[Оглавление]


Словесность: Повести и романы: Ростислав Титов


ХОЧУ, ЧТОБ ВСЕ ВЫ БЫЛИ ЖИВЫ!

Воспоминания и письма


Оглавление
Второе начало (9 ноября 1992 года)
Возраст воспоминаний
Первые открытия
Начинаются письма
Открытие Сибири
Предчувствия начала конца
Посещение мемориала
Разные письма
Свет в окошке
Откуда у вас этот свет?
От Балтики до Патагонии
Мария-Гертруда Таурин
Елена Таурин
Встреча (22-24 июня 1941 года)
С берегов Тихого океана
И снова отец - всегда гонимый
Конец первой осени
1936 год. Семья
По примеру Чука и Гека
1936 год. Дела
1936 год. Быт. Боль
А дальше -тридцать седьмой...
"графиня Платова"
Что было после тридцать седьмого...
Что будет?
Эпилог
Гипотезы, гипотезы...
Две смерти



ЕЛЕНА ТАУРИН

Далее будут сохранившиеся письма тети Лены. А я сейчас очень ясно вспомнил ее зрительный образ - от тех двух с половиной суток, в которые мог видеть тетю Лену. Еще раньше, по фотографиям, присылаемым ею, она тоже казалась какой-то обобщенной иностранкой, человеком из другого мира. Она была высокой, как и мама, худощавой, с тонкими чертами лица. Но ярче всего запомнилось и поразило меня, тринадцатилетнего, ее непонятное спокойствие. При встрече с сестрой на Рижском вокзале 22 июня 1941 года она не плакала,лишь медленно качала головой.И движения ее были медленные, а говор раздумчивый и чисто русский, акцента не помню. Еще запомнилось, как она меня гладила по голове, слегка ероша волосы. Но совсем забылось,о чем она говорила с нами.Впрочем, они с мамой старались уедениться и побеседовать без нас, что понятно.И на вокзале, когда мы бежали к каким-то запасным путям, чтобы прорваться на тот поезд, уходящий в Москву, мы толком так и не успели попрощаться с тетей Леной. Поезд запомнился: дачные небольшие вагоны непривычной конструкции, не советские, покрытые пылью зеленые вагоны. Тогда моя мать тоже не плакала - не успела заплакать...

А теперь - снова в начало тридцатых годов.

N1, без даты, видимо, 1933 или 1934 годы. Сразу выявляются два обстоятельства. Тетя Лена прежде всего думала, как бы помочь родным людям - в данном случае сестре.

И, во-вторых,становится ясным, как не просто им было начинать новую жизнь в Латвии. Хотя почему "новую"? Они там пробыли уже более десяти лет! Как и что было за эти "пропавшие "годы - не знаю. Могу догадаться, что тогда дед еще работал и чем-то обеспечивал семью. В письмах тети Лены меня до сих пор поражает почти безукоризненная грамотность в русском языке. Потом,как было сказано, она срочно выучила латышский, освоила французский, позднее овладела испанским. То есть она умела приспосабливаться к обстоятельствам, выпавшим на ее долю. Но особых наград за это не получила...

Дорогая Елочка!

Твое последнее письмо порадовало за вас хоть немного.

Напиши, Елочка, что тебе лучше прислать - 4 кг. муки или 4 кг. сахара. Как только заведутся лишние деньги, вышлю тебе обещанную посылку. Пока что не могу. Была масса непредвиденных расходов и с нашей квартирой, откуда мы снова должны съезжать, бо здесь очень холодно, сыро и дорого.

Теперь предстоит беготня в поисках пристанища. Надоело все по горло. Сколько лет мы здесь, а все еще не можем устроиться по-человечески. Конечно, я страшно рада тому, что устроилась, хоть и в пригороде, но все же в Риге. Рада тому, что у меня специальность на руках,и такая, в которой я нахожу интерес, и это для меня большое удовлетворение. Поглубже в себя стараюсь не заглядывать, да и тебе, Елочка, не советую.Довольно тебе и собственных "миллионов терзаний". Когда-нибудь судьба приведет, встретимся и откроем друг другу повесть своей жизни.

В письмах это трудно сделать и слишком волнующе как для того, кто пишет, так и для того, кто читает.

Сегодня у меня брюзгливое настроение, северное, не стоило бы браться за перо, но не хочу тебя заставлять так долго ждать с ответом.

Да, кроме того, напиши, пожалуйста, маме.

Как поживают детки? Вечно путаю день рождения Светланы - июнь или июль. Жду с нетерпением карточек карапузов.

Целую бессчетно Вас всех. Пока пиши на тетин адрес.

Лена.

N2, 31 марта 1935 года

Дорогая Елочка, письмо твое премного опечалило. Значит, снова у тебя жизненные неурядицы, но, если не ошибаюсь, ты к счастью на этот раз не падаешь духом, и это хорошо. В конце концов все образуется. Все же пиши немедленно, какие у Вас с Юркой планы и виды на будущее. Нас эта неизвестность удручает очень. Пиши также о ребятах.

Много писать не буду, оставляю место для мамы. Светик нам уже давно не писала , а я жду от нее письмецо. Целуй ее от меня, а также твоего полуотрока-сына. Семь лет ему, подумать только. Вот и снова звучит в ушах лейтмотив долгих лет:"Когда же увидимся, наконец? "Пиши,Елочка, поскорее. И будьте все счастливы и здоровы.

Ваша Лена.

Неурядицы, о которых упоминается здесь, были связаны с очередным увольнением отца. Мы к тому времени перебрались из Горок-Ленинских в Остафьево и брезжил уже контракт папы на Енисей.

N3, Рига, 15 декабря 1936 (?) года

Дорогая Елочка!

Спасибо за поздравления, но у меня год кончается и, наверное, начнется снова не очень весело. Мамочка больна - и серьезно, и я так боюсь за нее. Недавно у нее случился странный припадок, в котором, конечно, и сердце играло роль немалую. Врач, который ее лечит, опасается, уж не нарыв ли у нее какой в желудке,но выкачать желудок вследствие ее состояния нельзя. Все же будем надеяться на лучшее, я думаю, что опухоли нет никакой.Быть может, это от желчных камней или песка.Но за сердце ее я ужасно боюсь.

Ах, Елочка, если б мы были вместе! Я за себя не ручаюсь, если с мамой случится что-либо дурное, бо только из-за нее я не поступила так, как собиралась уже 5 лет назад...

Я это понял в том смысле, что тетя Лена была готова покончить счеты с жизнью. Вероятно, их положение тогда было совсем уж невыносимым.

...Ну, да что говорить. Бог даст, мамочка поправится и у меня будет другое настроение. Юрке я пока не могу писать все по той же причине. Если мамочка будет хорошо себя чувствовать, то я поеду на 2-3 дня на Рождество к тете, больше из-за папы, чем из-за себя.Тетя меня искренно любит, не то что дядя, и желает, чтоб я навестила их, а я хочу, чтобы папа там смог остаться на зиму. Он должен к нам приехать пока послезавтра.

Юрке передай мой искрениий привет и скажи, что очень горжусь им и рассказываю о нем всем своим знакомым. Перецелуй от меня деток. Если, Елочка, у тебя будут какие-нибудь волнующие известия, так ты пиши на тетин адрес.

Твоя Лена.

N4 - племяннице Светлане Титовой, начало 1937 года

Моя любимая Светланочка, слышала от мамы, что ты снова больна. И очень беспокоюсь за тебя. Но ты не волнуйся и не плачь - не беспокойся, что пропускаешь уроки, думай о том, моя ненаглядная девочка, чтобы поправиться. Тетя Лена хочет тебя видеть веселенькой и бодрой. Я верю, что когда мы встретимся, то будем с тобой и Славой большими друзьями. Я теперь только и мечтаю о дне нашей встречи.



Если будет возможно, пошлю тебе туфли. Они хоть и простенькие, но довольно изящные, надеюсь, тебе понравятся. Только каблук не низкий, а 3/4, иначе не получить, хоть и обегала все главные улицы с магазинами. Я тоже ношу туфли на таком каблуке и ничего - довольно удобно.Пишу тебе в этих туфлях, проверить надо и разносить.

Милый Светик, поторопим маму с ответом и сама пиши мне тоже, я так рада,когда получаю твои письма. Славик мужчина,конечно, не признает таких сентиментальностей, как писание писем, но люблю я Вас одинаково. Целую Вас крепко-прекрепко.

Пьешь ли ты чай, о котором я писала? Желаю тебе поскорее поправиться и не простужаться впредь.

Ну,моя девочка, спокойной ночи.

Твоя любящая и обеспокоенная тетя Лена.

N5, 1937 год, без точной даты

Дорогая Елочка! Очень рада,что у Вас теперь понемножку налаживается и жить стало легче. Рада за Светика, что она поправляется.

Что касается твоей помощи папе, то я справлялась у нас на почте, и мне сказали, что деньги принимают и выдают здесь адресату на руки сколько угодно, все зависит от разрешения: есть ли у вас право высылать деньги в другую страну. У нас, например,для этого нужно особое разрешение валютной комиссии. Притом деньги сюда лучше присылать в долларах,т.к. червонцы у нас официально не котируются, а на черной бирже их трудно да и с большим убытком можно сбыть.

Посылаю тебе фотографию: я с коллегам по службе. И пару фасонов мод, может, они пригодятся.

Будь, Елочка, и постарайся поправиться. Когда у Вас снова занятия? Крепко целую тебя и деток.

Лена.

Память, особенно детская, всегда избирательна. Я вот хорошо запомнил листы из какого-то латвийского журнала и вырезки схемы выкройки, о которых писала тетя Лена. Вряд ли мама сумела выслать деньги для отца, в СССР это было наверняка запрещено.

N6. 7 июля 1937 года

Дорогая Елочка, твое предпоследнее письмо нас очень встревожило и опечалило, но надеемся, что Светик теперь вне опасности и что ты ее хорошо устроила. Целуй Светика и Славика и скажи, что мы очень рады тому, что получили их фотографии. Между прочим, ты ничего не пишешь,получила ли мое последнее письмо, в которое я вложила свою большую фотографию для Светочки, ко дню рождения. Ответь, Елочка, не забудь на этот раз.

Очень жаль, что Юрке не удалось освободиться, но что делать, год в конце концов проходит быстро и, кто ведает, быть может участие Юркино в экспедиции принесет Вам удачу в дальнейшей жизни...

К моменту написания этого письма тетя, видимо, получила извещение мамы - выдумку о том, что его задержали "в экспедиции".А отец был уже в Красноярской тюрьме. Понятен намек тети Лены об удаче для нас после возвращения отца, - это значило, что прекратятся гонения на него,о которых тетя догадывалась.

...Каковы у нас дела с папой - ты знаешьиз письма мамы.

Меня прямо преследует какой-то злой рок - только начнешь вздыхать понемногу и помаленьку подниматься в гору, как снова что-нибудь трах тебя по голове, - и всем твоим и без того скромным планам и мечтаниям конец. Теперь мы находимся точно в таком положениим, как два года назад, когда я служила в аптеке, т.е. ходи обтрепанным или урезывай в еде. А в этом году я так хотела повезти мамочку хоть на две недельки на взморье, думала занять лат 60-70 для этой цели. Ну, а теперь, после дядиного письма,об этом думать не приходится.Я поэтому и не использую свой отпуск. Когда тетя 2 года назад была у нас, то она убедилась, как трудно живется в городе, и хотела мне помогать посылками. Но это так и осталось, а теперь выходит, что папа, по выражению дяди,их объедает, и я должна за это посылать ежемесячно сумму, которая очень больно отразится на моем бюджете, тем более, что собиралась копить деньги на зимнее пальто. Эх, ну да бог с ними, не хочется даже и думать о таких людях. С какой радостью я взяла бы папу, чтоб не зависить от них!

