал у себя в чертогах. И теперь волчья суть, пройдя многие поколения, проявилась в человеке звериной лапой. И значит это, что близится срок окончания волчьего заклятья, и настает время соединиться двум половинкам третьего ока...

- Утром, после ухода того худого пацана, я совсем здоров был, - уже нормальным голосом продолжил собеседник Дюка. - Но нога... сам видел, какой навсегда сделалась. В городе нельзя показаться. Особенно летом. Поэтому и живу здесь один-одинешенек.

- Я сюда по осени лет пять, как езжу, но тебя ни разу не видел.

- Знаю, знаю... - Иосиф махнул рукой в сторону покосившейся баньки. - Я тебя вон из той баньки каждый год наблюдаю. Как будто на работу идешь.

Волчья Лапа достал велосипедный насос, старый, тусклый и мятый, сунул махристый шланг куда-то глубоко подмышку и начал энергично подкачивать воздушные меха.

- Слушай, да на кого манок этот твой хитрый?

- На Вилу3. На то, чтобы мелодия Златокосой развернулась. На ее рождение в нашем мире. Я-то здесь специальную музыкальную вабу наигрываю, а в это время где-то в подходящем месте из первостихийной мелодии появляется первая и единственная Вила...

- Что еще за "Вила"? И где это подходящее место?

Иосиф застыл с раздвинутым насосом в руках.

- О Вила! Вила это... это моя половинка, которую надо найти. А место... Я чувствую, что она должна появиться в Москве, там где скрещиваются пути Зодчего и Князя.

- Ха! Но Москва огромный город!

Скрипнул смыкаемый насос, из разнокалиберных трубок раздались визгливые звуки, а Волчья Лапа опять завещал.

- И закончится заклятье, когда человек с волчьей сутью воссоединится с Златокосой, а встречу ему подготовит надежный поклонник богини трех дорог4.

Иосиф перестал играть, и открыл глаза.

- Я верю тому странному пацану. Он меня вылечил. Между прочим, сегодня в аккурат девять лет исполняется, как прошло с моего выздоровления. Я все время присматривался к помощнику. И, сдается мне, ты единственный, кто может мне помочь. Остался всего лишь год.

Он сделал паузу, глубоко вздохнул и скороговоркой задал вопрос: "Так ты согласен найти мне Вилу?"

И Дюк Автоном совершенно неожиданно для самого себя громко произнес короткое "да", и только потом подумал: "Это какой-то безумный гипноз, не иначе".

Дюк Автоном был военным и, следовательно, человеком слова, а это слово уже вырвалось (ничего не сделаешь!), но он, как любой настоящий охотник, также был и осторожным человеком и поэтому добавил:

-Только сначала покажи мне вторую ногу.

Мужик быстро задрал вторую штанину, и Дюк убедился, что под ней самый обыкновенный кирзовый сапог.





РАВНОВЕСИЕ ПОИСКА


- А бусы-то, красные бусы у нее были?

- Кажется, были. Розовые такие.

- Ну, точно Она! Так чего же ты? Охотник называется! А я ему еще циркуль дал!

Волчья Лапа сидел на диване напротив Дюка и из эмалированной миски жадно поедал куски коровьей трахеи5.

- Перестань! Перестань чавкать! Кому говорю, а?

Вот уже две недели, как вместе с Дюком Автономом в московской двухкомнатной квартире жил желтоглазый Иосиф. Он никуда не выходил, целыми днями смотрел по видео американские боевики и питался в основном говяжьей вареной требухой.

- Чавкать я не могу перестать. Здесь одни хрящи. Это не сладкий ливер, здесь всеми зубками работать надо.

Волчья Лапа оскалился, продемонстрировав ровные, ослепительно белые зубы.

- Вся твоя еда воняет. Что ливер, что требуха - все одинаково. И зачем я только тебя в город притащил?

Автоном встал, подошел к окну и открыл форточку. Квартира располагалась на первом этаже, и через стекло было хорошо видно, как торопятся сгорбившиеся прохожие, пытаясь побыстрее миновать осеннее ненастье. На улице шел снег с дождем, и дул северный ветер.

"Все-таки, какой никакой, а друг. Вальдшнепов тогда упустил, а странного друга нашел", - Дюк вспомнил о своей первой встрече с Иосифом.

- Кто ж знал, что эта Надёжка и есть Вила? - сказал Автоном и провел указательным пальцем по запотевшему от дыхания стеклу.

Волчья Лапа наконец-то проглотил последний кусок.

- А ты второй-то раз ходил в тот парк?

"А вдруг она совсем близко? Вдруг она где-то рядом?" - подумал Дюк.

- Конечно. И у всех собачников выспрашивал. Но никто её больше не видел.

"А вдруг вместо Вилы я должен найти что-то другое? Но что? Вдруг Иосиф просто лукавит? И он на самом деле совсем не друг мне, а просто сам подманка, как ваба. И на самом деле они заодно с этой непонятной Вилой... Нет! Нельзя же никому не доверять! Я какой-то странный стал в последнее время".

- Ох, догадалась! Ой, как плохо! Я так и вижу, как она у себя в логове сейчас морду тяпкой делает... Теперь нам надо быть очень осторожными. Ай-ай-ай!

"Пусть будет, что будет! Устал, устал! Я очень устал, чтобы еще изводить себя подозрениями!" - Дюк повернулся к приятелю.

Причитая, Иосиф отставил в сторону пустую миску, потом вытер ладонью лоснящиеся губы и положил ногу на ногу. При этом внутри распрямившейся волчьей лапы что-то громко хрустнуло.

- Слыхал, Дюк? Звук слыхал? Последние дни у меня дюже суставы ломит. И по ночам в лапе стреляет.

Иосиф поморщился.

Дюк сказал:

- Ещё какого-нибудь артрита6 не хватало. Все-таки не могу понять, зачем я с тобой связался? Скажи-ка на милость, у какого врача тебя лечить? У ветеринара или участкового терапевта? А? Человеческому врачу ведь твою лапу не покажешь, а все остальное у тебя совсем не для собачьего доктора! Гуманоид ты чавкающий!

"И к полету надо готовится. Сейчас самые тренировки. Если не успею сдать зачеты, то могут запросто не допустить к экспериментальной станции. А тут надо возиться с этим полуволком. После встречи с Надежкой я как бы начал раздваиваться. С одной стороны - плановые тренировки на новой станции, подготовка к исполнению командирских функций, а с другой - Иосиф, поиски Вилы, циркуль, Надежка, охота, собачка сенелайка. Странное какое-то состояние!"

- Конечно, каждый обидеть норовит, обозвать, а я, между прочим, потихоньку распадаюсь, - заныл Иосиф. - Не могут долго волчья и человечья сути сосуществовать вместе. Я переходное существо. Скоро и у меня морда тяпкой сделается, как у того Вап... Вуп... Тьфу, не выговорить! Жениться, короче, побыстрее надо, тогда и выздоровею...

- Слушай, не ной. Гуманоид от слова "гуманный", человеколюбивый то есть. Это не обидно.

- А-а, тогда ладно.

- Я и так целыми днями по городу шастаю, твою Вилу ищу, а ты еще обижаешься. Иголку в стоге сена и то легче найти. А тут повезло, но...

- Я знал, что ты везунок. Ты и связался со мной, потому что удачу свою почувствовал. Ведь это для меня Вила спасенье от уродства, а для тебя Она - удача. Как найдешь Вилу, как сможешь с ней совладать, так не только непревзойденным охотником станешь, но и вообще в жизни сплошное везенье настанет... Так что, ты не злись, милок. Ну, пропуделял7 в этот раз. С кем не бывает?

- Какое-то оцепенение напало, язык во рту словно вырос, еле ворочался, ноги ватные, руки словно окостенели. Ничего сделать не мог, даже циркуль не достал.

Циркуль, по утверждению приятеля Дюка, был орудием охоты на Вилу. Иосиф сам изготовил этот циркуль из древесины клена, отполировал, покрыл лаком и несколько дней назад торжественно вручил Дюку.