Посылаю тебе три любительских снимка из моей клубной жизни, один из них пошли Юрке со значением от меня. Гребля -это, пожалуй, единственная моя отрада, и нигде я себя так хорошо себя не чувствую, как на воде.Конечно, парусный спорт нравится мне еще больше, но куда нам до него, это занятие для богатеев.

Итак, Елочка, пиши немедленно, а то мама волнуется, как здоровье Светика и все прочее.

Твоя Лена.

Каке они жили в материальном плане - ясно из письма. "Дядя" -родной брат Иоганна Таурина, и его отношение к деду, конечно, странно и дико для нас...А фотографии тети Лены в спортивной лодке тоже запомнились, - гордился тем, что моя тетка умеет хорошо грести.

N7, 22 марта 1939 года

Почему-то не сохранилось ни одного письма 1938 года, в течение которого маме приходилось тянуть легенду о возвращении мужа из экспедиции. Но кажется мне, что тетя и бабушка догадались о сути и лишь подыгрывали нам.

Елечка,как я рада, что у тебя славная и разумная детвора и как я люблю их заочно . Порой мне невольно хочется роптать на то, что судьба наставила много крестов в моей жизни, хотя бы и тот, что мне не суждено видеть любимых детей моей Елочки. Моя дорогая, мне ведь тоже стукнуло 37 лет, и хотя никто мне их не дает и считает меня веселой и жизнерадостной, но в глубине души я стала отчаянной пессимисткой и если живу много лет, то только из-за мамочки для мамочки.Папа сможет жить без меня и дальше. Недавно мы познакомились с одной молодой и талантливой поэтессой - русской. Она как-то в один вечер сблизилась с мамой, и мама по-матерински поцеловала ее в лоб. Потом она говорила моему другу, что у мамы "просветленное лицо, как у людей, прошедших в жизни сквозь чрезмерные страдания". И она права.Такова наша мама.

6-го день рождения Славика, так пожалуйста передай ему эту карточку. Как жаль, что я не могу передать ему что-нибудь, что его порадовало бы больше.



Целую тебя и деток нессчетно раз.Пиши, как твои успехи в учебе и что тебе это дает.

Твоя сестра Лена.

N8, 30 июня 1939 года

Дорогая, ненаглядная Елочка, задержала письмо к тебе, ибо у меня а последнее время не было совершенно ни минутки, и вот сегодня пишу тебе, находясь уже четвертый день в отпуске. У меня месячный отпуск, так как я не использовала прошлогодний, и вот решила провести его с мамочкой на взморье. Прежде всего нужны были деньги, и я их раздобыла, заложив в ломбарде свое зимнее пальто. Потом не легко было найти комнату, я два воскресенья подряд отбивала ноги в поисках чего-либо подходящего. В конце концов нашла недорогую и очень красивую комнатку в пяти минутах ходьбы от моря, и мы с мамочкой блаженствуем. Если погода позволяет, лежим целый день у моря, я - на дюнах, купаюсь и загораю (как цыганка буду!). Постараюсь этот месяц ни о чем не думать, а жить только моментом, это пойдет на пользу моим нервам.Так я рада за мамочку, не могу тебе сказать,она прямо ожила здесь. Дай бог только хорошую погоду!

Это письмо - за полтора месяца до смерти бабушки, описанной выше. И дальше тут - новые страдания для моей матери, потому что тетя Лена начинает расспрашивать об отце.

...Елочка, а теперь главное: неужели Юрка еще не вернулся домой?Пиши немедленно, мы с таким нетерпением ждем вестей от Вас. Наши местные газеты с самого начала экпедиции на Северный полюс были полны сообщениями о ее достижениях, местонахождении, перипетиях и т.п.Мы с сугубым интересом следили на ними. В прошлую субботу сообщили, что почти все участники экспедиции прибыли в Москву и были встречены овациями. Неужели Юры нет среди этих счастливцев? Не хочется верить.

Если он вернулся, то поздравь его от нас и крепко поцелуй его в сопатку. И скажи, что я им горжусь, твоим полярным медведем.Елочка,посылаю в этом письме карточку для Светика, это на ее День Рождения.

Поздравляю деток с переходом в высший класс, скажи им, что мы ждем тоже от них весточек - давно не имеем.

Ну, пока, Елочка, всего- всего хорошего.Если собираешься ответить до 25 июля, на что я сильно надеюсь, то пиши по адресу: Латвия, Рига, Юрмала, Меллужи 1,проспект Меллужи N19 Таурин.

Целуем Вас крепко, наши родные, и желаем счастья.

Лена.

Теперь следует скачок сразу в середину 1940-го года, который принес реальную надежду на встречу сестер. Мне этот год запомнился прежде всего тем, что в Советском Союзе перешли на семидневную рабочую неделю - до тех пор у нас была шестидневка, и названия дней "понедельник", "вторник" и т.п. казались нам пустым звуком. И еще - удивительно ясно стоит в памяти день Воздушного Флота 18 августа, когда мать возила меня на праздник в Тушино.Это был последний подобный парад перед войной, показывали новые типы самолетов, а я очень интересовался в то время техникой, особенно авиацией, как и все советские мальчишки."Наши" самолеты тогда успешно "разбомбили" вражеский завод на земле, высадили парашютный десант, один парашютист зацепился стропами за хвост самолета...И мать страшно рассердилась, когда увидела, как ребята футболяли хлебную горбушку (вот и накликали голод военных лет, как я подумал позже).

N9, 11 мая 1940 года

Елочка, моя бедная, моя родная! Сердце обливается кровью за Юру, так рано покинувшего нас, за тебя, за твоих детей, но у меня нет слез. Как не было их в тот страшный момент маминой смерти и в день ее похорон. И мне нечем утешить тебя, это сделают твои дети.Поддержать тебя могло бы мое присутствие, прилетела бы к тебе на крыльях моей безысходной тоски. Тогда мы могли бы поплакать вместе о наших дорогих ушедших и наши глаза стали бы снова видеть солнечный свет, скрытый от наших взоров бесконечным горем. Да, сестра,с Юркой ушла, закрылась страница нашей юности, но..."не говори с тоской "их нет", а с благодарностию - "были"... Больше об этом писать никогда не буду.

Да, мама уже написала сестре о вызове в Подольский НКВД и о том, что ей там сообщили. Стыдно, но совершенно не помню, как я сам принял весть о гибели отца. Пожалуй, все же не поверил,объяснил себе, что все это ошибка и отец вернется все равно.Иначе, почему же ко мне приходили сны, в которых он присутствовал именно живым...

...Елочка, моя любимая,как я понимаю тебя, когда пишешь, что твоя боль ширится все и не проходит. Так и со мной. 19-го уже 9 месяцев, как не стало нашей мамочки, а я все еще прохожу разные этапы страдания и не могу примириться с этим.Мы с мамой жили, как два дерева, сросшихся друг с другом - молния попала в одно, а другое осталось жить, да зачахло.Так и будет со мной. Ты -другое дело. Светлана, Славик - ведь это твоя надежда и цель, твои звездочки путеводныее.Юркины дети - знать недаром, хоть и недолго, пожил он на свете. Они помогут тебе, и какое счастье, что они хорошие ребята. Мир праху их отца!

Но вот Светланочка - я в таком беспокойстве за нее. В ее возрасте угроза туберкулеза...Нет, нет, тут надо что-предпринимать. Встряхнись, Елочка, от своей апатии силой материнской любви - и спасай свою дочь.У вас ведь, говорят, хорошо налажена медицинская помощь, санатории и пр. Света должна попасть в санаторию,но только не для больных легкими, туда ее посылать нельзя ни в коем случае. Светик ведь в переходном возрасте, вот где вся опасность. Елочка, пиши тотчас о Светике все подробно.

Должна тебе сказать еще одну печальную весть: наш папа слепнет. На один глаз он уже не видит совсем, а другой - как в тумане. Я его выписала сюда, в Ригу, к специалисту. Оказалось - склероз, надежд никаких. Дядя воспользовался его отъездом и прислала письмо, в котором сообщает, что у себя его больше видеть не хочет.В Риге мне устроить папу невозможно, я ведь живу в девичьей комнатке. Послала в Валку его и с помощью тети Розалии устроила в пансион к одной женщине. Для меня это известный удар в том отношении, что я еще не выплатила своих долгов, а расходы теперь увеличиваются.Я уже было стала мечтать, что начну копить деньги на поездку к Вам, а теперь все отодвигается.

Проклинаю тот несчастный день, когда у нас созрела решимость расстаться. Мы, которые так любили друг друга, могли всю жизнь поддерживать друг друга, а вместо этого должны страдать в разлуке.

Елочка, папа спрашивает, как у Вас дела, ответь лично. Пиши мне чаще, я буду также отвечать, хотя писать мне тяжело, тоскливо.

Поцелуй Светика, Славика за меня. Люблю тебя бесконечно и страдаю без тебя.

Твоя Лена.



И все-таки сила великой, настоящей любви дает иную силу, поддержиает в невыносимых обстоятельствах. Моя мать узнала о смерти мужа, тяжело заболела дочь, у тети Лены слепнет старый и беспомощный отец, душит безденежье,а они, сестры, ободряют друг друга и находят единственные, наверное, слова , умеряющие боль и тревогу...Если и возможна жизненная учеба, учет опыта поколений - совет в таком плане должен звучать полезным и принимаемым к сведению. Увы, учатся чаще на собственных ошибках и бедах.

N9.Рига, 17 июня 1940 года

Моя родная, бедная Елочка!

Получила твое письмо, в котором ты пишешь о вновь постигшем тебя горе и неудачах, и сердце мое не знает покоя. Пиши почаще, как здоровье Светика. Когда она вернется из больницы - постарайся устроить ее все же в санаторию. Лето так коротко, надо его использовать. Мне врачи в свое время несколько раз предлагали пожить в санатории, но я, конечно, всегда отказывалась. На кого бы я оставила мамочку?Если б ты знала, Елочка, как отзыаются о нашей мамочке знакомые! Я не могу поверить, что она умерла, я верю в то, что она только ушла далеко-далеко и надолго, и мы встретимся - все мы...

Тогда моей матери удалось устроить дочь в подмосковный санаторий, помню, как мы там навещали сестру. И нам тоже помогали - коллектив маминой школы, ее директор, московские друзья...

...Завтра уезжаю на взморье на одну неделю, где проведу свой отпуск в полевом санитарном обучении. Я ведь писала тебе, что посещала зимой 4 месяца самаритянские курсы, теперь это будет еще как дополнение к ним.Больше отпуска не возьму и некуда мне ехать одной. Скоплю эти две недельки...авось пригодятся они мне на заветную поездку к Вам, хотя надежда очень слабая. Во-первых, деньги, а потом - все иные препятствия. Этот месяц я не только не могла заплатить ни сантима долга, а наделала новых. Приезжал папа из Валки, нужно было свети его к частному врачу-специалисту(папа не имеет больничной кассы и не считается сельским жителем). Нужны были и две пары очков, лекарства и т.п.Единственное утешение мое, что видеть он стал немного лучше и может теперь разобрать самый большой шрифт в газете.

Прости, что пишу сбивчиво так. После маминой смерти я начала чувствовать просто физически свое сердце, и в те дни, когда я его чувствую, меня охватывает какое-то беспричинное беспокойство - не читается, не сидится на месте и писать не могу. Не писала бы тебе и сегодня, если б не знала, что ты ждешь моей весточки, родная.

Целую тебя, деток и...шпицу!

Твоя сестра Лена.

"Шпица" - это наш пес Джим. Когда я впервые прочел это письмо, где тетя Лена жалуется на сердце, подумал:если б она знала, сколько переживаний и горестей ей предстоит еше впереди...Все же хорошо, что мы не знаем своего будущего, иначе помирали бы на много лет раньше предназначенного срока. Учеба на "самаритянских" курсах дала тете специальность медсестры,а это увлекло ее в дальние края - и навсегда.О деде я думал реже, потому что имел мало сведений о нем. Но сейчас пришло в голову: каково ему было остаться одному, слепому, в конце жизни - еще семь лет он прожил в Валге...

В этом письме тетя ничего не пишет о подступающих грандиозных сдвигах в судьбе страны, где она жила. Да и в начале следующего письма о переменах в Латвии она вспоминает между прочим. Хотя эти события открывали дорогу для встречи сестер.

N11. Рига, 14 июля 1940 года

Моя любимая, родная Елочка, отчего ты мне не отвчаешь на оба моих письма?Я не знаю, связано ли это с стоянием здоровья Светика. Ты ведь знаешь, что 17 июня у нас произошли события исторической важности и значения. Я тебе писала и ожидала, что от тебя придет ликующее письмо, ибо надежды увидеться нам теперь гораздо больше, чем когда-либо, если не принимать во внимание всякие мелкие обстоятельства - как безденежье и пр.

Но ответа нет. Пиши немедленно, что с тобой и Светланкой, я в сущности боюсь за Вас обоих, ты еще и заболеешь от переутомления -слишком много берешь на себя в последнее время.

Для меня, Елочка, это лето тоже невыразимо тяжело. Ровно год назад мы были с мамочкой на берегу моря, на чудном воздухе и вместе, а теперь я торчу все лето в пыльном городе, с огромной тяжестью на душе и так одинока, как никогда в жизни. Тети и Вилли относятся ко мне хорошо, сть у меня милые друзья, коллеги, но что творится у меня на душе - об этом я не могу никому сказать. Да и ни к чему. Боль о маме не прошла и не пройдет никогда в жизни. Доходит до того, что я должна гнать каждую мысль о ней, не могу смотреть на ее портрет, а то чувствую, что способна кричать, как зверь. Теперь меня поддерживает только одна мечта: свидание с Вами, а там жизнь покажет, что делать.

Я получила два урока русского языка,думала эти деньги откладывать на поездку к Вам, а вместо этого они целиком идут на папину плату, да еще не хватает. Жалованья мне не прибавили, а жизнь с прошлого военного года стала дороже.

Но ничего, надежды не теряю, лишь бы Вы были живы-здоровы. А то, ах как хорошо было бы, если б ты с детьми могла приехать сюда пожить на взморье - это у нас летом чудесно. Ну, а если бы условия сложились так, что я могла бы получить работу у вас, так опять же вопрос о папе - куда девать его и как обеспечивать. Ведь бросить его на произвол судьбы я не могу.

Прости,Елочка, за нытье, но накопилось. Жду твоего скорого ответа. Целую Вас.

Твоя Лена.

N12. Рига, 4 января 1941 года

Это письмо - последнее сохранившееся из того периода. Реально забрезжила возможность встречи сестер.

Мои горячо любимые, родные Елочка, Светланочка и Славик!

С Новым годом, с новым счастьем! Верьте мне, что в этом году мы наверняка увидимся. Все зависит от того, как скоро я получу место и где. Если в Риге, в том учреждении, где со 2-го января работаю волонтеркой, то тогда летом-то хоть на недельку прикачу к Вам, а быть может - Вы ко мне. Вот-то будет радости без границ: с тобой, Елочка, радость свидания, а с племяшками - знакомства.

Елочка, если меня примут в это учреждение, где я работаю просто так, тогда я, быть может, буду иметь возможность послать тебе какую-либо малость через одного любезного человека, который мне это обещал сделать в следующую поездку в Москву. Сегодня же он повез тебе лишь мой привет.Не знаю, удастся ли ему разыскать тебя по телефону. Сообщи, пожалуйста, по какому телефонному номеру можно тебя отыскать из Москвы. в первую очередь я тогда пошлю с этим любезным человеком Светику туфли, чулки и теплые рукавички. У меня теперь две пары - одну я получила от тети Розалии.

Знаешь,Елочка, с 1 января я фактически безработная, хорошо хоть, что выплатили жалованье за две недели вперед. Но работаю с утра до вечера - до половины четвертго в аптечном управлении, а потом бегу в одну аптеку, где работает моя подруга, помогаю им таксировать медикаменты, тоже из любви к искусству, без жалованья.У них полный персонал, но я хочу познакомиться кое с кем. Одним словом, я стала страшно энергичная и немного нахальная - посмотрим, что из этого выйдет.

Тети тебе сердечно кланяются. У них сейчас неурядицы в семье.

Мои любимые, нанаглядные, целую Вас много раз.

Ваша обеспокоенная сестра и тетя Лена.

И снова -желание хоть как-то помочь нам. И опять - трудности и преграды...Помню, что мама ездила в Москву для встречи с тем "любезным человеком". А до встречи сестер оставалось полгода.



ВСТРЕЧА (22-24 июня 1941 года)

Не знаю,как и чем психологи объясняют "возрастной парадокс", то есть способность людей к старости более ясно и четко вспоминать события, происшедшие в далеком времени - в детстве и юности. Вчерашнее и позавчерашнее забываешь порой немедленно, а случившееся десятки лет назад вдруг встает в сознании яркими, отчетливыми картинами...

А это событие, грозное и обещающее много крови и бед, сохраняется в памяти прочно.

Из Остафьева выехали 19 июня, в Москве остановились у сестры отца Юли. Билетов на 20-е не достали, и 22 июня отправились со Ржевского вокзала столицы в Ригу.

Шел дождь, в коридоре кто-то сказал: "Отъезд в дождь - к удаче!"Через пять минут дернули стоп-кран: сошла с ума и попыталась выброситься в окно нашего вагона жена командира, ехавшая с Дальнего Востока на западную границу.

Ясно стоит в памяти ощущение счастья: ждал чуда, нового, невиданного. Уже тогда тянуло путешествиям, к дальним поездкам. Эта тяга позже привела меня на флот и подарила массу открытий.

В купе разместились мы и пожилой железнодорожник из Витебска. Ночью я проснулся и услышал, как он говорит матери: "Куда вы собрались? И с детьми...Скоро мне выходить, вам тоже советую - выходите, помогу вам достать обратные билеты".Мать не послушалась его и потом казнилась, что не послушалась. Потому что уже началась война, горели дома, лилась кровь, а поезд вез нас навстречу всему этому . Руководители страны про эти поезда, конечно, не вспомнили, не повернули их назад,- не только наш поезд, десятки подобных двигались навстречу войне.

Днем мы услышали по вагонному радио речь Молотова. Сестра заплакала, проходившие по коридору молодые и бодрые летчики ее успокаивали: "Не плачь,девочка, мы их быстренько разбомбим!"

Через сорок лет я прочитал в записках начальника штаба 4-ой немецкой армии Гюнтера Блюментрита: "Поезд Москва - Берлин прошел через Брест вскоре после полуночи. К 3.30 стало светать, небо на востоке становилось каким-то удивительно желтым..."Тут я сначала подумал о людях, о пассажирах того поезда - куда они делись, какова их судьба. И сразу сообразил: берлинский поезд уходил из Москвы немногим раньше нашего, и я сам в 3.30 утра 22 июня 1941 года несся навстречу 4-ой армии и был где-то за Смоленском...

К вокзалу Риги наш поезд подошел часа в три дня. Тетя Лена встречала нас , и когда мать зарыдала в ее объятиях,тетя порпросила: "Не надо, Елочка..." А мама закричала: "Но ведь война!"Тетя не удивилась, лишь переспросила: "Уже?"Вот тогда она и поразила меня тонкой красотой и непонятным прибалтийским спокойствием.

А через десять минут мы уже прятались под железнодорожным виадуком, так как завыли сирены воздушной тревоги и чуть позже - заныли в безоблачном небе моторы немецких "Юнкерсов".

В Риге мы провели два с половиной дня, в маленькой комнатке, которую снимала тетя. Город тоже поразил - чистотой, вежливыми продавщицами в магазинах, благодарившими за покупки, удивительными кустами сирени, на которых не видно было листвы, а лишь гроздья цветов. Мать и тетя шептались, сдерживая слезы, а мне...мне все было ужасно интересно: этот город,брусничное варенье в качестве гарнира к мясу в столовой,дым над горящими нефтебаками за Даугавой, немецкие самолеты в голубом небе. Извиняет меня возраст, тринадцать лет, и детская глупость. И еще вдолбленная нам твердая уверенность в том, что мы "врага разгромим малой кровью,могучим ударом!..."

Обратно уехали с трудом, втиснулись в один из последних эшелонов безо всяких проездных документов, не успев повидать деда. Пассажирами того поезда были в основном семьи военнослужащих, комендантом состава выступал почему-то шумный и бестолковый моряк с маузером в деревянной кобуре на боку. На тихом латвийском полустанке отцепили паровоз, мать ушла на ближайший хутор - поискать пищи, а мы с сестрой сидели в тихом ужасе: вдруг паровоз вернется, пока мамы нет, и мы поедем дальше без нее. Скоро к перрону подъехали несколько деревенских подвод, латышские крестьяне привезли хлеб, сыр, домашнюю колбасу, и все это раздавали бесплатно ехавшим в поезде. Детям - в первую очередь, я сам приволок в вагон круглый хлеб и плоскую лепешку сыра. Сейчас, с позиций века, подумал: знают ли о подобных эпизодах горячие враги дружбы народов? Хотя есть и сомнение: а не побывал ли на тех хуторах наш моряк-комендант с маузером...

Из дорожных впечатлений, пока мы добирались до Тулы (поезд шел на Урал,минуя Москву), наиболее острое и внушавшее тогда бодрость духа это то, что навстречу нам непрерывно шли военные эшелоны с крепкими, веселыми красноармейцами, которые нас угощали толстыми ржаными сухарями с солью. И еще - чувство уверенности в неминуемой скорой победе: не могли же фашисты устоять перед столь мощной силой. И запомнилось, как поезд проскочил, не останавливаясь, горящий Смоленск...

А потом была вся война, голод и холод, скитания по стране.Сестру свою мать так больше и не увидела. Однако через 22 года тетя Лена нашлась.



С БЕРЕГОВ ТИХОГО ОКЕАНА

Летом 1963 года я жил на таллиннской квартире один: мама и сестра были на снятой в городе Элва даче. Тогда и получил извещение от управления КГБ, где меня просили позвонить по телефону.

Нетрудно понять, как воспринял это милое предложение. Лишь четыре года назад я получил разрешение на загранплавание и успел сходить в Италию, дважды на Кубу, в Англию и Францию. Естественно, сильно задумался, получив это извещение.Потом позвонил по указанному телефонному номеру. Ответил женский голос с легким акцентом.Последовало приглашение "на собеседование". И когда шел на улицу Пагари, думал-гадал, в чем мог провиниться перед столь грозной организацией.

Симпатичная белокурая женщина (так и не понял ее должности) начала издалека - попросила рассказать мою биографию, особенно интересовалась материнской линией родичей. Тут забрезжило в уме некоторое понимание.

И вот что выяснилось. "Вас разыскивает Международный Красный Крест, а через него - Елена Таурин, - услышал я. - Теперь обращаемся к вам за согласием на организацию связи с вашей тетей".Видок у меня, наверное, был соответствующий, потому что та женщина с улыбкой мягко сказала: "Можете подумать...неделю примерно".

И я ушел думать. Встретился еще с уполномоченным КГБ, прикрепленными к мореходке, где работал. Он не очень твердо посоветовал не вести с тетей личную переписку. Однако я позвонил той женщине и объявил, что не даю согласия на передачу моего адреса в Чили, где оказалась тетя Лена.

Еще две ночи терзался и мучился,потерял сон,пока вдруг не понял: не прощу себе никогда, лишив мать возможности общаться с сестрой. Поднял телефонную трубку и дрожащим, вероятно, голосом спросил: "Вы уже послали в Красный Крест мой отказ? Если нет, тогда я даю согласие, сообщите мой адрес".Женщина с заметной радостью ответила: "Нет, еще не послали. Ждите теперь вестей от тети".