По словам Волчьей Лапы, охота заключалась в том, что надо было подобраться к Виле поближе, улучить момент, и снять циркулем розовое ожерелье с шеи. И тогда Она, якобы, должна потерять свою силу и подчиниться воле охотника. Но сначала, конечно же, необходимо найти саму Вилу. Сущий пустяк!

Между тем Дюк продолжал рассказывать:

- Такое чувство было, что я одновременно и сам на Нее смотрю, и вроде как глазами той собачки, снизу вверх. Вроде, как я из двух частей состою, из человечьей и собачьей. Или очень близкой к собачьей... И обе части мои, родные, но почему-то разнесены в пространстве. Ну, примерно как только-только разъединенные сиамские близнецы, и недавно общая плоть наша еще кровоточит... Впрочем, ты конечно не знаешь, кто такие сиамские близнецы.

- Почему же не знаю? Когда я в баньке сидел, то книгу одну читал. Энцикло-цикло-опеди-ческий словарь называлась. Толстая такая... Почти всю наизусть знаю. Погоди-ка...

Волчья Лапа наморщил лоб, вспоминая что-то.

- Сиамские близнецы - это ребята, которые родились сращенные вместе какими-нибудь частями. Ведь так?

- Точно. Им обычно операцию разъединения делают... А у меня такое чувство тогда в парке было, что необходима обратная операция. Нам надо было срочно соединиться с той собачкой сенелайкой. В смысле мозгами соединиться... В смысле мыслями объединиться... Ну, не знаю, но как-то вроде этого... и оцепенение навалились... А когда очнулся, то уже поздно было, и только одно слово молоточком по серебряной наковаленке в голове тукало: "маз-ила, маз-ила, маз-ила"!

Дюк вздохнул, Волчья Лапа тоже. Они помолчали немного, а потом Волчья Лапа изогнулся и начал рыться за диваном.

- Дюк, милок, послушай. Когда... этот самый Вап... морда тяпкой... чтоб его... Вуп... - из-за спинки дивана, перемежаясь с пыхтением, доносились его слова.

Наконец Иосиф вылез. В руках у него была волынка с разнокалиберными трубками-стволами и опавшими мехами.

- У-уф, нашел все-таки. Далеко запрятал... Так вот, когда Вупуат мне про манок на Вилу рассказывал, то наказал кусок бересты высушить, чтобы свернулся в трубочку, и внутри музыкальной трубки спрятать. А потом, морда тяпкой...

Иосиф выдернул самую толстую трубку, дунул, и облачко пыли рассеялось в воздухе.

- Ага, вот она.

Иосиф смотрел в трубку против света. Затем он сунул палец в отверстие, подцепил ногтем и достал коричневатый ветхий цилиндрик.

- Совсем старая. Высохла Вупуатова подсказка, - Волчья Лапа внимательно разглядывал кору.

- Эх-ма, ничего не видать... Вупуат наказал мне обязательно отдать бересту охотнику, чтобы легче было Вилу искать. Так что, на, держи.

- Так чего же ты раньше-то молчал!

Автоном подошел к дивану, и в его ладонях оказался чуть теплый кусок скрученной березовой коры.

- Да, от этих болей в суставах моя думалка набекрень свернулась. Все забывать стал... Попробуй-ка, Дюк, бересту над паром развернуть. Может, там письмена какие важные уже образовались от долгого сквозного дутья? Может, это подсказка нам, как Ее легче обнаружить? А мы-то сидим и не догадываемся!

- Ладно. Может, поможет. Раз уж вклеился по самые уши в эту историю, то отступать некуда. Пошли на кухню. Ты только вещать не начинай, пожалуйста, а то я и так во всем этом уже запутался. Совсем голова кругом идет.

- Кругом, квадратом, треугольником... Куда только голова идти может? И у нас с тобой скоро морды треугольными тяпками совсем сделаются.

Дюк помог Иосифу слезть с дивана, и они отправились на маленькую кухоньку экспериментировать с берестой.