Когда вернулась мама, мы с сестрой долго подготавливали ее к нежданной радости,опасаясь выложить все сразу. Колебались, пока не пришло первое письмо из Чили - на мое, естественно, имя. И наладилась переписка матери с сестрой. Обо мне мама сразу сообщила кратко: Слава работает педагогом - и все, никаких подробностей (где работаю, что преподаю и т.п.) Тетя, думаю, тотчас поняла, что уточнений просить не надо и не просила никогда.

Выяснились такие детали жизненных перипетий тети Лены. В конце войны онабыла мобилизована как медицинский работник в немецкую армию и попала в последние бои в Вене. Там - или чуть позже - познакомилась с русским человеком по имени Дмитрий. Видимо, у него были основания не ждать прихода Красной Армии, и они оказались, уже поженившись, сначала во Франции в качестве "перемещенных лиц", а оттуда в начале 50-х годов выехали в Чили, обосновались в курортном городе Винья дель Мар, неподалеку от Вальпараисо. Тетя работала в аптеке, Митя ловил рыбу на продажу и сапожничал. Конечно, жили скромно. Муж тети Лены оказался истинным русаком - испанского языка толком не мог выучить, тосковал по книгам на родном языке. Тогда были вполне доступны подписные издания классиков, я выслал ему за несколько лет в Чили собрания Чехова, Куприна, Джека Лондона, еще кого-то.Письма из Чили шли неделю (недавно я получил письмо из Москвы, которое добиралось до Таллинна 16 суток, проведя расчеты, я узнал: средняя скорость движения этого послания составила 3,3 километров в час, то есть пешком доставить его можно было скорее).

Тетя Лена писала на тонкой бумаге, мелким и четким почерком, очень грамотно. К Рождеству и Новому году приходили красочные открытки, предназначенные в основном для моей маленькой тогда дочки. Были письма о посещении острова Робинзона Крузо и Огненной Земли. Тетя очень тепло отзывалась о чилийцах, считала их простодушными и отзывчивыми.Не могла нарадоваться тому, что они с мамой нашли друг друга, а я благодарил судьбу за то,что преодолел сомнения и дал согласие на их переписку.

Однако уже с весны 1973 года в письмах стали проскальзывать описания обострения положения в стране, хотя раньше тетя Лена почти не затрагивала политических тем - и это понятно, жизнь научила.

7 августа 1973 года я вернулся из рейса, успел съездить к маме на дачу в Козе, кратко рассказал ей о поездке в Париж,о Неаполе.

Утром следующего дня меня вызвали по телефону соседи по даче,я увидел, что мать лежит неподвижно, подумал сначала: парализовало! А это пришла смерть.

Недели две мы все не решались написать тете Лене. Потом сестра выслала письмо со скорбной вестью. Но ответа уже не дождались, потому что 11 сентября произошел переворот Пиночета. И это лишний раз доказывает печальную истину: каждый из нас всего лишь крошечная, легкая щепочка, уносимая потоком истории.

Впрочем, историю все же создаем мы все вместе...



И СНОВА ОТЕЦ - ВСЕГДА ГОНИМЫЙ

Возвращаюсь к письмам отца и следующему даю порядковый номер 10, хотя хронологически оно должно стоять позже. Но оно - ключевое для поинимания его характера и его судьбы. Точнее - влияние судьбы на характер.

Начало этого письма опускаю. Оно вызвано, вероятно, какими-то упреками мамы, она как будто обвинила его в недостатке стойкости и мужества. Упреки несправедливые,я уверен. Просто отец привык ничего не скрывать от жены, делиться всеми своими переживаниями и сомнениями...Но бог им судья!

Приводя этот текст, позволю себе вторгаться в него по ходу - эти замечания даются в скобках и другим шрифтом.

Прощло всего четыре месяца пребывания отца на Енисее, а сколько уже бурь пронеслось через его душу, и сколько физических и нравственных сил потребовали от него эти месяцы.

N10, 21.Х11.35, Енисейск

Привет, Ексич!

Сегодня мне переслали из Игарки твое письмо,датированное 25.Х1... ...Порой я заключаю, что ты меня до сих пор недостаточно знаешь. Не без причин я дик и озлоблен, нелюдим и груб. Ни христианином, ни альтруистом, ни пошлым "светским" обывателем я не хочу быть. А подлинную мою сущность перед всеми проявлять не пристало.

Половина моей жизни прошло у тебя на глазах.Никто, нигде и никогда не хотел видеть во мне человека.Видели, а чаще подчеркивали во мне пария, пинали меня, как антиобщественного субъекта, как контрреволюционера и "врага народа", и терпели, держали только потому, что я за них

работал, за них думал и за них же, так называемых людей, расплачивался своей шкурой. Так что же я по отношению к ним должен был проявлять? Я считаю, что делал и делаю несравненно больше тех, кто меня презирает и терпит, потому имею все основания не только отвечать им тем же, но в основной массе и презирать их...

Но весь трагизм, что вынужден терпеть и дальше,так как мне не дано того, что есть у них.Я твердею, каменею и ухожу в себя тем больше, чем больше и несправедливее меня травят и гонят. Ничто не бывает без прямых и всяческих последствий. И волк хищен и зол, потому что его все гонят. Но он никогда не бросается на людей, если его не трогают.

Однако и он к старости становится слабее и уходит подальше от людей. (Свою старость папа не однажды подчеркивал в письмах, а ведь ему было всего 34-35!) Во мне этот процесс уже начался. Той энергии, того упорства, настойчивости и желания быть бескорыстным во мне уже нет. Я не верю в возможную перемену отношения ко мне людей. Достаточно. Хватит.Я теперь больше думаю о себе, о семье,о будущем - в материальном плане, нежели с точки зрения общественной деятельности. Во мне иссякли и терпение, и надежды на справедливость и пр.

Вот что навеяло твое письмо от 25.Х1. Ты, конечно, моя милая женушка, когда писала мне те строки, хотела вдохнуть в меня бодрости и воскресить "былую мужественность и волю", полагая, что я свихнулся, совсем раскис и нахожусь на грани прямого отчаяния и меланхолии. Не бойся, друже мой дорогой! Порох в пороховницах еще есть. Силы жить хватит. Только жить следует по-другому:"В этой жизни умереть не ново.Сделать жизнь значительно трудней".Значит, надо быть искуснее и выдержаннее.

Не горячиться, не растрачиваться, не фантазировать,а принимать жизнь, какая она есть и накоплять силенки для драки с ней. Беречь все и всякие силы, физические и моральные, про черный день. У МЕНЯ ЭТОТ ДЕНЬ МОЖЕТ НАСТУПИТЬ ВО ВСЯКИЙ ЧАС.(Выделено мной. Понятно, мрачные предчувствия жили в нем и не оставляли его).

Ну, теперь о другом. Плохо, ох, как плохо без тебя! Хоть недельку побыть с тобою. Только всю, целую неделю, не отпуская тебя ни на час. Стиснуть в охапку, целовать бы тебя, душить...Так,чтобы ребят на помощь "кричала". А Славка - за меня! Ляли бы не было дома, вот мы бы с тобой и расправились.(Это я помню, так бывало не однажды).

22.Х11 Вчера под впечатлением твоего письма я написал то, что не следовало, пожалуй, писать. Ведь ты так меня не любишь такого.Но что сказано - то сказано, тем более, что все это есть,было,будет.

Тебе предстоит прожить без меня два года. (38 лет пришлось!) Единственное, что тебе могу посоветовать:тренируй себя с самого начала покрепче к разлуке. А должные путеводители - честь твоя, ум и любовь ко мне. От степени этих трех качеств зависит весь распорядок твоей жизни в мое отсутствие. И еще у тебя есть помога, крепкая и надежная - ребята. С ними сейчас надо много, заботливо, умно и осторожно заниматься, что при твоей загрузке в школе - непросто очень.

Славик! Он так меня заботит и пугает! Его последнее письмо ко мне - это ужас. Как прекрасно он составлял,пусть даже переписывая с твоего текста, письма, и как уродливо, с огромной массой ошибок, пропусков и небрежностей составлено последнее письмо. Это надо устранить сейчас, сразу. Нельзя допускать, чтобы небрежность, прогрессируя, выросла в привычку. А родной язык - ведь самое главное, без него успеха во всей его дальнейшей учебе не будет. Раз он пошел в школу - надо это принять как серьезное начало, не утешая себя тем, что он еще мал, молод и пр. И я очень серьезно прошу тебя уделять ему сколь можно больше внимания. Его плохие успехи в учебе - для меня будут самым большим разочарованием и обидой.

Был, конечно, соблазн не включать этот отзыв отца о моих детских "достижениях" в книгу. А потом мне стало обидно: папа так и не узнал толком, что со второго класса учебные дела у меня пошли вполне успешно...Да, не сказал важного:в первом классе моей учительницей была собственная мать, и выделяла она меня среди остальных разве что повышенной требовательностью и, казалось, занижением оценок. Впрочем, став педагогом сам, я понял, насколько мудрой и верной была подобная линия.

Насчет "родного языка" мог бы успокоить отца: грамотность моя оказалась врожденной и почти абсолютной, причем заучиванием правил грамматики никогда не пришлось себя утруждать. Слава богу, по наследству передал это качество и дочери...

Как видишь, в Игарку я до сих пор не попал. Без рабочих из Москвы или вообще из Центра, видимо, не сдвинуть дела. Надо прораба, бухгалтера, начальника снабжения и пр. Надо рабочих! Все уже необходимо заготовлять к лету, а я еще с Игаркой ничего не выяснил.

Сдается, Новый год встречу и проведу в своей одиночке...Ну, я живу в Енисейске по-прежнему: день да ночь - сутки прочь.Хотя проклятая ночь!-как она тянется. Я просыпаюсь в 5 часов и до 9 часов буквально мучаюсь от безделья. Света нет, а спать тоже не могу. А как только вспоню тебя, становится грустно, и тяжело и досадно. Сейчас готов бить морды новым жильцам - две семьи появились в гостинице.Наверное, это беглые жены с их альфонсами, так кажется по наблюдениям за их поведением. Но зав. гостиницей обещал скоро от них отделаться, так как вчера произошел какой-то скандал в мое отсутствие.

Ну, надо идти на завод. Зайду на почту, нет ли от тебя весточки.

Будь здорова. Прощай.

Напиши, что увидишь в театре.

Ю.

А все-таки я прежний, не бойся. Ничего не изменилось. "Не такой уж горький я пропойца, чтоб, тебя не видя, умереть..."

Я не помню папу молчаливым и угрюмым,наоборот - всегда он бывал со мной весел и разговорчив. Наверное,потому, что чаще видел его дома. Хотя нередко он брал меня и в поездки по округе, на автомобиле - в Подольск или в Москву, или на "линейке", такой телеге на мягких рессорах и с продольными сидениями. Ощущение счастья от тех поездок осталось навсегда.



КОНЕЦ ПЕРВОЙ ОСЕНИ

Снова подумалось: вклчил сюда пока лишь письма за четыре месяца пребывания отца в Заполярье. Четыре месяца - а как много своих мыслей, чувств, надежд, гаданий он сумел перенести на бумагу и тем самым оставить в памяти людей. Тех, кто имел доступ к его письмам.(Вряд ли его перепиской поначалу "интересовались" суровые органы).

А еще я сообразил,что жизнь все же сильно изменила людей с тех пор, сегодняшний гражданин страны вряд ли стал бы так подробно и пространно рассказывать о своем житье-бытье...

И тут же споткнулся. Сегодня - 4 декабря 1992 года. Пора писать и отправлять поздравительные новогодние послания. Но нет российских марок и конвертов да и деньжат жалко, потому как стоимость почтовых отправлений в Россию возросла за полтора года в ...1000 раз. Нехватает нахальства разорять друзей и знакомых - им ведь на ответы тоже надо тратиться.

Подсчеты эти могут показаться мелочными и недостойными. А вчера подрались "народные депутаты". Среди"демократов", начавших драку, был и отец Глеб с крестом на груди.И я подумал: пусть этим и ограничится: кто победит в честном бою, тому и власть достанется!

Лезет, продирается сюда современность,где честностью и благородством и не пахнет. Но я ее не пропущу!

А писем отца в 1935 году было еще пять.И сейчас я сделаю как бы их обзор, отдав приоритет, как любят вещать нынче, проблемам деловым.

Потому что для жителей моей страны в те времена ДЕЛО стояло чаще всего на первом плане. Пожалуй, это и было главным достижением тогдашнего режима - что он сумел (убеждением и страхом) воспитать и развить в людях подобное качество.

Я бы мог,конечно, построить свое повествование, для пущей завлекательности уводя цели и задачи приезда моего отца на Енисей в подтекст, чтобы заинтриговать читателя. Однако общую схему пояснил в самом начале - избрал такой путь своей книги. Попроще, пояснее.

Дорога, по которой шел мой отец, оказалась нестерпимо трудной. Но он, вступив на нее, принял на себя какие-то обязательства - перед обществом, перед собой, перед своей совестью -и делал все возможное, чтобы выполнить принятые обязательства. И это тоже - яркие признаки, явные черты людей того поколения, подчас проклинаемого и обливаемого грязью ныне.

Итак, выдержки из оставшихся писем папы тридцать пятого года. Письмо N11 не приводится,в нем повторяются многие детали,уже данные здесь, так как ответы от мамы приходили с опозданием и нарушением последовательности,то есть хронологии.

N12. Енисейск, 15.Х1.35

...Начались неурядицы в делах, которых и надо было ожидать при подобной организации.Заключив договора с организациями, я не могу их с первых шагов выполнять, так как игарское начальство не умеет наладить свое финансовое хозяйство: начался усиленный обмен телеграфными депешами и моя дипломатическая игра с местным начальством и конторами, которые по праву требуют денег, а я их не могу достать, поскольку Госбанк в Игарке не хочет переводить сюда ввиду отсутствия целого ряда формальных документов, а творцов этих документов в Игарке очевидно нет.Понятно, что дело тормозится и страшно осложняется. Мы сразу показали себя некредитоспособными. Вот тебе и парадокс, и заколдованный круг, и беспомощность, и неумение - все сразу. Но мне-то от понимания этого не легче.Боюсь, чтоб дело не остановилось совершенно.

Скоро предполагается наладить воздушную связь с Игаркой, и я полечу скандалить туда. Предупреждал их, что с деньгами может выйти затор - так и получилось...

Вот тут удержаться от аналогий с современностью никак невозможно. Примерно такие жалобы слышишь и сегодня от руководителей предприятий: не дают денег,не переводят деньги, потому что не движется Дело, а Дело не движется потому, что нет денег...Стройка, которую возглавлял отец, была по существу анархической, внеплановой, и никому не нужной. В наши дни,получается, ничто и никому вообще не нужно...

N13. Енисейск, ноябрь, 25-ое

...Надо сказать, что сегодня у меня день вполне приличный, даже удачный, если не сказать - счастливый. Сегодня получил, наконец, из Красноярска так давно и так нужные мне проекты - это во-первых. Во-вторых, после 14 дней усиленных телеграфных переговоров при помощи срочных молний, разговоров по прямому проводу -пришел аккредитив на 50000, которые должен был заплатить еще 5 ноября, а мои подрядчики сегодня уже серьезно собирались прекратить работу...И, в третьих, - два очаровательных письма от моей любимой,дорогой жинки. Эх, жаль, нету со мной сынули! Уж по этому случаю мы бы выпили с ним красненького и сладенького!

На днях собираюсь в Игарку, надо выяснить массу вопросов. И одной хитрой целью служит разговор о моей поездке в Москву, чтобы хоть недельку побыть с вами.

Сейчас зав. гостиницей передал мне об аварии с самолетомразведчиком, который возвращался из Игарки с докладом в Красноярск. Это новый самолет-лимузин, который разбился на Енисейском аэродроме, и надо думать, что открытие линии задержится до еще одного пробного полета. Как досадно! А я уже представлял, как буду в Москве...

N14, Енисейск, ноябрь, 30-ое

...Сегодня не 30.Х1, а 15 декабря. Видишь,как долго этот листок оставался пустым. 30-го я собирался написать тебе хорошее и большое письмо,но неожиданно так сильно разболелись зубы, что я буквально ошалел,не спал всю ночь и готов был повырывать их всех. Уснул незадолго до утра, а вечером на следующий день должен был выехать в Моклаково (на 2-й лесозавод),километров за 135-140 от Енисейска. Пробыл там до 13 декабря, затем здесь дела были - и только сейчас, перед выходным днем, собрался тебе написать...

Сегодня получил из Игарки телеграмму,что завтра здесь должна быть О-ва,пролетом в Красноярск, на пленум крайкома. Теперь, видимо, я в Игарку не попаду раньше первых чисел января. Из этого следует, что из моего страстного желания быть в Москве к 1 января и повидать вас в каникулярное время - ничего не выходит. Назначать какие-то сроки я теперь не берусь, так как в этом проклятом крае ничего по плану сделать нельзя, все уродуют расстояния и погода, и никакая наша большевистская прыть не помогает, и никакой самый здоровый оптимизм этого не изменит.

Вчера и сегодня здесь стало теплее, а на прошлой неделе держало 48-50 градусов. Где-то ниже нас замерзли трое твоих коллегучителей, они отправились пешком за 20 км. к соседним товарищам, и на второй день нашли их трупы...

Живу в гостинице по-прежнему: с 9 до 13 часов на работе, а затем у себя один. Эта комната замечательно похожа на мою орловскую "одиночку"(в тюрьме) и по размерам, и по обстановке. Да и состояние мое подоходящее к тому, которое было в 1927 году...Зато хорошо - я совершенно один. Несмотря на то, что меня знает весь Енисейск, я - никого, кроме рабочих на стройке, и никто вроде уже не лезет навязываться в знакомые. Правда, часто слышу реплики: вон он пошел, этот самый Титов! Но ни я сам, ни тем более моя бесчувственная спина на это не реагирует, что злит охотников знакомств и общения со мной. Ну и хорошо. Не будут лезть, куда не просят.

Это письмо, наверно, должно попасть к вам в канун Нового года. Поэтому, товарищи, поздравляю вас. Все самое светлое, что существует в природе, я с радостью бы отдал вам, если б это было в моей власти, если б я был Дед-Мороз. Я бы притащил вам столько радостей, столько хорошего, что вы все трое со всеми вашими потрохами не израсходовали бы за все годы вашей жизни! Но так как я не Дед-Мороз, а ваш старый муж и отец, да и человек-то совсем обычный, волею судьбы даже меньше, чем обычный, - я могу только ПОЖЕЛАТЬ всего этого. Новый год, видимо, не принесет главного счастья, и я по-попрежнему буду далеко от вас...

Кончался первый год его пребывания в жестоком и беспощадном крае.И было еще одно письмецо - лично мне. Вот оно, написанное уже "скорописными" буквами.

Мальчик мой милый, здравствуй! Большое спасибо тебе за письмо. Спасибо за то, что не забываешь папу и не ленишься писать мне письма. Для меня твои письма - большая радость. Я знал, что мой дорогой сынуля не забудет меня. Я очень, очень рад и доволен за твою милую память и аккуратность в переписке нашей.

Мама прислала мне твои отметки за первую четверть года. Мальчишка мой родной, говорю тебе всю правду - я не доволен отметками. Почему по письму у тебя "посредственно"?Научиться хорошо писать совсем не трудно. Не нужно торопиться, надо больше писать дома. Купи себе отдельную тетрадь и пиши в ней больше и чаще, не спеша и внимательно. Дисциплина и внимание у тебя оценены на "хорошо", а почему не на "отлично"?

Раз ты занимаешься в маминой группе, ты должен учиться лучше всех и только на "отлично". А поведение и дисциплина тем более должны быть отличными. А иначе маме будет неприятно перед учителями. Мама расскажет тебе, почему.

Если ты меня любишь и уважаешь, то обещай мне во второй четверти года получать все отметки "отлично". Тогда я буду тебя еще больше любить и тобой гордиться.

Ты очень много пропустил уроков. Это плохо. Когда тебе нельзя посещать школу, то хорошенько занимайся дома. Делай так: прежде хорошо приготовь уроки, а уж потом, после этого играй и гуляй.

Следующее письмо пиши мне скорописными буквами. так, как я пишу сейчас.

Поздравляю тебя с Новым годом. Будь здоров, учись на "отлично", особенно по арифметике.

Я на днях полечу в Игарку, наверно на "Р-5". Я тогда вам телеграфирую.

Целую тебя и желаю успехов. Учись кататься на коньках.

Твой папа - Юрий Титов.

17-е, декабрь, 1935 год

Маленький,будто игрушечный конверт, зеленоватая марка с портретом Е.Пугачева за 20 копеек. Старательные красивые буквы на пожелтевших листках бумаги в клеточку.

И когда я в который раз сейчас брал в руки это послание, испытывал, ей богу, священный трепет. Не только потому, что его держал в своих руках мой отец, - передо мной ведь открывалась страничка Истории...



1936 ГОД. СЕМЬЯ

Сохранились 14 писем отца тридцать шестого года и несколько почтовых открыток. Открытки, понятно, краткие и относятся к летнему периоду, когда работы на стройке занимали все время. А письма по тематике можно разделить на три группы.

Довольно много места уделено сугубо личным, сокровенным отношениям родителей, и оттуда ничего приводить не стану.

Не меньше дано и описаний злоключений, сомнений,борьбы по организации той самой дурацкой стройки, - об этом позже.

Сейчас же подробнее остановлюсь на том, как отец понимал вопросы воспитания детей, то есть нас с сестрой, и вообще - на его отношении к Семье как центру жизненных интересов.

Надеюсь, уже ясно, сколь многое в жизни отца значили дети. Обращаясь к жене, он высказывал, порой резковато, собственные взгляды и подходы к тому, как надо растить нас. Увы, строки, обращенные ко мне конкретно, частенько звучали упреками, он меня стыдит и обижается на меня. Совсем не помню своей тогдашней реакции на эти упреки - сказывалась безмятежная детскость.

Поскольку далее будут приводиться отрывки писем, не всегда даже в хронологическом порядке, меняю форму подачи материала чаще буду "возникать" сам, в комментариях и собственных мыслях.

Отец рвется домой, чтобы, по его понятиям, "навести порядок"в семье, точнее - чтобы следить за нашим развитием.

...Я добьюсь своего возвращения домой, хотя бы мне это стоило любых общественных взысканий и прочих кар. Потеряю ли я положение, стаж и проч. - мне это в данном случае безразлично.

Я буду трудиться чернорабочим, мне будет тяжело не иметь возможности обеспечить детей всем необходимым, но я буду уверен, что на глазах у меня растут и развиваются мои дети, и я буду иметь возможность следить за ними и ими руководить.

По сравнению с этой задачей я ни в грош не ставлю всякие случайные похвалы и премии, которые мне присвоят, а завтра если не лишат их, то забудут. Да и если не последует ни того, ни другого, все равно они не стоят того, чтобы ради них оставлять и забывать свое единственное призвание и обязанность. Другой цели у нас нет и быть не может. Не будь этого, не имей я таких ребят, я бы совершенно по-иному вел себя и строил свою жизнь...

Ты для меня так же дорога и нужна, как и дети. В равной степени без тебя и без них жизнь моя может считаться оконченнной. Ты знаешь, что ни положение в обещстве, ни его оценка для меня без вас ничего не значат, и жизнь моя самому вообще не нужна. Все насилия над собой я позволяю делать только ради вас и для вас - моих единственных дорогих людей. Без этого расчеты с "этой прекрасной жизнью" были бы покончены уже...(N16. Енисейск, 3.01.36).

Опять я поразился - насколько люди той эпохи были откровеннее, открытее, чем сегодняшние поколения. Даже в посланиях к жене теперешний мужчина вряд ли стал бы так подробно, прямо и честно излагать, что у него на душе. Мрачная мысль о том,будто отец не захотел бы продолжать жить без нас, не "художественное преувеличение". Впрочем, какие-то поправки на суровость его быта, о чем далее будет особо рассказано, на дикую абсурдность той работы, которую он вынужден был выполнять, надо учесть.

И снова он вспоминает "насилие над собой", обида и гнев от этого постоянно жили в нем.

...Пойми, ты и я работаем для того, чтобы нам - мне, тебе, а главное, ребятам нашим создать условия существования наиболее сносные, наиболее обеспеченные и наиболее радостные. Кроме того, в отношении ребят одних материальных условий недостаточно. Наши заботы о них простираются гораздо дальше, и эти заботы должны быть обширнее, ответственнее, чем дальше растут ребята. Именно сейчас в нх надо закладывать и вбивать как можно больше навыков, знаний, привычек и пр., чтобы способствовать росту в них хороших и здоровых человеческих качеств. И кто-то из нас (видимо, кто сейчас ближе к ним) должен подчинить этому все прочие дела...Ты не торопись обижаться, не торопись отвечать,если обидешься, не ищи в моем письме желания упрекнуть тебя. Все это будет неверно. Все, что я пишу и чего хочу, диктует моя безграничная к вам (и к тебе отдельно) любовь и преданность, желание найти в тебе обычный здравый ум и дорогую мне, понимающую чуткую душу твою. Мною руководит желание сделать нашу жизнь чуточку осмысленней, немного более удачной и в перспективе чуть-чуть более легкой. И только из-за этого и для этого я приношу в жертву удовольствия, радость и счастье видеть тебя и иметь рядом с собой, отлично сознавая, что этой радости и счастья на мою долю выпадает чем дальше, тем меньше...N17,(Енисейск, 10.01.36)

Вот так и жило поколение моих родителей - чтоб обеспечить "сносное существование." Ныне над этим издеваются некоторые" борцы за лучшее будущее для народа", и от их борьбы житуха становится вовсе невыносимой,не только в материальном плане, но и в морально-нравственном. Кажется, целая категория умных как будто людей не может - и не хочет! - понять всего этого, отдавая все свои жизненные силы проклятиям "проклятого прошлого".

А теперь выбираю из писем отца относящееся ко мне. Позитивного там мало, но здесь именно тот случай, когда требовательность шла от большой любви. И от надежды - на меня.

N 22. Открытка от 30.111.36

Привет ленивому сыну. Сегодня пришла в Енисейск агиткультбаржа, и я кое-что нашел для тебя. К сожалению, доченьке не мог найти ничего подходящего.

    Посылаю сыну:  1. Арсеньев, "Дерсу Узала".
    2. Ж.Рони-старший, "Борьба за огонь".
    3. Таки Одувок, "Жизнь Илитеургина Старшего".
    4. В.Гюго, "Гаврош".
    5.Ильин, "Как автомобиль учился ходить".

Вот, сынуля, учись хорошо и бери пример с хороших людей, вроде Гавроша,Дерсу и др.

Привет, всех целую. С этим пароходом снова нет моих баржей.

Из тех книг отлично запомнилась "Борьба за огонь"- оранжевая обложка,черный силуэт человека с факелом в руке. Роль книги в развитии ребенка отец выделял всегда, очень радовался, что я рано научился читать, хотя кое-кто возражал, уверяя, что это вредно. Сам я, конечно,ничуть не жалею - детство и книги для меня сливаются в одну общую радость.

N 19. Письмо мне, крупными письменными буквами, по линейке.

Мой дорогой сынуля, ты пишешь мне мало, я даже не знаю, что ты делаешь, когда ты не в школе. Я каждый день жду от тебя большого, интересного письма.Когда же я его получу? Я хотел выслать тебе отсюда книги еще, но сейчас есть только книги для маленьких. Твои плохие успехи по письму меня огорчают и обижают. Почему ты не хочешь постараться и писать как следует, разве это так трудно? Просто ты не хочешь и решил огорчать меня без конца. И в первой, и во второй четверти одно и то же. Если в третьей четверти будет так, я перестану тебе писать.

До свиданья! Когда приеду - не знаю.

Папа, 5 февраля 1936 года.

Позже, в июле, были строки в письме маме - обо мне. Примерно в то время был день после окончания 1 класса,он запал в памяти: чем-то меня все же наградили (похвальной грамотой?), я пошел в лес за селом,была высокая трава, пахло медом, жужжали пчелы - и вся жизнь впереди.

Но именно тогда отец писал обо мне:

Несмотря на то, что он лауреат, я совершенно недоволен и обижен поведением сына. Я не знаю, как и чем объяснить его ко мне отношение. Неужели так трудно и так недостаточно у него времени свободного, чтобы написать мне хотя бы страничку своих каракулей? В период учебы он находил время и хоть немного, но писал. А сейчас я даже не знаю, есть ли у меня сын и мой ли это сын. Даже на фотографии его не узнаю. Я согласен с мамой (ее надпись на фото), что она "в жизни лучше", что же касается применения этого заключения к сыну, то я его не разделяю.

Такой ленивый и неблагодарный сын не заслуживает, чтобы его любили. Пусть немедленно исправляется и шлет мне письмо, а куда слать, я укажу в телеграмме, так как в это время,видимо, уеду. До получения телеграммы пусть сочиняет оправдательный ответ... (N27, Енисейск, июль, 9-е, 36 г.).

На ту же "тему" - из открыточки мне от 17.07.36, N 28:

Мой дорогой и ленивый сынуля,для тебя больше не нашел книги подходящей. Читай "Дерсу Узала" В.К.Арсеньева, очень хорошая книга. Больше не хочу тебе писать, пока не получу от тебя.

Привет. Папа.

И где-то в то же время - иное:

Маму прошу не обижать детей. Она сама сознается, что иногда неправильно наказывает и кричит на них. Если будет их обижать и она, кто же тогда их будет ласкать и защищать? Очень прошу, Ексич, ребят не обижать...Привет, привет. Юр. (N 25, без даты, Енисейск).



Совсем не помню ,чтобы мать кричала на нас и тем более наказывала, пока еще была связь с папой. Сейчас, имея взрослую дочь, понимаю, что требования матери к нам были вполне житейскими и справедливыми.

Главное в них - чтоб мы работали, не ленились, чтоб сами себя обслуживали, не отрывались от земли в романтические мечтания, не впадали в легкомыслие. Все это - элементарно и рождено суровыми условиями тогдашнего существования...

Тогда, летом тридцать шестого года, начались долгие болезни сестры, требовавшие и хирургического вмешательства, и усиленного питания (совсем не просто было его обеспечивать). Возник вопрос и об устройстве сестры в какой-либо легочный санаторий, и отец выступил резко с возражениями:

...Я против того, чтобы отправлять Лялечку куда бы то ни было без себя. Кроме того, я не верю в детские санатории...Отправлять ребенка в специализированный санаторий без твердой уверенности, что именно он ей нужен, вещь рискованная и опрометчивая...Если ей нужно усилить здоровье, то с тобой и под твоим контролем это можно сделать несравненно более успешно и для ее здоровья, и для нашего обоюдного спокойствия...Я против того, чтобы ребенок с ранних лет был оставлен один со своими мыслями о болезни. Санаторная обстановка отзывается очень нехорошо на впечатлительных. Пример - как тяжело доченька переживала свое пребывание в больнице. Атмосфера санатория еще больше насыщена тяжелыми "испарениями", и разные "экспонаты" там - кандидаты в калеки.(N 27, Енисейск, июль,9-е, 36 г.).

За многие годы после моей сестре пришлось перенести еще пять хирургических операций, сложных и опасных. Теперь она хирургам верит больше, чем терапевтам...А отец едва ли во всем бывал прав, опасаясь выпустить нас из-под постоянного наблюдения,из-под контроля мамы (да и нереально было такое).

В том же письме N 27 есть как бы завещание всем нам, остающимся в мире живых, - самым дорогим людям:

Приближается мой отъезд в Курейку.Как мы будем переписываться - не знаю. Во всяком случае, теперь я долго буду лишен последнего удовольствия, счастья и радости - ваших писем. Значит, наступает еще один из серьезнейших и тяжелейших периодов испытания моей воли, моих мозгов и пр. Нужно вновь придумывать способ борьбы с тоской по вас, изыскивать методы, как сохранить бодрость... Но сознание, что все это зто для вас,дорогие товарищи и друзья, дает мне силы тянуть эту жуткую и отвратительную лямку совершенной бесперспективности. Об одном прошу вас. Чтобы легче мне было переживать разлуку с вами, чтобы я смог закончить благополучно эту неудачную "командировку"- я должен быть убежден, что вы живете дружно вместе, что вы по-прежнему любите меня, что вы сознаете необходимость нашей разлуки и все время, пока будете жить без меня, используете на добротную и полезную учебу и на сохранение вашего здоровья.Придется или не придется нам встретиться до окончания срока моей ссылки - нужно всегда ждать этой возможности, - зарядитесь покрепче выдержкой, терпением и сознанием того, что это последняя наша разлука, а дальше мы вернем и компенсируем этот огромный пробел- перерыв и при встрече сумеем забыть о нем...

Сссылка - пожалуй самое точное определение стату отца в то время. И эти два года - как бы непрерывное долгое прощание с нами...

Но странно и даже дико: сейчас, сидя за машинкой накануне нвого, 1993 года, я никак не могу - или не хочу? - поверит окончательно, что ожидало отца впереди. Те стальные двери и решетки, которые с лязгом захлопнулись за ним в июне 1937 года, словно бы вывели его в иное физическое измерение, в другое пространство. До того, как я прочитал все его письма, думал: вот теперь поверю окончательно в то, что его нет среди живых.А от этих писем, от его срывающегося порой, наполненного тоской голоса он сделался для меня еще более живым.

Примерно в то же время возникла (или забрезжила?) мысль увидеть нас не в Москве, которая отцу была заказана, а там, где он находился. Впрочем, идея организации подобной встречи родилась не у папы.

Тогда был напечатан рассказ Аркадия Гайдара "Чук и Гек"-не помнмю где, то ли в "Пионерской правде",то ли в журнале "Пионер",кино еще вышло позже. Нетрудно понять, с каким жгучим интересом мы его приняли.

А.Гайдар вообще в те времена был "властителем дум"юного поколения, а я до сих пор считаю его творчество большой литературой. Однако теперешним читателям вряд ли известен сюжет того рассказа. Там весьма занимательно повествуется, как одна московская молодая жена с двумя милыми и озорными сыновьями - Чуком и Геком отправилась к мужу в какой-то арктический поселок...Впрочем, в рассказе все закончилось счастливо.

А в конце зимы 1936 года у нас в Остафьево появилась О-ва, именно тогда в Доме отдыха ЦИКа жил ее сын Алеша, о котором я уже писал. Тут, видимо, и родилась идея - организовать "воссоединение семьи Титовых".



ПО ПРИМЕРУ ЧУКА И ГЕКА



Из писем выяснилось, что сначала мама задумала отправиться на Енисей одна.

N 24.Начало апреля 1936 года.

    "А у меня - тебя увидеть зуд.
    Но ты ведь знаешь - никакие сани
    Тебя сюда,ко мне, не завезут..."

Это почти верно сейчас и здесь, где отрезаны от мира люди бывают дважды в год и в течение 2-3 месяцев, и бесспорно верно это по отношению к Игарке и Курейки, для путешествия в которые мирным честным гражданам потребуется (в оба конца) 50-60 дней времени и от 1000 до 3000 рублей деньгами. Ни тем, ни другим ты не располагаешь. А потом -бросать ребят на такой длительный срок просто не разрешаю. Это на всякий случай говорю, так как не думаю, что ты серьезно предполагала о таком путешествии.

Мне нет нужды доказывать абсурдность твоих предположений, что я "постепенно начинаю отвыкать" от вас...

Стоп! Тут полстранички "личных" высказываний, где отец цитирует и Есенина: "...Забудь же про свою тревогу, не грусти так шибко обо мне" и "Я по-прежнему такой же нежный и мечтаю лишь о том, чтоб скорее от тоски иятежной воротиться в низенький наш дом". Мне только сейчас пришло в голову: нашего остафьевского дома, действительно низенького, отец вообще никогда и не увидел.

Но и здесь злой гений - О-ва мутила воду, потому что в продолжении письма N 24 говорится:

Ну, сюрприз за сюрпризом! Что с тобой? То, что я получил телеграмму от О-вой о твоем согласии перехать в Игарку, меня не удивило, она всех зовет и всем обещает хорошие условия и прочие блага. Но, получив через два дня твою телеграмму с просьбой сообщить тебе мой совет, я обалдел. Не пришел в себя и сейчас, через два дня. Ничего не хочу отвечать тебе на этот запрос. Не жди от меня совета.

Во-первых, потому, что это значило бы, что боюсь твоего приезда, боюсь твоего контроля...Во-вторых, я против того, чтобы мучить ребят.

В третьих - делай, как знаешь... Об одном прошу:обдумай свое решение, имея в виду прежде всего детей...Хотя я не знаю, что даст тебе переезд в Игарку, когда я должен быть в Курейке? Может быть, ты знаешь что-либо нового в моей судьбе?

Ага, здесь я вспомнил, что ужасно радовался такой вероятности отправиться в Арктику. И не удивительно, в те годы вся страна была заражена вирусом героизма, люди сознательно искали себе преграды, опасности, возможности побороться - хотя бы со стихией. Было время великих полетов, строительства Комсомольска, освоения Арктики.

Но в том письме у папы вырвалось горькое признание:...Уже второй месяц угнетает физическое недомогание (ничего страшного, но колит мой, верно, перерастает во что-то иное.

Впрочем, об этом позже.

N 30. Игарка, 5/Х-36

...Мне несколько раз О-ва и С. предлагали выписать семью в Игарку. О-вой заявил, что жена передумала и ехать сюда не хочет, - это я для того, чтобы уже теперь подготовить О-ву к неизбежности моего отъезда по окончании срока. Ты права, что срок моего контракта заканчивается 1 апреля 1937 года. Но вряд ли я сумею выехать точно. Задержка неизбежна, но с первым пароходом 1937 года я уеду домой - этому никто не помешает, чего бы со мной не хотели сделать ...

"Захотели сделать" такое, против чего и страстное желание отца вернуться домой оказалось ничем. Железное упорство О-вой было вполне большевистским и в дальнейшей судьбе отца сыграло едва ли не решающую роль. Хотя и папе упорства было не занимать. В том же письме есть такие слова: "...Дальше намеченного срока я без вас жить не могу, иначе жить вообще не имеет смысла и надобности".

Для мамы, наверное, весь тридцать шестой год был наполнен терзаниями и сомнениями - ехать, не ехать. А я вот никак не могу восстановить в памяти тот год.

Недавно прочитал поразительное заключение: в детстве времени для человека как бы не существует, то есть имеются какие-то небольшие конкретные сроки (сколько осталось до конца учебной четверти, до Нового года, до дня рождения?), но понимания того, что С ТЕЧЕНИЕМ ВРЕМЕНИ ИДЕТ И УХОДИТ ЖИЗНЬ - нет. И я,кроме уже описанной прогулки в лес весной 36-го и посещений Алеши О-ва, привязать события моего детства к этому году точно - не могу.

А приключения Чука и Гека, слава богу, нам не удалось повторить. В предпоследнем из сохранившихся писем отец сообщает: ...Я все-таки безумно рад, что вам, мои дорогие, не удастся насладиться прелестями "величественной Арктики". Теплый дом, бесхитростный домашний уют в кругу дорогих лиц куда дороже, приятнее и полезнее для здоровья. А милому мальчишке я могу расскзать о всех прелестях настолько подробно и картинно, что он в своей богатой фантазии легко сумеет подробно себе представить действительность...Хотя Арктика действует на меня не так, как на других, кто так красиво в газетных очерках ее описывает...(N31. Игарка, 13/Х-36).

Летом сорок девятого года мы прошли на лесовозе "Баскунчак" весь Северный морской путь, на что потратили три месяца. Рейс был нелегкий, на выгрузках работали по 16 часов в сутки,дрейфовали во льдах. И тогда я впервые наяву проникся величием Арктики, о котором отец писал с иронией. Хотя ведь он не в море был, дела его занимали очень земные тяжкие и безрадостные...О них и пойдет дальше речь.



1936 ГОД. ДЕЛА

Особо комментировать эту тему поначалу, пожалуй, не стоит.

N 18. 8-е февраля 1936 г. Енисейск.

...Я только что возвратился из длительной и изнурительной поездки по местным районам, куда ездил, чтобы достать рабочих для летней стройки в Курейке. Промотался больше месяца и, возвратившись, узнал грустную для дела новость. Кажется, мои предположения, что все это похоже на авантюру, оправдываются. Во всяком случае, из-за отсутствия средств (до сих пор не известно о кредитах на 1936 год) у меня разбежалась половина рабочих, а организации требуют выплаты задолженности по зарплате. Денег нет и неизвестно, когда будут и будут ли вообще.Ясное дело, что состояние мое корявое, поэтому я не склонен строить планы на будущее...Как на грех,бросил курить. Читать не могу, идти не к кому и некуда,ночи бесконечные и долгие, и нудные. Все коряво, все не по-моему и не по-человечески...

N 21. 28.111.36 (по штампу на конверте).

Сейчас я в Красноярске, куда прилетел по приказанию )О-вой и после длительных и настоятельных просьб моих о свидании. Несмотря на все попытки с моей стороны и со стороны краевых работников оставить эту затею, О-ва упорствует в своем желании продолжить ее, что усугубляет первую ошибку. До сих пор у меня нет хозяев. Тот, на которого сошлись все игарские организации - Крайпрофсовет отказался, открестился от этого строитьельства, заявив, что он никогда не разделял этой идеи и к стройке Дома отдыха на Курейке не имеет никакого отношения.Теперь я уж совершенно выбит из колеи. О-ву, как всегда, видел одну минуту, ночью, выслушав фантастическую речь о помощи, которую ей будто бы оказывают все организации. Попытался с поддержкой Управления Северным лесным трестом доказать О-вой абсурдность ее теории, но нарвался на такой истерический крик, что сочел за лучшее прекратить дальнейшие разговоры. И остался у разбитого корыта. О-ва улетела и поручила мне быть у секретаря Крайкома ВКП(б), запретив посещать учреждения, где мне давно следует оформить строительство и узнать, кто финансирует и руководит стройкой. Секретарь же Крайкома посылает меня в краевую плановую комиссию, и я снова в дураках. Это позорно. Теперь я знаю, что дело благополучно не кончится...Во всяком случае, хорошо то, что я твердо решил всеми способами и методами постараться вырваться отсюда...Со мной ничего не случится. Я буду вдвойне теперь осторожен.

...Сейчас в Крайкоме узнал действительное о курейском строительстве. Оказывается, против него все цекисты (кто о нем знает), у О-вой с большей их частью нелады, и они только ждут краха стройки, чтобы сделать выводы...

Здесь меня посетило несколько озарений.

Отец против своей воли оказался втянутым в большую игру "цекистов", и уж одно это не могло кончиться добром. Возможно, если б он как-то обратился прямо в Москву, через голову О-вой, с доказательствами ненужности стройки, там бы отреагировали. Хотя такой выход в те времена был просто невероятен: субординация и военный принцип обращения только по инстанциям и по "уровням"царствовал весь тот период. Но вероятнее другое: папа просто не умел "ябедничать".

Проясняется и ситуация с самой О-вой. В той статье "Недели", о которой я упомянул в начале, она характеризуется как "невинная жертва сталинской эпохи".Из рассказанного отцом более подходит ее определение как азартного карточного игрока, поставившего на кон все, что имеет, и еще многое - если не все! - что имеют другие, от нее зависящие люди. Глухие отголоски московских страстей и интриг ощущаются в письмах отца, хотя, бесспорно, он не мог знать всего или даже догадываться кое о чем, там творящемся.

Отстутствие средств, денег на стройку - очень нам знакомо сегодня. через 60 лет! А ведь строй-то общественный другой...

Но уже в это время, в начале тридцать шестого года, некоторые суровые организации начали интересоваться стройкой в Курейке и ее начальником.

N 20. Енисейск, 20-е, февраль 1936 года.

Привет, дорогие товарищи! Сознаюсь, что не писал долго, около двух недель. Но две недели мне кажутся целым годом, причем очень неудачным и пустым. С каждым днем я все больше убеждаюсь в справедливости первоначальной оценки - и своих руководителей, и своего дела.В худшем положении мне бывать не приходилось. Половина рабочих - спецпереселенцы. Не получая зарплаты вот уже два месяца, они буквально голодают, среди них появился тиф. Меня таскают ежедневно к прокурору, в Райкомпарт, часто навещает меня и НКВД. Веду беспрерывную, нудную, безрезультатную переписку с начальством. И теперь узнал хорошо, что это в большинстве бездарный и толстокожий народ...Коротко сказать - дело дрянь! Чтобы тянуть эту лямку, каждый раз приходится сызнова заводить себя, как автомобиль, и это становится все труднее. Прежде обида и досада тонули в быстроте и темпе, в деловой сутолоке, частично забывались, частью сглаживались, остатки загонялись вглубь, на "после"...Но, видно, всех этих "остатков" накопилось чрезмерно много и все временно забытое всплывает вновь, собираясь в общий большой клубок, который тяжело, больно давит на душу. Надо знать, что значит - так долго таскать, носить в себе такой большой и справедливый гнев!

Меня никто уже теперь не уверит в возможных переменах. Я хорошо и много раз убедился, что как бы ни старался, как бы отлично, забывая семью и себя, ни работал, знаю - все это дешевый товар, все это похоже, как говорят англичание, на гриб, который ночью вырастает, чтобы утром его за завтракам можно было бы съесть. Такова нынешняя общественная система. Так с неумолимой логикой это много раз и совершенно одинаково продемонстрировали на мне...

Один из редких случаев, когда отец резко высказался о "системе". А без зарплаты люди сидят и сегодня годами - обычные люди, шибко свободные, а не "спецпереселенцы".

И "освободиться" отец пытается снова:

Вот это - истина! Все - за то, чтобы мне вырваться из этой авантюры, как можно скорей. До сих пор я верил в то, что Москва одобрила строительство. Оказывается - это утка. И я буду принимать все меры к освобождению.

N 24. (Уже приводилось, апрель 1936 года)

...Сейчас снова наступил период безденежья и полного неведения, в котором я пребываю с самого моего приезда в Енисейск, из которого меня не вывела поездка в Красноярск, свидание с О-вой и другими. Напротив, тот, от кого я ожидал больше всего делового и нужного мне(Т., зам. С.) наговорил мне столько безобразных вещей,что никаких иных решений, кроме принятых мною - уехать - быть не может. Сейчас он вместе с О-вой в Москве. Обещал телеграфировать мне результаты своих ходатайств, но, конечно, молчит. Правду говоря, меня это уже не интересует. Я им никому не верю...

Как прошло лето того года,не знаю. Видно, он мотался между Енисейском, Игаркой и Курейкой, или же сидел в Курейке - что они там сооружали,бог знает .После в письмах деловых проблем он касается лшь осенью.

N 30. Игарка, октябрь, 5-е, 1936 год.

...В порту стоят девять либо десять самолетов - это последние вестники Юга. Уходят завтра - и на 2-3 месяца почтовая и пассажирская связь с "Большой Землей" прекратится. Сейчас идет страшный гул и треск, это самолеты прогревают моторы. Мне очень трудно писать, у меня больна правая рука, месяц назад я придавил бревном большой и безымянный пальцы, и теперь, несмотря на то, что рана подзажила и срослась, держать что-либо долго и тяжелое не могу.

Живу в порту, в комнате С.,который уехал в Москву. Квартиры своей пока не имею. Коротко о делах.

С огромным трудом, наконец, перевезли в Курейку и выгрузили дома. Часть по приказанию О-вой перевезена сюда. Однако ее и это не смущает. Ругаясь, она заявила, что найдет хозяина для здравницы, надо только добраться до Москвы,где она предполагает быть в ноябре-декабре. Мне она объявила, чтоб меня это не смущало и не дезорганизовало. До выяснения вопроса с Курейкой она в тот же день на Бюро горкома провела меня директором (начальником) Игаркстроя - это строительная контора Горсовета, которая с января реогранизуется в трест - с оставлением меня начальником строительства Курейской здравницы. Таким образом, я дважды начальник двух дважды пакостных учреждений. Зимой мне предстоит еще несколько раз выехать в Курейку (это 200 км.) для проверки и руководства.

Я очень доволен, что не послушался О-вой, не набрал в Енисейске рабочих и служащих и не привез их в Курейку. Это были бы несчастные люди и наполовину бы за зиму поумирали с голоду. Я - начальник и директор, и то за полтора месяца, что там был, стал похож на смерть. А как же отдыхающие будущей "здравницы"? Еще раз убедился в полной взбалмошности и непрактичности того народа - О-вой и других.

Неожиданно пришла аналогия: подобными методами действовал и прославленный Петр Великий.Я его давно уже не могу считать великим: тысячи и тысячи человеческих жизней приносились бестрепетно в жертву, ради...

Хотя ведь и египетские пирамиды так создавались, и почти все замечательные сооружения, которыми человечество гордится до сих пор...Сложно!

Вот еще эпизод, характеризующий стиль работы той поры.

Продолжение N 30. 7.Х.1936 г.

Позавчера неожиданно, без сборов и предупреждений, прямо от письма - и в самолет(благо перед окнами их целая стая!), с О-вой вылетели на Курейку, и так как в тот день надо было возвращаться обратно, то никакие уговоры остаться заночевать не помогли. Сначала из-за сильного снегопада согласилась было остаться. Но прояснилось на минуту (а это обычное явление - смена погоды буквально мгновенна и неожиданна, как и решения О-вой), и уже в густые сумерки на легком гидросамолете мы вылетели. Так болтало, что одного из нас стошнило. А в заключение из-за наступления ночи летчик совершил вынужденную посадку, к счастью, благополучную, и мы часа два болтались посреди Енисея, пока случайный катер не взял нас на буксир и не привез в Игарку. Этому путешествию я обязан тем, что не отправил тебе письмо от 5.Х.36, а сейчас боюсь опоздать на почту, так как самолеты, не дожидаясь пассажиров, должны вот-вот уйти на юг.

Наверное, этот рассказ и породил у меня после исчезновения отца легенду о том, что он "совершил вынужденную посадку и бродит в тайге", хотя самого письма от 5-7 октября 1936 года не помню совершенно. И вообще, видимо, мама нам лишь передавала содержание писем, а не давала читать полностью, - берегла личное, что естественно.

А "большая стройка на Курейке"... к ней отец все реже возвращался в переписке, хотя полгода жизни там еще впереди предстояло.

...Он упоминает о разбитом пальце. У него, помню зрительно, еще в юности топором был отрублен кончик указательного пальца на левой руке, а тут - еще и это. Новая боль - в дополнение ко всем иным.О его болях и болезнях надо рассказать хотя бы кратко,это ведь тоже ему приходилось преодолевать.

И как он жил - каков был быт "дважды начальника".



1936 ГОД. БЫТ. БОЛЬ

Не думаю, что отец кому-нибудь постороннему жаловался на здоровье.Так уж получилось - наследственная эта черта передалась и мне. Вряд ли папа допускал в своих мыслях когда-либо, сколько его сыну придется терпеть разных болей. Но я уверен - похвалил бы меня за терпение и за то, что не жалуюсь.

Несомненно, суровые, порой невыносимо тяжкие уловия его быта в те годы способствовали обострению болезней. Из сохранившегося более раннего письма (1933 год) ясно: еще тогда врачи заподозрили какие-то процессы в легких. Через пять лет, если верить официальным уверениям, легкие и доканали отца...

Да и маме он жаловался лишь потому, что считал нечестным утаивать неприятные вещи от той, которая была для него главным человеком в жизни.

Так,3 апреля 1936 года (N23) он пишет: ...Тоска по вашим милым рожицам начинает перерастать в апатию ко всему...Что получится из всего этого, пожалуй, не предугадать...Во всяком случае, ничего хорошего. Ко всему прочему мой колит дважды закатил мне такие приступы, что в один, последний, закончившийся почти накануне приезда сюда из Красноярска, я вообразил, что это не колит, а нечто более серьезное. Пролежал неделю, ничем не лечась, встал, но от отсутствия питания в период болезни первый день даже чувствовал себя слабым. Сейчас вроде ничего...

Знал бы папа, как часто его сын "воображал у себя что-то более серьезное" - так часто, что в конце концов привык и почти перестал волноваться. Пока не лег на операционный стол...

А вот письмо N 25, без даты. Вероятно, май 1936 года.

...Нет ничего проще, чем описать тебе мой день. Встаю в 9 часов,пью чай (это самая большая статья моих расходов) и ухожу на стройки - они в двух противоположных концах города. В 4 дня возвращаюсь домой в гостиницу. С отвращением съем противный обед и до 12 часов - за книгой. Читаю много, как никогда. Но, к сожалению, библиотека так же убога, как весь Енисейск. Нигде ни у кого не бываю. Никогда никто не бывает у меня.На зато старею я с каждым днем. Беспокоят меня два неприятных фактора: у меня становится крайне слабая память, это заметнее с каждым днем, и не пойму своего желудка - выделения с кровью и после боль часами там же. И еще.Несмотря на спокойные, казалось бы, условия работы сейчас - нервозность моя, всегда обостренная, прогрессирует исключительно, я это отмечаю каждодневно. Приходя домой и обдумывая свое поведение один, я нахожу, что вел себя так, как не следовало бы.

Стараюсь молча обходить моменты, когда есть повод нервничать...Ну, а еще оборвался, обтрепался: ни штанов, ни белья. Попытался сшить себе тут две верхних рубахи, отдал материал за 50 рублей, а рекомендованная мне сторожихой портниха сгубила их, сделав куцыми и безобразно сидящими. Сапог ни за какие деньги здесь нет. В городе развалилась баня (хорошо, что ночью), теперь негде мыться. Несмотря на чрезвычайную экономию ( я, конечно, не пью и давно, с 8 января, не курю) денег уходит у меня много, так как со своим пузом часто сижу на диэте, а она обходится много дороже, нежели обычный стол...20.Х.36 я должен был выслать вам еще рублей 200-300, но до сих пор не получил денег.

Вот так жили большие начальники той поры.Сейчас часто подчеркивают, как они купались в роскоши, содержали за государственный счет шикарные особняки со слугами и пр. В масштабах тех мест, где жил и работал отец, он был именно большим начальником - и ходил "оборванный и обтрепанный". В 35 лет выглядел,как отмечает, стариком. Ну, жил одиноким бирюком - это личная черта характера. Болезни же - от такой жизни,без сомнения. Его родичи, которых знал, не выглядели хлипкими и болезненными.

Вопреки всему, он надеялся вернуться к нам. Писал об этом часто и как бы уговаривал себя, заклинал, но верил ли в глубине души?..

Теперь - последнее письмо из сохранившихся.Недлинное, предновогоднее перед приходом страшного тридцать седьмого. Как раз о наступающем Новом годе отец и забыл, ни словом не обмолвился. Будто какой-то вещун предупредил: бойся беды в этом году!

Это письмо привожу целиком -оно ведь последнее.

N 32. 27.Х11.36. Енисейск

Ексич, милый! Мне хочется писать тебе каждый день, и вечером эта потребность общения с тобой вырастает в основную страсть - поговорить хорошо, по душам. И каждый вечер, закрываясь на ночь в своей "камере", я сажусь к столу, чтобы писать тебе. Но так складываются мои дела, что узел с каждым днем затягивается сильнее и запутаннее, а состояние мое в унисон: прямо пропорционально положению дел в строительстве.

Становится нестерпимо временами, до физической боли в груди и в голове.В периоды самых больших личных неудач я не чувствовал такой безнадежности и обреченности дела, которые чувствую и переживаю сейчас.Я бессилен изменить что-нибудь во всей этой дикой затее, и я лишен возможности сказать это вдохновителям и организаторам никчемного начинания.Работать и создавать государственный объект по секрету от государства - кому и зачем надо? Что за нелепая мысль - жить и вести работу за счет подачек? Где такое рекомендуется и кем?

Я не могу всего тебе написать и, к сожалению, рассказать, но я бепрерывно обдумываю форму и метод, которыми я должен повести с "хозяевам" этого предприятия разговор по существу.Ты пишешь о "тактике". Но я плохой психолог, чтобы знать, какой тактики держаться с сумасшедшими и кретинами, добиваясь от них нужных результатов. Люди, которые считают, что подобного рода поведением и действиями создают особый стиль работы и дарят Союзу свои "таланты" и "творчество", - либо самые дешевые обманщики, либо сумасшедшие. То и другое создает такую среду, что благополучно это кончиться не может.

Вот почему я не пишу тебе ежедневно. Беспрерывно, вот уже который месяц, я нахожусь в нелепейшем положении и в исключительно тягостном и гнетущем состоянии. Ну, что хорошего я могу тебе написать в таком "виде"? Свою тоску и гнет, злобу и злость, досаду и обиду на самого себя я не хочу вкладывать в письма, а написать то, чего я не чувствую, не умею.

Писать тебе и ребятам могу хорошо, когда я относительно спокоен.

А этого, мой дорогой Ексич, нет давно. Вот уже несколько месяцев я собираюсь выложить тебе подробные мои пожелания в воспитании сынули, но не способен такое серьезное дело излагать в нынешнемсостоянии...Да мало ли что я хотел бы тебе сказать! А больше всего, конечно, хочу тебя видеть и иметь рядом с собой. Если случится такое, что до конца срока не увидимся, то не надейся встретить прежнего мужа. Заранее обещаю тебе: найдешь и увидишь старого, седого, молчаливого человека, мало похожего на твоего Юксича. обдумываю способ, чтобы вернуться к тебе раньше, но я должен говорить откровенно: мало шансов имею на осуществление этого желания.Но такое решение мое окончательно, и я начинаю действовать.

Пожелай успеха, благополучного успеха. мне так хочется к вам, домой, к себе.

Не знаю, куда ты можешь писать теперь. Жди телеграммы.

Привет. Целую. Ю.27.Х11.36.

Дважды указана дата в письме - свидетельство смятения отца, путаницы в мыслях, бури чувств в душе. "Узел с каждым днем запутывается все сильнее..." Отец бьется, как муха между двумя оконными стеклами, и в глубине сознания, наверное, уже понимает: нет ему спасения - "...Если до конца срока мы не увидимся..."Здесь он будто себя уговаривает, словно бы ограничивает весь абсурд своего существования "сроком" контракта.

Но я, в отличие от своего отца, знаю, как и что случилось дальше.



Продолжение
Оглавление



© Ростислав Титов, 1999-2024.
© Сетевая Словесность, 1999-2024.





Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]